Текст книги "Природа человеческих конфликтов: Объективное изучение дезорганизации поведения человека"

Часть первая
Психофизиология аффекта

Глава 2
Исследование острого массового аффекта

Перед психологом, изучающим дезорганизацию человеческого поведения при аффекте, встают три основные задачи; мы можем формулировать их как задачи изучения симптоматологии, механики и динамики аффекта.

Вопросы симптоматологии аффекта были изучены больше, чем другие связанные с аффективной дезорганизацией проблемы; однако нельзя сказать, что наши знания о симптомах распада человеческого поведения складываются в достаточно ясную картину. Мы можем сказать, что большинство описанных в психологической литературе симптомов дает лишь некоторый недостаточно полный материал. Изучая симптомы аффективного состояния, авторы почти никогда не исходили из некоторого единого представления об аффекте как о системе дезорганизации активного человеческого поведения; именно поэтому симптомы, описываемые психофизиологами и психологами, отличались значительной случайностью, разрозненностью и частным характером; задача функционального соотнесения этих симптомов, выделения симптомов аффективного состояния, играющих ведущую роль, в целом осталась еще недостаточно изученной и ее решения мы можем ждать от дальнейших исследований.

В данном исследовании мы попытались встать именно на этот путь. Взяв за основу активное поведение субъекта, мы поставили себе задачей описывать не все симптомы, связанные с его аффективным поведением, но лишь те из них, которые позволяли нам констатировать, как отражается аффект на дезорганизации активного поведения. Наша работа стала, таким образом, работой значительно более узкой, чем общее исследование всей симптоматологии аффекта, но мы приобрели некоторую твердую почву для сравнительного изучения нашего материала и некоторую уверенность в том, что исследованию действительно подвергается одна из ведущих функций в образовании аффекта.

Приступив с такими установками к изучению аффективной дезорганизации поведения, мы сразу же столкнулись по крайней мере с двумя видами аффекта, закономерности которых нам нужно было описать. Мы увидели, что аффективный распад человеческого поведения отнюдь не представляет собой кратковременной хаотичной вспышки, кратковременного перевода поведения в «бесструктурное» состояние. У нас появились возможности описать структуру аффекта и показать, что она бывает в различных случаях совершенно неодинакова.

Если в одних случаях мы наталкивались на резкое разлитое аффективное состояние, когда все поведение оказывалось на некоторый период времени дезорганизованным, то в других случаях перед нами обрисовывались четкие контуры концентрированного аффекта, который проявлялся только вокруг определенных раздражителей и захватывал только некоторые реагирующие системы, обнаруживая совершенно определенную структуру, изучить которую в ее формах и зависимостях мы оказались в состоянии. Эти зависимости и закономерности заставили нас прийти к выводу, что, собственно говоря, бесструктурных состояний вообще не существует и что даже аффективный распад, хаос, вызываемый в поведении определенными трудными и аффектогенными условиями, не является случайным хаосом, но всегда обнаруживает известные закономерности. Их, оказывается, нелегко изучить, потому что каждый концентрированный аффект всегда обнаруживает тенденцию перейти в разлитое состояние дезорганизации и потому, что большая сложность и появляющаяся при аффекте эмансипация от высших регуляторных механизмов делают проявляющиеся здесь закономерности весьма запутанными. Однако перед исследователем, описывающим нарушения организованного поведения при аффекте, остается задача подойти к ним как к деформациям, иначе говоря, описать те структурные закономерности, которые кроются за видимым хаосом.

Здесь мы непосредственно оказываемся перед второй задачей – изучением механики аффективных состояний. Если симптоматология аффекта была хоть сколько-нибудь описана, то в отношении механики аффективного распада поведения мы имеем несравненно меньше материала. Кроме нескольких физиологических исследований (труды У. Кеннона и И. П. Павлова стоят здесь на первом плане), мы почти не можем назвать работ, которые вскрывали бы за дезорганизацией человеческого поведения некоторые постоянные закономерности, сводили бы процесс аффективного распада к некоторым основным правилам. Проблема становится еще значительно сложнее, когда мы начинаем говорить не столько об отдельных физиологических закономерностях, сколько о правилах, относящихся к той самой активности, которая дезорганизуется при аффективном распаде. Здесь авторы предпочитали обычно заканчивать свои исследования, указывая на то, что под влиянием аффекта поведение дезорганизуется, отдельные системы эмансипируются от общих регуляций и разлитое возбуждение срывает нормальную жизнедеятельность организма. Этому утверждению нельзя отказать в его полной обоснованности; однако нельзя признать, что оно является заключительным этапом исследования. Наоборот, в этом хаосе поведения, который возникает при резком аффекте, мы видим скорее проблему, исходный момент для исследования, за которым с необходимостью должно следовать изучение проявляемых при этой дезорганизации закономерностей. Лежит ли в основе аффективного распада поведения некоторое изменение в адекватной мобилизации возбуждения и изменяет ли аффект саму структуру реактивных процессов? Если аффективное состояние связано с распадом нормальных стандартов движения, то какие условия лежат в основе этого факта? Задевает ли аффективный распад только активную систему человеческого поведения или же при известных условиях он переключается и на другие сферы, захватывая и пассивную моторику, и вегетативные системы? Все эти вопросы нуждаются не только в симптоматологическом описании, но в психофизиологическом исследовании, которое пришло бы к установлению некоторых главных правил, лежащих в основе аффективной дезорганизации поведения человека.

Совершенно понятно, что эти правила могут быть установлены только в связи с изучением условий, вызывающих аффект, и условий, содействующих его устранению. Механика аффекта может стать нам понятной только в свете динамики аффективных состояний. Соотношение отдельных наблюдаемых нами симптомов, характер аффективного распада и распространение его на различные сферы активности окажутся совершенно различными в зависимости от того, будем ли мы изучать аффективный распад непосредственно в условиях вызвавшей его травмы или же обратимся к его исследованию, когда вызвавшая его трудная ситуация В значительной мере преодолена. Отношение личности к вызывающей аффект ситуации может коренным образом изменить всю механику аффективного распада, и исследователь, изучающий аффект вне учета этого отношения к нему со стороны личности, может получить ложное представление о том, что единых законов механики аффективного состояния вообще не существует. Как и в целом ряде психологических исследований, мы сталкиваемся здесь с тем фактом, что протекание процессов, кажущихся элементарными, становится понятным лишь при учете ведущей роли, которую играют здесь высшие формы поведения и сложнейшие психологические системы. Осложняясь изучением динамики аффекта, его генеза и судьбы, его зависимости от общих установок личности и от того, насколько эта личность оказывается в состоянии преодолеть аффективный распад, овладеть аффектом, наше исследование выходит из пределов нейродинамического анализа и становится в широком смысле этого слова психофизиологическим.

Все эти проблемы должны быть изучены нами на конкретном материале, который окажется наиболее удобен для анализа и который даст нам аффективную дезорганизацию поведения в ее наиболее резких формах. Материал массового аффекта экзаменов, материал преступников и материал искусственных, внушенных аффектов попадут в сферу нашего анализа в первую очередь.

Мы остановимся прежде всего на анализе поведения, связанного с довольно резкой травматической ситуацией – ситуацией экзамена.

Для наших опытов экзамен представляет исключительно удобное явление: с одной стороны, перед нами развертывается ситуация, которая вызывает довольно сильные аффективные явления; каждый, кто вспоминает состояние среднего студента перед серьезным экзаменом, прекрасно представляет, что его поведение никак нельзя назвать нормальным и что резкий аффект обычно пронизывает всю его деятельность; с другой стороны, в экзамене мы имеем, бесспорно, случай массового аффекта, связанного с вполне определенной ситуацией. Это дает ряд преимуществ для наших экспериментов: ту структуру аффекта, о которой мы только что говорили, мы можем наблюдать у значительного числа испытуемых одновременно; предъявляя всем им одинаковые раздражители, мы можем быть в большей или меньшей степени уверены, что одинаковые стимулы попадут у всех испытуемых на одинаковую почву аффективных следов.

Конечно, такое положение развертывает перед экспериментатором ряд значительных возможностей: сравнивая реакции значительного числа испытуемых на одну и ту же аффективную ситуацию, он может довести опыты до той степени статистической надежности, которая обычно достигается лишь с большим трудом в индивидуальных опытах с аффектами.

Ситуация экзамена имеет для экспериментатора еще одно важное преимущество: она позволяет нам со значительной отчетливостью вскрыть на массовом материале динамику аффективных состояний. Мы можем ставить наши эксперименты в ситуациях, различных по степени своего травматизирующего действия; экспериментатор может исследовать студентов перед серьезными, трудными и сравнительно легкими экзаменами; отодвигая опыт на различное время от экзамена, исследуя его «отдаленное» и «непосредственное воздействие», он может проследить нарастание и качественные изменения структуры аффективного процесса; наконец, перед нами остается открытой возможность исследовать студента как до, так и после самого экзамена и выявить благодаря этому специфическое течение аффективного процесса в зависимости от устранения аффективной травмы и отреагирования аффективного напряжения.

Массовость опытов и однородность ситуаций позволяют психологу ставить вопрос о механике и динамике аффекта не только в общем, но и в типологическом аспекте. Если травматическая ситуация экзамена действует не на всех студентов одинаково, если личности, обладающие невротической лабильностью нервной системы, выделяются здесь особенно ярко, то перед психологом раскрывается и возможность осложнить свое исследование постановкой ряда типологических проблем.

Перед психологом встают с достаточной четкостью три основные проблемы, которые мы можем формулировать как проблемы механики, динамики и типологии массового аффекта.

Какими симптомами характеризуется поведение человека, переживающего подобный массовый аффект? В дезорганизации каких основных механизмов он обнаруживается? Какую динамику он проявляет и насколько он зависит от основной травматизирующей ситуации? И, наконец, как раскрываются типологические особенности нейродинамики в этой травматической ситуации?

Дальнейшие страницы будут посвящены попытке экспериментально осветить эти вопросы[23]23
  Мы знаем лишь очень немного работ, посвященных экспериментально-психологическому изучению экзамена. Одним из ранних является исследование: Schnitzler J. G. Experimented Beitrage zur Tatbestandsdiagnostik // Zeitschrift fur angewandte Psychologie, 2, 51–91, где автор пользовался материалом предэкзаменационных и предоперационных состояний. Нами (совместно с А. Н. Леонтьевым) были выпущены две работы, проделанные на материале экзамена: Лурия А. Р. и Леонтьев А. Н. Исследование объективных симптомов аффективных реакций // Проблемы современной психологии. – Л., 1926; Лурия А. Р. и Леонтьев А. Н. Экзамен и психика// Экзамен и психика. – М.—Л., 1929, с. 11–86. Материалы этих исследований легли в основу настоящей главы.


[Закрыть].

Материал и эксперименты

Серия опытов, к которой мы сейчас обращаемся, вводит нас сразу в ситуацию наиболее острого аффекта.

Серия эта была проведена нами в 1924 г. и использовала ту исключительно интересную для психолога, изучающего аффект, ситуацию, которая была связана с проводившейся в то время «чисткой» высшей школы.

Перегруженность высшей школы, куда за время революции был открыт свободный доступ всем желающим, недостаток лабораторий, дефекты в контроле академической успеваемости учащихся, с одной стороны, и случайность классового состава учащихся высшей школы (частое наличие в вузе людей, не связанных с революцией, а иногда даже враждебных ей), с другой – все это заставило объявить весной 1924 г. общий пересмотр состава студентов всех высших школ. Каждый из студентов проходил через комиссию, специально выделенную для этого. Комиссия проверяла его академическую успеваемость, социально-политическую ориентацию, собирала сведения о его происхождении и прежней деятельности и уже затем выносила соответствующие решения. В случае неблагоприятного решения студент исключался из вуза, и, таким образом, все планы его дальнейшей работы терпели крах. В случае благоприятного решения он оставался в высшей школе и продолжал свою академическую работу.

Совершенно понятно, что такая ситуация по своей травматичности превышала в значительной степени действие обычного экзамена; это было учтено нами и создало, как нам кажется, совершенно специфические условия для исследования острого массового аффекта.

В этой серии мы провели через исследование 30 студентов (19 женщин и 11 мужчин). В отличие от авторов[24]24
  Schnitzler J. G. Указ. соч.


[Закрыть], исследовавших испытуемых за 2 дня до экзамена, мы брали студентов непосредственно из очереди, стоявшей к проверке, так что некоторые из них проходили проверку буквально через несколько минут после того, как с ними был проведен наш опыт.

Из всего числа испытуемых нами было выделено 11 человек, которых мы провели через опыт дважды: в первый раз мы исследовали их непосредственно перед прохождением проверки, второй раз они проходили через опыт тотчас же после проверки; это дало нам возможность учесть и эффект устранения той травмы, которую представляло для студентов прохождение их через комиссию. Тот факт, что результаты «чистки» оставались неизвестными студенту, прошедшему через нее, позволял нам ставить наш опыт в сравнительно чистых условиях, исключив влияние благополучного или неблагополучного исхода и прослеживая с относительной, конечно, чистотой эффект самого процесса «проверки» студента.

Мы применили в этой серии, как и во всех остальных, изложенных в данной книге, методику сопряженных моторных реакций, предъявляя испытуемым речевые стимулы и регистрируя речевые ответы, связанные с одновременными моторными нажимами. У каждого испытуемого регистрировались реакции на 30 предъявленных ему слов-раздражителей.

Опыты ставились после краткой предварительной тренировки, вполне достаточной для понимания инструкции и установления соответствующих координаций. После прохождения проверки опыт повторялся снова.

Сравнительное изучение речевых реакций (их латентного периода, характера ответа) и их отражения в сопряженной моторике (интенсивности и формы моторных кривых, их вариативности и координированности) позволяло учитывать общий характер динамики аффективного процесса.

Симптомы разлитого аффекта

Уже общее поведение наших испытуемых останавливает на себе наше внимание и говорит о том, что большинство из них находится в состоянии резкого возбуждения. Ерзанье на стуле и ряд характерных для общего возбуждения беспокойных движений, сильная отвлекаемость внимания, иногда компенсаторный громкий смех – все это создает своеобразную общую картину.

Вот типичная выдержка из полученного нами протокола:

Испытуемый 26. Сильно возбужден. Кричит, вскакивает с места, ударяет рукой по столу, между опытами беспрерывно говорит, несмотря на просьбу молчать, ругается. На предъявленные стимулы отвечает с резкими колебаниями голоса: иногда обычным голосом, иногда – чрезвычайно резким криком. Дальнейшее исследование реакций показывает и исключительную вариативность в силе моторных нажимов; иногда стучит по ключу динамоскопа. К концу опыта заявляет, что отказывается от продолжения опыта, так как ему надо идти в очередь на проверку. Опыт приходится прервать.

Общее возбуждение и исключительная неустойчивость поведения заметны у этого испытуемого с достаточной выразительностью; эти черты поведения типичны для всех испытуемых и особенно рельефно отражаются в полученных нами графических протоколах. Разлитое аффективное состояние резко отражается в моторике испытуемого: оно делает его реакции неустойчивыми, лишает его возможности четко координировать движения и создает ряд совершенно специфичных для аффекта нейродинамических симптомов.

Мы приведем сравнительный пример зарегистрированного в экспериментальных условиях поведения трех испытуемых, молодых людей приблизительно одного и того же возраста и равного развития; первый из них был контрольный испытуемый, ничего не знавший ни о «чистке», ни о целях опыта; два других были студентами, исследованными непосредственно перед проверкой.

На рисунке 12 приводится графический протокол этих опытов.

Рис. 12. Моторные реакции, сопровождавшие ассоциативные речевые ответы испытуемых

А – контрольный исп.

В и С – студенты непосредственно перед проверкой («чисткой»)

Верхний ряд реакций принадлежит контрольному испытуемому, находящемуся в совершенно спокойном состоянии. Его поведение в условиях нашего эксперимента содержит несколько характерных особенностей; их можно видеть на приведенном нами отрывке протокола. Вот самая краткая их сводка:

1. Речевые реакции испытуемого характеризуются быстротой и устойчивостью. Средняя скорость речевых ответов данного испытуемого – 1,4", вариация этой скорости в отдельных случаях очень незначительна. Уже приведенный отрывок записи показывает, насколько близки друг к другу те интервалы, которые затрачивает испытуемый на то, чтобы ответить на предложенное слово ассоциацией. Анализ самих речевых ответов показывает, что эта устойчивость в ассоциативной деятельности достигается отнюдь не за счет снижения качества речевых реакций (например, переход к стереотипным ответам) и что относительно сложная психическая деятельность может протекать в четких и устойчивых формах[25]25
  В особой работе, посвященной генезу речевых реакций у ребенка (Речь и интеллект в развитии ребенка / Под ред. А. Р. Лурии. – М., 1928) мы показали, что такой организованный и достаточно устойчивый характер реакций (нормальная адекватность ассоциативного процесса и нормальная устойчивость реактивного времени) проходит интересную историю развития и устанавливается в общем к 13–14 годам.


[Закрыть].

2. Моторные реакции испытуемого характеризуются правильной и стандартной формой и сохранением более или менее одинаковой интенсивности нажимов. Вариативность формы здесь практически совсем отсутствует, вариативность интенсивности выражается в очень незначительных величинах; один нажим отличается от другого на 1–2 мм, больших вариаций мы, как правило, не видим.

3. Поведение характеризуется полной координированностью отдельных систем. Движение руки происходит совершенно одновременно с речевой реакцией, расхождения между ними, запаздывания одной из сопряженных реакций или проявления импульсивных реакций руки, независимых от речевого процесса, здесь совсем не наблюдается, весь нейродинамический аппарат работает с максимальной координированностью.

Мы могли бы резюмировать все эти три черты, характерные для поведения взрослого нормального человека, в одном положении: здесь проявляется исключительно точная организованность, регулированность поведения, которая свойственна нормальной работе развитого нервно-психического аппарата и которая устанавливается (на этом этапе деятельности) уже к 13–14 годам; можно высказать предположение, что все поведение испытуемых характеризуется предварительной выработкой той ассоциативной и двигательной формулы, которая уже в дальнейшем устойчиво и автоматизированно проявляется во всем ряде их реакций. (Ниже мы еще покажем, что эта регулированность высших процессов является генетически довольно поздним образованием и создается в результате преодоления первичной диффузности поведения. См. часть III данной работы.)

Именно эти черты регулированности, упорядоченности нейродинамического процесса нарушаются в состоянии резкого разлитого аффекта.

Кривые B и C приведенного выше рисунка дают нам возможность убедиться в этом. Мы имеем здесь аналогичные реакции испытуемых, находящихся в резком аффективном возбуждении (непосредственно перед проверкой); они характеризуются совершенно иными чертами, чем только что приведенные.

1. Речевые реакции на слова-раздражители протекают здесь, как правило, значительно более медленно. Хотя испытуемые по своему интеллектуальному развитию не стоят сколько-нибудь ниже обычных наших контрольных испытуемых, мы нередко встречаем здесь случаи, когда испытуемый оказывается не в состоянии ответить первой пришедшей в голову ассоциацией раньше, чем через 5–7—10 секунд. Среднее реактивное время наших испытуемых выражается по этой серии в цифре 2,29", в то время как у нормального взрослого испытуемого это время не превышает 1,5"—1,7" (Юнг), достигая этой скорости уже у детей 14–15 лет (Лурия).

Уже этот факт указывает на серьезные изменения, которые аффект вносит в протекание высших психологических процессов; цифры показывают, что состояние резкого актуального аффекта, как правило, тормозит сложный ассоциативный процесс, затрудняет его, отбрасывает человека к той стадии, которая им давно пройдена и которая характеризуется значительной затрудненностью именно ассоциативных реакций[26]26
  Речь и интеллект в развитии ребенка. – М., 1928.


[Закрыть]. Аффект вызывает здесь функциональное снижение ассоциативных возможностей.

Тот факт, что аффект ломает организованное протекание ассоциативных процессов, сказывается и в огромном повышении вариативности речевых реакций. Время, затрачиваемое на речевые ответы, оказывается чрезвычайно неустойчивым, рядом с быстро протекающими ассоциациями, как правило, встречались и исключительно замедленные, и мы можем сказать, что в состоянии аффекта те выработанные заранее формулы ассоциативных реакций, которыми мы характеризовали поведение человека в нормальном состоянии, оказываются утерянными.

Мы применили в данном исследовании очень простой способ вычисления вариативности. Пользуясь тем, что в наших опытах отклонение от среднего значения является результатом торможения отдельных ответов и, следовательно, возможно лишь в сторону больших величин, мы выражали вариативность разницей между двумя величинами: медианой и средним арифметическим значением времени реакции, имея в виду, что всякое увеличение нестабильности реакции скажется в увеличении этой разницы. Если в нормальных случаях эта разница почти сводится к нулю, то в наших опытах она выражается в средней цифре 0,30" (или 17 % основной величины), а это говорит об очень значительной нестабильности реакции.

Испытуемый, находящийся в состоянии резкого аффекта, не только тормозил свои ассоциативные реакции, но, как правило, оказывался не в состоянии давать эти реакции с более или менее устойчивой (хотя и замедленной) скоростью. Распад координации у человека, переживающего аффект, начинается с распада высших регуляций и, как увидим ниже, резко нарушает и координации, связанные с моторной сферой.

Нарушение организованности ассоциативных процессов под влиянием аффекта сказывается и на характере самих речевых ответов.

Как правило, мы имеем у культурных взрослых испытуемых, находящихся в спокойном состоянии, почти 100 % полноценных, адекватных ассоциаций; примитивные формы ассоциативных реакций (экстрасигнальный ответ на посторонний раздражитель, стереотипное повторение одного и того же ответа, реакция бессмысленными словами) встречаются лишь в исключительных случаях[27]27
  Подробную характеристику полноценных и примитивных реакций см.: Jung C. G. Diagnostische Assoziationsstudien. – Leipzig, Bd. II, 1910; Речь и интеллект в развитии ребенка / Под ред. А. Р. Лурии. – М., 1928.


[Закрыть].

Наш материал дает существенно иные данные. Лишь 81,7 % всех полученных нами ответов оказались полноценными; 10,8 % ответов носили примитивный характер, 5,3 % протекали со значительными симптомами речевого возбуждения и речевой дискоординации. Эти цифры оживают и дают очень красочную картину при ближайшем рассмотрении. Среди нашего материала мы встречали случаи, где ассоциативные процессы оставались совершенно незатронутыми аффектом и где все нарушения шли за счет несколько замедленного и неравномерного реактивного времени: испытуемый отвечал вполне адекватной ассоциацией, но самый процесс ассоциативного ответа требовал от него значительно большего напряжения; обычно автоматический и легкий, этот процесс под влиянием аффекта дезавтоматизировался, что выражалось в характерном для дезавтоматизированного процесса замедлении реактивного времени и повышении его вариативности. Здесь мы впервые встречаемся с одной из первых закономерностей, которая оказывается характерной для механики аффективных процессов. Аффективное состояние вызывает здесь значительные нарушения в ассоциативных процессах, которые ликвидируются лишь рядом вторичных усилий; ассоциативный процесс в аффективном состоянии приобретает совершенно иную психологическую структуру, чем та, которая характерна для ассоциаций наших обычных испытуемых. Совершенно ясно, что в тех случаях, когда такая вторичная обработка ассоциативного процесса почему-либо выпадает, испытуемый дает весьма своеобразный ряд ассоциативных реакций, совершенно дезорганизованных по своему характеру. Мы начинаем встречать целые цепи бессмысленных экстрасигнальных ответов, каждый случайный раздражитель: лежащий на столе портфель, очки экспериментатора, картина, висящая на стене – все это начинает активировать испытуемого, выводя его из поля опыта, толкая на примитивные, «случайные ответы». Мы получаем ассоциативные ряды, обычно совершенно не свойственные взрослому культурному человеку и встречавшиеся нами, как правило, лишь на более ранних ступенях развития и в своеобразных формах при резко выраженных невротических состояниях. Экстрасигнальные и бессмысленные реакции, звуковые и стереотипные ответы показывают, что резкий аффект ломает нормальную ассоциативную деятельность, возвращая испытуемого к примитивным психологическим структурам, на которых нам подробнее придется остановиться ниже.

2. Необычайно резкие изменения вызывает аффективный процесс и в моторных координациях испытуемого. Приведенные нами на рисунке 12 (кривые В и С) моторные нарушения с совершенной отчетливостью показывают, что реактивный процесс испытуемого принимает в состоянии разлитого аффекта совершенно иные формы; испытуемый оказывается не в состоянии производить тех отчетливых и строго координированных движений, которые характеризуют реакции нормального, спокойного человека, «двигательная формула» легко теряется, и реакции приобретают неорганизованный дезавтоматизированный характер. Взглянем внимательнее на приведенные нами кривые, и станет ясно, что в аффекте пострадали некоторые основные механизмы, свойственные реакциям человека, находящегося в нормальном состоянии. Эти нарушения моторики не составляют исключительных, индивидуальных случаев; статистика показывает нам, что перед «чисткой» 26,9 % всех полученных нами единичных реакций оказываются нарушенными по своей форме, потерявшими вид правильного координированного нажима; у значительной части испытуемых моторика характеризуется резким тремором между отдельными реакциями, у некоторых совершенно исчезает координированность движения руки с речевой реакцией и моторный нажим производится значительно раньше, чем дается речевой ответ. Рисунок 13 дает нам выдержку из протокола опыта с таким испытуемым.

Рис. 13. Дискоординация моторных реакций при аффекте

Подробный анализ материала показывает нам, что механизм этих нарушений сводится здесь к тому, что связанные с возбуждением импульсы ломают обычную правильность движения, беспрепятственно доходят до моторной сферы, ломают координацию и придают движениям импульсивный, возбужденный характер.

Мы подробно остановимся на анализе этих механизмов ниже; они приведут нас к установлению наиболее существенных моментов в механике аффекта. Сейчас мы попытаемся только с помощью двух конкретных примеров ближе подойти к этой механике аффекта. В качестве первого примера мы возьмем реакцию, приведенную на рисунке 14-А, схема ее является исключительно типичной и позволяет ближе подойти к своеобразию проявляющихся здесь механизмов.

В пункте А мы даем нашему испытуемому стимул «стена», в пункте В получаем от него ответ – «каменная»; мы могли бы ожидать, что моторная реакция будет координирована с этим ответом и пойдет по пути, изображенном на схеме пунктиром. Запись дает нам, однако, совершенно другое. Вместо того, чтобы после определенного латентного периода, в течение которого моторные импульсы были бы заторможены, дать организованный, координированный с речевым ответом моторный нажим, испытуемый дает нам совершенно иную картину: моторика отрывается у него от речевой реакции, моторный импульс (а – в) дается почти тотчас же после предъявления стимула и носит характер полного и нисколько не заторможенного в активной части моторного нажима; его торможение, вызванное отсутствием одновременного речевого ответа, начинается уже позднее, в пассивной части кривой и проявляется в медленно спускающейся и покатой линии (в – с); организованное прекращение активного нажима (c – d) мы видим уже значительно позднее данной в пункте В речевой реакции.

Рис. 14-А. Типичный пример дискоординированной сопряженной моторной реакции

Этот пример впервые вскрывает одну закономерность аффективного поведения, с которой мы много раз будем сталкиваться: та дезорганизация и дискоординация поведения, которую мы видим в каждом случае резкого аффекта, сводится здесь к тому, что в аффективном состоянии моторная установка имеет тенденцию непосредственно реализоваться, возбуждение не наталкивается на задержку и сразу же доходит до своего завершенного конца. Поврежденной здесь является задерживающая система, тот барьер, который тормозит непосредственное проявление моторного акта, заставляя его координироваться с другими действующими системами. Регулирующие, задерживающие импульсы здесь запаздывают и вступают в действие лишь после проявления активного движения уже в его пассивной части (пункт с, лежащий в начале пассивного спуска кривой). Вся кривая расшифровывается как результат нарушенного (и запоздавшего) регулирующего торможения, протекающего на фоне резко повышенной импульсивности.

Рис. 14-В. Пример проявления аффекта в последействии сопряженной моторной реакции

Второй пример позволит нам проиллюстрировать еще одну закономерность, развивающую наши взгляды на механику аффективных процессов. Для анализа мы возьмем реакцию, изображенную на рисунке 14-В. Испытуемому, переживающему резкий аффект, было дано слово-раздражитель «несчастный», на которое он ответил реакцией «студент», явно связанной с его основным аффектом. Моторная реакция (а – в – с), связанная с этим ответом, протекает в виде совершенно нормального и правильного нажима; однако существенные изменения наступают после нее: вместо ожидаемой нами спокойной линии последующего свободного интервала, как это бывает у нормальных испытуемых (мы изображаем такую линию пунктиром на предлагаемой кривой), испытуемый дает нам полосу дискоординированных, резких нажимов, не связанных с речевыми ответами и занимающих весь свободный интервал. Нам становится совершенно ясно, что период, следующий после реакции, характеризуется сильнейшим аффективным возбуждением, что возбуждение не было целиком отреагировано в нормально протекшей реакции, что реакция вызвала значительный процесс, нарушивший все дальнейшее поведение и вылившийся в последующие резкие и некоординированные взрывы активности. Совершенно очевидно, что при некоторых условиях стимул, предъявленный в аффективном состоянии, вызывает значительно большие массы возбуждения, чем это бывает в состоянии нормальном; это возбуждение, скорее всего, не приносится стимулом; стимул, видимо, играет роль катализатора значительного возбуждения, наличного в испытуемом и готового к разрядке. Сама реакция на предложенный стимул совершенно недостаточна, чтобы связать, снять данное возбуждение, реакция не может справиться с теми массами возбуждения, которые ею были вызваны. Как результат, мы имеем ту своеобразную картину, которая с достаточной наглядностью выявлена на рисунке: актуализованное возбуждение, не связанное поврежденными в аффекте сдержками, выливается в ряд неорганизованных и «спонтанных» моторных импульсов.