Текст книги "Природа человеческих конфликтов: Объективное изучение дезорганизации поведения человека"

Мы поставили с испытуемой три опыта: до внушения, после него и после снятия внушения; во всех случаях были предъявлены 28 слов-раздражителей, из которых одиннадцать были связаны с ситуацией внушенного комплекса.

Совершенно понятно, что в первом опыте все раздражители были одинаково индифферентны и вызывали одинаково быстрые реакции; исходное положение характеризуется совершенно нормальным реактивным фоном, ровными и адекватными ассоциативными ответами и отсутствием всяких моторных нарушений (см. рисунок 36-А).

Рис. 36. Отрывки графических протоколов в экспериментах с внушенным аффектом. Испытуемая Чес.

А – до внушения

6. деньги – 1,2" – золото

7. снег – 1,8" – дождь

8. бумага – 1,6" – деньги

9. комод – 1,6" – белье

В – после внушения аффективного комплекса

5. книга – 1,6" – издание

6. деньги – 4,0" – нести

С – после снятия внушения

6. деньги – 1,4" – считать

7. снег – 1,8" – дождь

8. бумага – 1,2" – брать

9. комод – 1,6" – белье

26. коридор – 1,8" – идти

8. бумага – 3,6" – портфель

Дело, однако, заметно меняется после произведенного нами внушения. Испытуемая просыпается и заявляет, что чувствует себя неважно, однако совершенно не осознает причин этого изменившегося состояния.

Опыт 1. Протокол испытаний

Мы снова проводим с ней эксперимент и получаем данные, которые приведены в выдержке из нашего протокола (см. с. 178).

Нет нужды говорить, что эти данные резко отличаются от полученных нами в первом опыте. Правда, и там, и здесь испытуемая не сознает какого-нибудь определенного аффективного комплекса; ее ассоциации во втором опыте протекают сначала столь же спокойно и нормально, как и в первом; так продолжается до первого критического стимула, который сразу же дает резкую задержку и сильно измененную, заторможенную реакцию. Так продолжается и во всех последующих случаях, и каждый раз в ответ на связанное с внушенным комплексом слово испытуемая дает резкую задержку ответа и почти до отказа заторможенную кривую нажима (см. рисунок 36-В).

Наиболее замечательным является то, что испытуемая проявляет эти симптомы, совершенно не подозревая о внушенном комплексе, и лишь к концу опыта начинает смутно вспоминать внушенный ей «сон» (см. рисунок 36-С).

Именно такая неосознанность аффективных следов вызывает совершенно специфический характер наблюдаемых здесь симптомов. В отличие от того, что мы видели в случаях резкого актуального аффекта, ассоциативные следы носят здесь строго концентрированный характер и проявляются лишь в ответ на предъявленные испытуемому критические раздражители. Отрезанный от сознания аффект тем самым оказывается отрезанным от моторной сферы и проявляется лишь тогда, когда какой-нибудь соответственный стимул окажется в состоянии актуализировать его.

Такой концентрированный характер аффективных симптомов мы получали всегда, когда нам удавалось гипнотически прививать испытуемому известные аффективные следы. Иногда эти следы проявлялись со значительно большей резкостью, и вместо общего тормозного тонуса мы получали очаги сильного возбуждения в тех случаях, когда предъявленный стимул актуализировал внушенный аффективный след; однако концентрированный характер аффективных симптомов и здесь оставался неизменным.

Мы приведем второй случай, со своеобразными вариациями повторяющий эту картину.

Опыт 2

Испытуемая Кар., 20 л. Внушается следующая ситуация (ситуация В): «Вы сидите в вашей комнате и занимаетесь. К вам приходит ребенок ваших соседей – мальчик лет шести. Он кричит и мешает вам заниматься. Вы просите его замолчать, он вас не слушает… Вы сердитесь и, не помня себя, хватаете палку, ударяете мальчика сначала по спине, потом по голове; у него на голове остаются ссадины, он плачет… Вам очень стыдно, вы сами не понимаете, как это могло с вами случиться, как вы могли бить ребенка, вы стараетесь забыть это…»

В отличие от предыдущего (случай 1), это внушение носит резко конфликтный характер. Мы нарочно внушаем такую ситуацию, которая является совершенно неприемлемой для моральных установок личности, осложняем внушение раскаянием и желанием вытеснить, забыть происшедшее. Протокол говорит нам, что внушение было действительно воспринято с достаточной активностью. Вот выдержка из протокола, записанного во время первого сна испытуемой.

Испытуемой внушается ситуация. Мимика очень живо реагирует на внушение. После внушения опрос:

Эксп.: Зачем вы его били?

Исп.: Он мне мешал!..

Эксп.: Разве можно бить ребенка?

Исп.: А раз он мне мешает!

С первого взгляда может показаться, что нам удалось внушить испытуемому известную ситуацию, однако эта ситуация не оказалась для него сколько-нибудь конфликтной. Позднейший подробный опрос, сделанный при втором сне, развертывает перед нами всю картину и показывает, что внушенная ситуация была воспринята достаточно аффективно. Вот этот протокол:

Эксп.: Что вы видели во сне? Что-нибудь неприятное?

Исп.: Я… нет…

Эксп.: Вспомните, что вы видели!

Исп.: Я сидела… за столом… готовила гинекологию… и…

Эксп.: Ну, и что же было дальше? Сейчас вы вспомните, это не вызовет у вас никаких неприятных переживаний…

Исп.: К соседям приехала Маруся с ребенком. Когда они заснули… он шумел и кричал.

Эксп.: Потом что?

Исп.: Я сидела – я никак не могу заниматься, когда шумят… Я пошла к нему и просила не шуметь… Потом выдрала его за уши. Он сначала смеялся, потом плакал… Меня совесть стала мучить!

Эксп.: А вы не били его?

Исп.: Нет, я никогда не бью детей!

Эксп.: А не били его палкой?

Исп.: Да, побила, только не палкой! А потом меня совесть стала мучить.

Протокол дает достаточно убедительную картину того, что наше внушение возбудило у испытуемой значительный конфликт. Уже самая трудность, с которой восстанавливается данное внушение даже в последующем сне, показывает, что оно было связано с вытеснением значительной силы; отказ вспомнить, что она била ребенка, и постепенные прикрывающие воспоминания – сначала о том, что она «выдрала ребенка за уши», потом о том, что она «била его, но не палкой» – все это говорит о том, насколько неприемлемая для личности ситуация была внушена нами. Повторяющееся два раза заявление «Меня мучила совесть» указывает на значительную аффективность испытуемой. Это вселяет в нас уверенность, что мы ввели в психику испытуемой ситуацию, которая вызвала у нее достаточно острое аффективное состояние. Такое состояние оказывается, однако, отрезанным от сознания испытуемой, и после пробуждения мы получаем отчет о происшедшем во время сна:

Исп.: Кажется, что во сне ходила в соседнюю комнату, зачем, не знаю.

Эксп.: Снилось ли что-нибудь?

Исп.: Ничего!

Испытуемая чувствует себя как обычно, несколько тяжелее после сна, ни о каких неприятных переживаниях не вспоминает.

Опыт 2. Протокол испытаний

Как и в приведенном выше опыте, реакции испытуемой после сна дают сначала совершенно спокойную картину, мало чем отличающуюся от обычной (см. протокол случая 2, раздражители 1–7).

Вряд ли здесь есть какие-нибудь симптомы, отличающие три опыта, проведенных в психологически совершенно различных ситуациях. Дело, однако, резко меняется при первом же раздражителе (8), связанном с внушенной аффективной ситуацией.

Раздражители, связанные с внушенной ситуацией, обычно дают в первом опыте нормальную картину (за исключением двух-трех случаев, где мы, видимо, натолкнулись на естественные комплексы); зато во втором опыте все критические стимулы вызывают резкие задержки ответа и столь же резкие моторные нарушения. Испытуемая дает нам симптомы комплекса, о котором она сама ничего не может сказать, но который является для нас хорошо изученным.

Эти симптомы проявляются с большим постоянством и образуют типичные нарушения, свойственные аффекту. На рисунке 37 мы приводим выдержки из графического протокола, с достаточной точностью характеризующего нейродинамику нашей испытуемой.

Как в первом, так и во втором опыте общий фон реактивных процессов оказывается устойчивым, на нем особенно выделяются отдельные реакции, связанные с внушенной ситуацией. На том же рисунке мы приводим графики, говорящие о нейродинамике таких реакций: совершенно ясно видно, что стимул вызывает здесь заметное возбуждение, выражающееся в реакции 20 – в своеобразной моторной буре, заполняющей весь латентный период и переключающейся на тремор левой руки.

Значительный интерес представляет и характер дыхания в этих случаях (рисунок 37, верхняя кривая): предъявление критического стимула вызывает здесь заметную задержку экспирации и появление того изменения в соотношении длительности вдоха и выдоха, симптоматичность которого для некоторых эмоциональных состояний была подробно обоснована еще Бенусси и рядом других авторов.

Приведенный нами протокол дает картину симптомов комплекса такой ясности, что, даже не зная содержания аффекта, мы могли бы с успехом указать элементы, входящие в аффективную ситуацию, исходя из объективного анализа симптомов. Мы снова убеждаемся, что в опыте мы искусственно воспроизвели ту структуру психологических процессов, которую обычно наблюдали у людей, переживших острую травматическую ситуацию, у истериков и, наконец, у нормальных субъектов, аффективные следы которых мы анализировали[43]43
  В эту книгу не вошли специальные серии наших работ, посвященные объективному изучению нейродинамики нормальных и патологических комплексов; они составляют предмет особого исследования.


[Закрыть].

Рис. 37. Отрывки графических протоколов в экспериментах с внушенным аффектом. Испытуемая Кар.

13. сердиться – 6,5" – на собаку

20. бить – 9,6" – кошку

Внушенный нами комплекс оказывается здесь настолько устойчивым, что симптомы его остаются еще и в третьем опыте, несмотря на снятое нами внушение. Некоторые из приведенных нами реакций указывают на это (см. реакции № 13, 16, 18, 19), и мы с уверенностью можем утверждать, что возбужденный нами процесс оказался значительно глубже простого кратковременного внушения и что перед нами развертывается естественная реакция личности, захватывающая довольно глубокие ее слои.

Оба случая, которые мы только что привели, отличаются одним существенным признаком: аффективные симптомы носят здесь строго концентрированный характер; они появляются только тогда, когда их вызывает соответствующий раздражитель, и оставляют общий фон реакций почти совершенно неизменным.

Мы получаем здесь картину, весьма отличную от картины разлитого аффекта и приближающуюся к тому, что мы уже наблюдали в тех случаях, когда время, изгладившее остроту аффекта, угашало его разлитой характер и превращало его в концентрированные следы, проявлявшиеся только в единичных критических случаях (см. выше гл. 4).

Однако в нашем случае мы имеем совершенно иную структуру процесса и обязаны отсутствием разлитых нарушений совершенно другим факторам. Мы думаем, что концентрированный характер следов, не переходящий в иррадиированное разрушение поведения, вызывается здесь той отрезанностью аффективного комплекса от сознания, которую мы неоднократно отмечали уже выше. Именно отрезанность от сознания связана здесь с отрезанностью от моторной сферы, и именно это является, как нам кажется, существенным нейродинамическим механизмом вытеснения.

Мы встречаем аффект каждый раз, когда какая-нибудь начавшаяся деятельность задерживается и потенциально мощная активность организма тормозится (на это мы уже указывали выше); аффект начинается тогда, когда что-нибудь случается с человеческой активностью. Есть два способа прекратить его: или дать скопившемуся в результате задержки напряжению отток, или отрезать его от моторной сферы; мы видели, как первый проявляется в акте признания; мы должны быть готовы встретить второй в акте постгипнотического забывания комплекса.

Мы сталкиваемся здесь с вопросом, бесспорно, имеющим большое значение как для психологии, так и для патологии психологических состояний. Та амнезия, которую мы искусственно вызвали в нашем случае, изолируя травматическое представление от сознания, собственно вызывает процесс, вполне аналогичный процессу вытеснения. Авторами, давшими описание этого последнего (начиная с З. Фрейда) неоднократно указывалось, что актуальная сторона изоляции от сознания должна быть оценена как изоляция от моторики; эта изоляция должна иметь то значение, что, теряя непосредственную связь с моторикой, травматическая или конфликтная группа аффективных следов перестает иметь возможность влиять на поведение разрушающим образом. Связь осознания с моторной сферой сама по себе является одной из интереснейших проблем психологии, и целый ряд американских авторов (см. М. Ф. Уошбёран и др.) справедливо обратили на нее самое серьезное внимание. В дальнейших экспериментах это отношение: оттеснение от сознания – изоляция от моторики – осознание – проникновение в моторику будет нам особенно ясным.

Если механизм постгипнотического «вытеснения» аффекта сводится к отрезыванию его от моторной сферы, то вполне понятно, что, будучи изолирован от нее, этот аффект не оказывает на нее заметного влияния; наоборот, каждое появление его в сознании сопровождается заметным нарушением деятельности и заметным аффективным тоном.

Наши опыты дают достаточно возможностей наблюдать, какие явления вызываются осознанием внушенного аффекта: для этого оказывается особенно удачным применяемый нами ассоциативный эксперимент. Каждый связанный с внушенной ситуацией стимул вызывает резкие нарушения в реактивном процессе; но вместе с тем каждый такой стимул делает лишний шаг к тому, чтобы сломать тот барьер, которым введенный в психику аффект отделяется от сознания.

Путем гипнотического внушения мы создали модель отделенного от моторики и от сознания аффективного комплекса; путем длительного ассоциативного эксперимента мы можем создать и модель самого процесса его осознания; этот процесс является для нас тем более важным, что мы оказываемся в состоянии проследить и связанные с этим осознанием нейродинамические механизмы.

Уже в приведенных нами случаях мы имеем некоторые элементы такого осознания внушенной ситуации под влиянием предъявленных «критических» слов-раздражителей; однако мы можем восстановить гораздо более полную картину такого «экспериментального психоанализа», если применим здесь более адекватные и длительные формы наблюдения.

Процесс осознания вытесненного комплекса в процессе эксперимента является настолько интересным, что мы позволили себе остановиться на нем подробнее, избрав для этого соответствующий случай.

Мы остановимся на опыте, краткую ссылку на который нам приходилось уже приводить выше.

Опыт 3

Испытуемой Кар., 20 л., слушательнице фельдшерских курсов, внушается следующая ситуация (ситуация D).

«Вы кончили акушерскую школу и начали работать в родильном приюте. Вы сидите дома, к вам приходит женщина и просит сделать ей аборт, так, чтобы никто не знал; она предлагает вам за это деньги; вы колеблетесь, потому что это запрещено; женщина со слезами упрашивает вас, вам становится жалко ее, вы соглашаетесь. Вы берете инструменты, кладете их в чемодан и идете к больной; вы поднимаетесь по узкой лестнице и звоните, дверь вам открывает старушка. Вы, сильно волнуясь, приступаете к операции, но сразу же начинается кровотечение, вы не можете остановить его. На полу лужа крови; больная очень слаба, вы неправильно сделали операцию и опасаетесь за ее жизнь…»

Предъявленная нами ситуация принимается испытуемой со всей активностью и возбуждает, несомненно, резкую аффективную реакцию; об этом говорит уже та выдержка из протокола, которую мы привели в начале этой главы. Однако, несмотря на всю аффективность внушенной ситуации, она оказывается совершенно отрезанной от сознания, и, просыпаясь, наша испытуемая отказывается вспомнить что-нибудь, что она пережила во время сна. Мы могли бы сказать, что мы создали здесь «экспериментальное бессознательное», и дальнейший опыт убеждает нас в том, что этот неосознаваемый аффективный комплекс продолжает весьма активно действовать и после применения некоторых приемов полностью переходит в актуальный, вполне осознанный аффект. Задача нашего опыта и сводится к тому, чтобы проследить нейродинамические корреляты этого постепенного осознания и попытаться тем самым прояснить вопрос о психофизиологии сознательных и заторможенных аффектов.

Мы применили здесь метод, который одновременно помог нам вызвать введенные нами в психику аффективные следы и зарегистрировать всю динамику их постепенной актуализации; создав «экспериментальное бессознательное», в качестве метода мы должны были, естественно, применить «экспериментальный психоанализ». Свободные цепные ассоциации оказались наилучшим приемом для этой цели. Будучи детерминированы логическими, а при исключении их – аффективными установками личности, они неизбежно должны были привести к выявлению заторможенных аффективных комплексов; резкий характер внушенного аффективного комплекса гарантировал, что даже довольно краткий ряд свободных ассоциаций мог привести к его выявлению; наконец, сопряжение этого процесса с регистрацией всей системы выразительных симптомов давало возможность не отступать и здесь от принятой нами психофизиологической методики.

В одном важнейшем отношении методика наших цепных ассоциаций существенно отличается от методики психоаналитического исследования. Она была целиком поставлена в рамки психофизиологического эксперимента, и к этому сводятся все ее сильные и слабые места. Комплекс, выявление которого мы исследовали, был нам заранее известен, и это давало нам возможность избегать сложных поисков и толкований; мы не имели оснований думать, что сделанное нами внушение подвергнется особенно глубокой символической переработке, и ждали его непосредственного проявления уже в первом или втором ассоциативном ряду; фиксируя все «свободно приходящие в голову» ассоциации, интервалы между ними и их сопряженные симптомы, мы получали возможность говорить о точно зафиксированной структуре ассоциативного ряда[44]44
  Специально вопрос о структуре цепного ассоциативного ряда был разработан нашим сотрудником А. Н. Леонтьевым. См. его статью: Структурный анализ цепного ассоциативного ряда // Русско-немецкий медицинский журнал, 1927.


[Закрыть] и изучать подробно его динамику.

Совершенно понятно, что экспериментальный, иначе говоря, «модельный» характер наших опытов ограничивал наши возможности и совершенно исключал широкую постановку проблем бессознательного и его динамики. На последнее мы в нашей психофизиологической работе и не рассчитывали.

Свободные ассоциативные ряды были зарегистрированы нами у нашей испытуемой как до внушения, так и после него; если симптомы, полученные нами в опытах с единичными речевыми реакциями, можно сравнить с моментальной фотографией одного из участков психики, то опыты с цепными ассоциациями лучше всего сравнить с ее кинематограммой. Перед нами проходит ряд ассоциаций, которые более или менее характеризуют состояние психики в данный отрезок времени и которые дают возможность с достаточной последовательностью проследить постепенное проявление аффективного комплекса.

На рисунке 38 приведены примеры записей из наших протоколов, характеризующие состояние нейродинамических процессов у испытуемого, протестированного перед внушением.

Спокойный характер моторной активности и равные интервалы ясно указывают на организованный характер поведения испытуемого. Ниже приведены цепочки словесных реакций, полученные в этом эксперименте:

Рис. 38. Отрывок графического протокола при выполнении задания на свободные ассоциации

Испытуемая Кар. (до внушения)

Все эти данные демонстрируют обычную картину протекания нормального ассоциативного процесса, с равномерным чередованием рядов (4–6; 9—23; 23–37 и т. д.), соответственными равномерными колебаниями реактивного времени и совершенно правильной, организованной моторикой, отражающей картину нормальной нейродинамики.

Мы усыпляем испытуемую и вводим в ее психику указанный выше аффективный комплекс; пробуждая ее, мы снова регистрируем аналогичный ряд цепных ассоциаций. Мы получили серии ассоциаций, которые приведены ниже:

До сих пор приведенный нами ряд не представляет ничего замечательного; и содержание, и характер интервалов не отличает его ни в какой степени от того зарегистрированного при нормальном состоянии испытуемой ряда, который мы только что привели. Графический протокол сопряженных моторных реакций, приводимый нами на рисунке 39-А, дает и здесь достаточно нормальную картину, далекую от картины разрушенной аффектом нейродинамики.

Рис. 39. Отрывки графического протокола при выполнении задания на свободные ассоциации

Испытуемая Кар. (после внушения)

Все это приводит к первому выводу, который после всего, что мы наблюдали, кажется нам бесспорным: изоляция аффективных следов от сознания дает одновременно и их изоляцию от моторной сферы, превращая актуальный аффект в скрытый, потенциальный.

Приведенный нами фрагмент результатов вообще не дает симптомов скрытого аффекта; однако уже появляющиеся колебания интервалов в конце цепного ряда, возникновение в нем сильных торможений останавливает на себе наше внимание и заставляет предполагать вмешательство какого-то нарушающего фактора. Протокол раскрывает нам этот фактор: в конце цепного ряда настойчиво начинает проявляться введенный в психику аффективный комплекс; он вызывает ряд ассоциаций, еще непонятных для самой испытуемой, но совершенно понятных для нас, знающих содержание внушения:

Совершенно непроизвольно испытуемая воспроизводит в цепном ряду ситуацию операции, не зная, почему эта ситуация вспоминается ей, и не будучи в состоянии дать отчет о ее контексте. Однако уже это неосознанное воспроизведение участка аффективной ситуации сопровождается заметным нарушением нейродинамики; мы даем на рисунке 39-В отрывок графического протокола, рисующего картину сопряженных моторных реакций во время появления этого участка, воспроизводящего внушенную аффективную ситуацию.

Этот отрывок протокола с убедительностью показывает, что с воспроизведением участков комплекса в речевом ряду связаны значительные симптомы нейродинамических изменений: уже за несколько реакций до появления в ассоциациях ситуации операции моторика правой руки дает заметные симптомы постепенно нарастающей дезорганизации, к середине данного участка (больная – доктор – няня – лекарство) возбуждение переключается на левую руку, вызывая резкие беспорядочные ее движения; наконец, с открытым проявлением центральных элементов аффективной ситуации (рана – повязка) связывается и резкий тремор правой руки, указывавшей на значительное возбуждение нейродинамики. Ко всему этому присоединяется и заметное нарушение дыхания (оно становится неравномерным, местами – сильно заторможенным); все эти симптомы указывают на значительные нарушения психофизиологических процессов, сопровождающих первое речевое проявление аффекта.

Эта картина в дальнейшем усугубляется, и открытое проявление аффективной ситуации в сознании испытуемого сопровождается резкой моторной бурей, сламывающей на время всякий нормальный реактивный процесс.

Этот процесс нам удается полностью проследить в следующем ассоциативном ряду, который мы регистрируем тотчас же после того, как испытуемая закончила только что приведенный ряд реакций. Он продолжается 5 минут, включает около 90 реакций и кончается полным воспроизведением внушенного комплекса.

После описанного нами первого появления внушенного комплекса мы, конечно, могли с уверенностью ожидать, что в дальнейшем ряду этот комплекс будет проявлен еще резче. После перерыва в 3 минуты мы снова начинаем ассоциативный ряд.

Опыт снова начинается с внешне нормального ряда ассоциаций:

Однако структура цепного ряда, характеризуемая его интервалами, уже не та: она чрезвычайно нестабильна, перемежается значительными торможениями и носит исключительно неустойчивый, дезорганизованный характер. Рисунок 40 иллюстрирует это с достаточной отчетливостью.

Рис. 40. Структура цепного ассоциативного ряда

Испытуемая Кар. (после внушения)

Эта структура существенно отличается от последовательности интервалов, зарегистрированной у того же самого испытуемого до внушения, приведенной на рисунке 36.

Совершенно очевидно, что аффект просочился в этот ряд уже значительно сильнее; дальнейший протокол раскрывает нам всю картину и делает приведенную в графике структуру ряда совершенно ясной: каждому участку резкого торможения соответствует открытое появление в ряду элементов внушенной аффективной ситуации. Вот дальнейшее развертывание ряда:

67. комод[45]45
  Данные реакции связаны с ситуацией С, внушенной испытуемой за неделю до этого опыта.


[Закрыть]

(говорите дальше, что придет в голову, быстрее!)…

Динамика внушенного комплекса становится для нас достаточно ясной: отрезанный от сознательной сферы, он все же обнаруживает настойчивую тенденцию проникнуть в речевой ряд; каждый раз оттесняясь, он обнаруживает, однако, значительную навязчивость и через некоторое время проникает в свободный ассоциативный ряд снова; созданный нами аффективный комплекс, сам еще не будучи осознанным, вызывает аффективную установку и определяет течение свободного ассоциативного ряда. Каждый раз появление его сопровождается значительным торможением; рисунок 41 показывает, что появление следов комплекса в речевой сфере неизменно сопровождается резкой моторной дезорганизацией: в отрезке А эта дезорганизация является очевидным отражением того конфликта, который связан с появлением комплексных звеньев («операция – инструмент – женщина») в ассоциативном ряду; отрезок В демонстрирует нейродинамический эквивалент оттеснения аффективного участка ассоциаций («больная – няня») и наглядно показывает, что за отказом продолжать ассоциации («не знаю, что сказать…») кроется значительный нейродинамический конфликт.

После всего этого совершенно понятно, что испытуемая, наконец, приходит к моменту, когда барьер, отделявший аффективный комплекс от сознания, ломается и аффект проявляется в остром и открытом виде.

Рис. 41. То же, что на рисунке 39

Устранение изоляции аффекта от сознания и его открытое проявление сопровождается резкой двигательной бурей, моделью аффективного припадка, сламывающего нормальное течение реактивного процесса.

Многое становится нам ясным после этого момента, графическое протекание которого показано на рисунке 41-С. То, что мы здесь видим, является одновременно и моделью аффективного припадка, и процессом отреагирования аффективного комплекса. Оба эти процесса стоят психологически чрезвычайно близко и обнаруживают по существу одну и ту же структуру. Отреагирование всегда связано с прорывом того барьера, который отделяет аффект от моторной сферы, и с соответствующим переключением иннервации на моторику. Как оказывается, именно эти моменты входят в механизм осознания заторможенного аффективного комплекса, и связь между осознанием и отреагированием вытесненных комплексов, лежащих в основе психоаналитической терапии, становится для нас значительно яснее. В самом деле, конец приведенного нами ряда показывает с достаточной очевидностью, что после осознания основного комплекса испытуемая оказывается в состоянии перейти к значительно более стойкой цепи нейтральных реакций, чем это было до того. Дальнейшее исследование психики испытуемого показало бы, что в осознании аффекта мы получаем процесс, во многом аналогичный признанию в совершенном преступлении, психофизиологический эффект которого мы наблюдали уже выше (гл. 4, § 5).

С другой стороны, тот нейродинамический взрыв, которой сопровождает осознание аффективного комплекса, бросает новый свет и на механизм вытеснения. Изоляция от сознания и, вместе с тем, изоляция от моторной сферы оказывается механизмом, спасающим личность от того перевозбуждения и той дезорганизации, с которой связано всякое открытое проявление аффекта. В этом смысле создание известного функционального барьера между аффективным очагом и моторикой играет решающую роль в сохранении для личности возможности нормально действовать, не дезорганизуя своего поведения теми аффективными следами, которые в достаточном количестве существуют в ее прошлом.

Мы еще мало знаем о механизмах, осуществляющих такой процесс; вернее, мы представляем себе его действие, но плохо знаем те средства, с помощью которых оно достигается. Некоторые физиологические аналоги позволяют предполагать, что в основе этого процесса лежит то «торможение вследствие перевозбуждения», которое русской физиологической школой было описано под именем «парабиотического»[46]46
  Ср. Ухтомский. А., Васильев Л., Виноградов М. Учение о парабиозе. – М., 1927; Luria A. R. Die moderne russische Physiologie und die Psychoanalyse // Internationale Zeitschrift fur Psychoanalyse, 1926, 12, 40–53.


[Закрыть]. Другие предположения заставляют нас думать, что в основе преодоления аффекта могут лежать и другие, чисто психологические законы, связанные с применением некоторых организующих, культурных приемов, действующие с помощью речи и системы опосредствующих механизмов. Мы займемся этим в последней части нашей работы и оставим пока нерешенным этот интереснейший психологический вопрос.

Мы остановились так подробно на анализе одного случая, лишь исходя из принятого нами клинического метода изложения. Нам казалось, что важность вопроса заслуживает его подробного анализа и что не статистическая сводка, а именно качественный разбор является наиболее адекватным для этой цели путем. Мы могли бы взять другие из проведенных нами опытов; в каждом мы записывали соответствующие ряды свободных цепных ассоциаций, в каждом мы получали данные, отражающие аналогичную структуру психологических процессов.

Во всех случаях, прослеженных нами, мы с убедительностью могли констатировать конфликтный характер проявляющегося в цепных ассоциативных рядах процесса. С одной стороны, мы неизменно имели ту своеобразную навязчивость, то «давление комплекса», которое мы отметили уже выше; с другой – столь же неизменные попытки затормозить выявляемый комплекс, оттеснить его. В результате аффективный комплекс, неосознанный для испытуемого, создает как бы некоторую картину навязчивого состояния, и мы имеем случаи, где одна и та же группа реакций навязчиво повторяется в течение пятиминутного ассоциативного ряда 5–6 раз.

Особенный интерес представляет механизм оттеснения появляющегося комплекса, тенденция отойти от него, затормозить его появление. Конфликтный характер этого процесса виден хотя бы в том, что переход к новой, замещающей цепи ассоциаций всегда сопровождается значительной задержкой[47]47
  Специально об этом см.: Леонтьев А. Н. Указ. соч.


[Закрыть], а по структуре своей характеризуется примитивностью соединительного звена; обычно замещающий ряд начинается или с повторения какого-нибудь прежнего звена, или с аллитерации.

Вот пример из ассоциативного ряда испытуемой Зуб., которой была внушена ситуация С (кража денег). Первый ряд выявляет комплекс с достаточной полнотой; испытуемая, сама не осознавая этого, рассказывает почти всю ситуацию:

Навязчивый характер ряда не оставляет никаких сомнений. Тем интереснее те механизмы, к которым прибегает испытуемая, оттесняя навязчивые ассоциации. Это особенно хорошо видно на следующем ряде:

Приведенные примеры вряд ли могут оставить сомнение в том, что переход от навязчивого, комплексного участка цепи к нейтральному, замещающему является не простым, спокойным процессом, но резко конфликтным актом, отражающимся на структуре цепных связей.