Текст книги "Природа человеческих конфликтов: Объективное изучение дезорганизации поведения человека"

Такая картина опять-таки не является исключением; нам придется убедиться ниже, что значительное число наблюдаемых в аффекте нарушений идет именно по этому пути.

Концентрированные аффективные очаги

Пример, на котором мы только что остановились, ставит перед нами вопрос: всегда ли стимул, предъявленный человеку, переживающему аффект, актуализирует значительные массы возбуждения, с которыми он сам оказывается не в состоянии справиться, или же это бывает только в особых случаях?

Опыт позволяет нам ответить на этот вопрос с полной определенностью: как правило, мы имеем подобные случаи лишь тогда, когда стимул не является индифферентным для испытуемого, когда он падает на почву того комплекса установок, которые составляют основной очаг данного аффекта.

Вернемся к только что приведенному примеру. Стимул, который был дан нашему испытуемому, – слово «несчастный»; основной аффективный очаг испытуемого был связан с ситуацией ожидаемой им «проверки». Совершенно естественно, что и предъявленное слово «несчастный» было ассимилировано в смысле этого комплекса, и данный испытуемым ответ «студент» подтверждает это. Такое положение дел поясняет полученный в опыте аффект. Совершенно очевидно, что предъявленный стимул актуализировал то возбуждение, которое было связано у нашего испытуемого с травматической ситуацией, и это актуализированное возбуждение оказалось настолько велико, что нарушило реактивные процессы на заметный отрезок времени.

Опыт показывает, что данный механизм является в большей степени результатом актуализации аффективного комплекса, чем процессом, характеризующим разлитой аффект. Результаты этой серии с ясностью подтверждают данное положение. Мы предъявляли нашим испытуемым далеко не одинаковые слова-раздражители. Одни из них были совершенно нейтральны по отношению к травматической ситуации (мы обозначаем их символом «н»), другие непосредственно возбуждали систему этих аффективных следов («к»), третьи казались нам сомнительными и могли возбуждать аффективные следы в случае соответствующих установок («с»).

Вот список слов-раздражителей:

Таким образом, 8 слов из всего списка относилось к критической (к), 9 – к сомнительной (с) и 13 – к нейтральной (н) группе. Раздражители «просмотр», «конец», «чистка», «комиссия», «списки» относились непосредственно к ситуации академической проверки; «щетка» была включена нами в число критических благодаря своей близкой связи со словами «чистить», «вычистить»; «отдать» относилось к одному из наиболее травматических моментов ситуации – отдача документов и зачетной книжки; «хромой» было связано с одним наиболее строгим членом проверочной комиссии. Стимулы, относящиеся к «сомнительной» группе, не нуждаются в особой мотивировке; они обычно включают слова, которые при известной установке могут быть ассимилированы в смысл данного комплекса; таковы «книжка» (зачетная), «происхождение», «конституция» (элементы, входящие в круг предъявлявшихся вопросов), «метла» (вымести из вуза) и т. д.

Мы совершенно ясно отдаем себе отчет в том, что распределение стимулов по определенным группам в значительной степени является произвольным, и делаем это лишь для большего удобства обработки материала, который сам по себе остается бесспорным.

Составленная по такому принципу система стимулов позволяет проследить у находящихся в состоянии актуального аффекта испытуемых специфические реакции на непосредственно связанные с травматической ситуацией стимулы на фоне реакций на нейтральные, безразличные раздражители. Материалы показывают, что реакции на такие критические стимулы выделялись сгустком активности на фоне тех нарушений, которыми характеризовалось поведение испытуемых во время нашего опыта. Достаточно было предъявить взятый из травматической ситуации раздражитель, чтобы вызвать исключительный по своей резкости взрыв аффекта, который срывал интеллектуальную и дезорганизовывал моторную деятельность испытуемого.

Уже простые статистические данные показывают, что реакции на эти «критические» раздражители протекали существенно иначе, чем на раздражители индифферентные. В таблице 1 приведены данные, относящиеся к реактивному времени в случаях ассоциаций на различные группы слов-раздражителей.

Эти цифры показывают, что среднее время, затрачиваемое на ответ в случае критического раздражителя, оказывается на 30 %, считая по медианам, и на 26 %, считая по средним арифметическим, больше, чем время, затрачиваемое на ответ в случае индифферентного раздражителя; значительную задержку мы имеем и при реакции на «сомнительные» раздражители. Реакции, связанные с травматической ситуацией, выделяются на общем фоне заметным увеличением затрачиваемого на них времени, несмотря на то, что качество ассоциативной реакции остается в обоих случаях почти одинаковым и даже является в ответах на «критические» и «сомнительные» раздражители несколько более низким.

Статистика дает в случае нейтральных раздражителей 83,9 % полноценных ассоциативных реакций, в то время как в случае критических раздражителей этот процент снижается до 78,3 %, а в случае «сомнительных» – даже до 76,1 %.

Наш испытуемый, которому мы предъявляем связанное с критической ситуацией слово, оказывается не в состоянии ответить на него с обычной для него скоростью, и сколько-нибудь адекватный ответ требует у него значительно большего времени.

Таблица 1

Среднее реактивное время в зависимости от характера раздражителя

В таблице 2 мы приводим графическую сводку данных, показывающую среднюю скорость реакции на отдельные предъявленные нами слова-раздражители; нетрудно убедиться, что ответы на индифферентные стимулы протекают наиболее быстро, ответы же на раздражители, связанные с травматической ситуацией, дают максимальные задержки.

Таблица 2

Средняя скорость реакций на отдельные раздражители (медианы)

Такую же картину «сгустка» нарушений поведения в случае реакций, непосредственно связанных с аффективным комплексом, мы прослеживаем и в отношении симптомов моторной дезорганизации; таблица 3 показывает, что количество моторных нарушений в этих случаях значительно больше, чем во всех остальных; так, резкие нарушения моторной реакции встречаются здесь в 2,5 раза чаще, чем при ответах на индифферентные раздражители.

Все эти материалы дают возможность сделать следующий бесспорный вывод: предъявление испытуемому, находящемуся в состоянии аффекта, стимулов, непосредственно связанных с травматической ситуацией, вызывает обычно резкое затруднение ассоциативного процесса и значительные нарушения сопряженной с ним моторики. Эти преимущественные нарушения поведения в случае критических реакций оказываются далеко не случайными; анализ показывает, что эти реакции вызывают целую волну нарушений, длящихся некоторое время после критической реакции; приведенные нами таблицы говорят о том, что следующая за ней – «посткритическая» реакция, являясь сама по себе индифферентной, протекает обычно со значительным замедлением времени и значительным повышением числа резко нарушенных реакций. Анализ конкретных случаев говорит о том, что критический раздражитель вызывает резкое затруднение ассоциативного процесса и обуславливает совершенно специфическую структуру реакции.

Таблица 3

Количество моторных нарушений в зависимости от различного характера раздражителей

Ассоциативный процесс ломается под влиянием аффектогенного раздражителя; наши материалы дают нам возможность указать несколько типов действия такого стимула на ассоциативный процесс.

1. Наиболее резкое влияние аффективного стимула выражается в полном выпадении ассоциативной реакции, в той аффективной «пустоте», на наличие которой указывал в своих ранних работах еще M. Вертгеймер. Вот примеры таких реакций:

Исп. 27

просмотр – 3,5" – отсутствие реакции

чистка – 4,0" – не могу на это ответить…

Исп. 33

студент – 3,0" – не знаю

просмотр – 2,6" – не знаю

комиссия – 2,4" – не знаю, какая

метла – 2,2" – не знаю

Исп. 17

комиссия – 5,2" – ничего абсолютно…

2. Характерный симптом составляет неслышание критического стимула (этот симптом почти никогда не встречается в случае индифферентных реакций):

Исп. 3

комиссия – 3,0" – прослушала!

Исп. 14

конец – 4,0" – не слышала

Исп. 18

книжка – 6,0" – черт ее знает, пропустил!

3. Значительное число речевых ответов на критические раздражители носит внешне нарушенный характер; совершенно очевидно, что этот симптом, указанный в свое время К. Г. Юнгом, связан с тем конфликтом, который возбуждает предъявление аффективного стимула, разрушающего ассоциативный процесс и в первую очередь ослабляющего те регуляции поведения, о которых мы говорили выше. Вот примеры таких реакций:

Исп. 9

щетка – 4,6" – т… желтая!

Исп. 14

чистка – 1,6" – про… прошла…

Исп. 15

чистка – 8,4" – чистка… что же сказать… хорошая мера

Исп. 26

конец – 1,2" – нача… а… ло, чего там!

4. Наконец, последнюю группу составляют случаи внутренне нарушенных реакций, в которых нарушение связано не с моторикой речи, но с самим ассоциативным процессом. Экстрасигнальные, бессмысленные и особенно стереотипные реакции составляют здесь существенные формы.

Исп. 6

несчастный – 1,0" – дом

студент – 1,4" – дом

чистка – 2,2" – дом

Мы займемся специальным анализом подобных нарушений ниже, при анализе данных, полученных от преступников, гипнотиков и невротиков. Нам придется еще столкнуться с подобными примерами; сейчас же нам хотелось бы подчеркнуть нашу основную мысль: аффективная ситуация не просто снижает качество интеллектуальных процессов, но существенно меняет саму реактивную структуру.

Динамика аффективного процесса

Нам осталось вкратце остановиться на судьбе всех прослеженных нами симптомов, на динамике изучаемого нами аффекта. То обстоятельство, что мы исследовали наших испытуемых дважды, непосредственно до и тотчас же после травматической ситуации, позволяет нам поставить вопрос о динамике аффекта в конкретной экспериментальной плоскости. Как менялось поведение испытуемого после прохождения через аффективную ситуацию?

Цифры, полученные нами, с ясностью показывают, что уже простого устранения аффективной ситуации (прохождение через проверку без информации о ее исходе) достаточно, чтобы аффективные симптомы резко снизились; ассоциативные реакции после прохождения через травматическую ситуацию протекают заметно быстрее (среднее время – 1,75" вместо полученного у этой группы в первом опыте 1,95"); резких моторных нарушений мы имеем в повторном опыте также значительно меньше – 14,4 % вместо ранее бывших 20,6 %.

Создается впечатление, что прохождение через травматическую ситуацию связано с некоторым отреагированием аффекта, что аффектогенное влияние ситуации больше связано с ситуацией ожидания травмы, чем с самой травмой и что сама травма ведет к некоторому «разряжению» создавшегося напряжения, если применить термин Берлинской психологической школы.

Контрольный опыт показывает, что снижение аффективных симптомов обязано именно тому, что в интервале между двумя опытами испытуемый прошел через ситуацию чистки и что психологическая картина его поведения стала иной. Чтобы исключить влияние простого повторения ряда стимулов, мы в особой серии ставили два опыта подряд, не разделяя их перерывом, во время которого испытуемый проходил через чистку. Показатели обоих опытов оставались в данном случае почти неизменными. Среднее реактивное время первого опыта – 2,29", а повторного – 2,27"; такую же не меняющуюся картину представляют цифры моторных нарушений. Этот контрольный опыт совершенно исключает роль простого повторения; становится совершенно бесспорным, что приведенные нами выше данные резкого снижения аффективных симптомов обязаны не простому повторению опыта, а связаны с отреагированием психологической ситуации.

Отреагирование основного аффективного комплекса при устранении травматической ситуации проявляется в очень своеобразном механизме аффективной динамики; основные вызванные им изменения сводятся к тому, что аффективный очаг теряет свое исключительное аффективное значение и вызванные им изменения принимают разлитые формы, равномерно охватывая все реакции испытуемого. Таблицы 4 и 5 содержат соответствующие цифровые данные.

Таблица 4

Реактивное время до и после прохождения через травматическую ситуацию

Таблица 5

Количество резких моторных нарушений до и после прохождения через травматическую ситуацию

Обе эти таблицы, показывающие динамику двух важнейших симптомов аффективного нарушения, содержат совершенно однозначные результаты. В обоих случаях повторный, проводящийся после «чистки» опыт дает резкое снижение симптомов в случае критических (и посткритических) реакций; в повторном опыте они протекают заметно быстрее и со значительно меньшим количеством моторных нарушений. Этот процесс выявляется с заметной резкостью лишь на указанных группах реакций; реакции, не связанные с основным аффективным комплексом, дают в повторном опыте картину, почти не изменяющуюся по сравнению с первым опытом; устранение аффективной ситуации вызывает разряжение основного аффективного комплекса, оставляя без существенного изменения реакции на нейтральные стимулы.

Аффективный комплекс и разлитое аффективное состояние проявляют здесь различную степень инерции, отреагирование связанного с травматической ситуацией состояния устраняет аффект, но оставляет на некоторый срок общую разлитую нарушенность поведения.

Материал и эксперименты

Вторая серия опытов была проведена нами осенью 1927 г. Для наших задач мы выбрали ситуацию обычного вступительного экзамена, которому подвергались абитуриенты, поступающие в высшую школу.

Наш материал был значительно расширен по сравнению с первой серией – исследование прошло 109 испытуемых в возрасте от 18 до 35 лет (из них 51 мужчина и 58 женщин). Так же, как и в первой серии, испытуемые проводились через исследование дважды, в первый раз непосредственно перед экзаменом, во второй – сразу же после экзаменов, но до объявления результатов испытаний; большинство опытов было проведено с абитуриентами, сдававшими математику и физику, часть – со сдававшими обществоведение. Совершенно ясно, что аффективность настоящей ситуации была значительно слабее, чем аффективность ситуации, описанной выше; однако, как будет видно ниже, специфические черты аффекта удалось проследить и здесь.

Испытуемым предъявлялась серия из 30 слов-раздражителей, 6 из которых имели отношение к ситуации экзамена, а остальные 24 были индифферентны.

Вот список этих слов:

В случаях, когда опыты проводились со студентами, экзаменовавшимися по обществоведению, раздражители 14 и 19 заменялись на другие, соответствующие этому предмету.

В опыт были внесены существенные дополнения; для изучения общей симптоматики разлитого аффекта было введено специальное исследование крови студента на ее каталитическую деятельность[28]28
  Лурия А. Р. и Леонтьев А. Н. Экзамен и психика // Экзамен и психика. – М. – Л., 1929.


[Закрыть]. Подробные результаты будут указаны ниже.

Нейродинамические симптомы разлитого и концентрированного аффекта

Результаты исследования экзаменующихся студентов целиком повторяют ту картину, которую мы видели в первой серии нашего эксперимента. Это дает нам право лишь совсем кратко остановиться на полученных данных, подробнее рассмотрев только результаты, специфичные для данной серии.

Ситуация экзамена была значительно менее травматична, чем рассмотренная нами ситуация «чистки»; однако психологическая структура обеих ситуаций совершенно аналогична. Результаты показывают это с достаточной ясностью.

В таблице 6 мы приводим данные, касающиеся скорости речевых реакций в проведенных нами опытах. Среднее реактивное время, выраженное в М =2,2", оказывается резко заторможенным в сравнении с обычным реактивным временем у нормальных испытуемых; в отдельных случаях мы встречаем здесь резкие торможения речевых реакций, доходящие до 8–9—9,5 секунд, как правило, совершенно не встречающиеся в норме.

Этим сильным задержкам ассоциативного процесса соответствует и значительная нарушенность сопряженных моторных реакций; моторика показывает, что такие сильные задержки не связаны с простым снижением энергетического тонуса поведения (как это бывает, например, в утомленном или полусонном состоянии), но являются результатом резкого разлитого возбуждения, ломающего нормальный ассоциативный процесс.

Таблица 7 показывает, что 22,7 % всех моторных реакций испытуемого в предэкзаменационном состоянии носят следы моторных нарушений и что 10,7 % из них являются резко нарушенными.

Таблица 6

Время речевых реакций в опытах с ситуацией экзамена

Таблица 7

Нарушения моторных реакций в опыте с ситуацией экзамена

Обе приведенные нами цифры почти совершенно совпадают с теми результатами, которые дало нам исследование студентов, подвергающихся академической проверке. Детальный анализ показывает нам, что как неумение подыскать с достаточной быстротой адекватную ассоциацию, так и сопряженная моторика нарушения являются результатом того специфического аффективного состояния, которое свойственно ожидающим экзамена студентам. Как та, так и другая серия симптомов резко обостряется в случае реакций, связанных с ситуацией экзамена, и такие раздражители, как «экзамен», «прием», «комиссия», «провал» и т. д. дают нам резкое повышение реактивного времени (2,2" вместо 1,7" при индифферентных раздражителях), значительно большую вариативность в скорости реакций (mV = 1,6" вместо нормального 0,7") и резкую концентрацию связанных с речевыми реакциями моторных нарушений (19,0 % резких моторных нарушений вместо 5,3 %).

Таблица 8

Средняя скорость реакций на слова-раздражители

Мы приводим две графические таблицы, с достаточной наглядностью иллюстрирующие это положение. Таблица 8 дает нам среднее реактивное время на отдельные предложенные испытуемому слова-раздражители; таблица 9 показывает соответствующее каждому данному случаю количество моторных нарушений. С полной определенностью мы констатируем здесь тот факт, что все относящиеся к ситуации экзамена стимулы дают резкое повышение соответствующих симптомов, и мы в состоянии с большой долей вероятности выбрать из числа всех стимулов те, которые связаны с аффективной ситуацией, руководствуясь исключительно полученными объективными данными.

Совершенно очевидно, что связанная с экзаменом ситуация создает специальный аффективный комплекс, а этот аффективный комплекс характеризуется целым рядом вполне доступных для объективного наблюдения симптомов.

Таблица 9

Моторные нарушения в реакциях на слова-раздражители

Проведенный анализ позволяет нам показать, что и для этой ситуации характерны уже те механизмы, которые мы установили в первой приведенной нами серии. Как мы уже сказали, замедление реакций в критических случаях никак не может быть сведено к какому-нибудь виду гипотонии; данные показывают нам, что здесь налицо скорее обратный процесс: задержанная реакция сопровождается всегда резким моторным возбуждением, а это снова показывает, что за такими задержками кроются глубокие изменения структуры самого реактивного процесса. На рисунке 15 мы приводим примеры нескольких реакций на критические слова-раздражители «прием» и «комиссия».

Рис. 15. Моторные реакции при аффекте (студент перед экзаменом) (пояснения в тексте)

Совершенно ясно, что по структуре данные реакции резко отличаются от обычных нормальных координированных движений. В ответ на связанный с травматической ситуацией стимул наш испытуемый оказывается не в состоянии произвести самое простое организованное движение; регуляции двигательных импульсов резко страдают, движения освобождаются от их сдержек и принимают хаотически возбужденный характер. В наших случаях стимул вызывает часто непосредственный моторный импульс, возбуждение сразу же, ломая координации, переключается на моторную сферу, и весь латентный период речевой реакции оказывается заполнен резкими самостоятельными нажимами (кривая А) или их рудиментами (кривая С). В ряде других случаев аффективный стимул вызывает резкий процесс возбуждения, не нейтрализуемый реакцией, и после речевого ответа мы наблюдаем резкое остаточное возбуждение, проявляющееся в целом цикле спонтанных нажимов (кривая В); пред нами снова развертывается то явление, которое, бесспорно, является психофизиологической основой персеверативных процессов.

Аффект экзамена сводится по своим психофизиологическим механизмам – точно так же, как и аффект рассмотренной выше серии, – к нарушению корковых регуляций, к ослаблению или даже ломке той регулирующей сдержки, которой подвергается всякое возбуждение в нервной системе взрослого человека. От аффекта страдает в первую очередь высший механизм – механизм корковых регуляций, и возбуждение начинает беспрепятственно проникать в моторную сферу, извращая и дезорганизуя поведение. Позднейший анализ убедит нас, что поведение в аффекте возвращает организм к пройденным давно примитивным ступеням развития нейродинамической механики.

В состоянии аффекта человек, оказывается, не может совершать организованные, систематические действия; мы могли бы сказать, что он лишается возможности производить цепь актов с идентичными, одинаково выкованными звеньями; он не может произвести пять одинаковых движений, дать пять речевых ответов с одинаковой скоростью. Как сложная машина, регулирующая часть которой разлажена, выпускает изделия, отклоняющиеся от стандарта, с разнообразными частными дефектами, так человек, находящийся в состоянии разлитого аффекта, дает непохожие друг на друга, несовершенные реакции.

Рис. 16. График распределения скорости речевых реакций

А – контрольный исп.

В – исп. перед экзаменом

Мы вычертили на рисунке 16 кривую распределения скорости речевых реакций у нормального, контрольного испытуемого (кривая А) и сравнили ее с аналогичной кривой у испытуемого, исследованного нами перед экзаменом (кривая В). То, что мы видим здесь, показывает наглядно, как далеко зашло нарушение регулятивных систем, причиненное аффектом: большинство всех реакций нормального испытуемого укладывается в определенную типичную норму, реакции же аффективного субъекта даются с исключительной неустойчивостью, в своей ассоциативной деятельности он даже не вырабатывает определенного, сколько-нибудь устойчивого стандарта реакций; нарушение регулирующей функции здесь совершенно ясно, организм в аффекте перестает вырабатывать стандартную продукцию.

Мы приводим две другие кривые, зарегистрированные у нормального и аффективного субъектов: они изображают ту интенсивность, с которой протекают отдельные моторные реакции наших испытуемых. Аналогичная картина видна и здесь: отдельные моторные нажимы дают у нормального испытуемого (кривая А, рисунок 17) удивительно устойчивую картину; испытуемый, находящийся в предэкзаменационном аффекте, оказывается не в состоянии производить свой цикл движений со сколько-нибудь одинаковой интенсивностью, и кривая В (рисунок 17) приобретает ломаный, неурегулированный характер.

Рис. 17. Распределение интенсивности сопряженных реакций

А – контрольный исп.

В – исп. перед экзаменом

Все эти явления резко снижаются после того, как аффективная травма устранена, и после экзамена обычно происходит значительное ускорение речевых реакций, падение их вариативности, уменьшение числа моторных нарушений (см. таблицы 6 и 7). У нас нет сомнений, что уменьшение симптомов нарушенного равновесия является результатом устранения аффективной ситуации экзамена. Особенно наглядным подтверждением этого являются цифры, которые говорят нам, что особенно изменяются после экзамена реакции на критические раздражители; именно в этих случаях происходит заметное восстановление нормального типа реактивных процессов. Весь процесс такого восстановления мы с уверенностью можем отнести за счет отреагированного аффективного очага; данные убеждают нас в том, что вся структура психофизиологических процессов заметно меняется после устранения основного аффективного очага, и если мы рассмотрим приводимый нами ниже рисунок, то увидим, как у одного и того же испытуемого характер нейродинамических процессов принимает после экзамена совершенно другие формы по сравнению с тем, что мы видели у него в предэкзаменационном состоянии.

Рис. 18. Картина моторики одного и того же испытуемого

А – до экзамена

В – после экзамена

Типологические данные

Значительный объем полученных нами данных позволяет нам подойти и к типологическому анализу реакций личности на травматические ситуации. В самом деле, уже первый взгляд на наши материалы убеждает, что различные испытуемые ведут себя во время эксперимента совершенно неодинаково; в то время как поведение одних характеризуется очень сильной возбужденностью, другие достаточно спокойны, не проявляют ни резкого нарушения координации, ни тех резких аффективных симптомов, которые так хорошо заметны у первых. На рисунке 19 мы приводим две выдержки из наших графических протоколов: первая из них представляет характерный отрывок из опыта с испытуемым, которого мы относим к реактивно-стабильной группе; второй – характерен для другой группы испытуемых, которую мы условно назвали реактивно-лабильной. Оба отрывка относятся к опытам, проведенным со студентами, взятыми непосредственно из очереди, стоящей к столу экзаменатора.

Рис. 19. Примеры сопряженных моторных реакций

А – «стабильный» исп.

В – «лабильный» исп.

Кардинальное различие структуры поведения в обоих случаях заметно уже с первого взгляда на кривые; реактивный процесс первого испытуемого характерен полной координированностью и относительной правильностью своей работы; мы не видим здесь исключительно резких колебаний во времени речевых ответов; сопряженные моторные нажимы даются с достаточной точностью при речевом ответе и по своей форме представляются правильными, похожими друг на друга; все поведение характеризуется ясно проявляющейся регулированностью процесса, преждевременные и импульсивные реакции отсутствуют. Совершенно иную картину представляет поведение второго испытуемого; общий его характер поражает своей дезорганизованностью; стимулы вызывают довольно резкие и неодинаковые задержки ответной речевой реакции и одновременно резко дискоординированную моторную деятельность. Мы снова встречаемся здесь с теми явлениями, которые мы уже указывали выше. Почти каждый стимул вызывает у этого испытуемого непосредственный моторный импульс, часто следующий непосредственно вслед за предъявленным стимулом и задолго до речевого ответа; нередко дело не ограничивается одним импульсом и испытуемый дает ряд отдельных импульсивных нажимов; снова и снова создается впечатление, что каждое начавшееся у испытуемого возбуждение сразу же, без всякой преграды, переключается на моторную сферу, обуславливая неорганизованную моторную деятельность.

Мы стоим перед своеобразным фактом: на разных испытуемых травматическая ситуация действует совершенно по-разному; у одних она не задевает существенных основ реактивного процесса, специфическая для каждой сложной реакции структура – с предварительной задержкой возбуждения и последующим организованным переключением его на моторную сферу – остается здесь без изменений; у других аффект нарушает в корне нормальную структуру реактивных процессов, ломает то, что мы условно называем «функциональным барьером», возбуждение из структурного становится диффузным, беспрепятственно захватывая моторику, обуславливает неорганизованно-импульсивные взрывы деятельности.

Два приведенных нами примера являются далеко не единичными случаями; мы могли выделить 30 человек (около 30 %) всех наших испытуемых, которые дают картину резкой реактивной лабильности, неустойчивой и недостаточной сопротивляемости травматической ситуации; с другой стороны – 25 человек (около 25 % всех случаев) давало ясную картину реактивной стабильности – устойчивого отношения к травматическим влияниям.

Возникает совершенно понятный вопрос: с какими факторами связаны характерные для обеих групп особенности?

Первое предположение, которое может возникнуть, сводится к тому, что одни из наших испытуемых боятся экзамена, в то время как другие, чувствуя себя подготовленными, относятся к нему достаточно хладнокровно. Специальная контрольная серия показывает, однако, что полученные нами симптомы дают почти идентичную картину как у хорошо, так и у плохо подготовленных студентов, и степень подготовленности к экзамену, видимо, не играет здесь заметной роли. Одни студенты обнаруживают перед экзаменом резкий аффект, другие – относительное хладнокровие; вопрос же о причинах этого явления остается открытым.

Более подробное изучение личности студентов, относящихся к обеим группам, несколько проясняет положение вещей. В самом деле, кто такие те студенты, которые по проявленным в эксперименте данным были нами отнесены к числу реактивно-лабильных испытуемых? Краткая сводка дает нам некоторые ответы на этот вопрос:

Мы видим здесь данные, которые сразу же бросают некоторый свет на полученные нами различия в реактивном процессе испытуемых. Оказывается, тот характерный распад в структуре реактивных процессов, который мы наблюдали, встречается преимущественно у людей с функциональным поражением нервной системы; переутомление и анемия, повышенные рефлексы и церебрастения, – вот те процессы, на фоне которых развертывается обычно в ответ на травму срыв организованного поведения; эти данные примут особенно рельефный вид, если мы сведем их в краткую статистическую таблицу (см. таблицу 10).

Мы видим, что полученные нами результаты, характеризующие реактивную лабильность наших испытуемых, находящихся перед лицом травматической ситуации, в сильной степени связаны с их невропатическим статусом; только 13 % из тех, кого мы отнесли к реактивно-лабильным, оказались здоровы по тому первичному медицинскому исследованию, которому они подвергались, и наоборот – лишь 16 % испытуемых, давших у нас картину реактивной стабильности, отличались по данным медицинской экспертизы невропатическими чертами. Степень и характер реакции личности на аффективную ситуацию связаны, прежде всего, с ее невропатическим статусом, с той истощенностью или ослабленностью нервной системы, которую мы обнаруживаем у значительного количества наших умственных работников. Очевидно, именно эти невропатические дефекты создают в первую очередь те условия, которые лишают человека возможности противостоять травматической ситуации и ведут к неадекватно резким реакциям на нее.

Таблица 10

Невротический статус реактивно-лабильных и реактивно-стабильных испытуемых