Текст книги "Природа человеческих конфликтов: Объективное изучение дезорганизации поведения человека"

24. удар – 4,8" – ну что… ну… удар

25. живот – 3, 4" – ну, живот, что ли…

26. коридор – 4,4" – коридор… ну… коридор…

43. рана – 39,0" – ну… рана…

50. ревность – 33,0" – (кашляет, отхаркивается, ответа нет)

88. любить – 31,0" – (отказывается отвечать)

89. изменять – 11,0" – некому изменять-то…

90. конфеты[33]33
  В комнате убитой было найдено 5 фунтов конфет, по некоторым данным, принесенных Вор-ным, убеждавшим жену снова жить с ним.


[Закрыть] – 26,0" – (отказывается отвечать)

91. гулять – 17,5" – (шевелит и причмокивает губами; вздыхает; реакция отсутствует)

Серьезные соображения заставляют нас думать, что эти случаи молчания и эхолалий принципиально не отличны от случаев ответа резким речевым возбуждением; мы скорее склонны понимать эти оба случая как звенья одного ряда. Видимо, подобные примеры торможения являются лишь предельным их этапом, когда разлитое возбуждение окончательно ломает всякий ассоциативный процесс. Общее поведение, остаточные симптомы речевого возбуждения и, наконец, структура сопряженных моторных реакций убеждают нас в этом.

Мы приводим на рисунке 25 выдержку из графического протокола реакций этого испытуемого; мы делаем это только для того, чтобы показать, как глубоко пошел функциональный распад его нейродинамических процессов. Мы нарочно взяли реакции повторного опыта (после 100 уже данных испытуемым реакций), но об установлении координированных движений здесь говорить нельзя; латентные периоды заполнены резким, сигнализирующим об огромном возбуждении в коррелятивном центральном процессе тремором; признаки моторного возбуждения начинаются обычно вслед за подачей стимула и заполняют весь латентный период; начавшееся возбуждение обладает заметной инерцией и обнаруживает тенденцию разлиться по всем свободным интервалам (ср. характерный ряд р – р₁ после реакции 7); общее возбуждение делает отдельные нажимы тоническими и ригидными (ср. медленный подъем и спуск при реакции 8); активные нажимы часто не координируются с речевыми ответами; короче, мы наблюдаем нейродинамический хаос, который с первого взгляда не обнаруживает никаких закономерностей.

Рис. 25. Испытуемый Вор-н (убийца)

7. лампа – 4,6" – с абажуром

8. овес – 4,5" – ну… зола в мешке

9. доброта – 5,7" – добрый муж, добрый человек

Ближайшее рассмотрение показывает, однако, что этот хаос является результатом вполне определенных нейродинамических изменений, наблюдаемых в аффекте и сводимых к нескольким основным формам. Мы отметим здесь лишь четыре из них, иллюстрируя каждую кривыми, взятыми из протоколов разных испытуемых.

1. Каждое центральное затруднение вызывает разряд моторного возбуждения, часто длящийся и после того, как речевая реакция была дана.

2. Предъявленный стимул часто вызывает непосредственный моторный импульс, не связанный с речевой реакцией, действуя наподобие катализатора моторного возбуждения, установкой на которое характеризуется поведение испытуемого.

3. Данная испытуемым речевая реакция, связанная по инструкции с однократным моторным нажимом, вызывает разряд моторных импульсов, не сдерживаемых речевым ответом и проявляющихся в целой серии диффузных моторных нажимов.

4. Каждый сторонний импульс (эндогенное возбуждение – пришедшая в голову мысль или внешнее раздражение – посторонний звук и т. п.) вызывает непосредственное переключение энергии на моторную сферу и выявляется в ряде «спонтанных» моторных разрядов.

Все эти закономерности сводятся к одной, уже констатированной нами выше, – а именно к распаду реактивной структуры под влиянием аффекта и переходу к диффузному характеру возбуждения; с особенной силой эти симптомы выявляются каждый раз, когда стимулы возвращают испытуемого к ситуации его преступления.

Мы ограничимся только демонстрацией ряда типических для указанных правил кривых.

Рис. 26. Испытуемый Степ. (убийца)

36. Мария – 5,0" – но я уже сказал, я не знаю, ну, бумага

77. глубокий – 5,0" – глубоко

65. изменение – 8,2" – изменение

На рисунке 26 мы даем несколько типичных реакций одного из наших испытуемых – Степ., привлеченного по делу об изнасиловании и убийстве. Нормальные нажимы перемежаются у него с резко дискоординированными моторными импульсами, причем каждое затруднение в речевой реакции вызывает у него ряд импульсивных нажимов, переходящих в резкий разлитой тремор; этот тремор обычно кончается при удачном ответе (см. реакцию 65) и заполняет весь латентный период затрудненной реакции, являясь моторным коррелятом этого затруднения. Мы не видели почти ни одного из наших переживающих аффект испытуемых, у которого в большей или меньшей степени не наблюдалось бы этого феномена.

Рис. 27. Примеры каталитического действия речевого раздражителя на сопряженную моторику

А – исп. Загр.

В – исп. М-ва

34. честность – 2,4" – уборная

35. пруд – 2,6" – полоскать

На рисунке 27 мы приводим реакции двух испытуемых, для которых характерно своеобразное «каталитическое» действие речевого раздражителя. Предъявленный стимул вызывает у них, как правило, непосредственную моторную реакцию; он как бы катализирует находящееся в скрытом состоянии возбуждение, сразу же включая моторный аппарат. Эта группа примеров характерна для той моторной настороженности, установки на непосредственную, импульсивную мускульную реакцию, которую мы встречаем в той или иной степени у каждого находящегося в состоянии аффекта испытуемого. Она говорит о той слабости функционального барьера, той трудности задержать возбуждение, отрезать его от моторной сферы, которая характерна как для функционального невроза, так и для актуального аффекта.

Наконец, на рисунке 28 приведены два типичных случая, когда начавшееся в латентном периоде возбуждение не связано с реакцией испытуемого, но продолжается в виде ряда спонтанных, последовательных импульсов. В этих двух примерах мы впервые сталкиваемся с тем механизмом персеверации, который еще займет наше внимание ниже.

Все это вместе взятое несколько проясняет нам механику тех случаев (примеры которых представлены на рисунке 27), которые характеризуются внезапным и непонятным для нас появлением «спонтанных» импульсов в свободном от стимулов интервале.

Все примеры говорят о том, что в аффективном состоянии реактивный процесс приобретает диффузный характер, а поведение начинает характеризоваться постоянным и непосредственным переключением всякого возбуждения на моторную сферу.

После этого нам станет понятно, почему в таком состоянии, какое мы имеем у преступников, лишь несколькими днями отделенных от преступления и несколькими часами от ареста, моторные реакции дают нам значительное количество нарушений, никогда не встречающихся у испытуемых в нормальном состоянии.

В таблице 13 мы даем сводку по выбранной нами группе убийц и подозреваемых в убийстве, которая уже была предметом нашего обсуждения.

Эта статистика показывает, что количество нарушений сопряженной моторики в общем очень колеблется, но только в 3–4 из наших случаев выражается цифрой ниже 10 %; как правило, наши испытуемые дают 20–30 % таких нарушений, и часто эта цифра поднимается значительно выше.

Рис. 28. Примеры спонтанной двигательной активности

А – исп. Агап. (убийца)

выбрасывать – 22,0" – что выбрасывать… цветок

В – исп. Фил. (убийца)

10. рыба – 2,8" – мясо

Характерно, что между одной группой лиц, вторичный аффект которых напластовывается на первичный аффект преступления, и другой группой, чей аффект связан только с арестом и иногда – с предъявлением подозрения, в отношении сопряженной моторики нет заметной разницы; иррадиированные нарушения моторных реакций встречаются в более или менее одинаковой степени и там и здесь.

Таблица 13

Количество сопряженных моторных нарушений у группы преступников

Если нами и отмечается значительное разнообразие в характере и количестве моторных нарушений, то оно относится больше за счет тех индивидуальных и типологических различий, которые мы еще будем иметь случай рассмотреть подробно (см. главу 2, § 3, а также главу 8, § 4 и главу 9).

Проблема актуального, разлитого аффекта у преступников является интересной, но не специфичной. Специфичным является здесь вопрос о возможности обнаружить экспериментально-психологическим путем оставшиеся от преступления аффективные следы и таким образом поставить диагноз причастности к преступлению.

Если в распоряжении психолога действительно есть средства объективным и экспериментальным путем устанавливать следы человеческого прошлого и, в частности, прошлого аффективного, травматического, то совершенно естественно, что перед психологией открывается здесь широкая область, имеющая огромныйреоретический и практический интерес.

Вопрос об «экспериментальной диагностике причастности» далеко не нов и его история чрезвычайно интересна. Еще четверть века тому назад проблема экспериментально-психологического определения причастности к преступлению была поставлена в семинаре известного криминалиста Х. Гросса; ряд исследователей занялся ею вплотную, применяя методы ассоциативного эксперимента: К. Юнг, М. Вертгеймер, К. Хайброннер, Лоффлер, Е. Риттерхаус, Ф. Штейн, A. Гросс и др., пытались обосновать метод экспериментальной диагностики причастности; З. Фрейд посвятил вопросу об «экспериментальной диагностике причастности» специальную статью, В. Штерн занялся им, связывая его с проблемой сокрытия слышанного.

Г. Мюнстерберг и ряд криминалистов писали статьи, полные оптимизма, и можно утверждать, что к 1910–1911 годам в психологии не было более «модного» вопроса, чем искусственное обнаружение следов аффективного прошлого. Однако тут наступил своеобразный поворот: в 1911 г. О. Липман выпустил специально посвященную этой проблеме сводку, и после нее на протяжении чуть ли не целого десятилетия вопрос об экспериментальной диагностике причастности становится забытым вопросом, к нему почти не возвращаются, ему почти не посвящают новых исследований. Было ли это разочарованием в проблеме или более интересные и глубокие подходы к этому вопросу потребовали значительного периода внутренней углубленной работы?

Можно думать, что оба элемента были налицо в этом своеобразном перерыве так бурно развертывавшегося исследования.

Два момента могли обусловить некоторое разочарование в начавшейся работе: 1) большинство исследований велось не на материале настоящих преступников, и психологи должны были изощряться в создании искусственных ситуаций, похожих на преступления, но, конечно, лишенных связанного с настоящим преступлением аффекта; 2) попадавший в руки исследователя материал преступников был случаен и обычно уже испорчен допросами, судом, осуждением или психической болезнью; понятно, что все это не давало возможности рассчитывать на получение материалов, сколько-нибудь адекватных постановке вопроса. С другой стороны, начались некоторые разочарования и в самом методе; ассоциативный эксперимент, прекрасно вызывавший следы определенных аффективных комплексов, был, однако, не в состоянии их достаточно объективно зарегистрировать; до тонкости разработанная методика анализа ассоциативных реакций и учета появляющихся в них симптомов комплекса оставалась все-таки недостаточной; посторонние затруднения могли давать в ней симптомы, близкие к аффективным, а довольно сложные комплексы могли отражаться на иных системах деятельности, проходя мимо системы ассоциативной. Вырастала настойчивая необходимость опереться на какой-нибудь вспомогательный метод, допускающий максимальную объективность в оценке сопровождающих вызванный аффективный след симптомов.

В связи с этим появляется новый цикл исследований; он старается опереться на объективную регистрацию психофизиологических процессов и часто, скромнее ставя вопрос, выдвигает ряд конкретных приемов регистрации физиологических симптомов комплексов. Отправляясь от И. Р. Тарханова, Ферагуса и Л. Бинсвангера, ряд авторов пытается применить к диагностике аффективных следов методику психогальванических рефлексов; другие – В. Бенусси, В. Смит, наконец, Дж. Ларсон — пытаются взять исходным моментом для объективного установления сокрытия и лжи дыхание, пульс и нарушение известных внутриструктурных равновесий; наконец, третьи, отправляющиеся от старых исследований Р. Зоммера, пытаются проследить отражение аффективных следов на непроизвольных движениях, и работы О. Лёвенштейна, М. Зилига вносят сюда существенно новые и интересные моменты.

Наш цикл исследований стоит ближе всего к этой последней группе, внося, однако, существенные изменения в характерную для нас постановку вопроса: в отличие от прежних исследователей, условия позволили нам воспользоваться материалом настоящих преступников, взятых обычно до следствия и допроса; этим мы сохраняем гарантии того, что в наше исследование попадает чистый материал, характеризуемый подлинным и сильным аффектом; с другой стороны – в отличие от последних упомянутых исследователей, мы прослеживаем отражение аффективных следов не на пассивном треморе, а на активном поведении, зарегистрированном с помощью нашей методики.

Оба эти момента позволяют нам снова поставить вопрос об экспериментальной диагностике для дискуссии уже на более полной и объективной базе.

Поведение наших испытуемых во время опытов показало, что для них характерен не только простой разлитой аффект, о котором мы говорили выше; на его фоне обнаруживается резко очерченный сгусток аффективных нарушений, связанных с ситуацией преступления; этот очаг проявляется каждый раз, как предъявляемое нами слово-раздражитель затрагивает ситуацию преступления и дает появление в протоколе серии симптомов, являющихся объективными симптомами связанного с преступлением комплекса.

Мы строили все наши опыты таким образом, что среди безразличных, одинаковых для всех испытуемых слов-раздражителей мы предъявляли и такие, которые были связаны с ситуацией преступления, входили в структуру акта преступления. Мы рассчитывали, что каждое такое слово – в силу вхождения его в общий аффективный комплекс – вызовет в психике испытуемого весь этот комплекс, со всем его аффективным тоном[34]34
  В данный момент нам безразлично, нужно ли говорить здесь о роде условного вызывания реакций, как это делает Павлов, или о законе «реинтеграции», как это очень удачно делает Холлингворт. Нам важно, что стимул может в данном случае вызывать весь комплекс реакций, относящихся к той ситуации, из которой он взят.


[Закрыть], и мы сможем констатировать у причастного к преступлению лица появление симптомов, характеризующих затронутый аффективный очаг.

Мы неизбежно столкнемся здесь же с понятным затруднением: испытуемый, находящийся в аналогичном положении, никогда не захочет выявить компрометирующее его воспоминание и приложит все усилия, чтобы задержать, скрыть пришедшее ему в голову. Симптом не просто появится у испытуемого, одновременно появится тенденция затормозить его.

Перед нами встают, следовательно, два вопроса:

1. Сможем ли мы объективно установить появляющиеся в ответ на критические раздражители симптомы, отличающие причастного к преступлению от непричастного?

2. Сможем ли мы объективно установить их в условиях того сопротивления, который проявляет испытуемый, стремящийся скрыть появившиеся у него компрометирующие следы?

Мы сделаем самое лучшее, если выберем из нашего материала три типичных случая, которые дадут нам возможность ответить на эти вопросы. Мы выбираем первым из них случай убийства, признание в котором было получено еще до нашего опыта; вторым – случай, где исследуемый отрицал свою причастность к убийству, которая была позднее доказана, и, наконец, третьим, где дело касается менее тяжелого преступления – кражи, но где причастность к преступлению также отрицалась.

Случай 1

18 января 1925 г. М-ва, 28 лет, подошла к дворнику дома, где она проживала, и заявила, что ее муж найден ею убитым в кровати, с разбитым черепом и перерезанным горлом. Следствие быстро установило, что убийство было совершено жившим в той же квартире Б-вым по просьбе жены убитого (которая обещала ему за это 18 рублей денег, пальто и шапку убитого) и что как сама М-ва, так и сестра убийцы, Б-ва, 32 лет, принимали участие в убийстве.

Картина убийства развернулась в следующем виде: было условлено, что Б-в убьет М-ва после попойки, которая была устроена на квартире М-ва. После попойки М-ва вышла из дома, рассчитывая, что когда она вернется, муж ее будет убит. Этого, однако, не случилось, и, вернувшись, она застала Б-ва, который заявил, что еще не успел припасти колуна и что просит ее зайти снова через полчаса, обещая, что к тому времени М-в будет убит. Когда М-ва снова ушла, Б-в, оставшись в квартире со своей женой и с М-вым, прошел в его комнату и ударом колуна убил его, оставил на кровати, покрыл одеялом, после чего начал ломать комод, думая найти там ценные вещи. Вернувшаяся к этому времени М-ва убедилась, что ее муж был убит, поставила самовар и, взяв таз, вымыла запачканный кровью пол. Первоначально было условлено, что труп должен быть брошен в соседний пруд, однако этого сделать не удалось, и убитый остался на кровати.

Обе женщины, М-ва и Б-ва, были задержаны; они не отрицали, что убийство было совершено Б-вым, и сомнения оставались лишь в степени их активного участия в этом: Б-ва утверждала, что убийство было совершено по просьбе жены убитого, М-вой, последняя же показывала, что Б-в и его жена убили М-ва по своей инициативе.

В качестве контрольного лица была привлечена женщина близкого к обоим задержанным интеллектуального уровня, уборщица, К. И., 32 лет.

Опыт был произведен 22 декабря 1925 г. – через 4 дня после преступления; испытуемым было предъявлено 75 слов-раздражителей, повторенных затем снова; 12 из них были непосредственно связаны с ситуацией преступления (к), некоторые были подобраны так, что при известной установке могли быть связаны с этой ситуацией (с). Мы приводим полностью этот список:

Полученные нами данные демонстрируют резкие симптомы аффекта, заметно концентрированные на тех случаях, когда испытуемым предъявлялись связанные с ситуацией преступления раздражители. Таблица 14 дает краткую статистическую сводку этих данных. Несмотря на то, что раздражители, взятые нами как критические, далеко не всегда воспринимались испытуемыми как таковые (и наоборот, среди раздражителей, которые мы считали индифферентными, многие воспринимались в связи с ситуацией преступления), все же реакции на группу критических раздражителей характеризуются резким повышением торможения и огромным увеличением числа нарушенных сопряженных моторных реакций.

Практически все случаи резких торможений речевой реакции и почти все случаи моторных нарушений падают на раздражители, связанные с ситуацией преступления.

Таблица 14

Статистическая сводка показателей реакций двух подозреваемых в убийстве и одной контрольной испытуемой

Если первые реакции протекают у обоих испытуемых нормально:

Исп. М-ва

5. стекло – 1,6" – рама

6. хлеб – 1,9" – ножик

7. лампа – 1,6" – огонь

8. овес – 1,6" – земля

9. очки – 1,6" – стекло

Исп. Б-ва

5. стекло – 1,2" – рот (персеверация)

6. хлеб – 1,3" – соль

7. лампа – 0,8" – чай (персеверация)

8. овес – 2,0" – пшеница

9. очки – 1,6" – сахар (персеверация)

то слова, связанные с ситуацией преступления, вызывают у обоих резкое торможение:

Исп. М-ва

43. Яков – 4,0" – зовут Яков

44. сени – 6,0" – сени… окрасить

57. ломать – 13,0" – ломать… ой, я не соображу… сделать надо

68. колун – 4,0" —…колоть дрова надо

Исп. Б-ва

13. ведро – 3,8" – что вам ответить?.. ковшик

21. пальто – 3,4" – это… жакет

25. деньги – 3,4" —… бумага

29. грех – 4,8" – что еще сказать – не знаю… часы

31. ссора – 4,0" – мир

Как видно из приведенной сводки, эти торможения не выглядят случайными; характерно, что все посткритические реакции являются в некоторой степени заторможенными, повторный опыт дает торможение на тех же группах раздражителей.

Аффективный характер всех этих задержек становится особенно ясным, когда мы переходим к анализу сопряженных моторных реакций. На рисунке 29 мы дали ряд выдержек из графического протокола опытов с обеими испытуемыми.

Рис. 29. Примеры графических протоколов опытов с двумя подозреваемыми в убийстве

А – исп. М-ва (участница убийства)

26. нормальная реакция

21. пальто – 2,8" – надеть

43. Яков – 4.0" – позвать Якова

63. раковина – 2,8" – вымыть его

68. топор – 4,0" – наколоть им дров

В – исп. Б-ва (сообщница)

27. нормальная реакция

21. пальто – 3,4" – это… жакет

25. деньги – 3,4" —…бумага

31. ссора – 4,0" – мир

Мы сравниваем здесь моторику средней реакции на индифферентный раздражитель с моторикой тех случаев, когда предъявленный раздражитель был связан с ситуацией преступления. Мы видим, что даже тогда, когда внешнее течение ассоциативной реакции кажется спокойным, за нею на самом деле скрыты резкие нейродинамические изменения; возбуждение, наличествующее во всех этих случаях, говорит о связанном с данными стимулами аффекте, и мы оказываемся в состоянии восстановить по зарегистрированным нами реакциям отдельные компоненты аффективной ситуации преступления.

Случай 2

15 января 1926 г. во дворе одного из домов по улице N в куче снега был найден труп неизвестного мужчины. Труп лежал навзничь, в нижнем белье, валенки лежали тут же. Голова убитого была раздроблена тяжелым орудием, на теле были резаные раны, весь он был выпачкан в угольной пыли. Оставшиеся на снегу следы вели к расположенной во дворе кузнице; в кузнице было найдено орудие убийства – забрызганный кровью кузнечный молот, нож со следами крови и остатки сожженной, окровавленной рубахи.

Подозрение пало на владельца кузницы – См., 30 лет. Убитый оказался дворником соседнего дома, с которым См. часто выпивал. Было установлено, что накануне убийства он был вместе с ним в пивной и их видели пьющими. Предварительное следствие установило, что в утро 15 января См. пошел в свою кузницу не обычным путем, который вел через двор, где лежал труп, но окольной дорогой; побыв в кузнице, он пошел в церковь (чего обычно не делал) и пробыл там некоторое время. Было также установлено, что в ночь на 15 января он был дома, всю ночь не спал, много курил.

Будучи задержан, он отрицал свою причастность к убийству.

Опыт был поставлен 16 января 1925 г., т. е. через 1 день после убийства. Среди 70 слов-раздражителей (общий список их остался без перемен) было дано 14 слов, имеющих непосредственное отношение к ситуации преступления:

Как и в приведенном выше случае, в опыт были введены стимулы, которые при известной установке могли быть ассимилированы с ситуацией преступления.

Полученные нами данные оказались совершенно аналогичны приведенным выше. Таблица 15 дает сводку, показывающую резкую концентрацию всех симптомов аффекта на случаях критических раздражителей. Контрольный испытуемый, как и ранее, не дает никаких симптомов, связанных именно с этим комплексом. Реакции на связанные с преступлением раздражители показывают, таким образом, заметное торможение и повышение числа моторных нарушений, несмотря на то что испытуемый отрицал свою причастность к преступлению; данные эти становятся особенно убедительны, если мы вспомним, что в число «критических» слов входили раздражители, воспроизводящие лишь детали ситуации преступления, которые вне этой ситуации являлись совершенно индифферентными.

Как и в разобранном выше случае, первые раздражители дают быстрые и адекватные реакции:

5. пирог – 1,6" – сахар

6. сено – 1,8" – дрова

7. лошадь – 2,4" – волк

8. спички – 2,0" – железо

9. масло – 1,9" – керосин

Таблица 15

Сравнение показателей реакций испытуемого См. и контрольного испытуемого

Встречаемые в опыте задержки падают или на критические раздражители, или же на непосредственно следующие за ними, и это образует довольно ясную картину связанных с аффективным комплексом деталей:

15. дворник – 3,6" – изба

21. деньги – 3,4" – любить

29. валенки – 3,1" – дрова

35. фуражка – 4,4" – сапоги (персеверация)

36. удар – 4,1" – говорить

49. тело – 4,0" – дрова

56. снег – 3,5" – вода

61. следы – 3,6" – дрова

70. кровь – 3,8" – смерть

18. ссора – 2,0" – ругаться

19. ложка – 4,3" – есть

61. следы – 3,6" – дрова

62. лампа – 4,0" – зажигать

Кроме этих случаев, мы не встречаем в опыте ни одного факта резкого торможения реакций, и связь у данного испытуемого задержек с аффективным комплексом не подлежит сомнению. Просмотр зафиксированных моторных нарушений убеждает снова, что за этими задержками лежит конфликтный по своему характеру процесс возбуждения. Рисунок 30 дает случаи наблюдавшихся у данного испытуемого нарушений; если мы будем помнить, что эти нарушения являются строго концентрированными, протекающими на фоне в общем совершенно правильных моторных реакций, мы сможем признать, что полученные нами симптомы дают вполне объективные данные о том круге следов, которые связаны у нашего испытуемого с его преступлением, несмотря на все усилия, которые он делает, чтобы скрыть свою причастность к преступлению.

Мы имели случай повторно и детально исследовать данного испытуемого, и реакции, которые протекали у него с известными симптомами, сложились у нас в картину, ставшую понятной лишь после того, как следствие установило всю ситуацию преступления и См., отрицавший свою причастность, сознался в убийстве.

Рис. 30. Примеры реакций испытуемого См. (убийцы)

6. нормальная реакция

51. нож – 2,8" – резать хлеб

54. пьяный – 5,6" – дурак

55. ползать – 3,2" – спать

61. следы – 3,5" – дрова

70. кровь – 3,8" – смерть

21. деньги – 3,4" – любить

35. фуражка – 3,8" – носить

Вот картина этого преступления: как было указано, вечером 14 января См. и его приятель-дворник сидели в пивной; выйдя оттуда, они направились в кузницу, чтобы распить там еще бутылку. На месте опьяневший См. спросил у приятеля, когда тот отдаст ему взятые взаймы 2 рубля, на что тот ответил отказом. Тогда См. схватил кузнечный молот и ударил его по голове. Тот упал и начал хрипеть и ползать по полу. См. сначала сильно испугался, затем, по его словам, ему стало жалко раненого и он дорезал его ножом; после этого он снял с убитого верхнее платье, испачканное кровью, сжег его на горне, а труп вытащил за ноги во двор, где и оставил.

После развернувшейся перед нами истории преступления становятся очевидны источники нарушения, связанные с такими раздражителями, как деньги, удар, нож, молоток, пьяный, ползать, следы, ссора и т. д.

Случай 3

13 мая 1926 г. на фабрике одного из московских предприятий была обнаружена кража: было взломано окно и украден вентилятор.

Подозрение пало на дворника Ув., 28 лет, которого видели накануне, когда он показывал окно какому-то неизвестному человеку.

Ув. был арестован, свою причастность к краже отрицал.

Опыт был поставлен 15 мая 1926 г. – через 2 дня после преступления. В качестве контрольного лица был взят мужчина 28 лет примерно того же уровня развития, ничего не знавший о целях опыта.

Среди 50 слов-раздражителей, входивших в предъявленный испытуемому ряд, ему были даны 7 относившихся к ситуации преступления:

Этот случай характерен двумя отличительными признаками: испытуемый не признался в своей вине и преступление было значительно менее тяжко, чем только что описанное, а это уже говорит о меньшей остроте связанного с ним аффекта.

Однако и тут связанная с ситуацией преступления группа раздражителей дает резкую концентрацию всех симптомов (см. таблицу 16), и практически только критические реакции протекают у нашего испытуемого с заметными признаками нарушений. Как и в приведенных выше случаях, графический протокол дает на фоне спокойных, правильных движений отдельные очаги реакций, протекающих с речевой задержкой и заметным моторным возбуждением; эти реакции оказываются настолько связанными по своему содержанию с ситуацией преступления, что отдельные детали его встают перед экспериментатором с полной очевидностью. На рисунке 31 приведено несколько случаев таких типичных для Ув. реакций.

Мы нарочно приводим здесь сначала реакции, протекающие внешне почти одинаково и без выраженных нарушений; простой ассоциативный эксперимент неспособен выявить здесь заметную разницу. На самом же деле за внешне сходными реакциями кроются совершенно различные нейродинамические процессы, и сопряженная моторная кривая, в одном случае спокойная, в другом – отличающаяся характерными импульсами и резким тремором, показывает, какое значительное возбуждение скрывается за этой внешне спокойной картиной.

Таблица 16

Сравнение показателей реакций испытуемого Ув. и контрольного испытуемого

Сопряженные моторные реакции приводят здесь к установлению объективных симптомов того, что с вполне определенными группами ответов у испытуемого связаны аффективные следы, а эти аффективные следы прямо ведут нас к установлению связанных с ситуацией преступления моментов.

Мы привели три характерных случая, хотя располагаем значительно большим их числом; в специальной работе мы даем их детальный анализ, здесь же ограничимся указанием, что почти во всех случаях аффективные следы преступления проявляются в нашем опыте в группе объективных симптомов, сводящихся обычно к торможению соответствующих речевых реакций и характерным признакам возбуждения, отражающегося в моторной сфере. Мы склонны думать, что при достаточно чисто поставленных опытах психолог сможет дать на вопрос о возможности объективного диагноза причастности положительный ответ.

Одно существенное возражение естественно возникает в ответ на наши опыты. Ведь даже в тех случаях, когда задержанный отрицал свою причастность к преступлению, ему предъявлялось обвинение, которое, естественно, вызывало у него аффективную реакцию. Не исследуем ли мы этой реакции на обвинение, думая, что перед нами аффективные следы преступления?

Рис. 31. Примеры типичных реакций испытуемого Ув. (вор)

27. нормальная реакция

28. окно – 4,2" – большое

33. ломать – 25" – почему ломать?

44. инструмент – 20" – инструмент… я не знаю… я уже сказал, что я не знаю… инструмент…

У нас есть два ответа на это вполне верное соображение. Прежде всего, мы почти никогда не даем испытуемому раздражителей, прямо связанных с обвинением; обычно (и в других опытах это особенно ясно) весь список критических раздражителей исчерпывался деталями ситуации преступления, неизвестными непричастному и ошибочно подозреваемому лицу. Наличие связанных с этими деталями симптомов уже является существенным признаком причастности.

С другой стороны, мы располагаем и фактическим материалом, отводящим это возражение. Нам удалось провести ряд опытов до всякого разговора с задержанным, до предъявления ему какого бы то ни было обвинения, и эти опыты дали нам аффективные симптомы, ничуть не менее рельефные, чем только что приведенные; и наоборот: мы имели случай провести опыты с ошибочно задержанными, непричастными к преступлению лицами, и эти опыты показали нам полное отсутствие связанных с преступлением симптомов у непричастных к нему лиц. Остановимся на одном из таких опытов подробнее.