Текст книги "Природа человеческих конфликтов: Объективное изучение дезорганизации поведения человека"

Мы позволим себе прямо остановиться на одном случае, который представляет особый интерес как по редко встречающейся чистоте материала, так и по определенности полученных результатов.

Случай 4

В феврале 1927 г. на одном из московских вокзалов была сдана в качестве груза корзина, адресованная в город Брянск на предъявителя. Корзина показалась подозрительной, ее вскрыли и обнаружили в ней труп женщины, с несколькими колотыми ранами, в одной рубашке; труп был перевязан веревками, обложен листами бумаги и втиснут в корзину.

Бумага, которой был обложен труп, дала указания на место, где было совершено убийство; таковым оказался ресторан «Медведь», со столиков которого была снята эта бумага.

Одновременно с нахождением трупа, гр. Ш. в Киеве получил письмо с вложенной в него багажной квитанцией; в письме ему предлагалось «по данной квитанции получить его жену в Брянске». «Неизвестный», подписавший это письмо, извинялся, что не мог послать ее до Киева, так как на это у него не хватило денег. Гр. Ш. был вызван в Москву и в трупе действительно опознал свою жену.

Дальнейшее следствие установило, что груз был подвезен на ломовом извозчике; сдававший его – по виду грузин – подписал квитанцию вымышленной, видимо, фамилией Картузов.

По подозрению в участии в этом убийстве были в течение нескольких дней привлечены семь лиц:

1. И-ва, 26 лет – хозяйка квартиры, где обычно останавливалась, приезжая в Москву из Киева, гр-ка Ш.

2-4. Б – ва, 33 года, Загр., 24 года, Храм., 30 лет – подруги убитой, проживавшие постоянно в Киеве.

5-6. Вор., 45 лет, и Вас., 46 лет, первый – инвалид труда, второй – безработный, проживающие в Москве и, по ряду данных, встречавшиеся с Ш. в последние дни ее жизни.

7. Бел., 32 года, бывший парикмахер, знавший убитую сначала по Киеву, затем встречавшийся с ней в Москве.

Все испытуемые были доставлены в лабораторию немедленно после ареста, причем никто из них до опыта допрошен не был; испытуемые Б-ва, Загр. и Храм. были задержаны в Киеве, немедленно доставлены в Москву и тотчас же с поезда были приведены в лабораторию. В этом отношении мы имели особо чистый материал, нацело исключающий знание каких бы то ни было деталей дела из вторых рук.

Испытуемым был предъявлен ряд из 80 слов-раздражителей, в число которых входили следующие 15 критических слов:

51. картуз[35]35
  Наводящее на фамилию Картузов.


[Закрыть]

76. Маруся[36]36
  Имя убитой.


[Закрыть]

Совершенно понятно, что первое, с чем мы сталкиваемся в этом материале, – это совершенно исключительная аффективность подвергнутых исследованию испытуемых. Все четыре проведенные через опыт женщины – особенно арестованные в другом городе и доставленные в Москву без сообщения точного мотива ареста – проявляли во время опыта разлитой аффект в самой острой степени, всхлипывали и плакали, не могли сосредоточиться на длительный срок на данном задании и быстро утомлялись; достаточно указать, что данную выше (§ 2) характеристику разлитого аффекта мы дали прежде всего на основании материалов, полученных нами у этих испытуемых. Сравнительно высокое реактивное время и значительная вариативность, весьма нарушенный характер моторных кривых – все это создавало фон резкого возбуждения исключительной силы.

Однако на этом фоне мы не нашли почти никаких следов аффекта, устойчиво концентрированного на критической группе раздражителей. Аффект носил выраженный разлитой характер, и симптомы реактивных нарушений встречались одинаково как на нейтральных, так и на критических раздражителях.

В таблице 17 приводится цифровая сводка полученных результатов.

Цифры раскрывают картину, существенно отличную от той, которую мы только что привели в трех разобранных нами случаях.

Мы часто находимся в таком положении, что получаемые нами цифры кажутся не такими ясными и убедительными, как бы хотелось, и мы испытываем некоторое чувство раздражения, когда цифры не соответствуют тем результатам, которые мы хотим получить. Однако предмет наш сложен, и живая человеческая личность не всегда адекватно выражается в простой статистике; в таких случаях конкретный анализ помогает нам разобраться в тех неясностях, которые оставила цифровая обработка.

Таблица 17

Результаты экспериментов с подозреваемыми в убийстве (случай 4)

Однако при всем том цифры дают нам достаточно определенную картину: у большинства наших испытуемых реакции на критические раздражители протекают нисколько не более заторможенно, чем реакции на стимулы индифферентные; у всех испытуемых, даже показывающих некоторую заторможенность критических реакций[37]37
  Так, у испытуемого Загр. мы имеем повышение реактивного времени при критических раздражителях на 29 %, в то время как средняя вариативность ряда выражается в цифре 42 %; таким образом, больше 20 реакций имеют длительность > 3,4" и полученный индекс реактивного времени на критические раздражители достоверным считаться, конечно, не может.


[Закрыть], подобное замедление реакций значительно перекрывается вероятной ошибкой (огромной при разбросанности и неустойчивости ряда) и ни в коей мере не может считаться сколько-нибудь достоверным. То, что в нашем случае критические раздражители не представляют какой-нибудь специфической аффективной группы реакций, ясно видно из сопряженных с ними моторных кривых, которые в среднем дают картину, ничуть не отличающуюся от общего нарушенного фона.

Приведем здесь для краткости лишь несколько выдержек из наших протоколов, показывающих, что критические раздражители в этом случае ничуть не выделяются из массы других.

Исп. И-ва

19. стена – 1, 2" – стенка

20. очки – 2, 0" – глаза

21. корзина – 1, 4" – волос

22. часы – 2, 4" – стул

33. щетка – 3, 4" – ботинки

34. колесо – 2, 2" – лошадь

35. багаж – 2, 8" – платье

36. заяц – 2, 2" – кошка

37. вокзал – 3, 4" – буфет

38. пирог – 2, 6" – творог

39. трава – 1, 8" – плуг

Исп. Биб-ва

19. стена – 2, 2" – пол

20. очки – 1, 8" – глаза

21. корзина – 2, 0" – продается в корзине

22. часы – 1, 8" – цепочка

69. Ростов – 2, 6" – Дон

70. кольцо – 2, 4" – пальцы

71. краска – 3, 2" – мазать

72. Брянск – 2, 0" – вокзал

73. сорочка – 2, 0" – шить

74. пальто – 1, 6" – одевать

Исп. Храм.

19. стена – 2, 2" – камень

20. очки – 6, 4" – что сказать… глаза

21. корзина – 2, 2" – рыба

22. часы – 1, 8" – футляр

33. щетка – 2, 2" – палка

34. колесо – 1, 2" – телега

35. багаж – 1, 8" – чемодан

36. заяц – 3, 0" – лес

37. вокзал – 2, 4" – вагоны

38. пирог – 1, 8" – мука

39. трава – 4, 4" – трава?.. ну земля

Мы не имеем возможности привести здесь реакции на все «критические» стимулы у наших испытуемых. Одно оказывается совершенно ясным: несмотря на отдельные случаи заметных торможений, падающих на критические раздражители, мы не встречаем здесь картины выделения данной группы реакций как «критической»; экспериментатор получает впечатление, что испытуемые данной группы лишены тех аффективных следов, которые мы у них ищем.

Характер отдельных реакций на критические стимулы в их психофизиологических моментах будет особенно ясен для нас, если мы приведем две выдержки из наших графических протоколов. Мы даем два таких примера на рисунке 32.

Рис. 32. Отрывки графических протоколов сопряженных моторных реакций

А – исп. Вас.

17. очки – 1,4" – глаза

18. корзина – 1,8" – яйца

19. часы – 1,4" – по часам

20. груз – 1,4" – поднимать

В – исп. Вор.

20. ручка – 3,6" – писать

21. свежий – 2,6" – на базаре

22. часы – 3,8" – знать время

Два выбранных нами испытуемых относятся к двум разным реактивным типам, моторика одного – относительно стабильна, на опыте он держит себя спокойно и лишь значительный тремор левой руки (здесь проявляется и алкоголизм испытуемого) указывает на своеобразное состояние данного субъекта. Второй по всем симптомам относится нами к реактивно-лабильному типу; он оказывается не в состоянии достаточно четко координировать свои движения с даваемыми речевыми реакциями, его моторика иррадиированно нарушена (в качестве осложняющего момента выступает тут то, что опыт ставится с левой рукой по причине паралича правой); общий аффективный фон характеризует данного испытуемого, он растерян, не совсем понимает, почему он задержан и приведен на опыт. Общий фон реактивных процессов у испытуемых различен, но в обоих случаях мы имеем один общий момент: реакции на «критические» раздражители протекают здесь совершенно одинаково со всеми остальными, и скрытый за ними нейродинамический характер процесса оказывается совершенно неотличимым от того, которым характеризуются все остальные реакции испытуемого.

В этом отношении оказывается особенно интересным рисунок 27-А, приведенный нами выше; полная дезорганизация реактивного процесса говорит нам о сильнейшем разлитом аффекте, проявляемом у испытуемой Загр., входящей в разбираемую группу. На этом фоне, однако, мы не находим никаких существенных сгустков нарушений, которые позволили бы нам отнести их за счет наличия у испытуемого каких-нибудь резких и очень активных аффективных следов; мы получаем, наоборот, все основания оценивать данное состояние как разлитую реакцию на травматическую ситуацию ареста.

Мы привели лишь один случай из ряда тех, которыми располагаем; мы принуждены сузить и ограничить наш анализ. Однако одно кажется нам совершенно установленным: в ряде случаев мы получаем у наших испытуемых картину разлитого аффекта без концентрации аффективных симптомов на связанных с ситуацией преступления моментах. В этих случаях мы можем говорить о дифференциальной диагностике причастных к преступлению и ошибочно задержанных людей, или – на языке психологии – разлитого состояния актуального аффекта и концентрированных следов аффективных комплексов.

Аффект преступника, на котором мы останавливаемся, является аффектом острого жизненного значения. Именно поэтому мы можем ожидать здесь совершенно своеобразных и резких проявлений его динамики.

Преступник далеко не остается безразличным к переживаемому им состоянию; как раз наоборот: он принимает его близко к сердцу, травма толкает его к действию, обуславливает динамику его поведения.

Острое состояние травмы, осложненное тем, что его нужно скрывать, скованное боязнью выдать себя, создает у преступника состояние чрезвычайно резкого аффективного напряжения; это напряжение неимоверно обостряется тем, что у подследственного, находящегося под непрерывной угрозой раскрытия его преступления, создается полная невозможность в какой бы то ни было форме отреагировать свой аффект; чем острее преступление, тем аффективнее человек и чем ближе опасность быть открытым, тем резче выявляется это «давление комплекса», и мы видели уже выше, какие значительные нарушения важнейших нейродинамических функций характеризуют поведение преступника.

Свидетельства того, что состояние преступника, у которого напряженный до предела аффект не находит себе выхода, может стать действительно нестерпимым, мы находим в художественной литературе.

«Давление комплекса» оказывается здесь поистине нестерпимым, и субъект, переживающий его, не в состоянии оставаться существом, пассивно переживающим этот аффект; он должен как-то реагировать на свое состояние с тем, чтобы разрядить напряжение, спастись от той сверхвозбужденности, которая нарушает все его поведение и держит его непрерывно под страхом расшифровки.

Именно такое напряжение является, бесспорно, одним из серьезных моментов, толкающих преступника на признание своей вины. В признании преступник находит способ отреагировать сжатые в тиски молчания аффективные следы, найти выход из напряжения, разрядить тот аффективный тонус, который создавал у него непереносимый конфликт. Признание может дать отреагирование этого конфликта и возвратить личность к хоть сколько-нибудь нормальному состоянию, в этом и заключается его психофизиологическое значение.

Психофизиологическая роль признания уже давно была достаточно полно оценена; древнее учение о катарсисе рассматривало признание в своих проступках как очищение; христианское учение об исповеди всегда использовало психологический факт облегчения, которое вызывалось отреагированием аффективных следов путем рассказа доверенному лицу о тяготящих субъекта грехах; наконец, вся психотерапия и особенно вся терапевтическая система психоанализа исходят из того отреагирования и изживания, которое связано с всплыванием в сознании и передачей своих комплексов. Устанавливающийся в процессе терапии перенос связан именно с этим мощным процессом отреагирования аффективных комплексов, и именно он создает совершенно специфичную и в деталях еще неизученную картину терапевтического влияния психоанализа.

В ситуации преступления мы можем ожидать влияния такого отреагирования в особенно рельефных формах. Признание в совершенном акте снимает с преступника те сдержки, которые контролировали каждый его шаг и каждую его мысль и создавали исключительной резкости конфликт и исключительной силы напряжение; этим оно дает путь к отреагированию аффекта и к восстановлению более нормальной жизнедеятельности.

Перед нами стоит задача изучить нейродинамическую картину признания и выяснить объективные психофизиологические симптомы, которыми оно сопровождается.

От психофизиологического исследования преступления до этапа признания мы можем ждать, следовательно, огромных изменений в поведении, наличия резких симптомов аффективных следов, связанных с преступлением и, наконец, значительного «давления комплекса», стремящегося проявиться в любых действиях, контроль над которыми окажется ослабленным. Наоборот, признание должно нам дать психофизиологическую картину разряжения, а связанное с ним отреагирование – известное успокоение поведения. Опыты с психофизиологией признания возбуждают в нас, таким образом, глубокий теоретический интерес.

Мы остановимся на случае, который может с достаточной наглядностью дать психофизиологическую картину намеченных нами процессов.

Случай 5

28 января 1927 г. в мусорном ящике на дворе одного из московских домов был обнаружен труп полураздетой женщины, голова которой была раздроблена каким-то тяжелым орудием. Следы привели к помещению для сезонных рабочих, где в то время жил один лишь маляр Фил., 47 лет. В комнате были обнаружены следы крови, в печке было найдено много пепла и остатки сожженной женской одежды. По всем данным труп был перенесен из комнаты в мусорный ящик между 5 и 7 часами утра того же дня. Окоченелость трупа заставляла, однако, предполагать, что убийство было совершено по крайней мере за сутки перед этим.

Маляр Фил. был задержан и тотчас же без всякого дознания был доставлен в нашу лабораторию. После опыта он был подвергнут допросу, но в преступлении не сознался. В течение ближайших двух недель он был помещен в дом заключения, дважды допрошен и на одном из допросов признался в следующем:

26 января вечером он встретил на улице неизвестную ему женщину, которой предложил переночевать с ним, на что она согласилась. Фил. привел ее домой, они распили вместе бутылку водки, потом легли спать. Ночью он проснулся, чувствуя, что женщина обшаривает его карманы. Он начал ругать ее и ударил по голове – сначала кулаком, потом – поленом; женщина упала, он же, будучи пьяным и смутно понимая происшедшее, заснул. Утром он увидел, что женщина мертва, обыскал ее, чтоб найти деньги, которые она могла у него украсть, затем снял ее пальто, понес на рынок и продал его, «чтоб опохмелиться». Вернувшись, он сжег запачканную кровью одежду, а тело засунул под кровать, где оно и пролежало всю ночь. Решив скрыть труп в мусорном ящике, он наутро отнес его туда, прикрыв мусором. О самом преступлении, по его словам, помнил плохо, потому что был сильно пьян.

Испытуемый был исследован нами трижды: до допроса, тотчас же после задержания (через два дня после убийства), в тот же день после допроса, на котором признания его не было получено, и через две недели, тотчас после получения от него признания в совершенном преступлении. Это дает нам возможность проследить всю динамику его аффективных процессов шаг за шагом.

В первом и втором опыте ему было предъявлено 35 слов-раздражителей, из которых критическими были: молоток (после оказался не имеющим отношения к преступлению), печка, мусор, одежда. Тут же были получены два ряда цепных ассоциаций.

В последнем опыте фигурировали 80 слов-раздражителей с критическими (кроме упомянутых): 41. пальто, 44. женщина, 48. полено, 49. голова, 53. тело, 56. кровь, 64. сжечь, 65. следы, 70. суд, 74. допрос.

Первое, что характеризует поведение испытуемого при нашей первой встрече с ним, это – как и можно было ожидать – исключительной силы разлитой аффект, нарушающий все его акты и делающий его психологические операции весьма неустойчивыми.

Таблица 18 показывает, что как реактивное время его, так и характер сопряженных моторных актов отличается особенной неустойчивостью и нарушенностью. Среднее реактивное время его речевой реакции довольно замедлено и исключительно неустойчиво, кривая его распределения чрезвычайно разбросана; сопряженные моторные нажимы весьма неустойчивы по затрате энергии, и значительный их процент протекает с резкой дискоординацией по форме. Такова характеристика психофизиологического состояния испытуемого тотчас же после ареста, до всякого предъявления обвинения.

Таблица 18

Результаты экспериментов с испытуемым Фил. (убийство)

Первый допрос сопровождается предъявлением обвинения и не приводит, однако, к признанию испытуемого. Какими же психофизиологическими изменениями это сопровождается? Эффект виден уже на приведенной таблице; мы можем характеризовать его как резкое обострение аффекта: речевые реакции начинают протекать еще более замедленно, моторные реакции окончательно выбиваются из-под контроля, и мы наблюдаем тот характерный для разлитого аффекта процесс, который мы отметили уже выше: воспитание устойчивых, стандартных реактивных форм разрушается, испытуемый оказывается не в состоянии сделать два одинаковых по интенсивности и форме движения, моторное возбуждение приобретает острый, иррадиированный характер, и число моторных нарушений поднимается до 100 %. Совершенно очевидно, что предъявление обвинения создает резкую актуализацию аффекта.

Приводимые на рисунке 33 отрывки из графического протокола иллюстрируют это. Правда, нейродинамика первого опыта дает нам признаки резкой импульсивности; возможность выработки определенных стандартных форм реакций (reaction-patterns) здесь уже отсутствует, и испытуемый дает весьма неустойчивые, делаемые с резкой энергией движения, но лишь во втором опыте – после предъявления обвинения – этот процесс дезорганизации принимает свой действительно острый характер. Общее разлитое возбуждение вызывает здесь резкий иррадиированный тремор, функциональная задержка возбуждения здесь окончательно нарушается, и каждый импульс непосредственно захватывает моторную сферу, координация совершенно нарушается, и перед нами развертывается характерная картина диффузных реактивных процессов, разрушенных острым аффектом. Совершенно ясно, что предъявленное обвинение оживило резкие аффективные следы, перевело аффект в актуальное состояние и – не дав путей отреагирования этого аффекта – повело к исключительно острому состоянию конфликта.

Рис. 33. Отрывки графических протоколов сопряженных моторных реакций

Исп. Фил. (убийца)

А – после задержания и перед допросом

В – после допроса, не приведшего к признанию

С – через две недели, сразу же после признания в убийстве

Это острое состояние резкого аффективного напряжения, конечно, связано с выявлением и специальных следов связанной с преступлением аффективной группы; реакции, имеющие прямую связь с ситуацией преступления, протекают с симптомами особенно резких задержек и нарушений; после допроса эти нарушения в критических случаях становятся еще острее, и мы получаем впечатление значительной актуализации конкретных аффективных следов под влиянием допроса; если в первом случае мы встречаем чаще всего механизм последовательных, персеверативных нарушений, то во втором опыте все нарушения имеют резко выраженный актуальный характер:

Создавшееся в поведении испытуемого резкое разлитое возбуждение характеризуется одним моментом, которому мы придаем большое значение; он объясняет многое в механизме аффективной динамики и в факторах признания. Мы не можем назвать этого механизма иначе, чем «давлением комплекса»; оно сводится к тому, что не получившие отреагирования аффективные следы обнаруживают тенденцию выявляться, несмотря на резкое сопротивление испытуемого, и действительно проявляются в тех случаях, когда контроль над своим поведением оказывается снижен и поведение протекает в условиях повышенного автоматизма.

После первого допроса, где Фил. отрицал свою вину, мы дали ему возможность свободно ассоциировать, говоря подряд все приходящие ему в голову слова. Полученный нами ряд свелся, как обычно, к довольно поверхностной цепи ассоциаций, частью повторяющих предъявленные перед тем в опыте раздражители; однако в этом ряду с необычайной ясностью выявилась тенденция навязчиво воспроизводить ряд слов, и эти навязчиво воспроизводимые слова оказались как раз словами, непосредственно связанными с ситуацией преступления. Вот этот ряд:

коса – молоток – топор – лопата – коса – лес – дрова – стена – окно – потолок – электричество – сапоги – одёжа – сарай — амбар – баня – двор – дом – лошадь – корова – овцы – пастух – сено – вода – песок – глина – земля – навоз – мусор – грязь — галоши – снег – мороз – трава – лес – одёжа — шапка – фуражка – хата – сарай – хлеб и т. д.

Свободный ассоциативный ряд приводит к выявлению как раз тех комплексов, которые должны бы были с максимальной осторожностью скрываться. Навязчивое повторение некоторых деталей ситуации преступления указывает, что на фоне общего разлитого возбуждения проявляется навязчивая тенденция воспроизвести отдельные связанные с преступлением аффективные следы; в этом «давлении аффективного комплекса» мы видим один из факторов, делающих существование испытуемого весьма тяжелым и ведущим к признанию.

Испытуемый признался в совершенном преступлении через две недели, и данные, которые мы получили от проведенного тотчас же после этого опыта, говорят с ясностью о том, что признание повело к отреагированию аффективного конфликта и вернуло испытуемого к значительно более нормальным и устойчивым формам поведения. Уже таблица 18 дает нам относящиеся сюда данные: мы видим, как после признания речевые реакции делаются быстрее, восстанавливается возможность давать правильные и устойчивые реактивные движения, движения становятся менее заторможенными, число моторных нарушений резко снижается, нейродинамический процесс принимает устойчивые и нормальные формы. Достаточно всмотреться в отрезок из графического протокола (рисунок 33-С), чтобы видеть, что после признания реактивный процесс восстанавливается и приобретает свою нормальную структуру. Детальный анализ убеждает нас в том, что признание сглаживает и аффективный характер связанных с преступлением следов; если в первых опытах все «критические» реакции протекали с заметными торможениями, то и этот феномен становится в последнем опыте значительно ослабленным.

Процесс признания в преступлении имеет огромный психофизиологический эффект; уничтожая конфликтный характер процесса, производя отреагирование аффективных следов, он уничтожает то исключительное аффективное напряжение, которым характеризуется поведение преступника в течение всего времени от травмы преступления и до открытого признания своей вины. Мы, конечно, не можем одинаково говорить здесь о любом преступнике; для динамики аффективных процессов преимущественный интерес представляют те из них, у которых преступление оставляет действительно аффективные следы, а задержка признания вызывает действительно резкий конфликт; именно в этих случаях влияние отреагирования проявляется с особенной ясностью.

У нас остается одно сомнение, которое не исчезает после сказанного: можно ли данный эффект свести к действию признания или, быть может, прошедший после преступления срок естественно ослабил оставшееся от преступления и ареста аффективное возбуждение?

Совершенно ясно, что время повлияло на динамику аффекта в том же направлении, что и отреагирование, однако материалы, которыми мы располагаем, указывают, что и одного момента отреагирования было достаточно, чтобы резко изменить картину реактивных процессов.

Мы приведем лишь один наиболее рельефный случай. Испытуемый Гор-н совершил убийство, был задержан, подвергнут опыту, тотчас же допрошен и после допроса, на котором было получено его признание, снова проведен через исследование. То обстоятельство, что вся процедура (арест, оба опыта и допрос) была проведена в течение нескольких часов, позволило исключить здесь фактор времени и показать, что один факт признания существенно изменил характер психофизиологических процессов.

Таблица 19 дает соответствующую сводку. Мы видим, что признание на допросе дало сразу резкое падение реактивного времени и снижение всех симптомов, связанных с аффективными следами преступления; очевидно, оставшееся значительное возбуждение (30 % нарушенных реакций в повторном опыте) должно быть отнесено за счет того, что в обоих случаях аффективное состояние, конечно, не успело улечься; однако остальные изменения, достаточно резко выявленные в опыте, должны быть целиком отнесены за счет признания; несмотря на то, что мы имеем здесь испытуемого, не пытавшегося запираться и отрицать свою вину, признание на допросе сильнейшим образом отразилось на его аффективной динамике.

Таблица 19

Динамика симптомов в зависимости от признания. Испытуемый Гор-н

Признание в преступлении имеет свою серьезную психофизиологическую механику, оно само является во многом результатом своеобразных аффективных факторов, определенной динамики аффекта, к отреагированию которого оно ведет. В свете психофизиологического анализа его механизмы становятся нам более ясными, а вместе с ними проясняются и психофизиологические основы таких явлений, как христианская исповедь или древний катарсис.

Совершенно очевидно, что на учете именно этих механизмов покоится и действие психоаналитической терапии, нейродинамический анализ которой должен представить одну из интереснейших страниц в программах дальнейшего психофизиологического эксперимента.