Текст книги "Бегство Квиллера"

28. Сделка

– Что она знает?

– Немного.

Ему явно не понравилось, как я осадил его.

– То есть, ее можно списать со счета? – Ломан замялся.

– Ну… во всяком случае, без нее можно обойтись.

– Итак, что же вы сделаете, если не разыщете ее? Оставите ее на растерзание псам?

Флуд принес нам черного кофе, что было очень кстати, поскольку я держался на пределе сил. Ломан же зевал: пробило час, и на нем сказывалась разность часовых поясов, которые он пересек на реактивном лайнере.

– Я должен, – сказал он, – получить инструкции из Лондона.

– Из Лондона. – Я тоже подумал об этом. – От кого именно в Лондоне?

– От мистера Кродера.

Ах, да, в самом деле. Шеф Службы контроля. Пепперидж в полном изнеможении опустился на диван; на нем лица не было. Последние двадцать четыре часа держали в постоянном напряжении и его, тем более он знал, что ему придется расшифроваться передо мной, когда я лицом к лицу столкнусь с Ломаном.

– Все это начал Кродер? – спросил я у Ломана. – Он был инициатором всей этой операции?

Мне было важно выяснить этот вопрос. В Бюро Кродер шел по одному ранжиру со Святым Духом.

– Да. – Ломан по-прежнему стоял передо мной, плотно сдвинув носки лакированных туфель, в правой руке у него болтался дипломат. – Но мне помнится, что вы сказали, будто вас не заинтересует ровным счетом ничего из моих слов.

Конечно, мои слова его зацепили, я предполагал, что он их мне припомнит, и он их выдал точное том же стиле, какого я и ждал: “Мне помнится”, о.. Господи!

Естественно, я не обратил на его реакцию внимания.

– Когда ее видели в последний раз?

– Она оставила офис, – Пепперидж, – утром, вскоре после десяти. То есть вчера утром. И с тех пор Я пытаюсь связаться с ней, потому что мистер Ломан хочет выслушать ее отчет.

– Какой отчет?

– Самый обычный. Рутина.

Еще лучше. Чин из Лондона свалился как снег на голову и, конечно же, ему нужен личный отчет всех полевых работников.

– Квиллер, – тут же подал он голос. – Поскольку вы готовы выслушать меня, я хотел бы задать вам пару вопросов.

– Ну?

– Вы не станете отрицать тот непреложный факт, что, скорее всего, Маккоркдейл захвачена людьми Шоды в качестве заложника, которого можно обменять на вас. И поскольку вы знаете намного больше, чем она, поскольку вы единственное препятствие на пути замысла Шоды поставить дыбом всю Юго-Восточную Азию, я хотел бы задать следующий вопрос: если противная сторона выйдет с вами на контакт и предложит освободить Маккоркдейл в обмен на вас, каково будет ваше решение?

Он склонил голову, глядя на меня сверху с напряженным вниманием, ожидая ответа. Краем глаза я видел, что Пепперидж в таком же состоянии. Откуда-то донеслось слабое журчание, и левое полушарие сразу же определило его источник: кофеварка, оставленная Флудом на мраморном столике.

– Я приму предложение, – ответил я. Пепперидж втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

– То есть, вы отдадите себя в руки противника? – хладнокровно уточнил Ломан.

У меня нет выбора. Если откажусь, они начнут пытать ее, дав мне знать об этом, и в конце концов они, не раздумывая, прикончат ее.

– Она так много значит для вас?

– Не в этом дело. Я знаком с ней всего несколько дней. Но она женщина.

Наконец в нем прорвалось нетерпение: он бросил дипломат на диван и резким движением засунул руки в карманы пиджака, выставив наружу большие пальцы.

– Вам не кажется, что вы несколько старомодны в своих воззрениях?

– Нет, не кажется. – Я шагнул к этому вылощенному типу, и он невольно отступил от меня. – И придет время, когда мои взгляды займут подобающее им место.

Он внимательно посмотрел на меня, словно впервые увидел, и наконец сел в кресло, перестав маячить передо мной.

“Паршивая романтичность”, – как мне показалось, пробормотал он сквозь зубы. Подняв глаза, вслух Ломан спросил:

– А что, по вашему мнению, сделает с вами Шода, когда вы попадетесь ей в руки?

– Отвинтит голову.

– После чего ничто не помешает ей приступить к своим замыслам и разжечь войну в Юго-Восточной Азии. И вы считаете, что такое развитие событий менее важно, чем жизнь одной женщины?

– Совершенно верно. Пепперидж только развел руками.

– Ну, старина, ты… – но, увидев выражение моего лица, заткнулся и лишь пожал плечами.

– Это ваше последнее слово? – спросил Ломан.

– Да.

– Значит, если мы получим послание от Шоды через Верховный Комиссариат или через таиландское посольство, что Маккоркдейл в их руках и они предлагают обмен, мы просто передадим им вас?

– Да. Но, если удача нам улыбнется, до этого не дойдет. – Я повернулся к Пеппериджу: – Ее видели в десять часов вчерашнего утра – куда она направилась?

– Похоже, этого никто не знает.

– Она уехала на машине?

– Один из служащих сказал, что она взяла велорикшу.

– Ваши предположения?

– Вполне возможно, что она получила записку, в которой вы просите ее о встрече и предупреждаете, чтобы она никому не задавала никаких вопросов. Из-за Кишнара она очень беспокоилась о вас.

– Вы знаете, что на Сайбу-стрит у Шоды есть дом?

– Да. А откуда вы-то знаете об этом?

– Сайако сказала. Вот оттуда я и начну. Я уже был на полпути к дверям, когда меня окликнул Ломан.

– Квиллер!

В голосе его звучала резкая требовательность, которая остановила меня.

– Я хотел бы предложить вам сделку.

– Что?

– Сделку. – Он подошел ко мне. – Я отдаю должное вашим способностям, но прикиньте – сколько у вас шансов найти Маккоркдейл, вытащить ее живой и самому не попасться в руки Шоды?

– Немного.

– Согласен. Я бы даже сказал, что у вас нет ни одного шанса. Но мои возможности значительно превышают ваши, поскольку за спиной у меня Бюро.

– В этом деле не нужна массовая поддержка; с ним может справиться только один человек. Я…

– Войти в дом Шоды.

– Нет. Включиться в операцию – в этом-то все и дело.

– Мы можем окружить дом полицейскими. Мы можем…

– И что это даст?

– Как только мы выясним, что Маккоркдейл там, мы сможем…

– Ох, бросьте. Ломан. Шода неприкасаема на политическом уровне, и вы это знаете. В противном случае, мы бы давно уже с ней справились.

Он подошел ко мне вплотную.

– Если вы попытаетесь сами спасти Маккоркдейл, то мы окажемся почти на грани провала, Квиллер. Вы спасете одну жизнь – а мы расплатимся сотнями.

– Вы дали мне понять, что ее можно списать со счета…

– Говоря языком политики, дна не относится к числу незаменимых, но…

– Ради Бога, да признайтесь же наконец – вы хотите отдать ее на растерзание этим псам?

– Нет, – сразу же отреагировал он, – если мы заключим с вами сделку.

– Какую сделку?

– Для этого вам надо только выслушать меня. – Голос у него звучал хрипловато, и он отнюдь не симпатизировал мне, на что вы, наверно, уже обратили внимание. – Пока вы демонстрировали явное нежелание к сему.

Господи, дай мне терпения вынести присутствие этого чертова идиота.

– Времени у меня немного, так что валяйте, но покороче, без длинных рассусоливаний.

Стоя ко мне в пол-оборота, он размышлял несколько секунд.” С каким бы удовольствием я послал бы его, вместо того чтобы слушать.

Он повернулся ко мне.

– Если вы продолжите выполнение своей миссии, я гарантирую вам, что все наши силы немедленно будут брошены, чтобы найти и обеспечить безопасность Маккоркдейл; используем возможности Верховного Комиссариата, таиландского посольства, сингапурской полиции, всей ее тайной и явной агентуры на местах. Вот что я вам предлагаю.

Мне показалось, что я начал было что-то говорить, но передумал. Эмоции – непозволительная роскошь, когда надо принимать решение в таком деле, и мне нужно успокоиться, чтобы не выглядеть разгневанным ребенком. Ломан, конечно, дерьмо, и я с трудом выношу его присутствие, но в то же время он из элиты Бюро, и он “вел” меня в Бангкоке и Танжере, и, надо признать, в поле он практически не допускал ошибок, в силу чего я до сих пор живой. Так что успокойся, вот так, и дай ему время изложить свои соображения.

– Вам будет предоставлено право пользоваться всеми возможностями Бюро, включая контроль со стороны мистера Кродера, важность которого, вы, думаю, понимаете.

Я ничего не сказал. Выкладывай-ка все, что у тебя есть, дай-ка мне полное представление, но если ты ляпнешь хоть одно не то слово, меня ты больше не увидишь.

– Официально вы по-прежнему работаете на таиландское правительство и вам не возбраняется получить от него вознаграждение, о котором вы договорились. Это нас не касается. – Он не сводил с меня глаз, надеясь увидеть какую-то реакцию, но не учел, что у умного хорька всегда блестящие темные глаза, которые ровным счетом ничего не выражают – такова уж у него работа.

– Должен сказать вам, Квиллер, что я прибыл сюда лишь потому, что у нас осталось всего лишь три дня. Марико Шода готова начать планируемый переворот – через три дня. И учитывая такое положение дел, я хочу надеяться, что вы не бросите свою миссию в столь критический момент.

Он ждал. Я не мешал ему.

Три дня. Какого черта, откуда он это взял?

Спрашивать я не “обирался. Пока еще не время.

– Что еще?

Вынув из кармана конверт, он вытянул оттуда письмо, развернул и положил его на маленький металлический столик рядом и повернулся ко мне.

– Может быть, вас заинтересует его текст. Словно выкинул из рукава козырного туза. Я взял листик. Очень белая, очень плотная хрустящая бумага с официальной печатью премьер-министра.

“Ввиду крайне критического положения дел, угрожающего миру и геополитической стабильности в Юго-Восточной Азии, разрешаются любые действия, направленные на улучшение ситуации. Я выражаю самую серьезную надежду, что тайный агент, чьи данные хорошо известны мне, позволит убедить себя и продолжит выполнение взятой на себя миссии, доведя ее до успешного завершения. Если желаете, можете передать ему мои наилучшие пожелания.”

Когда я поднял глаза, Ломан смотрел на меня с невозмутимыми благодушием, которое снисходило на него, когда он считал, что одержал верх. Я бросил письмо обратно на столик.

– Дешевый шантаж чистейшей воды.

– Очень жаль, что вы восприняли его именно так.

– С чего вы взяли, что меня надо “убеждать”?

– Я понимал, что в тот момент, как вы меня тут увидите, от вас начнутся одни неприятности. – Он подтянул к себе письмо. – Значит, вы отказываетесь от продолжения своей миссии?

– Нет.

Нервы внезапно дали сбой, скорее всего, из-за облегчения, что я наконец как-то определился.

– То есть вы хотите сказать, что остаетесь в деле и будете подчиняться Бюро?

– Да. Я сделаю то, что смогу. Это все.

Я не смотрел на него, но слышал его голос, в котором не было триумфа; на этот раз он говорил очень тихо и очень сдержанно.

– Это все, что нам надо.

Сработал он отменно. Зверя высшего полета загнал в яму, даже не притронувшись к нему, чего никак не ожидал, что не могло не произвести на него соответствующего впечатления.

– Надо найти ее, – сказал я. – В этом суть нашей сделки. – Конечно. Мы немедленно же начинаем. – Он пересек комнату по направлению к двустворчатым полированным дверям, и я услышал, как, подозвав Флуда, он начал договариваться с ним о системе условных сигналов или о чем-то еще. Пепперидж устало поднялся с места.

– Отменное шоу. Я знаю, что в делах они сущие подонки, но есть у тебя на примете что-то получше?

– В общем-то, нет.

– Их гениальность, – продолжил он, – в том, что они знают свою тайную агентуру от и до, – Говорил он тихо, и я слышал голос Ломана, который по телефону упомянул имя Кродера. – Ты работал под их руководством с первого же дня, как ты тут очутился. Теперь ты это знаешь. Но вот что мне нравится – они давали тебе лишь наводки и позволяли действовать, как тебе заблагорассудится. В таких условиях ты работаешь с наибольшей эффективностью, что им и надо. Взять, например, ситуацию с Кишнаром.

Я не хотел даже думать о ситуации с Кишнаром, потому что еще не отошел от нее, но левое полушарие уловило какой-то намек, и я в упор посмотрел на него. – Боже праведный. Она была предусмотрена.

Кривая усмешка.

– Да, старина.

Отлично. Высший класс. Оперативное руководство высшего класса – и не Пеппериджа, не Ломана, а лично шефа Службы контроля в Лондоне, Кродера, потому что только у него есть право подставить оперативника, выполняющего задание, на крав гибели и бросить его в таком положении.

“Разве что ты найдешь более действенный; более быстрый путь.”

Это слова Пеппериджа в больнице.

И прошлым вечером он почти точно знал: я сделаю то единственное, что можно сделать на этом этапе миссии, потому что какое бы новое направление они не нашли бы для меня, я не сдвинулся бы с места, пока за спиной у меня маячит Кишнар, не давая мне ступить ни шагу. Из всех мыслимых поступков мой был самым предпочтительным, и им было известно, что я это понимаю, почему они и оставили меня буквально на краю гибели самому выпутываться и вот почему Пепперидж заранее позаботился о еще одном убежище для меня и посадил тут ждать Ломана, пока не придет время раскрыть все карты.

– Высший класс.

– Я крепко надеялся, что ты выдашь нечто вроде этого. Потому что так оно и было.

На их совести еще кое-что, но мне не хотелось думать об этом.

– Послушай, – обратился я к Пеппериджу. – Теперь мне надо поспать. Есть тут что-нибудь вроде кровати?

– Я покажу тебе.

Он провел меня через анфиладу помещений, собранный и серьезный, каким и должен быть хороший руководитель на месте, и, открыв плечом какую-то дверь, остановился на пороге, придержав меня за руку.

– У тебя был трудный день. Тут на всякий случай, если тебе понадобится, есть медсестра.

– Хорошенькая? – И, рухнув на кровать, я сразу же заснул.

– Нет. Но ты должен предоставить это нам. Да пошел он к черту!

Она вытирала кровь. Я просто спросил его, есть ли какие-нибудь новости о Кэти.

– Как ты себя чувствуешь, старина?

Пепперидж. Он сидел на диване, подобранный и напряженный. Ежу предстояло гнать хорька дальше по тропе воины, и он был в полной готовности.

– Как нельзя лучше.

– Я очень рад.

Что вполне понятно: Ломан поддерживает тесную связь с Кродером в Лондоне, постоянно информируя его о ходе дел, но на заключительном этапе операции именно Пепперидж должен вынести окончательное суждение о моей готовности к ее завершению.

Я был готов. Спал я хорошо, почти семь часов, проснулся только один раз, когда мне показалось, что надо мной склонился Кишнар, но это была всего лишь тень на стене. Утром Флуд принес мне кофе, жизнь начиналась снова, и я был близок к тому, чтобы расстаться с ней.

– Хочу вас заверить, – Ломан, – что о событиях прошлой ночи не просочится ни слова. Короче говоря, ни Соединенное Королевство, ни Сингапур не хотят, чтобы хоть что-то угрожало стабильности в Юго-Восточной Азии, и они более чем готовы защитить больницу от плохой славы, и посему приказали полиции держать все в тайне. Средствам массовой информации не будет известно ровным счетом ничего.

Медсестра сняла бинт и бросила его на поддон, Последние заботы медицины…

– Я распорядился, чтобы тело Манифа Кишнара в гробу доставили к дому на Сайбу-стрит. Это не только жест вежливости, поскольку его можно считать солдатом, погибшим на поле боя, но и откровенный провокационный вызов Шоде, ибо она лично явилась сюда за вашей головой, не ожидая, что взамен получит его.

Да, она на это напросилась.

Вот сука!

Он же мог убить меня.

– Болит?

– Что?

– Колет?

– Нет.

Черт побери, этот йод жжет огнем.

Она начала бинтовать.

– Вам стоило бы знать, – сказал Ломан, – что вчера рано утром Шода отдала приказ разбомбить радиостанцию в джунглях.

Я должен был ожидать этого.

– Он погиб?

– Да.

Чоу.

“Прощай, семпай!”

Голова его склонилась над старой выщербленной панелью радиорубки, и слеза, что сползла с изуродованной щеки, блеснула на ней.

“Он мой отец.”

Тихий, мягкий, слегка запинающийся голос Сайако в трубке телефона в больнице.

Я перевел дыхание.

– Сейчас болит?

– Нет.

Да. Сейчас болт.

– Мне казалось, – помолчав, сказал я, – что генерал Чоу больше не представлял угрозы для Шоды, не так ли?

– Когда вы встретились с ним, она изменила свое мнение. До нее дошла информация о вашей встрече.

– Каким образом?

– По деревне разнеслись слухи.

– Вы узнали об этом от Джонни Чена?

– Да.

– Если она знала, что я там был, почему она не нанесла удар в то время.

– Она опоздала; вы успели уйти. Я ушел, улетел, а Чоу оставалось жить всего лишь несколько часов. Сначала Венекер, теперь Чоу… “Порой я ненавижу свою работу.”

– Самое важное, – отметил Ломан, – что ее поступки – еще одно доказательство того, какое давящее воздействие вы оказываете на нее. – Он перестал шагать по комнате и остановился, глядя на меня сверху вниз, заложив руки за спину. – И вот что я хотел сказать вам, Квиллер. Вы пугаете ее. Я думал об этом.

– Не преувеличиваете ли вы?

– Сомнительно. – Взгляд в сторону дивана. – Пепперидж четко обрисовал мне картину ваших взаимоотношений с Шодой – они-то и являются основным стержнем всей операции, понимаете? – и я согласен с его мнением: вы в самом деле пугаете ее.

Пепперидж выдал мне эту точку зрения несколько по-иному, предупредив меня в больнице: “Думаю, мы нашли ее ахиллесову пяту, и это – ты”.

Ломан опять заметался по комнате, и когда глянцевые носки его туфель касались ворса китайского ковра, поднималась пыль, плавающая в лучах утреннего солнца.

– Разрешите мне обрисовать нашего оппонента. Оставаясь за сценой, она фактически правит всей Юго-Восточной Азией, где и экономика, и политические инфраструктуры в значительной мере зависят от торговли наркотиками. Кроме того, она психопатоидная личность. Переживания детских лет привели к тому, что, с одной стороны, ее ненависть к мужской половине рода человеческого обрела характер патологии, а с другой стороны, она в той же мере боится ее. Немалую роль в ее личности играет и тот факт, что она полна древних предрассудков и суеверий, которые значительно превышают ее ортодоксальный буддизм. – Он резко остановился и снова посмотрел на меня. – Можно с уверенностью сказать, что она нездоровый человек с точки зрения психотерапии. Я готов предоставить вам суммарное мнение трех опытнейших лондонских психиатров, с которыми консультировался мистер Кродер после того, как мы получили исчерпывающий отчет о делах и поступках Марико Шоды за последние пять лет.

Значит, они тоже сидели над домашним заданием. Доктор Израэль сказал мне в больнице: “Один человек может страстно увлекаться многими вещами, но его реальная одержимость будет сфокусирована на некой абстракции. Ненависть. Месть. Жизнь. Смерть. Секс. Болезнь. Здоровье”. И когда я поинтересовался, можно ли с этим что-либо сделать, он ответил: “Нет. Одержимость начинает овладевать человеком на скорости десять миль в час, потом доходит до пятидесяти, и затем до девяноста и остановить эту гонку невозможно. И человек – вдребезги”.

– Таким образом, наш оппонент, – Ломан продолжил свое мотание, – представляет собой классический тип, хорошо известный мировой истории – могущественный мегаломаньяк, помешанный на идее святого крестового похода. Воспринимайте ее как Иди Амина или Кадаффи.

И снова я вспомнил доктора Израэля, когда спрашивал его: “Но, скажем, человек, обладающий силой воли, достаточно умный, сообразительный и интеллигентный – неужели, попав под власть “одержимости, он в конце концов теряет над собой контроль и гибнет?” – И он ответил: “Вспомните Адольфа Гитлера”

Ломан опять остановился напротив меня.

– Вот так выглядит ситуация, а если говорить именно о вашем личном задании и о вашей личной цели, то это – Марико Шода. – Он не глядел на Пеппериджа, но у меня сложилось впечатление, что эти слова были обращены и к нему. Пепперидж смотрел куда-то в пространство. – Пока вы не пришли к мнению, что задание может быть выполнено только под эгидой Бюро, я не мог проинформировать вас обо всех аспектах, имеющих к нему отношение. Теперь я могу вам сказать, что у мистера Кродера есть группа в зоне разворачивающихся событий, которая действует под руководством одного из самых талантливых наших работников.

Он уставился на меня, и я понял, что он ждет вопросов. У меня их была целая куча, и я выдал первый из них.

– В какой именно зоне?

– Конечно, не в этой. Она принадлежит только вам.

– Кто руководит?

– Феррис.

Ах ты, сукин сын.

Мы можем предложить вам оптимальную раскладку, сказал он как-то в Лондоне, например, вы сами будете принимать решения о прикрытии, о сигналах, системе связи, контактах и так далее. И он даже спросил меня, кого бы я предпочел выбрать своим руководителем, и он же знал, кого бы я хотел видеть в этой роли, не так ли? Верно – Ферриса. Как он мне был нужен!

– Так где же все-таки зона его действий? – Ни выражением глаз, ни голосом я не дал ему повода для торжества.

– Ответить на это непросто; – Развернувшись, он снова ходил, нервно дергаясь при каждом шаге. Но я слушал его очень внимательно. – Где-то на Ближнем Востоке исчез из поля зрения груз в сто “Рогаток” с боеголовками. В настоящее время наша вторая груши пытается засечь их, установить над ними контроль и проводить до места назначения в Таиланде.

Я уставился на него. Ого. Сто “Рогаток”. Хватит, чтобы взять под свой контроль все воздушное сообщение над Индокитайским полуостровом – и военные трассы и все прочие.

– Но, Господи, – спросил я, – что вы имеете в виду, говоря, что он исчез из поля зрения? – Он вскинул голову.

– Эвфемизм. Мы не сомневаемся, что на самом деле люди Шоды перехватили этот груз и направили его в какое-то свое тайное укрытие. И мы должны как можно скорее перехватить его, ибо не позже завтрашнего дня он окажется в руках военных сил Шоды; иными словами, крайний, предельный срок в три дня, о котором я вам намекал, уменьшился до двенадцати часов или даже меньше того. И опасность ситуации, без сомнения, ясна для вас.

“Уверен, что мне не надо подчеркивать, мистер Джордан, всю опасность этого оружия, если оно попадет не в те руки, – принц Китьякара. – Это значит, что любые революционеры, получив в достатке такое оружие, достигнут своих целей, потому что им обеспечена полная безопасность от удара с воздуха. Это значит, мистер Джордан, что, если организация Шоды получит такое оружие, через неделю весь Индокитайский полуостров займется пламенем войны. К чему, конечно, она и стремится.”

– Мы с минуты на минуту ожидаем сообщения от нашей второй группы, что груз найден и взят под контроль, – продолжал Ломан, опять остановившись прямо передо мной. – Так что теперь вы должны понимать, что ваша собственная миссия имеет гораздо более важное, чем вы предполагали, значение. Удастся ли или нет вырвать оружие из ее рук, Шода должна быть уничтожена. Имея ракеты, которые могут уничтожить мир и покой во всей Юго-Восточной Азии, или без них, она представляет постоянную опасность для мира в этом регионе. Конечно, у нас есть на руках и нечто вроде козырной карты. Если даже ей и попадут в руки “Рогатки”, я совершенно уверен, что она не осмелится пустить их в ход, пока вы живы. Короче, я убежден, что, кроме и вне вопроса о судьбе груза “Рогаток”, оба задания могут найти решение в ходе вашей встречи с Марико Шодой.