Текст книги "Бегство Квиллера"

Я не стал спрашивать ее, как она узнала этот номер – пусть думает, что меня это не волнует. Вместо этого я сказал:

– Я должен выразить вам свою искреннюю благодарность.

– Всегда к вашим услугам, мистер Джордан.

– Могу ли узнать ваше имя?

– Пусть будет Сайако.

– Сайако-сан, каким образом вы узнали, что этот самолет должен потерпеть аварию?

Краткое молчание, после чего:

– Мне сказали.

– Кто отдал приказ на уничтожение самолета?

– Враг Шоды.

Значит, целью был Доминик Лафардж.

– Что за враг? – спросил я.

– Это не важно. Куда важнее было предупредить вас.

– Почему вы сейчас звоните, Сайако-сан?

– Чтобы снова предупредить вас.

– О чем?

– Шода отдала приказ убить вас.

– Вполне возможно. – Мне не нравился стиль ее речи: короткие предложения – классический метод психологической обработки…

– Она в ярости из-за вас.

Это я знал. Я промолчал.

Лили Линг вышла из кухни и прошествовала к своей стойке в холле, подобно языку пламени в своей ярко-красной юбке. С момента моего появления Ал дважды пытался избавиться от нее, но духота лишала его энергии.

– И вам известно, почему?

Почему Шода пришла из-за меня в ярость?

– Предполагаю, она потеряла лицо:

– Да. Вы пришли в храм, понимая, что там с ее стороны вам ничего не угрожает. Это явилось прямым оскорблением для нее, вы дали ей понять: ты хочешь меня убить, и вот я здесь, а ты ничего не можешь мне сделать. Вы понимаете, мистер Джордан? Это очень важно.

– Понимаю.

Лили Линг по-прежнему сидела за конторкой, и я мог бы сказать ей побыстрее притащить сюда Ала, чтобы он позвонил по специальному номеру в таиландском посольстве и попросил Раттакула с помощью полиции установить номер, с которого мне звонила Сайако; но, в лучшем случае, это потребовало бы минут двадцать, а мне не удастся столько времени занимать ее разговором.

– Марико Шода приказала одному человеку убить вас, мистер Джордан. Его зовут Маниф Кишнар. У него никогда не было осечек, когда он убивал. Скоро он выедет из Бангкока.

– Как он выглядит? – Далеко не все индусы носят чалму. Но настоящие специалисты предпочитают пользоваться рояльной струной.

– Не знаю. Конечно, вы можете покинуть свою гостиницу. Но он найдет вас, если я не успею вовремя предупредить, где он и что собирается делать.

На этот раз предложение было значительно длиннее, что заставило меня приободриться. И в тембре ее голоса было нечто привлекательное, какие-то нотки, внушающие доверие.

Не доверяй никому.

Это-то верно, но все же она спасла мне жизнь, и пусть даже она это сделала, преследуя какие-то свои цепи, ее поступок означал, что она друг, а не враг, и пока продолжает оставаться им. Друг в лагере Шоды многое значит. Но все же лучше убедиться в этом.

– Сайако-сан, вы входите в организацию Шоды? Помолчав, она уклончиво ответила:

– Я имею доступ к информации.

Я следил за тараканом, который бегал по стойке, уделяя внимание крошкам и натыкаясь на обгоревшие спички. Я знал, как поступил бы в подобной ситуации Феррис.

– Почему вы помогаете мне, Сайако-сан?

– Вы прибыли с заданием уничтожить Марико Шоду. Наши желания совпадают.

Эта женщина мота получить мой номер только из таиландского посольства. Официально он у них не существовал, хотя я и работал на них, но мне был нанесен визит с приглашением на прием по поводу дня рождения. Значит, они навели на меня эту женщину с целью помочь мне.

Впрочем, сомнительно. Действовала она как одинокая охотница.

– Значит, вы хотите уничтожить Шоду, – осторожно уточнил я. – Почему?

Шода – ее смертельный враг, но я хотел выяснить, нет ли у нее каких-то личных причин.

– Это не важно, – тут же откликнулась она. Внезапно в ее голосе появились ледяные нотки. – Вам стоит учесть, что другие тоже пытались, но им не повезло. Потому что никто не может убить Шоду из пистолета или подобным образом. Думаю, вы найдете правильной подход к ней. Вы знаете женщин и поймете, как нужно подойти к ней.

Я не спросил ее, неужели она считает Шоду женщиной? Божественные черты лица, стройное тело – да, но в глазах ее я видел дьявольскую злобу. Она-то и привлекала меня, поскольку в ней таилась опасность. Оставалось идти до конца, пока кто-то из нас не найдет свою смерть.

– Если бы мы встретились, Сайако-сан, вы могли бы мне больше рассказать о ней.

Она молчала так долго, что до меня доходили окружающие звуки.

– Нет, встретиться мы не можем. Это слишком опасно для меня. Я постараюсь оказывать вам помощь по телефону.

В это можно поверить. Любой, кто сообщал какие-то сведения о Марико Шоде, подвергал себя смертельной опасности.

– Хорошо, – сказал я.

– Мне нужно было бы знать, как связаться с вами, когда вы покинете свою гостиницу.

Я собирался как можно скорее залечь на дно, но не представлял, в каком я окажусь убежище, потому что не знал ни одного из них, да и в любом случае неосмотрительно давать номер телефона своего потаенного укрытия незнакомому человеку, пусть даже он и спас тебе жизнь. Но сгодится и временный номер.

– Как я могу выйти на связь с вами? – спросил я ее.

– Запишите ваш новый номер и вложите в конверт, на котором напишите мое имя – Сайако. И оставьте его на хранение в Сингапурском банке. – Не рассчитывайте, – тихо добавила она, – что я туда приду. Я буду звонить.

Кое-какие правила конспирации она знала.

– Так я и сделаю, – ответил я ей.

– Очень хорошо. А теперь прошу вас, выслушайте меня, мистер Джордан. Маниф Кишнар вылетит из Бангкока послезавтра, то есть в среду. Я выясню, куда он направится, и постараюсь сообщить вам все, что мне удастся узнать. Но, пожалуйста, верьте мне, что вы должны как можно бдительнее охранять свою жизнь. Когда этот человек решает убить кого-то, осечек у него не бывает. Никогда.

Учтено.

13. Забальоне

…И еще бульон.

– Не добавить ли чеснока?

– Для меня достаточно. Просто восхитительно.

– Я не думала, что ты придешь.

– Почему?

Она подцепила на вилку несколько спагетти.

– Господи, как мне всегда нравилось уплетать за обе щеки. Да потому, что на другой день в посольстве ты устроил мне допрос третьей степени.

В тот день я бы даже собственной матери не доверился.

День, когда разбился самолет.

– Да, теперь я тебя понимаю, но для этого потребовалось какое-то время. А тогда я была просто вне себя.

– Но ты даже не подала виду.

– Слава Богу, по крайней мере, для меня, твоя мать еще жива?

– Что? Ах, это… Нет.

– А отец?

– Нет.

– Я так и думала. – И она в упор уставилась на меня своими серо-голубыми глазами. – У тебя сиротский вид.

Ну что ты на это скажешь?

Поднятые жалюзи пропускали последние отсветы дневного солнца; я мог бы попросить опустить их, но еще слишком рано. Этим вечером Кэти была какая-то нервная, что сказывалось в ее поведении: в легких непроизвольных движениях, которыми она привычным для меня образом поднимала худенькие плечи и коротким рывком вскидывала голову, когда хотела о чем-то умолчать; руки беспомощно взлетали в воздух, когда она не могла найти нужных слов. И все же она видела, что я ей снова доверяю.

– Ты потерял их еще в молодости? Мать, отец…

– Не помню.

Она коротко хмыкнула.

– Как в все свое прошлое. Извини. На другой стороне улицы что-то хлопнуло; заметив мою реакцию, она тихо спросила:

– Мартин, неужели тебе нравится такая жизнь?

– Я отнюдь не страдаю паранойей, но просто слишком многие стараются добраться до меня. – Она не сочла это смешным.

Я налил ей еще вина.

– И ты уверен, что это никому не удастся?

– Во всяком случае, пока.

– Здесь ты в безопасности, дорогой. – И тут же добавила: – Не так ли? – Повернувшись, она выглянула в окно.

– Я бы и близко к тебе не подошел, если бы сомневался.

– Не хотелось бы вызывать огонь на себя.

– Могу заверить тебя, что этого не произойдет. Прежде чем позвонить в колокольчик внизу, я провел не меньше часа, минуя улицу за улицей, переходя от дома к дому, растворяясь в толпе и возникая снова, пока не убедился, что совершенно чист. Что удивило меня; я-то был уверен, что соглядатаи вцепились в меня как клещи и мне придется потратить уйму времени, чтобы избавиться от них, после чего придется звонить к ней и извиняться за опоздание. Но таким образом я получил хоть относительное представление о Шоде: единственное, что она умела делать – это убивать и подавлять всякую возможность сопротивления. Женщины, которых она натравливала на жертву, более чем хорошо подходили для такой задачи, но только если они четко видели цель, ибо выслеживать ее в поле по-настоящему они явно не умели. В тот день, когда мы с Кэти сидели за ленчем в “Эмпресс-плейс”, они должны были засечь и ее, выяснить, где она работает, и висеть на ней день и ночь, исходя из предположения, что рано или поздно она опять встретиться со мной. То азы слежки.

У Сайако был совершенно иной подход.

– Ты довольно часто бываешь в таиландском посольстве, не так ли?

Кэти посмотрела мне в глаза.

– Мы поддерживаем с ними связь. А что?

– Ты говорила там обо мне?

– Я не занимаюсь сплетнями.

– Знаю. Но не стоит предполагать, что, если я работаю с ними, они настолько мне доверяют, что не пустили кого-нибудь за мной по следу.

Это было довольно правдоподобное предположение.

Ее рюмка застыла на полпути к губам.

– Это имеет значение, не так ли?

– Более чем.

– Хорошо. – Она поставила рюмку, и ее тонкие, без колец, пальцы скользнули по стопу к моей руке. – Ты можешь полностью доверять мне.

Так ли? Я не был в этом полностью уверен.

– Не думаю, что ты сознательно хочешь причинить мне какие-то неприятности.

Она резко отдернула руку, и я увидел, что у нее повлажнели глаза.

– Ну, ты и сукин сын, – бросила она. – А я еще из кожи вон лезу ради тебя.

– Понять не могу, почему.

– Потому что ты – это ты. – Она резко отодвинула тарелку и несколько минут не глядела на меня, стараясь, как мне показалось, перебороть вспышку гнева.

Может быть, ей просто не хватает мужика. Четыре месяца в разводе, в постели он был “просто потрясающ” и так далее… нет, не может все-таки леди уцепиться за первого встречного мужика, слишком она для этого горда, слишком ранима – мол, да плевать мне на всех, я их просто ненавижу.

Зазвонил телефон, и, встав, она сняла трубку. Я же осмотрел небольшую, но уютную квартирку: мебели в ней было немного – несколько бамбуковых стульев, шезлонг, стереоустановка, хрупкая этажерка с китайской вазой, тканый шелковый ковер; половину занимали полки с книгами, большинство в мягких обложках, и растрепанный вид многих из них говорил, что их неоднократно перечитывают.

– Нет, сейчас я не могу, – бросила она в трубку; Кэти стояла, прислонившись к стене и выгнув спину; в полосе света, падавшего из окна, она изучала ногти правой руки. – Слушай, позвони Холли, узнай, может ли она взяться – как правило, она жутко любит помогать. А я переговорю с ней утром.

Покончив со своим томатным соком, я встал из-за стопа и решил ознакомиться с акварелями на стене в алькове: вроде Ромни Марш “Поле ржи”. Лью Кресчент “Брайтон”. Тонкие, изысканные работы в серо-голубоватой гамме.

– Я очень извиняюсь, Мартин. Ты уже поел?

– Да. Это все ты рисовала?

– Все – мои собственные работы. – Когда она стояла рядом, от нее шел еле уловимый аромат, но не косметики, а ее кожи.

– Они просто очаровательны.

– Честно? У меня есть еще забальоне – взбитые в горячей воде яйца с сахаром и марсалой. – Она взяла меня за руку.

– Ты хочешь его попробовать?

– Сама не знаю. Может, попозже. Ты, наверно, хочешь узнать, что я для тебя сделала, какое задание выполнила. – Вернувшись к столу, она допила свое вино, после чего устроилась на полу, положив руку на ручку шезлонга. – Я тут кое-что написала для тебя, и когда ты уйдешь, прихватишь с собой. Не хочешь сесть в кресло?

– Мне нравится здесь.

– А у меня это осталось с детства, или я внушила себе, как-то догадалась, сама не знаю почему. Когда сидишь на полу, то уже никуда не упадешь. Словом, я занялась Марико Шодой. Я… я не хочу, чтобы эта сука добралась до тебя, так что я раскопала все; что смогла.

– Ты немало сделала для меня.

– Как я тебе говорила, все, что было в моих силах.

– И только потому, что я – это я. Верно? – Я не знал, была ли она в курсе того, чем я занимался, что ей изложили в таиландском посольстве. Но, как бы там ни было, она вела себя как настоящая женщина, и это не прошло мимо меня.

– Ты, черт побери, свалился откуда-то мне на голову, совершенно беззащитный, подвергаешься опасности и еще ухитряешься не терять сексуальности. – Ей не хватало воздуха, когда она искала слова. – Ты все время словно бы на лезвии. Словно бы, – она отвела глаза, – ты обречен. Так что мне просто хотелось бы помочь тебе, – густые пряди ее волос взметнулись, когда она повернулась ко мне, и взгляд ее обрел серьезность, – пока еще у нас есть время.

Ее слова прозвучали как аккорд рояльной струны. Дурацкое сравнение, которое я тут же отбросил. “Этот человек никогда не терпел поражения, убивая.” В сторону.

– Как бы там ни было, – продолжала Кэти, – надо дать тебе хотя бы общее представление. Ее отцом был принц Шода Фомвихейн из Камбоджи, и в 1975 году красные кхмеры штурмом взяли его дворец – в то время, как ты знаешь, они захватили всю страну. В то время ей было всего восемь лет, и, когда коммунисты атаковали дворец, отец попытался ее спасти. Он держал ее на руках, спускаясь по дворцовой лестнице, когда удар тесака расколол ему череп, и Шода упал, залив ребенка кровью с головы до ног. Мне рассказала эту история свидетельница, старуха из лагеря беженцев, которым мы оказываем помощь. Кто-то вытащил ее из свалки – но той же ночью следы девочки теряются где-то в джунглях. Это я узнала уже от человека, который познакомился с ней уже после того, как она оказалась в безопасности. – Кэти поднялась, разминая свои стройные ноги. – Порой мы не знаем и малой части того, что достается другим людям, не так ли?

Черты ее лица потеряли свою резкость – сумерки сгустились. Темнота упала внезапно, как бывает в тропиках.

– Ты не хотела бы опустить жалюзи?

– Что? Да, хорошо. – Она повернулась и остановилась на полпути. – Ты хочешь сказать…

– Да нет, просто по привычке.

Вернувшись, она зажгла большую керосиновую лампу в углу и прикрутила фитиль.

– Не очень темно?

– Нет.

Я предпочитал приглушенный свет, тени, темноту, где не разглядеть меня. Пора ложиться на дно – из-за Манифа Кишнара.

– С тобой все в порядке?

– Да. – Ни мое лицо, ни мои глаза ничего не выражали, но она уловила владевшее мной напряжение. Ко мне приближался враг, и от него исходила опасность.

– Словом, – она снова свернулась на полу, – она провела в джунглях восемь месяцев, совершенно одна.

– И ей было восемь лет…

– Да. – Она приподняла плечи, не больше чем на дюйм. – И я не думаю, что это легенда, хотя сказок о ней хватает. Как раз вполне вероятно и правдоподобно, что в основе характера такой женщины, как Марико Шода, властной, сильной и злой, лежат черты, проявившиеся еще в детстве – выносливость, умение приспосабливаться, яростная стойкость, что было особенно важно, когда она потеряла отца, в буквальном смысле слова захлебнувшегося своей кровью. Ты так не считаешь?

Я кивнул, соглашаясь с нею.

– Кто-то спрашивал ее, как она смогла выжить восемь месяцев в джунглях, и говорят, она ответила, что это очень просто, надо только стать зверем. Она, следуя за обезьянами, наблюдала, какие коренья и ягоды те едят, и питалась только ими, чтобы не отравиться. Она убила тигра.

– Каким образом?

– Найдя полумертвую от отравления обезьяну, она выяснила, что привело ее в такое состояние, и, нашпиговав животное ядовитыми ягодами, кинула с дерева рядом с остатками трапезы тигра. – Она откинула волосы. – Вот такие дела. Тебе что-нибудь пригодится, Мартин? Я хочу сказать…

– Твоя информация имеет для меня жизненно важное значение.

– Ох… – Она коснулась моей руки. – Слава Богу! – отдернув пальцы, она подозрительно присмотрелась ко мне. – И тебе ничего не рассказывал Джонни Чен?

– Нет.

– Ты знаешь, он в глубокой печали, потеряв лучшего друга. Ну, того летчика. – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Ему можно доверять, Мартин. Он очень искренен. И я бы не говорила этого, если бы миллион раз не убеждалась в его надежности. Я не хочу ни говорить, ни делать ничего, что могло бы причинить тебе вред. Я уже начинаю думать, что лучше бы мне никогда не встречать тебя, откровенно говоря. Я беру на себя такую ответственность. – Склонившись, она теребила нитки в ковре, прическа ее растрепалась, и пряди волос упали на лицо. – Хотя я шучу, – тихо сказала она. – Ну, в общем, когда она выбралась из джунглей, снова напоролась на солдат Пол Пота, после чего ей досталось пять лет мучений, пыток, голода; ее несколько раз насиловали, и она выжила в эпидемию холеры. Сотням и тысячам таких, как она, не удалось выжить. Она была в том ужасном центре казней и пыток, Туол Сленге, но выбралась оттуда. Когда…

Зазвонил телефон, и она оглянулась.

– Может быть, из офиса. Или к тебе?

– Никто не знает, что я здесь.

– Тогда пусть звонит. Когда Шода добралась до лагеря беженцев на таиландской границе, от нее остались одни кости, и она не могла даже говорить – ей потребовалось не меньше года, прежде чем она обрела нормальный вид. Я знаю о ней от администрации лагеря. В нем были тысячи беженцев – да и сейчас они там – но понемногу она стала выделяться из толпы, начала помогать в организации работ – к тому времени ей уже было около четырнадцати, да и к своим восьми годам она все же получила какое-то образование как принцесса королевского дома. – Кэти досадливо покачала головой. – Этот чертов телефон, – и он тут же прекратил звонить. – Дальше идет темная полоса, но кто-то рассказал мне, что к семнадцати годам она уже помогала управлять целым лагерем. Тогда она и убила одного из офицеров за попытку ночью залезть к ней в постель. Состоялось расследование, но вменить ей ничего не удалось. Женщина, с которой я говорила, сама все видела, но отказалась давать показания – подобно Шоде, она прошла через ад и была убеждена, что любой человек, который покушается на другого, заслуживает пули в лоб. Затем через год обнаружили охранника лагеря, заколотого ножом, причем весьма профессионально. И на следующий день Шода исчезла. Теперь у тебя есть о ней полное представление… И не хочешь ли забальоне?

Мы вернулись к столу, она принесла угощение, и мы еще немного поговорили о Марико Шоде.

– Тайский инспектор полиции рассказал мне, что, насколько ему известно, ее стараниями были уничтожены пятнадцать серьезных соперников в деле торговли наркотиками, причем шестерых из них она убила лично, а остальными занимался ее личный убийца – он из Калькутты и зовут его Кишнар. – Она включила музыку и, сбросив замшевые туфельки, ритмично задвигалась. – Есть вопросы?

Я спросил имя и номер телефона того инспектора полиции, и она продиктовала их мне.

– Что-нибудь еще?

– Да. Слышала ли ты о женщине, скорее всего, японке, по имени Сайако, которая имеет отношение к организации Шоды?

– Как ее имя? Я повторил.

– Нет. Откуда она взялась?

– Это-то я и хочу выяснить.

– Буду держать ушки на макушке. – Она медленно приблизилась ко мне, легко ступая в тонких чулках-паутинках, и мне стукнуло в голову, что мы недооцениваем эффект, который производят женщины, скидывая обувь. – Мы будем говорить о Шоде, – прошептала она, – столько, сколько ты захочешь, Мартин; я притащила тебя сюда, чтобы выдать тебе всю информацию, что у меня есть. Но не хочешь ли ты сделать небольшой перерыв?

– Господи, никогда в жизни не видела столько шрамов на теле. У меня только вот этот маленький.

– Кесарево?

– Да, – она отвела глаза. – Но он умер. Еще совсем крохотным… А ведь с его помощью наш брак мог бы сохраниться, что было бы просто ужасно. Ты веришь, что такие вещи могут перевернуть всю жизнь?

– Я верю, что мы сами создаем окружающую реальность..

– Ты считаешь, что мы сами все портим? – Она снова прижалась ко мне, свесив ногу с дивана. – Откуда ты знал, что мне нравится вот так… очень медленно?

– Я не знал.

– То есть я никогда не подозревала, что… что вступление может быть таким головокружительным. – Легкими движениями рук она старалась осушить влажную кожу. – Я чувствую себя просто божественно. Ты всегда… – запнулась она.

В комнате стоял мягкий полумрак; проигрыватель заткнулся уже пару часов назад. Дважды звонил телефон, но она не подошла к нему. Над головой лениво вращались лопасти вентилятора, гоняя теплый влажный воздух. Оставаться я не собирался; оглядываясь назад, я понимал, что причина нежелания заключалась в том, что мне не хотелось возвращаться в ту реальность, которая была создана моими стараниями. “Он из Калькутты и зовут его Кишнар…”

– Мне бы хотелось, – медленно произнесла она, – чтобы мы встретились раньше. – Я снова стал ласкать ее, медленно и нежно: ей нравился способ любви, называвшийся “карецца”. – Но, мне кажется, что у нас ничего бы не получилось, то есть наши… – Помолчав, она вздохнула: – О, Господи… Ты хоть понимаешь, что ты со мной делаешь?

Сквозь полуоткрытую дверь кухни я слышал, как бормотал холодильник; других звуков в квартире, кроме наших, не было. Она была на удивление нежна и открыта, чего я не ожидал от нее.

– Мартин, ты останешься на ночь? – От нее уже немного осталось.

– Я бы не отказался.

– Побудь до рассвета. Ты можешь это себе позволить? Кажется, мы все же немного поспали, пока нас не разбудили розовые полосы света в жалюзи; она сварила кофе, и мы уселись, закусывая, на полу друг против друга, деля радость взаимного узнавания.

– Я была абсолютно неправа, – заявила она, – не говоря уж о том, что он не представлял собой в постели ничего фантастического. Он ровно ничего не понимал. – Она засмеялась хрипловатым сосна голосом. – А тебе было хорошо со мной, ну, хоть немножко?

– Просто потрясающе.

За спущенными жалюзи разгорался день, бросая серебряные отсветы на потолок, под которым крутились лопасти вентилятора; Кэти сделала нам яичницу с тостами, и теперь она почти не улыбалась и стала немногословной.

– Я понимаю, что тебе сейчас нужно больше всего, – наконец бросила она. – Ты хочешь выяснить, где у нее ахиллесова пята. У Шоды.

– Это мне очень пригодилось бы.

Когда я уходил, диванные подушки по-прежнему были разбросаны по всей комнате, и Кэти провожала меня в тоненькой ночной рубашке; нежная, маленькая и босоногая, она походила на ребенка.

– Мартин, ты заметил, что порой я бываю настоящим телепатом? Я улавливаю волны. – Проводив меня до самых дверей, она вскинула тонкие руки, чтобы обнять меня, и поцеловала. Затем она спросила: – Тебя ждут большие опасности, да?

Не помню толком, что я ей ответил – мол, удача меня не покинет, нечто в этом роде.

– Сделай кое-что для меня. – Она смотрела на меня остановившимся взглядом, и в зрачках ее сгустилась тьма. – Умоляю, ради Бога, если и когда у тебя появится такая возможность, сними телефонную трубку и позвони мне, чтобы я знала – пока у тебя все в порядке.

Было уже слишком поздно ложиться “на грунт”, потому что когда через час я явился в “Красную Орхидею”, то увидел, что они обложили отель, и понял, что попался в ловушку.