Текст книги "Центральная Азия: От века империй до наших дней"

Правда, до 1917 года реформаторы Центральной Азии рассматривали лишь свои собственные общины и сторонились политических притязаний. Как в Туркестане, так и в казахской степи сторонники современного подхода стремились к включению в империю на равных правах и преодолению принципа различия (между русским и коренным населением). Однако царским властям было неприятно любое выражение независимого мнения. Они ошибочно принимали стремление к интеграции за сепаратизм и относились к модернистам с большим подозрением. Они следили за их газетами, устраивали проверки в школах и благотворительных обществах. Царским властям было гораздо удобнее иметь дело с консервативными улемами, которых принцип различия устраивал и которые не предъявляли государству никаких требований.

Глава 8
Крах империй

Имперский порядок, установленный в Центральной Азии, оказался недолговечным, поскольку в 1910-х годах и Российская, и Цинская империи рухнули из-за войн и революций. У этих революций были разные истоки и начались они не в Центральной Азии, но обе сильно повлияли на регион. В 1911–1912 годах Синьхайская революция свергла династию Цин и привела к беспорядкам в Китае, длившимся три десятка лет, в течение которых Синьцзян был слабо связан с остальным Китаем. Два года спустя Российская империя вступила в войну с другими европейскими державами. Первая мировая война стала для обоих империй самоубийственной. Россия рухнула первой – династия Романовых утратила авторитет на третий год войны, а к четвертому году государство в значительной степени распалось. Первые разломы пошли еще раньше – во время массового восстания в Центральной Азии в 1916 году. Летом 1916 года царское правление прекратило свое существование в некоторых частях Центральной Азии и так и не восстановилось к тому времени, когда в феврале 1917 года революция в столице положила конец династии.

Причиной китайской революции 1911–1912 годов стало растущее недовольство династией Цин, которая на протяжении нескольких поколений страдала от внутренних потрясений и внешних унижений. Иностранные державы, по местной поговорке, «разрезали Китай, как дыню», а маньчжурская власть, похоже, ничего не могла с этим поделать. По иронии судьбы недовольство выражали новые группы, возникшие в китайском обществе как раз в результате попыток династии Цин реформировать государство. Тысячи студентов ездили учиться за границу – в Великобританию, Францию и, что особенно важно, в Японию – и начинали рассуждать о политике в новом ключе. К началу XX века свержение династии стало казаться многим единственным выходом из трудного положения Китая. В городах возникли тайные общества, нацеленные на свержение режима.

Недовольство выражалось и в новой для Китая политической лексике. Такие понятия, как «демократия», «представительство», «раса», «нация» и «революция», впервые появились в китайском дискурсе в основном благодаря терминам, заимствованным из японского языка, или более старым китайским словам, получившим новое значение. Из этих новых концепций возник новый ханьский китайский национализм. В свете новых расовых теорий китайские интеллектуалы перечитывали старые труды о происхождении и выдвинули идею расово определенной китайской нации, которая произошла от Желтого императора[10]10
  Или Хуан-ди – легендарный древнейший правитель Китая.


[Закрыть]. Критика династии Цин приобрела расовые оттенки. Династия не просто оказалась несведуща в государственных делах, но и вдруг предстала чуждой, иноземной оккупантской силой, да еще и варварской. По словам юного патриота Цзоу Ронга (1885–1905), «их племена жили за Шаньхайгуанем [за Великой стеной] и, по сути, принадлежат к иной расе, чем наши славные потомки Желтого императора. Земли их бесплодны; их народ покрыт шерстью; у них звериный разум; обычаи их дики»{97}97
  Цит. по: Edward J. M. Rhoads, Manchus and Han Ethnic Relations and Political Power in Late Qing and Early Republican China, 1861–1928 (Seattle: University of Washington Press, 2000), 14.


[Закрыть]. Чжан Бинлинь (1869–1936) считал маньчжуров иноземной расой, совершившей множество преступлений против ханьцев. Он обвинял их в том, что они отказывались ассимилироваться с китайской культурой, хоть и считал культурную ассимиляцию фикцией: маньчжуры так и останутся маньчжурами, даже если ассимилируются. Восстание против них должно было стать актом мести, посредством которого ханьцы восстановят свою коллективную честь и достоинство. У ханьцев было такое же право и обязанность освободить свое государство от иностранной оккупации, как и у греков или поляков. Чжан видел в борьбе с маньчжурами часть универсального плана этнического или расового освобождения, в рамках которого старые цивилизованные народы свергнут своих оккупантов{98}98
  Young-tsu Wong, Search for Modern Nationalism: Zhang Binglin and Revolutionary China, 1869–1936 (Hong Kong: Oxford University Press, 1989), 61–66.


[Закрыть].

Инцидент, произошедший 9 октября 1911 года, запустил цепочку событий, которые привели к падению династии и концу двухтысячелетней имперской традиции в Китае. Группа молодых революционеров, принадлежащих к тайному обществу в Ханькоу в провинции Хубэй, изготавливала бомбу, и та взорвалась в процессе. Власти устроили налет, без суда казнили троих изготовителей бомб и конфисковали бумаги с записями об их членстве в обществе. Опасаясь устранения всей организации, революционеры решили немедленно начать восстание. За следующие несколько недель в подразделениях Новой армии, сформированной династией Цин, пытавшейся хоть как-то модернизировать строй, произошло несколько мятежей в разных провинциях. К концу месяца правительство удовлетворило основные требования протестующих, касающиеся создания парламента и конституции. Этот шаг к конституционной монархии сопровождался постоянными столкновениями между войсками революционеров и лоялистов. Когда началась революция, Сунь Ятсен, самый видный лидер революционной оппозиции, находился за границей. 25 декабря 1911 года, когда он вернулся в Шанхай, мятежи уже сопровождались массовой политической мобилизацией, которой по большей части руководили организации гражданского общества, возникшие в результате реформ поздней династии Цин. Делегаты из 16 провинциальных собраний собрались в Нанкине и провозгласили Суня временным президентом республики. 1 января 1912 года он вступил в должность, притом что Цин по-прежнему оставались у власти. Лишь 12 февраля мать пятилетнего императора Пу И объявила о его отречении, заключив сделку, в рамках которой императорская семья добилась права остаться в Запретном городе, сохранить свою собственность и получать крупное пособие от государства. После революции, впоследствии названной Синьхайской, Китай наконец стал республикой.

Династия Цин ушла, но что стало с созданной ею империей? Монголы выступали партнерами династии Цин и теперь не видели причин оставаться в составе республики. Во Внешней Монголии группа видных дворян и буддийских священнослужителей объявила Монголию независимым государством, а возглавил ее Нгаванг Лобсанг Чокьи Ньима Тензин Вангчуг, глава буддистов Монголии тибетского происхождения, принявший титул богдохана. Стремясь дистанцироваться от Китая, новая теократическая монархия искала защиты у России. Не желая ссориться с соседом, русские договорились о перспективе автономии Монголии в рамках Китая, но со значительным российским влиянием. Тем временем в результате вооруженного восстания китайские войска были изгнаны из Тибета. Далай-лама заявил, что отношения между первосвященником и его покровителем, связывавшие Тибет с династией Цин, «поблекли, словно радуга в небе», и сказал о стремлении к максимальной независимости{99}99
  Цит. по: Melvyn C. Goldstein and Gelek Rimpoche, A History of Modern Tibet (Berkeley: University of California Press, 1991), 60.


[Закрыть]. Он обратился за поддержкой к британцам в Индии. Новое китайское правительство приняло участие в конференции трех сторон в Симле, где тибетцы пытались заключить договор, по которому Китайская республика предоставит Тибету внутреннюю автономию под надзором Великобритании. В результате Тибет упорно стремился к обретению независимости на протяжении следующих сорока лет. Тем временем в Синьцзяне революция не произвела должного эффекта. Как и в случае русского Туркестана после революции 1905 года, население Центральной Азии в основном оставалось в стороне от беспорядков, в ходе которых различные группировки оккупационной китайской армии сражались друг с другом. Ханьские войска Новой армии яростнее всех боролись за республику, но им не удалось одолеть войска лоялистов. В 1912 году различные военные группировки несколько месяцев боролись за власть. Тогда из хаоса возникла фигура Яна Цзэнсиня. Когда пала династия Цин, Ян был интендантом округа и уполномоченным по судебным делам в Урумчи. Он служил в Ганьсу и Нинся (в обеих провинциях значительную часть населения составляли хуэй-цзу), а затем его направили в Синьцзян. Когда Юань Дахуа, последний цинский губернатор, бежал во время столкновения цинских войск с революционными, Яну удалось захватить власть с помощью небольшого отряда хуэй-цзу, который он собрал из местных. Пекин официально признал его должность и назначил гражданским и военным губернатором Синьцзяна. Следующие три года Ян укреплял свою власть в провинции. С помощью войск хуэй-цзу он приводил к подчинению революционеров разных мастей. В офицерском корпусе Новой армии им были недовольны. По освященному временем обычаю он решил эту проблему, пригласив офицеров на пир и устроив там резню. Он также позаботился о том, чтобы маньчжурская и монгольская военные элиты потеряли власть в провинции. Повторное завоевание Синьцзяна, которое осуществил Цзо Цзунтан, уже давно положило начало маргинализации старых элит из числа знаменных войск в Синьцзяне. При Яне власть целиком захватили ханьские бюрократы и военные офицеры в основном из его родной провинции Юньнань.

Новые лидеры республики в Пекине столкнулись с другими проблемами. У них были националистические взгляды, и они хотели избавиться от династии Цин, сохранив, однако, многонациональную империю, построенную маньчжурами. Новые лидеры провозгласили бывшую державу единым национальным государством с неотчуждаемой территорией и нерушимыми границами. Столкнувшись с иностранным вторжением, династия Цин начала отстаивать неприкосновенность своих границ. Она стала все чаще переосмысливать понятие чжунго («центральное государство» или «срединное государство»), стараясь приравнять его к своим владениям. В учебниках географии новых школ, образованных в нулевые годы XX века, понятия «Цин» и «Китай» сливаются в одно и становятся неделимы{100}100
  Gang Zhao, "Reinventing China: Imperial Qing Ideology and the Rise of Modern Chinese National Identity in the Early Twentieth Century," Modern China 32 (2006): 3–30. Несколько иной взгляд см.: William C. Kirby, «When Did China Become China? Thoughts on the Twentieth Century,» in The Teleology of the Modern Nation-State: Japan and China, ed. Joshua A. Fogel (Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2005), 105–114.


[Закрыть]. Слово чжунго обрело коннотации европейского названия «Китай». Националистские лидеры придали этой теме новое направление. Ради обеспечения территориальной целостности унаследованной ими империи многое было поставлено на карту. В первую очередь гордость, но также и огромные природные ресурсы в частях империи, не заселенных ханьцами и играющих важнейшую роль в благосостоянии страны, а также стратегические соображения, согласно которым Китай с его небольшой территорией станет легкой добычей великих держав, особенно соседних – Японии и России. Жесткий расистский национализм во взглядах Цзо или Чжана, утверждавшего, что потомков Желтого императора притесняют иноземцы, едва ли мог стать законным обоснованием многонациональной страны. Поэтому Сунь создал концепцию новой республики, представляющей собой союз пяти так называемых рас: ханьцев, маньчжуров, монголов, тибетцев и мусульман, причем в последнюю категорию входили китайцы-мусульмане (хуэй-цзу, или дунгане), а также различные тюркские группы Восточного Туркестана (важно отметить, что к ним относились казахские кочевники и оседлое население, именуемое сейчас уйгурами). Другие группы, отличные от китайцев и проживающие в основном на юго-западе, не считались численно значимыми или достаточно развитыми в культурном отношении, чтобы рассматривать их как отдельные расы. Флагом новой республики стало полотно с пятью полосами, символизирующими этот союз. Однако даже идеи Суня основывались на фундаментальном предположении, что эти пять рас восходят к великому народу чжунхуа – объединенному сообществу людей, населяющих государство Чжунго. Идея присущего государству единства, нерушимости его границ и неотчуждаемости территорий стала путеводной звездой для всех китайских элит, независимо от их политических пристрастий, еще на сто лет после Синьхайской революции. Все китайские правительства, как националистические, так и коммунистические, отстаивали этот принцип даже в межвоенные десятилетия XX века, когда Китай оказался политически раздроблен. И они добились в этом поразительных успехов. Правительства сменяли друг друга, и все они предъявляли претензии на Синьцзян, Тибет и Тайвань. Монголия была единственной цинской территорией, которой удалось вырваться, и ее путь к независимости был долгим и трудным: лишь в 1949 году китайское государство признало независимость страны и лишь в 1965 году она вступила в Организацию Объединенных Наций.

Важно помнить, что идея единства пяти рас была исключительно ханьским проектом. С элитами остальных четырех «рас» никто ее не обсуждал. После падения династии в поддержание территориального единства империи мало кто из них готов был вкладываться. Как показали своими действиями элиты Внешней Монголии и Тибета, в составе империи они оставаться не хотели. В Восточном Туркестане идеи ислама и тюркизма звучали гораздо убедительнее, чем дискурс о принадлежности к Китаю. Понятие нерушимого единства китайского государства, по сути, навязывалось в пограничных районах бывшей империи Цин, не заселенных ханьцами.

Китайские революционеры в Или начали издавать газету на нескольких языках, в том числе на тюркском, в попытке политизировать своих сограждан и поделиться с ними своим энтузиазмом относительно новых возможностей, открывшихся с падением династии Цин. Недавно назначенный в Кашгар главнокомандующий войсками провинции Ян Зуаньсю в своей первой речи заявил местным жителям: «При условии соблюдения законов вы можете проводить реформы на свое усмотрение, и ничто вам не помешает… Эпоха невежества закончилась – пора всем народам и нациям широко открыть глаза»{101}101
  Цит. по: David Brophy, Uyghur Nation: Reform and Revolution on the Russia-China Frontier (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2016), 128.


[Закрыть]. Именно энтузиазм такого рода побудил мусульманских реформаторов в Кашгаре создать собственное благотворительное общество и пригласить Ахмеда Кемаля из Стамбула руководить школой Мусабаевых в Артуше. Однако энтузиазм на всей территории бывшей империи быстро сменился хаосом. Республиканское правительство вскоре увязло в конфликтах. Суня Ятсена сменил на посту президента Юань Шикай, придворный вельможа Цин с глубоко консервативными взглядами, который распустил парламент и правил при помощи декретов. В 1915 году он попытался восстановить монархию и сам принял титул императора. Вскоре после этого он умер, оставив после себя слишком много нерешенных вопросов и не сумев обеспечить преемственность власти. Национальное правительство продолжало работать, однако государственная власть становилась все более раздробленной, и многие провинции оказались в руках военачальников. Судьба Синьцзяна была во многих отношениях уникальной. После 1912 года ежегодные субсидии (которые официально назывались межпровинциальными трансферами или сиесян) от центрального правительства, поддерживавшие его финансовую систему, прекратились{102}102
  Judd C. Kinzley, Natural Resources and the New Frontier: Constructing Modern China's Borderlands (Chicago: University of Chicago Press, 2018), 61.


[Закрыть]. Беспорядки в Китае отрезали Синьцзян от столицы, так что Ян оказался брошен на произвол судьбы. Благодаря своим управленческим компетенциям и кровожадности Ян обеспечил территориальную целостность провинции, стабильность внутри ее и, самое главное, безопасность китайского правления в провинции, несмотря на нарушение связи с Китаем. В следующие тридцать лет Синьцзяном управляли ханьские губернаторы, действовавшие от имени Китая, но часто имевшие очень мало связей с центральным правительством и нередко абсолютно игнорировавшие его приказы. В истории колониализма едва ли можно найти подобные примеры. Ближайшей исторической параллелью событиям в Синьцзяне при правлении Яна, пожалуй, можно назвать одностороннее провозглашение независимости белыми поселенцами в Родезии в 1965 году вопреки желанию Лондона, стремившегося обеспечить безопасность правления белых в этой колонии поселенцев; но даже и это сравнение не вполне корректно.

По мере того как новая Китайская республика распадалась, имперское мироустройство стало клониться к закату и в остальной Евразии. Война, разразившаяся в Европе летом 1914 года, столкнула друг с другом разросшиеся до неимоверных размеров многонациональные империи. Коронованные особы Европы обнаружили, что предъявляют к своим подданным беспрецедентные требования. Разрушительные последствия затянувшейся войны покончили с принципом законности династической власти, которую и так уже испытывали на прочность. Первой пала династия Романовых, прекратившая свое существование в третью зиму войны.

Несмотря на то что линия фронта проходила вдали от Центральной Азии, а местное население было освобождено от воинской повинности, регион все равно страдал от войны. Российские власти тревожила лояльность их мусульманских подданных – особенно после ноября 1914 года, когда Османская империя вступила в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии. На протяжении всей войны в умах русских сохранялся страх перед панисламизмом. В документах секретной полиции зафиксировано множество внушавших тревогу эпизодов: османские эмиссары свободно путешествуют по Центральной Азии, собирают пожертвования в пользу турецкой армии, а предполагаемые моджахеды («те, кто ведет джихад») накапливают оружие на секретных складах в Фергане для подготовки к восстанию. И все же для этих опасений было мало оснований. Все государства Антанты отправляли на войну солдат-мусульман из своих колониальных владений. За время войны Россия мобилизовала около миллиона солдат-мусульман (в основном татар и башкир){103}103
  Salavat M. Iskhakov, «Turkic Muslims in the Russian Army: From the Beginning of the First World War to the Revolutions of 1917,» in Combatants of Muslim Origin in European Armies in the Twentieth Century: Far from Jihad, ed. Xavier Bougarel, Raphaëlle Branche, and Cloé Drieu (London: Bloomsbury, 2017), 95–120. [Исхаков С. Тюрки-мусульмане в российской армии 1914–1917 гг. // Тюркологический сборник. 2002. – М., 2003.]


[Закрыть]. В Центральной Азии мусульманские политические элиты проявили энтузиазм в сборе пожертвований на военные нужды и четко выражали свою лояльность империи, которую провозгласили ватаном. «Делать нечего, – писал Махмудходжа Бехбуди, когда в войну вступила Османская империя, – кроме как выразить сожаление, что пожары, разжигаемые немцами, охватили Россию и Турцию… Мы, мусульмане Туркестана, являемся подданными России и единоверцами турок. Наша общая религия и общая раса [с османами] не могут помешать нашей дружбе с Россией, потому что это не религиозная война, а борьба политическая – разожженная немцами»{104}104
  Mahmudxo'ja Behbudiy, «Rusiya va Turkiya arasinda harb,» Oyina, November 6, 1914, 3.


[Закрыть]. Он надеялся, что лояльность власти и участие в военных действиях приведут к политическим уступкам и полному включению мусульман Туркестана в имперский порядок после войны. Казахские лидеры пошли еще дальше. В феврале 1915 года Ахметжан Байтурсынов и Алихан Букейханов отправились в Петроград (когда началась война, столица империи избавилась от немецкого названия), чтобы обратиться в Военное министерство с просьбой о призыве казахов на военную службу. Они надеялись, что воинский призыв избавит казахов от статуса инородцев и они таким образом смогут добиться представительства в Думе и получить право голоса в обсуждении переселенческой политики и земельного вопроса. Министерство сочло казахов чересчур отсталыми для участия в современной войне (их кочевой образ жизни представлялся серьезным недостатком, как и то, что они не владели русским языком), и петиция успеха не возымела{105}105
  Peter Rottier, «Creating the Kazak Nation: The Intelligentsia's Quest for Acceptance in the Russian Empire, 1905–1920,» PhD diss., University of Wisconsin, 2005, 269–282.


[Закрыть]. Несмотря на то что многие жители Центральной Азии сохранили симпатии к Османам, восстаний в их поддержку не было.

Конец колониальному миру, в значительной степени сохранявшемуся со времен завоевания, положили нищета и опустошение, вызванные войной. Дополнительные налоги и сборы, а также «добровольные» взносы на военные нужды ударили по местной экономике. Кроме того, война обострила отношения между поселенцами и коренным населением. Первые победы Германии вызвали в Российской империи массовые переселения: люди бежали подальше от линии фронта в более безопасные регионы внутри страны. Многие беженцы отправились в Центральную Азию. Мало того, царские власти разместили в регионе еще и десятки тысяч военнопленных в основном австро-венгерских подданных. К осени 1915 года в одном только Сырдарьинском районе было официально зарегистрировано более четверти миллиона переселенцев (включая военнопленных), и, несомненно, там же находилось еще множество людей без документов{106}106
  Peter Gatrell, A Whole Empire Walking (Bloomington: Indiana University Press, 1999), 56.


[Закрыть]. Приток столь большого числа европейцев подлил масла в огонь старых споров о переселенцах; он же привел к продовольственному кризису в Туркестане, который быстро приобрел сугубо этнический характер. В Ташкенте начались крупные продовольственные бунты. 28 и 29 февраля 1916 года русские женщины разграбили главный базар в новом городе и избили торговцев-мусульман, которых обвинили в придерживании товаров и спекуляции. Муниципальное правительство создало комитет по снабжению и ввело нормирование, однако продовольственные карточки стало выдавать только европейскому населению{107}107
  Jeff Sahadeo, Russian Colonial Society in Tashkent, 1865–1923 (Bloomington: Indiana University Press, 2007), 170–176.


[Закрыть].

В июле 1916 года беспорядки переросли в полномасштабное восстание. Отчаянно нуждаясь в солдатах на войне, которая оборачивалась катастрофой, Николай II отменил освобождение от воинской повинности, которым жители Центральной Азии пользовались со времен завоевания, и объявил массовую мобилизацию работников трудовых батальонов и батальонов снабжения за линией фронта. У правительства были амбициозные цели. Они планировали призвать 250 000 мужчин в возрасте от 19 до 43 лет в Туркестане и еще 230 000 в Степном крае (8 % мужского населения региона). Политические элиты Туркестана и Степного края поддержали указ и приступили к набору солдат. Народное сопротивление вызвало у них ошеломление. Объявление о мобилизации прозвучало как гром среди ясного неба и привело к появлению всевозможных слухов о том, что ждет новобранцев. Заверения в том, что они не будут участвовать в военных действиях, лишь усилили недовольство, поскольку многие группы населения считали работу в тылу бесчестьем. Объявление о наборе в армию сделали в разгар сбора урожая, когда рабочая сила была важнее всего. Мобилизация оказалась крайне непопулярной и привела к массовым восстаниям по всей Центральной Азии, что, безусловно, представляло величайшую проблему для российского правления в Туркестане. Бунт начался 4 июля в Худжанде и за следующие несколько недель распространился по земледельческим районам Туркестана. Разъяренные толпы нападали на полицейские участки и дома элликбоши, которым было поручено составлять списки призывников. Люди громили одно отделение полиции за другим, дом за домом, чтобы уничтожить эти списки. Самый жестокий эпизод произошел в Джизаке, городе недалеко от Самарканда, где повстанцы признали ишана по имени Назирходжа Абдусаломов своим беком. Назирходжа объявил джихад против русских. Повстанцы разрушили 65 верст (70 км) железнодорожных путей и перерезали телеграфные линии. Чтобы вернуть контроль над железными дорогами, из Ташкента отправили карательную экспедицию из тринадцати военных рот и трех сотен казаков, вооруженных пушками и пулеметами. К сентябрю российские войска усмирили оседлое население и стали отправлять на фронт колонны призывников. В итоге удалось набрать около 123 000 человек, их ждали принудительные работы за линией фронта.

В кочевых районах восстание приняло гораздо более широкий размах. Власть империи на огромных территориях рухнула. Казахи разбили юрты и стали собираться большими группами, чтобы сражаться более организованно. В нескольких местах они провозгласили себе новых ханов. В Тургайском районе восстание приняло еще более организованную форму. Повстанцы избрали двух ханов, от кипчакского и аргинского родов, и создали некое подобие государственности, учредив должности сборщиков налогов, судей, управляющего совета и сформировав армию, в которую вступили около 50 000 человек под началом Амангельды Иманова{108}108
  См. документы, собранные в: Qaharlï 1916 jïl/Groznyi 1916-i god (Almaty: Qazaqstan, 1998), 2:70–90.


[Закрыть]. Они осадили Тургай и продолжали держать осаду в тот момент, когда Февральская революция 1917 года свергла монархию. Самыми жестокими были столкновения в Семиречье, где противников мобилизации подстегивало разочарование из-за потери земель, занятых теперь русскими поселенцами. Сначала повстанцы нападали на правительственные учреждения и чиновников из числа коренного населения, но вскоре стали громить и русские поселения, где сжигали дома, уничтожали сельскохозяйственные инструменты, убивали и похищали людей. Этот мятеж был гораздо менее организованным, чем в Тургае. Апофеозом согласованных действий стали события середины августа, когда силы численностью 4000–5000 человек под предводительством Канат-хан Абукина почти неделю осаждали город Токмак. В остальном восстание в Семиречье носило децентрализованный характер.

Реакция империи оказалась гораздо более жестокой и беспощадной. 21 июля царь назначил Алексея Куропаткина генерал-губернатором Туркестана и поручил подавить восстание. Куропаткин, бывший военный министр, был старым туркестанским служакой. Еще будучи молодым лейтенантом, он участвовал во многих сражениях во время завоевания Туркестана, в том числе в печально известном нападении на Геок-Тепе, а затем почти четверть века служил в Туркестане на различных должностях. Теперь он вернулся в регион навести порядок и принялся действовать в соответствии со своими собственными представлениями. Он отдал приказ вооружить русских поселенцев в Семиречье, чтобы те сражались бок о бок с полками, которые перебрасывали с фронта. Русские поселенцы в Семиречье подлежали военному призыву, и с 1914 года около 25 000 из них мобилизовали. Осенью 1916 года солдат из населенных пунктов, серьезно пострадавших от восстания, уволили из армии и отправили обратно в Семиречье в составе военизированных формирований. В Европе шли особо жестокие военные действия, и границы, отделявшие солдат от гражданского населения, часто размывались. Вернувшиеся с фронта солдаты принесли в Семиречье жестокость, которую усвоили в армии{109}109
  Niccolò Pianciola, «Scales of Violence: The 1916 Central Asian Uprising in the Context of Wars and Revolutions (1914–1923),» in The Central Asian Revolt of 1916: A Collapsing Empire in the Age of War and Revolution, ed. Aminat Chokobaeva, Cloé Drieu, and Alexander Morrison (Manchester: Manchester University Press, 2020), 169–190. On the broader context of the war, см. также: Joshua A. Sanborn, Imperial Apocalypse: The Great War and the Destruction of the Russian Empire (Oxford: Oxford University Press, 2014), esp. 175–183.


[Закрыть]. Солдаты и вооруженные поселенцы отплатили кочевникам ростовщическими процентами и отомстили всем, до кого им удавалось дотянуться, вырезали целые деревни, угоняли скот, разрушали ирригационные каналы и занимали чужую землю. Куропаткин планировал официально конфисковать все земли, где «пролилась русская кровь», и разделить русских и киргизов почти по всему Семиречью. Территорию вокруг Иссык-Куля и реки Чу было решено очистить от казахского и киргизского населения и передать русским поселенцам, а в Нарынской области создать для кочевников резервацию.

Столкнувшись с насилием такого масштаба, более четверти миллиона казахских и киргизских кочевников бежали через границу в Синьцзян вместе со своими стадами. Это переселение обернулось катастрофой. Переход был трудным, и в пути многие погибли. Выжившие же оказались в ужасных условиях. Внезапное прибытие такого количества беженцев привело к взлету цен на продовольствие, при этом российский рубль упал в цене. Базары Синьцзяна оказались забиты вещами, которые владельцы продавали за бесценок от отчаяния. Зима выдалась суровой, и от голода и болезней погибли многие беженцы и их домашний скот. Весной они стали возвращаться в Семиречье, но их земли оказались заняты поселенцами, которые отвечали на их возвращение еще большей жестокостью. Окончательный итог этого восстания подвести трудно. Русские понесли значительные потери, в основном в Семиречье. По официальным данным, число погибших подданных Российской империи составило 2246 человек, из которых 2108 человек погибли в Семиречье. Как это обычно и бывает в колониальных государствах, потери казахов и киргизов значительно превосходили число погибших русских, но систематический их учет не велся. По приблизительным оценкам, число умерших кочевников составило от 40 000 до 100 000 человек, причем наибольшие потери пришлись на Семиречье. По данным от начала советского периода, погибло 20 % жителей региона, 50 % лошадей, 39 % крупного рогатого скота, 55 % верблюдов и 58 % овец. От оросительных каналов, фруктовых садов и сельскохозяйственных угодий осталась лишь выжженная земля. Экономический крах сопровождался полным разрывом отношений между русскими и кочевниками. Последствия тех событий ощущались еще на протяжении многих лет.

Восстание 1916 года было самым крупным восстанием, с которым воюющая держава столкнулась в тылу во время Первой мировой войны. В Тургайском районе царский режим так и не восстановился, поскольку монархия пала, так и не успев подавить волнения. Фактически восстание 1916 года стало началом распада Российской империи, первым в ряде восстаний и гражданских войн, которые будут продолжаться до 1920-х годов. Безжалостность Куропаткина предотвратила полный крах российского правления в Центральной Азии. Однако его планам этнических чисток помешали фундаментальные изменения, случившиеся за многие километры от региона. В феврале 1917 года, когда рухнул имперский порядок, Центральная Азия уже переживала потрясения. Солдаты-поселенцы продолжали кровопролитие в Семиречье весь 1917 год, и падение монархии почти ничего не изменило. Четкого различия между восстанием и революцией не было, зато крах монархии повлек за собой не только годы потрясений, но и распространение радикально новых представлений о политике и обществе, а также создание государства нового типа. Революция, вызванная распадом Российской империи, изменит мир.