Текст книги "Центральная Азия: От века империй до наших дней"

В государстве, созданном Якуб-беком, было много новшеств. Он построил армию на основе воинской повинности, что до него в Центральной Азии пытался сделать лишь Алим-хан. Эту армию обучали по современным методам четыре османских советника, а также ряд афганских и индийских офицеров-мусульман. Якуб-бек первым из правителей Центральной Азии стал налаживать отношения с державами за пределами региона. При этом многие его методы имели глубокие корни в центральноазиатских традициях. Государство сформировало минимум институтов. Оно строилось на завоеваниях и финансировалось за счет жестоких поборов с населения. Правящий круг, ближайшее окружение Якуб-бека, состоял в основном из людей, перебравшихся из Ферганской долины. Многие алтышарцы стали воспринимать правление Якуб-бека как оккупационный режим. Эксперимент шел с переменным успехом, и довольно скоро власть столкнулась с проблемами.

Потеря Синьцзяна вызвала в Пекине бурные споры о месте региона в империи. Вопрос о ценности Синьцзяна для империи поднимался с момента его завоевания в 1759 году, и теперь он стоял еще более остро. Влиятельные представители двора выступали за то, чтобы отказаться от далекого, беспокойного и бесплодного Синьцзяна и сосредоточиться взамен на защите побережья от вполне реальных угроз со стороны европейских держав и, в значительной степени, Японии. Другие же утверждали, что Синьцзян имеет важное значение. Никто не сказал об этом лучше генерала Цзо Цзунтана. Когда он обучался в Хунане, ему трижды не удалось получить достойное звание на экзаменах для поступления на государственную службу, зато он сделал себе имя, сформировав местную армию, которой предстояло подавлять восстания на юге. Затем его назначили генерал-губернатором Шэньси и Ганьсу, где он усмирил восстание дунган. Теперь он утверждал, что, несмотря на важность защиты побережья, угроза евразийским границам еще опаснее. На северо-западе не было «естественных границ, мешающих наступлению врага», и их безопасность зависела от численности расположенных там вооруженных сил. «Поэтому, – рассуждал он, – Синьцзян важен для защиты Монголии, а защитить Монголию – значит защитить столицу. Пекин и северо-запад связаны столь же тесно, как пальцы связаны с рукой. Пока связь прочная, мы можем гарантировать безопасность. Однако, если [наш контроль над] Синьцзяном не будет прочным, племена Монголии потеряют стабильность»{63}63
  Zuo Zongtang, «Zun zhi tong chou quan ju zhe,» in Zuo Zongtang, Zuo Zongtang quanji (Shanghai: Shanghai shudian, 1986), 9:7894–7896.


[Закрыть]. В тот момент, однако ж, угрозу представляло собой не коренное население, а Россия и Великобритания. «Когда речь идет об управлении делами Синьцзяна, – писал Цзо сослуживцу, – важнейшая задача состоит в том, чтобы не дать России и Великобритании объединиться – не для подавления мусульман, а против наших интересов»{64}64
  Zuo Zongtang, letter to Liu Dian, governor of Shaanxi (1875), in Zuo Zongtang, Zuo Zongtang quanji (Shanghai: Shanghai shudian, 1986), 14: 11839–11841.


[Закрыть]. Столь прагматическую точку зрения он аргументировал тем, что отказаться от Синьцзяна для императора значило бы предать своих предков, включивших регион в состав империи. Аргументы Цзо взяли верх, и в 1875 году император Тунчжи назначил его уполномоченным империи по военным делам в Синьцзяне, поручив вернуть Синьцзян династии Цин. Цзо стал первым ханьцем во главе региона, который до той поры охраняли маньчжурские и монгольские воины.

Рис. 5.2. Завоеватели Центральной Азии: Цзо Цзунтан (слева, фотография 1875 г.) и Михаил Черняев (справа, фотография 1882 г.). Черняев, один из многих генералов, завоевывавших Центральную Азию для России, в 1865 году занял Ташкент, а затем на короткий период, с 1882 по 1884 год, вернулся уже в качестве генерал-губернатора Туркестана

Цзо подготовился к походу тщательно, собрав армию из 60 000 солдат, обученных по современным методам и с импортным оружием в руках. Солдаты завели специальные крестьянские хозяйства для поставок продовольствия, а Цзо обеспечил их масштабным материально-техническим аппаратом для закупки зерна в Ганьсу и Кумуле, а также у русских торговцев в Или. Императорский двор предоставил серьезное финансирование и позволил Цзо привлечь два иностранных займа на общую сумму 8,5 миллиона таэлей от Банковской корпорации Гонконга и Шанхая. В конечном итоге военная кампания обошлась династии Цин в 26,5 миллиона таэлей (1060 тонн серебра), что составило одну шестую часть ежегодных расходов цинской казны{65}65
  James A. Millward, Eurasian Crossroads: A History of Xinjiang (New York: Columbia University Press, 2007), 125–130; Immanuel C. Y. Hsü, «The Late Ch'ing Reconquest of Sinkiang: A Reappraisal of Tso Tsung-T'ang's Role,» Central Asiatic Journal 12 (1968): 50–63.


[Закрыть]. В апреле 1876 года Цзо перенес свою штаб-квартиру в Сучжоу и начал безжалостную атаку на северо-западные территории. В 1876 году цинские армии захватили всю Джунгарию за три месяца, а осенью двинулись на юг. Якуб-бек надеялся избежать военной конфронтации и прийти к дипломатическому решению, чтобы сохранить власть в Алтышаре в роли вассала династии Цин. Он обсуждал этот вопрос с британским послом в 1873–1874 и 1877 годах и направил посланника в Лондон для ведения переговоров с представителями династии Цин в присутствии британцев. Британцы поддержали решение, выгодное с точки зрения их собственных стратегических целей в Центральной Азии. Вначале цинский двор проявлял к этому варианту некоторый интерес, однако к 1877 году, когда армии Цзо перешли в стремительное наступление, причин оставлять Якуб-бека у власти, пусть и в качестве вассала, они не нашли. События стали разворачиваться по непредсказуемому сценарию в мае 1877 года, когда Якуб-бек внезапно умер, предположительно от кровоизлияния в мозг. После его смерти государство погрузилось в хаос, поскольку между различными группами в его окружении вспыхнула борьба. Войска Цзо быстро захватили весь Алтышар, встретив относительно слабое сопротивление. Последним сдался город Хотан, который пал 2 января 1878 года. Несмотря на все трудности, династия Цин отвоевала Синьцзян. Дело Якуб-бека потерпело крах, как и надежды британцев на создание буферного государства на северной границе Индии.

После второго завоевания Синьцзяна китайцами илийский вопрос вновь обрел актуальность. Раньше русские утверждали, что оккупировали долину временно. Теперь же их блеф раскрылся. Некоторые российские чиновники хотели сохранить территорию, но в конечном счете российское правительство решило вернуть ее – с тем, чтобы добиться уступок от династии Цин. В 1879 году на переговорах в крымской Ливадии цинский дипломат Чунхо согласился заключить договор, по которому Россия получала 5 миллионов рублей в качестве возмещения расходов на оккупацию, право открыть семь консульств в Синьцзяне и Монголии, а также заниматься беспошлинной торговлей в обоих регионах. Более того, Россия оставляла за собой западный Или, а также перевалы Музарт и Талки, позволявшие въезжать в Алтышар. Цинский двор потрясли уступки, на которые пошел Чунхо, и они отказались ратифицировать договор. В 1881 году им удалось вернуть Россию за стол переговоров в Санкт-Петербурге и пересмотреть условия сделки, по которой Цин добилась для себя гораздо более выгодных условий. В обмен на более высокую компенсацию (9 миллионов рублей) китайцы вернули себе горные перевалы, количество новых консульств сократили до двух, а зону свободной торговли – до пограничной зоны в 100 ли (50 км). Также жителям Или, которые предпочли остаться российскими подданными, разрешалось переехать на российскую территорию{66}66
  Immanuel C.Y. Hsü, The Ili Crisis: A Study in Sino-Russian Diplomacy, 1871–1881 (Oxford: Clarendon Press of Oxford University Press, 1965); S. C. M. Paine, Imperial Rivals: China, Russia, and their Disputed Frontier (Armonk, New York: M. E. Sharpe, 1996), 132–173.


[Закрыть]. Этой возможностью воспользовались 10 000 семей таранчей – подавляющее большинство членов общины – и многие дунгане. Они не питали любви к династии Цин и ждали, что, когда она вернется, последуют новые репрессии. Их расселили компактными общинами в районах Верного и Жаркента в Семиречье. Русских явно обрадовал тот факт, что границу заселили группы, питающие ненависть к Цин{67}67
  David Brophy, Uyghur Nation: Reform and Revolution on the Russia-China Frontier (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2016), 68–72.


[Закрыть]. В Алтышаре многие подданные Якуб-бека, а также местные жители хлынули в Ферганскую долину, предпочитая жизнь под властью России неопределенному будущему при возрождающейся династии Цин. Это было первое из многих перемещений населения через российско-китайскую границу, установленных договором.

На карте изображены административные границы в конце периода имперских завоеваний. В российскую Центральную Азию входили два протектората, Хива и Бухара, и девять областей. Уральск и Тургай были автономными округами, а остальные объединили в более крупные подразделения (края), возглавляемые генерал-губернаторами. Семиречье входило в состав Степного края с 1884 по 1899 год. Закаспийская область управлялась из Тифлиса (ныне Тбилиси) на Кавказе до 1898 года (отсюда и ее название), когда она вошла в состав Туркестана. Синьцзян разделили на четыре округа. В 1912 году в его состав вошел Алтай

Петербургский договор официально закрепил возвращение Китаю региона Или. Сегодня об этом помнят главным образом потому, что это единственный прецедент в XIX веке, когда империя Цин, находясь в невыгодном с точки зрения военных сил положении, в дипломатической схватке с европейской державой одержала верх. Как бы там ни было, этот договор стал важной вехой в истории Центральной Азии. Обозначив постоянную границу между двумя империями, заверенную международным правом, договор узаконивал разделение Центральной Азии между ними. Степь оказалась замкнута со всех сторон. В 1867 году русские преобразовали Туркестанскую область, появившуюся два года назад, в край, разделенный на области. Таким образом, он стал частью Российской империи, которая подчинялась имперскому законодательству и управлялась российской бюрократией (см. карту 5.2). По мере дальнейших завоеваний регион расширялся вплоть до 1889 года. В 1868 году русские ввели в степи новые административные формы, разделив ее на четыре округа. В 1881 году две восточные области – Акмолинскую и Семипалатинскую, земли Среднего жуза, – объединили в Степной край. И Туркестан, и Степной край возглавляли генерал-губернаторы, которые подчинялись непосредственно царю. Генерал-губернатор Туркестана, в частности, пользовался широкими полномочиями, включая ответственность за отношения с протекторатами (Хивинским ханством и Бухарским эмиратом), а также с другими государствами коренных народов у границ Туркестана. Местные жители называли его ярым-падшо, что буквально означает «полуцарь», хотя более подошел бы перевод «вице-король».

Тем временем в 1884 году династия Цин превратила Синьцзян в провинцию и начала внедрять в нем китайские административные структуры. Синьцзян перестал быть зоной военной оккупации и землей маньчжурских и монгольских знаменных войск. И все же обе империи воспринимали неоднородность своего населения как данность. Ключевым моментом было научиться управлять различиями, не стремясь к однородности. На практике это проявлялось в том, что разные юрисдикции подчинялись разным уставам, а религиозные общины продолжали вершить правосудие по своим собственным законам. В обеих империях территории Центральной Азии оставались самобытными.

Глава 6
Колониальный порядок

В 1873 году Юджин Шайлер, секретарь американского представительства в Санкт-Петербурге, собрал чемоданы и отправился исследовать новые завоевания России в Центральной Азии. Зачастую он критиковал то, что там видел, даже когда полагал, что российская власть улучшила ситуацию по сравнению с тем, как было при «местном деспотизме». Однако при первом впечатлении Ташкент его просто поразил. «В первый вечер по приезде в Ташкент я сидел на веранде, – писал он, – и мне с трудом верилось, что я в Центральной Азии. Мне казалось, будто я нахожусь в каком-нибудь небольшом городке центрального Нью-Йорка. Широкие пыльные улицы в тени деревьев; отовсюду слышится журчание воды; маленькие белые домики чуть в стороне от улиц, перед ними деревья и изгороди; огромная площадь, заросшая травой и цветами, а посередине церквушка – всё это вызывало у меня ощущение чего-то знакомого». Шайлер описывает новый город, построенный русскими по другую сторону реки Анхор от ташкентской крепости. «При дневном свете, – продолжал он, – Ташкент напоминает какой-нибудь американский городок на Западе – Денвер, например, – хотя ему и не хватает тамошней энергичности, а вместо индейцев и шахтеров здесь сарты в тюрбанах и халатах»{68}68
  Eugene Schuyler, Turkistan: Notes of a Journey in Russian Turkistan, Khokand, Bukhara, and Kuldja (New York: Scribner, Armstrong & Co., 1876), 1:76.


[Закрыть]. Шайлер интуитивно воспринимал российский Ташкент как фронтирное поселение. Такое описание было бы еще уместнее для городов, возникших в степи на российских линиях укреплений. Орск, Семипалатинск, Верный (ныне Алматы) и Пишпек (ныне Бишкек) выросли вокруг российских крепостей и изначально были пограничными поселками. Интуиция не подвела Шайлера. Он напоминает нам о том, что Россия завоевала Центральную Азию примерно в то же время, когда США покоряли американский Запад, и помогает нам рассмотреть оба эти завоевания в более широком контексте колониализма. Как и у Соединенных Штатов, у Российской империи не было официальных колоний, которые бы отличались территориально или юридически от имперской метрополии, однако обе эти державы в XIX веке были колониальными государствами.

Экспансия России в Центральную Азию была неотъемлемой частью европейской колониальной экспансии по всему миру в XIX веке, и как сами русские, так и их соперники именно в таком качестве ее и рассматривали. В 1864 году, когда русская армия продвигалась к югу от Сырдарьи, министр иностранных дел России князь Александр Горчаков направил российским послам за рубежом меморандум, в котором излагалось официальное обоснование российской экспансии в Центральной Азии. «Положение России в Центральной Азии подобно положению всех цивилизованных государств, вступающих в контакт с полудиким кочевым населением, не имеющим определенной социальной организации, – писал он. – В таких случаях всегда выходит так, что более цивилизованное государство в интересах безопасности своих границ и торговых отношений обретает определенное превосходство над теми, кого присущий им неспокойный и невоздержанный нрав превращает в самых неудобных соседей». Он подчеркивал, что подобное переживают все великие державы: «Соединенные Штаты Америки, Франция в Алжире, Голландия в ее колониях, Англия в Индии – все они оказались вынуждены, не столько из-за амбиций, сколько в связи с насущной необходимостью, продвигаться вперед, и самая большая трудность состоит в том, чтобы знать, когда следует остановиться». Различия между цивилизациями были здесь ключевым понятием, поскольку, как утверждал Горчаков, «особенность азиатов заключается в том, что они не уважают ничего, кроме видимой и ощутимой силы; у этической силы разума и интересов цивилизации пока нет над ними власти»{69}69
  Great Britain, Central Asia, No. 2 (1873): Correspondence Respecting Central Asia, C. 704 (London: Her Majesty's Stationery Office, 1873), 70–75.


[Закрыть]. Британские наблюдатели обнаружили множество параллелей между российской Центральной Азией и британской Индией. Лорд Керзон, будущий вице-король Индии и министр иностранных дел Великобритании, путешествовал по Центральной Азии в 1888–1889 годах среди прочего для того, чтобы изучить, «какими методами действуют [русские], и сравнить их результаты с деятельностью Англии в Индии»{70}70
  George N. Curzon, Russia in Central Asia in 1889 and the Anglo-Russian Question (London: Longmans, Green and Co., 1889), 12.


[Закрыть]. Российские авторы с его сравнением соглашались, даже если считали российское правление в Центральной Азии гуманнее британского империализма в Индии. Подобные параллели часто возникали и в российской общественной жизни, причем Туркестан чаще сравнивали с британской Индией или Алжиром, чем с другими частями самой Российской империи{71}71
  Jeff Sahadeo, Russian Colonial Society in Tashkent, 1865–1923 (Bloomington: Indiana University Press, 2007), 69–78.


[Закрыть]. Центральная Азия была колонией Российской империи.

Несмотря на то что у колониализма, как и у любого другого термина в гуманитарных науках, нет единого общепринятого определения, мы будем обозначать им совокупность практик и концепций, возникших в XVII веке, в рамках которых европейские империи начали осмыслять огромные непреодолимые различия между метрополией и колониями (и колониальными подданными). Эти различия рассматривались с точки зрения цивилизации, расы и этнической принадлежности и под них все чаще подводились научные основания. Колониальные империи утверждали, что несут в мир цивилизацию, которая подарит местным жителям порядок и достойное управление, способное поднять их до уровня цивилизованного государства. Между претензиями насадить среди туземных народов просвещение и ощущением того, что различия непреодолимы в принципе, сохранялась некая напряженность, и, похоже, оказывалось, что уже и не столь важно, какого прогресса добились аборигены: все равно им было еще очень и очень далеко до подлинной цивилизации. Именно такое представление о различиях было у Горчакова, когда он предложил свое обоснование экспансии.

Российской империи управлять различиями было не впервой. В нее входили разные территории, и каждая подчинялась своим особым законам, а разветвленная система рангов и статусов помещала различные социальные группы внутрь сложной социальной иерархии. Мусульман Волго-Уральского региона, завоеванного в XVI веке, интегрировали в империю как раз в соответствии с такими принципами. Однако пропасть, отделяющая Россию от Центральной Азии, была гораздо глубже, и она была концептуализирована при посредничестве языка европейского колониализма XIX века, а не старых русских представлений о различиях. Такое понимание различий и определило стиль управления в Центральной Азии. Коренное население региона так и не ассимилировалось с общей для империи системой рангов и иерархией. Юридически они оставались инородцами, чужими – и эта категория подразумевала отсталость и наличие моральной дистанции. В Туркестане коренное население называли туземцами, со всеми вытекающими колониальными коннотациями этого термина. Жители Центральной Азии были освобождены от обязательной военной службы, которая считалась важным признаком принадлежности к империи. Протектораты, навязанные Бухаре и Хиве, были для Российской империи явлением уникальным, причем позаимствованным у европейского империализма XIX века. Они словно вошли в состав империи за здорово живешь, «по скидке» – так, что колониальная держава оставила на троне местных правителей, чтобы те управляли своими подданными по своему усмотрению и за свой же счет, при этом отказывая им в праве на экономическую независимость и ведение внешней политики. Британцы повсеместно использовали этот метод в Африке и в Индии, где сотни княжеских государств сосуществовали с провинциями, которые находились непосредственно под управлением Британии. Правители этих княжеских государств подчинялись британским представителям (назначенным вице-королем), которые обычно жили при дворе. Именно эту модель русские переняли для Бухары и Хивы. «Политический представитель» с резиденцией в Кагане, городе недалеко от Бухары, но входящем в российский анклав, служил переговорщиком с эмиром от лица России. Хивинский хан общался с российским чиновником в Петро-Александровске, русском городке в 80 км от Хивы.

Колониальные различия были вписаны в пространство, социальные практики и законы. Новый русский город в Ташкенте – широко распространенный феномен колониального урбанизма. Англичане и французы тоже строили у себя в колониях новые города, призванные продемонстрировать превосходство цивилизации завоевателей. Русский Ташкент своими широкими прямыми бульварами резко контрастировал с путаными улочками Старого города. Он был словно небольшой островок России посреди Туркестана. Уже в 1875 году, когда новому городу еще не было и десяти лет, один гость из Венгрии отмечал, что «можно годами жить в российском Ташкенте, даже не подозревая о существовании сартской части города»{72}72
  Ch. E. de Ujfalvy de Mező-Kovesd, Expédition scientifique française en Russie, en Sibérie et dans le Turkestan (Paris: Ernest Leroux, 1878), 2:14.


[Закрыть]. Ташкент был первым и самым важным из «новых городов» России, однако такие районы вырастали и в Самарканде, Коканде, Маргилане и Худжанде. Апартеида не существовало, и многие богатые жители Центральной Азии строили дома в новых городах, хоть они и были явно российскими территориями. В колониальном Ташкенте появились муниципальное собрание, газовое освещение, трамвайная линия (которую в 1912 году механизировала одна бельгийская компания), театры, парки и рестораны. К 1917 году, концу имперской эпохи, здесь уже проживала треть всего населения города.

Российскую администрацию Туркестана возглавляли военные. Все генерал-губернаторы и все губернаторы округов были офицерами. В их ведении было два уровня бюрократии. Верхний уровень функционировал исключительно на русском языке и почти полностью состоял из русских и других представителей европейских народов Российской империи. Управленцы нижнего уровня, на котором империя взаимодействовала с местными жителями, набирались из числа этих самых жителей, и они вели свою деятельность на местных языках. В районах с оседлым населением владельцы собственности избирали выборщиков (элликбоши), которые, в свою очередь, избирали деревенских старейшин (аксакалов) и начальников полиции на уровне округа (волости). Аналогичная, основанная на выборности, система управления образовалась и у кочевого населения{73}73
  T. V. Kotiukova, Okraina na osobom polozhenii…: Turkestan v preddverii dramy (Moscow, 2016), chap. 1. [Котюкова Т.В. Окраина на особом положении… Туркестан в преддверии драмы. – М.: Научно-политическая книга, 2016. Гл. 1.]


[Закрыть].

Колониальный порядок сформировал двойственный характер социума: русское и мусульманское общества жили бок о бок и при этом мало взаимодействовали. Апартеида или правовой сегрегации не наблюдалось, однако между русскими и местными существовало четкое пространственное разделение. Первых посредников русские нашли среди купцов, у которых уже был коммерческий интерес к российской торговле. Вскоре после разграбления Ташкента Михаил Черняев, генерал-завоеватель, наградил 31 человека за «усердную службу и преданность российскому правительству»{74}74
  F. Azadaev, Tashkent vo vtoroi polovine XIX v. (Tashkent: Izd. AN UzSSR, 1959), 72–75. [Азадаев Ф. Ташкент во второй половине XIX в. – Ташкент: АН УзССР, 1959. С. 72–75.]


[Закрыть]. Сейид Азимбай Мухаммадбаев, купец с обширными торговыми связями в России, существовавшими еще до завоевания, был одним из первых посредников российской власти в Ташкенте. Он получил в Санкт-Петербурге звание потомственного почетного гражданина от самого царя, а его семья стала важной опорой мусульманского общества в Ташкенте. Однако основное бремя общения с местными жителями – в том числе с теми, кто занимал низшие ступени административного порядка, созданного русскими, – легло на плечи татарских или казахских переводчиков, прибывших с армиями завоевателей. Константин Кауфман, первый генерал-губернатор Туркестана, основал в главных городах русские школы, однако его надежды привлечь в них местных учеников Азии не оправдались. Почти никто из родителей не хотел отдавать сыновей в русские школы, опасаясь, что там они утратят свою религию или культуру. В 1884 году Николай Розенбах, преемник Кауфмана, основал так называемые русскоязычные школы, где по утрам предлагалась базовая русская учебная программа, а во второй половине дня – дабы завоевать доверие родителей – уроки муллы. И даже у них работа поначалу не ладилась. Местная знать, которую обязали отправлять сыновей в такие школы, часто нанимала детей бедняков из окрестностей, чтобы те учились вместо них. Ситуация менялась очень медленно. К началу XX века, когда значение русского языка в повседневной жизни стало возрастать, известную популярность обрели и эти учебные заведения. В последние годы царского правления видные граждане Туркестана обращались к правительству с просьбой открыть больше таких школ. Выпускники этих школ и сформировали класс посредников, в которых нуждалась Российская империя в Туркестане. Однако за пределами этой небольшой прослойки русский язык мало кто понимал.

Современность пришла по следам имперских завоеваний во многих частях света, и Центральная Азия не была исключением. Российское вторжение принесло сюда новые формы власти, технологии и представления о мире, подорвавшие статус-кво в Центральной Азии. Российская империя, опиравшаяся на современную армию и бюрократию, обладала значительно большим государственным потенциалом, чем любое из государств Центральной Азии за всю ее историю, и это существенно изменило соотношение сил в регионе. Российское завоевание положило конец бесконечным столкновениям местных правителей и воинственных кланов, а также политической раздробленности, которую эти столкновения создавали. У казахских элит был гораздо более длительный опыт российского управления. Новые правила 1881 года лишь укрепили эти отношения, превратив казахских султанов в выборных должностных лиц. В Туркестане правление России привело к краху племенных элит – местных ханов, беков и более мелких лидеров, долгое время представлявших угрозу для династических правителей. Элиты утратили контроль над местными ресурсами и власть, которую эти ресурсы давали. Кого-то из их представителей сослали в другие части Российской империи, кто-то эмигрировал (в основном в Афганистан), а остальные, при удачном стечении обстоятельств, опустились до статуса помещиков (баев). Как бы там ни было, российское законодательство фактически предоставляло право собственности на землю тем, кто эту землю обрабатывал, а власть землевладельцев ограничивало. Они больше не могли оказывать серьезного влияния на местную жизнь. Туркестан и земли казахов как политическое пространство стали едины как никогда, и впервые за всю историю оказалось возможным представить себе туркестанцев как единую общность. Правителям, оставшимся на местах (хивинскому хану и бухарскому эмиру), такая консолидация власти тоже была выгодна. В Бухаре протекторат реформировал отношения между эмирами и местными губернаторами, лишенными возможности восстать против эмира, поскольку это привело бы к вмешательству России. Наиболее ясно это прослеживается в истории кенегасских эмиров Шахрисабза, которые были главными соперниками мангытов еще до основания Мангытской династии. В середине XVIII века, когда правление Чагатаидов в лице Абулфейз-хана пошатнулось, узбекский род кенегасов стал бороться за власть, сохранив при этом полную независимость от Бухары и основав в Шахрисабзе свою династию, которую мангыты так и не смогли полностью подчинить. Русским удалось окончательно сломить власть кенегасов и передать город Бухаре{75}75
  James Pickett, «Written into Submission: Reassessing Sovereignty through a Forgotten Eurasian Dynasty,» American Historical Review 123 (2018): 817–845.


[Закрыть]. (Кроме того, русские вверили Бухаре территорию на Памире после итогового установления границы между Российской империей, Афганистаном и Британской Индией в 1890-х годах.) Под протекторатом бухарские эмиры обрели гораздо большую власть над своими территориями, чем когда-либо удавалось захватить их независимым предшественникам. За следующие несколько десятилетий в этих местах сформируются новые понятия общности и солидарности.

Железная дорога, пароходы, телеграф и почта подарили Центральной Азии небывалые связи с остальным миром. В 1870 году в Ташкенте установили первый в Центральной Азии печатный станок, телеграф появился здесь в июне 1873 года, а в мае 1875 года открылся первый банк. Со временем регион связала с Россией железная дорога. Строительство железных дорог в Центральной Азии началось из военных соображений, а не экономических. Первый путь проложили в туркменской пустыне во время окончательного завоевания туркмен. С годами железная дорога протянулась на восток, в 1898 году дошла до Ташкента, а затем и до Ферганской долины. Также она соединила Центральную Азию с пароходами на Каспии, а благодаря другим железнодорожным путям – и с Черным морем. В 1910 году проложили прямую дорогу вглубь России через Оренбург. Всего за одно поколение завоевание полностью изменило экономику Центральной Азии. Наибольшее влияние оно оказало на сельское хозяйство. В Центральной Азии появились новые сельскохозяйственные культуры, что привело к изменениям в рационе людей. Картофель, помидоры и свекла были для региона в новинку, однако быстро стали основными продуктами местной кухни. Еще более интенсивно развивались промыслы. Повышенное значение приобрело шелководство, и впервые началась промышленная добыча полезных ископаемых. Однако главным двигателем преобразования региона и его экономики стал хлопок.

Хлопок выращивали в Мавераннахре с незапамятных времен, и к XIX веку он уже стал важной частью экспорта в Россию. Еще до взятия Ташкента русские купцы наведывались в Центральную Азию, с большим риском и вынужденные терпеть многие неудобства, чтобы оценить возможности этой отрасли. Хлопок привлек внимание и Кауфмана, генерал-губернатора Туркестана на протяжении четырнадцати весьма важных лет, с 1867 по 1881 год, который отправил двух специалистов в Техас, чтобы они изучили современные американские методы производства и поискали новые сорта хлопка. Хлопок, который традиционно выращивали в Мавераннахре, был коротковолокнистого сорта, и из него получались более грубые сорта пряжи. Американские же сорта содержали в себе более длинное волокно, и из них было легче ткать. Эмиссары Кауфмана привезли в Туркестан несколько новых сортов хлопка, и один из них, хлопчатник обыкновенный (Gossypium hirsutum), превзошел все ожидания. Первая экспортная отгрузка прошла в 1884 году, после чего все больше крестьян с энтузиазмом брались за выращивание хлопка. Сначала текстильные фабрики в Москве и Лодзи отправляли закупать хлопок своих представителей, но вскоре появились специализированные фирмы, которые занимались организацией поставок. Прибыль от торговли хлопком была велика, и компании, которые вели этот бизнес, образовали в Туркестане городской купеческий класс. Хлопок послужил основой и для появления в регионе современной промышленности. Перед отправкой на текстильные фабрики в Россию или Польшу (входившую тогда в состав Российской империи) хлопок обрабатывали на хлопкоочистительных машинах. Затем готовую продукцию отправляли обратно в Центральную Азию. Хлопковое сырье было вкладом земледельцев Туркестана в мировую экономику – и теперь между Россией и Центральной Азией сформировались типично колониальные отношения.

Первый типографский станок в Центральной Азии установил Кауфман, однако вскоре выпуск печатных книг наладили и местные книготорговцы, которые раньше только продавали их. Книгопечатание быстро распространилось по всему региону. Благодаря поездам и пароходам в книжные магазины Центральной Азии доставляли книги со всего мира. Вместе с книгами появилась еще одна важная новинка – газета. Первые газеты выпускали официальные органы власти: Туркистон вилоятининг газети («Туркестанские ведомости»), издававшаяся в Ташкенте с 1870 года, и Дала вилаятининг газети («Степной вестник»), издававшаяся в Омске с 1888 года. Их целью было предоставление «полезной информации» коренному населению, но, помимо этого, они стали еще и площадками, на которых высказывались и обсуждались новые идеи. Доставляли сюда и другие газеты – на разных тюркских языках, на персидском – из Крыма, Османской империи, Ирана и Индии, а с ними распространялись новости и идеи из далеких мест. Новые модели круговорота товаров, людей и идей изменили кругозор жителей Центральной Азии. Новые виды транспорта и более широкие возможности – теперь путешествовать можно было на гораздо большие расстояния, быстрее и в самых разных направлениях – сделали мир ощутимо более компактным.

После завоевания в Центральную Азию потянулись люди и из других уголков Российской империи. Сюда приезжали солдаты на службу, крестьяне-поселенцы, администраторы, купцы и те, кто искал работу. Большинство приезжих были русскими или украинцами, но помимо них сюда переселялись прибалтийские немцы, поляки, ашкеназские евреи и армяне. Также сюда ехали татары, тюркоязычные мусульмане из Волго-Уральского региона, находившегося под контролем России с 1550-х годов. Некоторые татары служили офицерами в армии, но большинство из них занимались переводческой деятельностью или торговлей. На протяжении следующих десятилетий татарам суждено будет сыграть в жизни Центральной Азии самые разные роли. Многие переселенцы обосновались в городах, изменив их характер (как мы вскоре увидим), но было среди них и немало крестьян. В основном они направлялись в степь. Первыми колонистами были казаки, принадлежавшие к военному сословию, ставшему одним из столпов царской империи. Империя селила их на границе, чтобы обеспечить первую линию обороны. Как только империя покорила степь, в новые регионы двинулись крестьяне-поселенцы, сперва самостоятельно, а после 1896 года организованно. Эти передвижения – часть более масштабного переселения славянских крестьян, в ходе которого более 5 миллионов человек переехали в Сибирь или Центральную Азию в период с 1885 по 1913 год. В казахской степи наибольшую трансформацию произвел даже не хлопок, а поселенческий колониализм. Поскольку русские крестьяне с помощью плуга стали обрабатывать все больше и больше земли, они нарушили традиционный образ жизни кочевников, и теперь многие казахи оказались вынуждены перейти на оседлый образ жизни и заняться сельским хозяйством или, чему есть множество примеров, работать на самих русских поселенцев (рис. 6.1). Расселение крестьян привело к изменениям в демографическом и экологическом балансе в степи. Кроме того, оно вызвало у казахов огромное недовольство. Земельный вопрос станет для казахских элит центральным в XX веке.