Текст книги "Центральная Азия: От века империй до наших дней"

На заре XVI века династию Тимуридов свергли вновь собравшиеся с силами Чингизиды, перекочевавшие из улуса Джучи, или Золотой Орды, и попутно отвоевавшие прежние территории. Ханство Чингизидов следовало по тому же пути, что и государство Чагатаидов. В 1327 году Узбек-хан принял ислам, и ханство стали называть улусом Узбека. По мере того как междоусобные войны претендентов на трон разрушали любое подобие политической сплоченности, ханство начало слабеть и дробиться. Русские княжества обретали все большую независимость, а в Крыму и на Волге возникли мусульманские и тюркоязычные государства-преемники. Восточная часть улуса Узбека оставалась преимущественно кочевнической. В XV веке Абулхайр-хан (1428–1468 гг.), потомок Шибана, пятого сына Джучи, показал себя могущественным правителем, однако после его смерти государство распалось, а последователи рассеялись. В конце XV века его внук Мухаммед Шейбани-хан привел от 200 000 до 400 000 своих подданных на юг в Мавераннахр, где они свергли Тимуридов и основали свое узбекское государство. Одним из изгнанных тимуридских князей был Захир-ад-дин Мухаммад Бабур (1483–1530). Он сбежал с горсткой своих приверженцев в Кабул. Славу и богатство он обрел в Индии, где основал империю Великих Моголов, просуществовавшую до 1857 года. Моголы называли себя Тимуридами и на протяжении многих веков чтили тимуридское и центральноазиатское наследие.

Массовые миграции кочевников, которые часто превращались во вторжения и завоевания, с самой древности были отличительной чертой евразийской истории. Узбекское вторжение-миграция было одним из последних таких переселений. Завоевания Шейбани-хана позволили восстановить господство Чингизидов над Мавераннахром, но не отменили культурные преобразования эпохи Тимуридов. Как и Тимуриды, Шейбаниды приняли ислам и покровительствовали мусульманской элите. Государство Шейбанидов представляло собой сильно децентрализованную племенную конфедерацию, однако первенство в Мавераннахре принадлежало Бухаре – столице, центру торговли и образования. Кульминацией истории этой династии стало правление Абдуллы-хана II (1583–1598 гг.), на протяжении которого в Бухаре было построено несколько медресе и караван-сараев. Власть Шейбанидов повлияла и на демографию Мавераннахра: здесь появилось многочисленное тюркское население, значительная часть которого осела и занялась земледелием. Персидский язык остался языком образования и управления, однако в долгосрочной перспективе прирост тюркского населения изменит и языковую ситуацию. В 1598 году Шейбанидов свергла еще одна династия Чингизидов из улуса Джучи – Аштарханиды. Это событие имеет прямое отношение к окончательному краху Золотой Орды. Московское княжество стало самым могущественным среди русских княжеств, завоеванных монголами в 1240-х годах. По мере ослабления Золотой Орды Московское княжество стало меняться ролями со своими бывшими правителями. Уже в 1397 году некоторые татарские князья стали вассалами Московии. На заре XVI века Московское княжество диктовало условия волжскому Казанскому ханству. В 1547 году великий князь московский Иван IV (Грозный) принял титул царя, в который были намеренно заложены имперские коннотации, это был еще и явный признак отказа от какой бы то ни было связи со степной политической традицией. В 1552 году он осадой взял Казань и присоединил к Руси. Это была русская реконкиста, и историки часто рассматривают данное событие как основание того, что в будущем станет Российской империей. Четыре года спустя Иван Грозный повел свои войска вниз по Волге к Астрахани, столице еще одного государства-преемника Золотой Орды, и захватил ее. Так Московское княжество закрепилось на Каспийском море. Некоторые члены правящей семьи Астраханского ханства бежали в Мавераннахр, где (спустя поколение, в момент династического кризиса) им удалось свергнуть Шейбанидов. В Мавераннахре продолжалось правление Чингизидов при новой династии.

Не всех устраивало переселение Шейбани-хана на юг. Другие подданные Абулхайра отделились и остались на севере под предводительством чингизидских ханов Джанибека и Гирея. Эти группы стали называть казахами. Они продолжали вести кочевой образ жизни и кочевали по обширным землям к северу от Сырдарьи, от реки Урала на западе до озера Балхаш на востоке, где соседствовали с джунгарами – западными монголами, принявшими буддизм. Два столетия казахи были важной частью политической жизни Евразии: поддерживали отношения с Московским княжеством на западе, с джунгарами на востоке и узбеками Мавераннахра на юге, а также контролировали торговые пути, соединявшие эти государства.

Таким образом, в XVII веке династии Чингизидов правили всей Центральной Азией, за исключением Джунгарской степи. Новый политический порядок, сложившийся после восстановления чингизидской династии, носил чрезвычайно децентрализованный характер. Ханы казахской степи правили своими подданными совместно с другими потомками Чингисхана. К началу XVIII века казахскую степь делили между собой три племенных союза, или жуза, которые в западной литературе обычно называются ордами: Младший жуз (Киши жуз), Средний жуз (Орта жуз) и Старший (Улы жуз). Государства Мавераннахра и Моголистана, сосредоточенные вокруг крупных городов, тоже были децентрализованными. Их ханы были старшими потомками династии Чингизидов. Им приходилось выстраивать отношения с другими Чингизидами, а также с не относящимися к Чингизидам тюркскими племенами, которые обеспечивали военную мощь государств. Тюркская военная элита (эмиры) рассчитывала на долю доходов, получаемых от сельского хозяйства и торговли, и всегда могла перейти от одного Чингизида к другому. Следствием этого была слабость государственной власти и постоянная политическая нестабильность.

Период после восстановления династии Чингизидов зачастую рассматривается как период изоляции и упадка. Развитие европейской морской торговли, вероятно, нанесло решающий удар по Великому шелковому пути: перемещение трансевразийской торговли в океаны обрекло Центральную Азию на многие столетия упадка. В последние годы основные предпосылки, лежащие в основе этой теории, тщательно пересматриваются, однако она уже прочно укрепилась в нашем сознании. У ученых есть свидетельства продолжительных евразийских торговых связей, соединявших Центральную Азию с Индией на юге, Китаем на востоке, Русью на севере и Ираном на юго-западе{7}7
  Scott C. Levi, The Bukharan Crisis: A Connected History of 18th-Century Central Asia (Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press, 2020), chap. 3; Erica Monahan, The Merchants of Siberia: Trade in Early Modern Eurasia (Ithaca, New York: Cornell University Press, 2016).


[Закрыть]. Торговые пути между Русью и Китаем также проходили через степь. Такая торговля продолжалась столетиями. Русские княжества возникли в IX веке, основанные по большей части скандинавскими купцами для контроля за доставкой серебра из Центральной Азии и с Ближнего Востока в Европу. Именно защита торговых путей стала основной причиной российской экспансии в степь в XVIII веке. Для Китая торговля в Центральной Азии тоже была важна, и династия Мин, сменившая монгольскую династию Юань в 1368 году, контролировала ее, ограничивая число купцов, которых пускали в Китай. Попытки империй контролировать торговлю сыграют большую роль в истории, рассказанной в этой книге.

Чингизиды продолжали править, но сталкивались со все новыми вызовами. Одной из сил, вставших у них на пути, был Тамерлан, другой – ислам. Травмы от монгольского завоевания и сопровождавших его разрушений породили многочисленные религиозные движения, выступавшие за истовое благочестие или, наоборот, за полное пренебрежение требованиями религиозного закона (не говоря уже о милленаристских сектах). В XV веке произошла консолидация суфийских общин по всей Центральной Азии. Суфизм – сложное явление (которое часто неточно растолковывают как исламский мистицизм): посвященные стремятся приблизиться к божественному посредством ритуалов поминовения Бога (зикров) и медитации (муракабы). Суфизм был общинным: желающего пойти по этому пути веры (тарикат) наставлял учитель, чей авторитет основывался на преемственности учения и правильной родословной. Отношения между учителем и учеником были чрезвычайно важны и порождали чувства преданности.

Связи между учителями и учениками передавались из поколения в поколение, образуя многочисленные цепочки передачи знаний (силсилы), в каждой из которых появлялись свои ритуалы и трактовки религии. Смутные времена монгольского нашествия привели к возникновению разных суфийских орденов. К XV веку такие ордены стали представлять собой формы как религиозной практики, так и социальной организации. Суфийские учителя (шейхи) обретали заметное влияние, становясь советниками правителей, и это влияние конвертировалось в земли и материальные богатства. В Центральной Азии возникло несколько самых известных суфийских орденов в мусульманском мире. Орден Накшбандия, основанный Бахауддином Накшбанди (ум. в 1389), распространился по всему миру. Его ученики обратили в свою веру многих Чагатаидов. Суфии не только учили морали чагатайских правителей, недавно принявших ислам (и тем самым обретали политический и денежный капитал), но и сами становились источниками альтернативной власти – и боролись за власть политическую.

К началу XVI века караван религий, прошедший через Центральную Азию за последнее тысячелетие, ушел в прошлое. Земледельческие регионы Мавераннахра и Алтышара были преимущественно мусульманскими. Степь оставалась религиозным фронтиром, в Джунгарии преобладал буддизм, а ислам проникал в земли степных кочевников. При этом ислам был полностью адаптирован к местному укладу и служил важнейшим признаком общности и коллективной идентичности. Память местных жителей о переходе в ислам сохранялась не посредством исторического нарратива о вторжении, завоевании и принудительном обращении, а в мифах о происхождении, где обращение правителей в новую веру связывалось с образованием мусульманской общины. Заслуга обращения принадлежала святым, обычно суфийским наставникам, чья связь с Богом наделяла их способностью творить чудеса. Сатук Богра-хан (ок. 920–955), правитель-караханид Кашгарского оазиса, считается первым тюркским каганом, принявшим ислам. Он тайно перешел в новую веру в юности, когда общался с торговцами из Мавераннахра. Затем он восстал против своего дяди (правителя), сверг его с престола и обратил своих подданных в ислам. К Узбек-хану, чингизидскому правителю Золотой Орды, на монгольский церемониальный пир пришли четыре праведника и предложили ему принять ислам. Хан приказал своим шаманам побеседовать с новоприбывшими. Беседа превратилась в соревнование, кто сотворит больше чудес. И те и другие согласились на испытание огнем: по одному человеку с каждой стороны зайдут в печь, растопленную десятью телегами ветвей тамариска, и «тот, кто выйдет из огня, не сгорев, докажет истинность своей веры». Подошла очередь Бабы Туклеса, одного из мусульманских праведников, который вызвался поучаствовать в этом испытании. Он вошел в печь сам, читая суфийский зикр, и вышел невредим, а его оппонента загнали в печь насильно, и того сразу же поглотил огонь. Хан и все присутствующие приняли ислам{8}8
  Devin DeWeese, Islamization and Native Religion in the Golden Horde: Baba Tükles and Conversion to Islam in Historical and Epic Tradition (University Park: Pennsylvania State University Press, 1994), 541–543.


[Закрыть]. Тоглук-Тимур, чагатайский хан Моголистана, еще в молодости повстречал некоего шейха Джамалуддина. Встреча произвела на Тоглук-Тимура огромное впечатление, и он пообещал принять ислам, если когда-нибудь станет ханом. Когда он в самом деле стал ханом, Джамалуддин уже умер, но его сын Аршадуддин напомнил хану о его обещании. Тоглук-Тимур сдержал слово и принял ислам вместе со всеми своими князьями, кроме одного. Этим скептиком оказался человек по имени Джарас, который заявил, что примет ислам только в том случае, если Джамалуддин одолеет одного из его лучших бойцов. Аршадуддин должным образом одолел этого бойца одним ударом, после чего «собравшиеся издали громкий крик. В тот день 120 000 человек обрили головы и приняли ислам. Хан сделал себе обрезание, и свет ислама истребил тьму язычества и распространился по всему Чагатайскому улусу»{9}9
  Mirza Haidar Dughlat, Tarikh-i-Rashidi: A History of the Khans of Moghulistan, in Classical Writings of the Medieval Islamic World: Persian Histories of the Mongol Dynasties, trans. Wheeler Thackston (London: I. B. Tauris, 2012), 1:6.


[Закрыть].

В XI веке Махмуд аль-Кашгари заявил, что «все тюрки… ведут свое происхождение от Тюрка, сына Иафета, сына Ноя»{10}10
  Mahmūd al-Kāšγ arī, Compendium of the Turkic Dialects (Dīwān Luγāt at-Turk), ed. And trans. Robert Dankoff (Cambridge, MA: Harvard University Printing Office, 1982), 1:82.


[Закрыть], и эта версия стала аксиомой во всех мусульманских обществах Центральной Азии. Согласно исламским верованиям, Адам и Ной были первыми из большого числа посланников, которых Бог отправлял к людям, чтобы передать им свои указания. Они стали частью череды событий, знаменующих божественное вмешательство в людскую жизнь, кульминацией которого стало явление Мухаммеда, «печати пророков». Из этого следует, что дети Иафета были мусульманами изначально, но сошли с пути истинного и утратили ислам. А их обращение, к которому приложили руку праведники, лишь возвращение к прежней вере. В других мифах Али, зять пророка Мухаммеда, обитал в Мазари-Шарифе (в современном Афганистане) или в Шахимардане в Ферганской долине. Горная вершина недалеко от Шахимардана называется Троном Соломона и считается местом, где Соломон впервые обратился к Богу. Эти священные места как бы растворяли время и пространство и соединяли Центральную Азию с самой сутью исламской традиции.

Важно помнить, что в ту эпоху мусульманство подразумевало принадлежность к общине, которая была мусульманской изначально, так что речь не шла об индивидуальной вере. Значение ислама в общественной жизни всегда было открыто для толкования и, следовательно, оспаривания. Социальная и политическая роль ислама всегда оказывалась предметом борьбы между различными силами. Постоянно меняющиеся отношения между теми, кто обладал политической властью, и теми, кто обладал полномочиями трактовать веру и ее закон, – учеными (улемами, «знающими») и суфиями – определяли, что означает ислам в данный исторический момент. Меняющиеся интерпретации ислама и споры по их поводу – одна из основных тем этой книги.

Цель этого в высшей степени пунктирного очерка истории Центральной Азии до XVIII века – познакомить читателя с некоторыми ключевыми чертами наследия, с которым жители Центральной Азии пришли к началу современности. Множество разных наследий сосуществовали параллельно: древние города в оазисах, степные кочевники, ислам и империя Чингизидов. Жители Центральной Азии определяли свои общества в зависимости от выбора в различных «либо/либо»: тюрки или таджики, кочевнический или оседлый образ жизни, степь или пахотные земли. Эти противопоставления играли важную роль в культурном воображении Центральной Азии, но не следует путать их с социальной реальностью, которая всегда оказывалась сложнее. В Мавераннахре кочевники и земледельцы не просто находились в непосредственном соседстве, многие кочевники сами занимались сельским хозяйством. Лингвистическая ситуация была столь же неоднозначной. Персидский язык стал языком высокой культуры к XI веку, а чагатайский тюркский – к XV веку. Оба эти языка сильно расходились в письменной и разговорной речи, которая, в свою очередь, делилась на разные диалекты. Письмо было особым видом деятельности. Письменные тексты предназначались как для демонстрации мастерства и владения культурными кодами, так и для передачи смысла. В персидском и чагатайском языках прослеживается ряд общих культурных моделей, общая вселенная значений и символизма, а также общая лексика. Более плодотворно было бы рассуждать о центральноазиатской культуре раннего Нового времени как о тюрко-персидской. Персидский язык имел гораздо меньшее значение для казахов, а к XVIII веку его стали реже использовать также в Хорезме и Алтышаре. Многие люди – особенно в Мавераннахре – говорили на обоих языках, однако именно ряд общих культурных ориентиров и практик, соединяющих края языковой пропасти, сделал культуру тюрко-персидской.

Империя

В один холодный февральский день 1881 года министр иностранных дел России Николай Гирс пожал руку цинскому дипломату Цзэн Цзицзэ, подписав с ним договор, положивший конец так называемому Илийскому кризису. Кризис затрагивал Илийский край в Центральной Азии – территорию, на которую претендовал Китай и которую оккупировала Россия в 1870 году во время восстания, свергшего правление Цинов в Центральной Азии. Петербургский договор официально закрепил условия возвращения региона Китаю. Этот кризис помнят по сей день главным образом потому, что это единственный случай в XIX веке, когда испытывавшая трудности империя Цин одержала верх в дипломатической схватке с европейской державой. Как бы там ни было, этот договор стал важной вехой в истории Центральной Азии. Четко проведя между двумя государствами границу, охраняемую теперь международным правом, договор официально закрепил разделение Центральной Азии между двумя империями. Степь оказалась замкнута со всех сторон.

Раздел Центральной Азии на российскую и китайскую зоны окажется весьма устойчивым. Граница, которую обозначили тогда в Санкт-Петербурге, в той или иной мере существует и по сей день, хотя ни Российской, ни Цинской империи давно уже нет. Однако процесс, который привел к этому разделению, был долгим и сложным, и начать стоит как раз с его осмысления, а потом уже изучать его последствия для Центральной Азии. Мы окажемся в мире, где империи были нормальной формой политической жизни – в мире со своей собственной логикой, которой нам придется следовать на ее же условиях. Мы увидим, что появление этих двух империй в Центральной Азии едва ли можно было предсказать. В том, какую именно форму обрела Центральная Азия в эпоху империй, непредвиденные обстоятельства и случайности сыграли весьма важную роль.

Глава 2
Маньчжурское завоевание Восточного Туркестана

В 1755–1759 годах армии Маньчжурской империи захватили Джунгарию и Алтышар – и мусульмане Восточного Туркестана вошли в орбиту китайского политического порядка. Маньчжуры завоевали Китай в первой половине XVII века и основали династию Цин. Примерно в то же время западные монголы Джунгарской степи создали последнюю степную империю. Эти империи целое столетие боролись за власть в регионе, а затем Цин, располагавшая за счет китайской земледельческой экономики гораздо большими ресурсами, уничтожила джунгар в ходе серии молниеносных побед в 1750-х годах. На тот момент джунгары правили Алтышаром уже несколько десятков лет, однако теперь он стал частью империи Цин. Таким образом, в ходе конфликта между двумя империями Внутренней Азии Синьцзян стал частью Китая.

Ожесточенное соперничество между мусульманскими элитами Алтышара привело к тому, что регион оказался под властью джунгар. К середине XVII века правление Чингизидов оспаривали уже несколько разных сил. Суфийские ордена, возникшие после периода нестабильности, связанного с монгольским завоеванием, обрели значительное богатство и влияние. Суфийские учителя выполняли функции духовных наставников правителей, что поднимало их еще на один уровень выше к власти. В обмен на свои проповеди учителя получали земельные наделы и доходы. Наиболее важными суфийскими фигурами в Алтышаре были потомки учителя Накшбанди Ахмада Касани, известного как Махдум-и Азам («Величайший учитель»), который прибыл в Алтышар из Мавераннахра в 1580-х годах и обрел большое влияние при дворе Чагатаидов в Яркенде. Два клана наставников, происходящие от разных сыновей Махдум-и Азама, вскоре начали бороться за влияние и последователей. В 1670-х годах Афак Ходжа, глава одноименной ветви суфийского братства Афакия, потерял расположение чагатайского правителя Яркенда и был вынужден отправиться в изгнание. Десять лет он проповедовал в Кашмире, Тибете и Ганьсу. Предполагается, что во время своих путешествий он лично встречался с Нгавангом Лобсангом Гьяцо, пятым Далай-ламой. Из гораздо более позднего агиографического повествования мы узнаем, что ходжа и лама устроили соревнование чудес, в котором, что неудивительно, Афак Ходжа легко победил. Далай-лама был поражен и спросил Афак Ходжу, кто тот таков и откуда родом. «Я ученый и ходжа из мусульманского племени, – ответил он. – Жители Кашгара и Яркенда – мои ученики и последователи. Недавно явился некто, лишивший меня этих городов и изгнавший меня. Прошу вас повелеть кому следует, чтобы мне возвратили мою родину». Далай-лама был сильным правителем, объединившим бо́льшую часть Тибета в реформистском течении буддизма, духовное влияние которого распространялось на Западную Монголию. Он ответил Афак Ходже, что, хотя армии и трудно добраться до Алтышара из Тибета, он с радостью позовет на помощь своих монгольских учеников. Далай-лама написал письмо Галдан-хану, правителю джунгар, с просьбой вернуть два города Афак Ходже{11}11
  Muḥ ammad Ṣ adiq Kashghari, In Remembrance of the Saints: Muḥammad Ṣadiq Kashghari's Taẕkira-i ʿAzizan, trans. David Brophy (New York: Columbia University Press, 2020), 34.


[Закрыть].

Джунгары – это свободная конфедерация западных монгольских племен, которые объединил Батур-хунтайджи в 1635 году. Они пришли на земли к северу от гор Тянь-Шаня, чтобы контролировать длинные торговые пути между Россией, Мавераннахром и Китаем. За счет этой торговли новое государство наслаждалось процветанием. На протяжении следующих нескольких десятилетий джунгары строили города, окружали их стенами, развивали сельское хозяйство и торговлю и сумели накопить достаточно ресурсов, чтобы вооружить свои армии пушками и порохом, причем бо́льшая часть оружия производилась местными умельцами. Джунгары приняли тибетский буддизм и создали письменный язык. Как и все степные империи, Джунгарское государство вело экспансионистскую политику. Галдан подчинялся Далай-ламе и изгнал Исмаил-хана, последнего правителя Яркенда из Чагатаидов. Он посадил на трон Афак Ходжу и предоставил его самому себе в обмен на ежегодную дань. Поздний источник восточнотуркестанского происхождения утверждает, что с Кашгара ежегодно взималась дань в размере 48 000 тенге (унций серебра), которую собирали джунгарские послы, приезжавшие сюда в сезон сбора урожая. Похоже, постоянного гарнизона в Алтышаре не было{12}12
  James A. Millward, Beyond the Pass: Economy, Ethnicity, and Empire in Qing Central Asia, 1759–1864 (Stanford, CA: Stanford University Press,1998), 92; Henry G. Schwartz, «The Khwājas of Eastern Turkestan,» Central Asiatic Journal 20 (1976): 266–296.


[Закрыть]. Таким образом, суфийский деятель обрел в Алтышаре беспрецедентную светскую власть благодаря покровительству кочевников-буддистов.

Живучий стереотип, будто в исламе религия и политика тесно переплетаются, исторически несостоятелен. На протяжении большей части исламской истории религиозная и политическая власть принадлежала разным группам, и отношения между исламом и властью довольно часто менялись. Религиозная власть принадлежала людям, выделявшимся своим образованием и происхождением, и это наделяло их определенной харизмой. К XVII веку прежние разногласия между учеными-юристами (улемами) и суфиями удалось в значительной степени преодолеть благодаря возникновению суфийских орденов вроде Накшбандии, которые полагали, что верный путь к Богу – взаимодействие с миром, а не отречение от него. Однако у правителей тоже была своя аура. Само пребывание на престоле как таковое часто служило оправданием любых поступков, особенно в постмонгольскую эпоху, когда основным критерием законности служила принадлежность к роду Чингизидов. Улемы были готовы признавать любых правителей, которые соблюдали законы шариата. Однако ситуация постоянно менялась. Ходжи из Алтышара обрели богатство и влияние, консультируя правителей-Чингизидов, но вскоре их амбиции стали расти. Таким образом, Афак Ходжа представляет собой ту часть спектра, в которой суфийский ишан (наставник) стал правителем. Суфийские ритуалы стали частью общественной жизни, а в суфийских святилищах и ложах сосредоточилась верхушка политической власти – и всё это под покровительством джунгар{13}13
  Alexandre Papas, Soufisme et politique entre Chine, Tibet et Turkestan: Etude sur les Khwâjas naqshbandîs du Turkestan oriental (Paris: Librairie d'Amérique et d'Orient, 2005).


[Закрыть]. Однако после смерти Афак Ходжи в 1694 году конструкция довольно быстро рассыпалась, потому что двое его сыновей от разных браков стали бороться за власть. Чагатаиды попытались вернуть контроль над территорией, однако верх взяли ишак-ходжи, давние соперники Афакии. Джунгары посадили на трон своего лидера Данияла Ходжу и депортировали представителей рода Афак Ходжи в джунгарскую столицу в Кульдже, где держали их в заложниках. Для джунгар главное было – получать доход от Алтышара, и это единственное, что их интересовало. Если для Алтышара бремя джунгарской власти и было легким, то сами джунгары стремились развивать сельское хозяйство непосредственно в сердце своего государства, чтобы обеспечить постоянный источник зерна. Они перевезли группу крестьян из Алтышара на север в Джунгарию, где те строили ирригационные каналы и обрабатывали землю. Эта община получила название таранчи («земледельцы»), когда ее члены поселились на севере, который по большей части был кочевническим, и ислам там не приживался. И вот как раз они-то и стали первыми тюркоязычными мусульманами в степных землях Джунгарии.

Экспансия джунгар привела их к конфликту с династией Цин. Маньчжурские воины основали эту династию, когда свергли династию Мин и завоевали Китай – примерно в то же время, когда джунгары строили свое государство. Маньчжуров объединяли со степными народами многие традиции Внутренней Азии. На ранних этапах своих завоевательных походов они покорили восточные монгольские племена и включили их в состав империи в качестве военной элиты. Нурхаци, основатель династии Цин, женился на дочери монгольского вождя, и браки между императорской семьей и монгольской знатью стали обычным явлением. Династия Цин интересным образом соединила политическую идеологию Внутренней Азии и китайские методы организации и с помощью этой комбинации управляла самой густонаселенной империей того времени. Цин была династической империей, ею правила коалиция маньчжурских и монгольских воинов, которые считали, что отличаются от всех покоренных ими народов. Их отношения начались довольно мирно, когда в 1653 году джунгары отправили дипломатическую миссию в Пекин, но затем достаточно быстро ухудшились. Династия Цин ожидала, что джунгары станут вести себя как их вассалы, однако у Галдана (1677–1697 гг.), завоевателя Алтышара, были менее скромные амбиции. Обстановка накалялась, и в 1687 году началась первая из многих войн китайской державы против джунгар. У империи Цин было преимущество огромного земледельческого государства, однако значительные расстояния и размеры территории играли на руку джунгарам, обладавшим большой скоростью и мобильностью, и они раз за разом отражали нападения армии Цин. Джунгары оставались для Цин постоянной угрозой, однако последние осознавали опасность вторжения джунгар в империю и потратили несколько десятков лет на строительство оборонительных сооружений и военных путей на западе. Обретя новую силу, Цин распространили свое влияние на Восточный Туркестан. Мусульманские беки Кумула и Турфана стали вассалами и частью системы военного правительства.

Смерть джунгарского правителя Галдана-Цэрэна в 1745 году положила начало борьбе за престолонаследие, давшей шанс династии Цин. Когда Амурсана, один из претендентов на трон, обратился к империи за помощью в 1755 году, император Цяньлун был только рад услужить – и цинские армии разгромили Давачи, соперника Амурсаны. Однако Амурсана не удовлетворился положением вассала империи и поднял восстание. Тогда у Цяньлуна, похоже, закончилось терпение. Он объявил о полномасштабном вторжении в земли джунгар, намереваясь решить проблему раз и навсегда. «Никакого милосердия к мятежникам, – командовал он. – Пощадить лишь слабых и стариков. Мы воевали слишком мягко. Если так продолжится и дальше, наши войска отступят и не миновать новых трудностей»{14}14
  Peter C. Perdue, China Marches West: The Qing Conquest of Central Eurasia (Cambridge, MA: Belknap Press of Harvard University Press, 2005), 283.


[Закрыть]. Это была грандиозная по своим масштабам кампания, длинные пути снабжения проходили по враждебной территории, однако войска справились с задачей. За следующие два года сражений имперская армия уничтожила джунгарский народ. Погибла пятая часть мужского населения Джунгарии, а женщин и детей распределяли в качестве слуг к военным командирам. Еще две пятых населения джунгар умерли от оспы, а остальные бежали на запад. Джунгария почти обезлюдела, и ее присоединили к империи Цин. «С такой политикой, – пишет Питер Пердью, ведущий специалист по истории той эпохи, – династии Цин удалось раз и навсегда силой добиться „окончательного решения“ проблемы северо-западной границы Китая»{15}15
  Там же, 285.


[Закрыть].

Экспансия династии Цин могла бы прекратиться уже на этом этапе, но обстоятельства сложились так, что она продолжилась. Джунгары удерживали Бурхануддина и Джахана, внуков Афак Ходжи, в качестве заложников в Кульдже. Китайцы освободили их и оказали им поддержку, чтобы сделать своими вассалами в Алтышаре. Однако после восстания Амурсаны братья тоже отказались от присяги династии Цин и попытались утвердить свою собственную власть. Император Цяньлун провел карательную экспедицию, и следующие два года цинские армии преследовали ходжей и их сторонников по всему Алтышару и Западному Туркестану. Братьев приютил Султан-шах, правитель Бадахшана (сейчас это Северный Афганистан), однако это убежище оказалось лишь временным. Когда цинские армии бросились в погоню по горячим следам, Султан-шах тянул сколько мог, но в итоге приказал убить братьев и отдал голову Джахана-ходжи маньчжурам. Трофей привезли в Пекин и торжественным образом преподнесли императору, а затем выставили на всеобщее обозрение у главных ворот Запретного города{16}16
  Laura J. Newby, The Empire and the Khanate: A Political History of Qing Relations with Khoqand, c. 1760–1860 (Leiden: Brill, 2005), 21–27.


[Закрыть].

В погоне за ходжами войска Цин зашли на запад дальше, чем любая китайская армия за последнюю тысячу лет. Армии расположились лагерем на окраине Ташкента, а одно подразделение дошло до города Таласа, где за тысячу лет до этого произошло знаменитое сражение между китайскими и арабскими войсками. Цинские войска повсюду подчиняли себе местных правителей. К тому времени, когда кампанию свернули, несколько казахских и киргизских племен, правитель нового государства в Коканде в Ферганской долине и многочисленные мелкие правители из отдаленных регионов вроде Бадахшана, Читрала и Балтистана подчинились цинской армии. Династия Цин так и не заняла эти земли, и подчинение это было условным. Однако Джунгарию и Алтышар оккупировали и присоединили к государству, чье правительство располагалось в Китае. Территория империи Цин увеличилась в три раза.

Государство Цин управлялось из Китая, но до какой степени его можно считать именно китайским государством? Группа так называемых новых историков Цин в последние несколько десятков лет убедительно доказывает, что это была не просто очередная династия, которая полностью ассимилировала с китайской культурой. Скорее ее можно считать империей, завоевавшей Внутреннюю Азию, а Китай – лишь частью (хоть и очень важной) этой огромной державы. Династия Цин опиралась как на внутриазиатские, так и на китайские политические традиции. Как это было принято во многих империях Внутренней Азии, династия Цин полагала различия само собой разумеющимися и применяла разные методы управления для разных групп подданных, у каждой из которых были свои отношения с правящим домом. Китайские подданные династии Цин составляли подавляющую часть населения, но они по-прежнему были лишь одним из нескольких культурных образований империи. Как пишет Джеймс Миллуорд, «хотя империя и была центростремительной, в центре ее располагалась не абстрактная „китайская цивилизация“ и даже не конфуцианский Сын Неба, а скорее дом Айсинь Гьоро в лице многоликого императора Цин»{17}17
  Millward, Beyond the Pass, 201.


[Закрыть].