Текст книги "Служили два товарища. Сказания, размышления, наблюдения"

Шнырь

Мурзик был парень, что называется, сам себе на уме. С виду вроде бы нормальный малый, а приглядишься – немного не в себе.

Но, тем не менее, свою пользу не упускал нигде и ни при каких обстоятельствах. Очень складно рассуждал о жизни и о своем месте в ней. Отслужил в Армии, а после закончил всевозможные курсы по рабочим специальностям: водитель, тракторист, бульдозерист, скреперист…

Но ни по одной из этих специальностей никогда не работал. Его призвание заключалось в другом.

Когда устроился в артель старателей, то он очень к месту пришелся в роли шныря. Шнырь – это помощник по хозчасти, если официально. А по жизни шнырь он и есть шнырь – принеси то, унеси это.

Мурзик был своим человеком у шефа, так как кроме своих прямых обязанностей шныря, он еще и стучал тому исправно.

Собирал на всех компроматы, таскал тому информацию на каждого работягу и даже на своего непосредственного начальника – Иннокентия Васильевича.

А шеф их артели, Борис Борисович, очень ценил таких людей, поэтому прощал Мурзику все его прегрешения.

А грехов у того было предостаточно: кроме того, как красиво врать, он не проходил мимо того, что плохо лежит.

Казалось бы, как такому мелкому человеку, а таковым он был не только интеллектуально, но и поступками своими, изловчиться отправлять домой ворованные вещи возами.

Это же надо такую комбинацию провернуть, вовлечь в это дело нужных людей, наконец, суметь взять то, что ему не принадлежит.

Чего только не было в его, спрятанных в укромном месте, баулах. Начиная от продуктов питания, заканчивая различным тряпьем, к которому нормальный человек и притронуться побрезговал бы.

Воровать в условиях, когда он сам вместе с остальными находится на одной «подводной лодке» – поступок, которому вряд ли можно найти оправдание.

А ведь он служил в Армии, а там за воровство наказание бывает гораздо более жестким, порой даже граничащее с физическим увечьем.

Кеша, начальник участка, самолично, как-то обнаружил два припрятанных огромных мешка, хозяевами, которых были Мурзик вместе с поварихой.

Все «заработанное непосильным трудом» подельники исправно делили между собой, и каким-то неведомым образом отправляли на «большую землю».

Кеша и хотел было настучать ему по голове, но, как говорится выше головы не прыгнешь, так как у того всегда была припасена фраза:

– А я Борисычу скажу!

Правильнее было бы:

– А я Борисычу настучу!

Коль скоро Борисыч поважал подобные личности с сомнительной репутацией, то Мурзику все сходило с рук.

Никто не хотел с ним связываться, хотя были люди и крепкие физически, и те, которые по многу лет испытали на себе тяготы лагерной жизни. Нет, никто не хотел марать об него руку.

Как-то он устроил Кеше, своему начальнику, тихий бунт. Во всеуслышание заявил тому, что устал ходить шнырем и хочет поработать, как все нормальные мужики на бульдозере.

Молва мгновенно разлетелась по артели и все с интересом стали ждать развязки, сгоряча оброненной Мурзиком фразы.

Как нельзя кстати, под руку Кеше подвернулся один бульдозерист, нормальный мужик – мастер своего дела, которого ему нужно было наказать за какие-то мелкие проступки. И тут ему на ум пришла восхитительная идея поменять их местами.

Он так и поступил:

Мурзика посадил за рычаги бульдозера, а того серьёзного мужика отправил в услужение к поварихе. Те ребята, что присутствовали при такой неравноценной рокировке, тихо давились смехом:

Гадали, что же выйдет из затеи их бугра.

А Мурзик, когда понял, что его и на самом деле переводят на технику, весь побледнел, покрылся обильным потом, глазки забегали, губки задергались, весь он сделался жалким и несчастным – того и гляди прослезится.

А народ меж тем, уже в открытую смеялся над бедным Мурзиком. Конечно, он всем, практически, успел напакостить своими мелкими доносами, и рабочий люд жаждал мщения, никому и в голову не пришла мысль, как-то пожалеть его, посочувствовать ему.

А тот, зная поддержку вышестоящего начальства, и чувствуя незаменимость на своем поприще, не единожды провоцировал бугра подобными заявлениями:

– Уйду на бульдозер, а вы справляйтесь, как хотите без меня!

Ну вот случай, наконец, и представился Мурзику – доказать всем, что и он способен на большие дела.

Но сам он за то короткое время, пока Кеша давал указания об их перестановке, успел не раз пожалеть о своем скоропалительном решении.

И все же, до самого последнего момента ждал, что бугор отменит свое решение, и он вновь займется своими привычными делами.

Зная о внутренних терзаниях Мурзика и чувствуя настроение своих работяг, которые от души хохмили над ним, Кеша твердой рукой решил довести задуманное дело до конца.

Хотя и понимал, что такой неравноценный обмен тут же скажется на производственных показателях.

После рекогносцировки местности Мурзик, скрепя сердце, приступил к «боевым» действиям.

А его коллега, человек малосведущий в делах профессионального шныря, с руганью и матами поступил в распоряжение поварихи.

Однако и дня не прошло, как он взмолился, чтобы бугор вернул его на место – готов был и трудодни потерять, и отпахать бесплатно смену, другую, но лишь бы не прислуживать. Так и сказал:

– Служить бы рад, да прислуживаться тошно! – начитался на тюремных нарах грамотных книжек.

В унисон с ним запела и повариха:

– Васильич, верните Мурзика!

А Мурзик на новом месте наворочал кучу дел, что после него впору можно было десятерым матерым бульдозеристам исправлять его халтурную работу.

А сам же он все это время молящими и просящими глазами смотрел на Кешу, понимал, что не царское это дело ворочать рычагами многотонной махины.

А тот, несмотря даже на очевидные убытки от такой «деятельности» Мурзика, решил выдержать три дня – проучить его и показать тому почем фунт лиха.

В общем, когда он все вернул на круги своя, счастью Мурзика не было предела. Глаза его засветились, грудь расправилась, а походка вчерашнего еще старичка преобразилась в бег летящей лани.

Первым делом он вихрем влетел в рабочий вагончик Кеши и радостно тому доложил:

– Васильич, у меня есть три литра самогонки, ты обожди малёха, я мигом её притараню!

Кеша ему:

– Пошел вон отсюда!

А Мурзик в ответ:

– У меня и закусь приготовлена!

Бугор уже не терпящим возражения тоном:

– Я те сказал, пошел на х… отсюда!

Мурзик с тысячью извинениями попятился назад, и толкнув дверь вагончика тощим задом, юркнул за угол балка.

Однако, не прошло и пяти минут, как ввалилась к нему повариха, неся перед собой поднос с обильным разносолом, а за ее спиной маячил счастливый Мурзик – рот до ушей, с трехлитровой банкой самогонки в руках.

Кеша успел подумать:

– Его в дверь выталкиваешь, а он в окно лезет!

Набрал в легкие побольше воздуха, только хотел было гаркнуть, как за порогом раздался взрыв смеха. Подбежал к дверям, а там вся артель сбежалась посмотреть на «бесплатный концерт по заявкам зрителей».

В сердцах махнув рукой, он и сам расхохотался, вслед за своими подчиненными.

Он так «хохотался», что не заметил, как эта сладкая парочка в мгновение ока превратила его убогую, рабочую комнатенку во вполне респектабельный кабинет, уважаемого ими, большого начальника.

Асс…

Это событие произошло второго мая в конце 90-х, начале 2000-х годов. Наша сложившаяся компактная группа семейных пар, отмечала День рождения Базырки, старшего сына наших друзей.

В тот день погода радовала обилием солнечного тепла и

Стражи севера ветра, вовсе даже не навевали холода.

Долго находиться в душном помещении, в такой погожий день, не хотелось никому.

Посидев за праздничным столом все, и взрослые, и дети стремились вырваться на улицу. Так продолжалось несколько раз – посидели за столом, и опять во двор.

А во дворе было оборудовано некое подобие баскетбольного пятачка. Корзина, мяч баскетбольный все это было по-настоящему.

И играли мы тоже по-взрослому. Только размеры поля не позволяли назвать нашу игру настоящим баскетболом.

Играли, разделившись на две команды: команда взрослых, и команда детей.

Игра протекала с переменным успехом, счет шел то в одну сторону, то в другую. Но в самой решающей схватке верх одержала команда детей.

Довольные игрой, вся команда, эмоционально разгоряченная и слегка проголодавшаяся, дружно накинулась на свежевыставленные яства на праздничном столе.

Уплетали за обе щеки, бурно обсуждая, «горячие моменты» только что завершившегося матча. Накал страстей все ещё оставался на точке своего апогея, поэтому все, в своем воображении, продолжали забивать голы.

В самый разгар обсуждения итогов игры, зашел Толя Самбуев. Дети при виде постороннего человека, как по команде встали из-за стола и снова вышли на баскетбольную площадку.

Толю, принять участие в трапезе, долго уговаривать не пришлось. Он тут же присоединился к мужской половине компании, лихо опрокинув в себя пару бокалов водки. Не дожидаясь, когда его поддержат остальные, наполнил по третьему разу… себе.

Как обычно бывает в делах застольных, при виде свежего человека тут же все внимание переключается на него. Не стало исключением и появление Толи.

Наши дамы взяли над ним усиленную опеку, расспрашивая его о делах семейных, трудовых буднях.

Взяв на короткое время инициативу в свои руки, тот еще некоторое время развлекал публику разными небылицами, а потом предложил организовать выезд на природу.

День переваливал ко второй половине, погода стояла солнечная, как бы маня и завлекая на лоно природы. Все, поддавшись общему настроению, загалдели, зашумели:

– А что это мы всё за столом, да за столом? Ну-ка собирайтесь все, поедем на берег Багдаринки, развеемся, отдохнем на свежем воздухе! – это женщинам так захотелось вырваться из душного помещения.

Ну раз народ, в основном женщины и дети, изъявил желание всенепременно отметиться на природе, то мужикам пришлось согласиться.

Я Толю знал хорошо, и у меня появилось смутное предчувствие, что этого делать не стоит – не надо к нему в машину садить женщин и детей.

Но великая сила коллективизма, отбросив всяческие предрассудки, толкнула меня в Толину машину, на переднее сиденье рядом с ним.

После некоторого сумбура вся процессия из двух машин двинула в путь, держа курс на речку, Багдаринку.

Мы идем, значит, впереди, а за нами след в след Офисов на своей Ниве и кучей ребятишек. Но основная масса людей села все же в Толину «буханку». В ней посадочного места хватило на всех.

Отъехали от дома совсем чуть-чуть. На нашем пути предстал небольшой холмик размером в женскую грудь.

Наш водила, экстра-класса, Самбуев странным образом начал путаться в педалях, беспричинно дергать кулису коробки передач.

В результате своих необдуманных действий, он перевел рычаг переключения скоростей в нейтральное положение.

А холмик был высотой всего-то с детский горшок, УАЗик проскочил бы его и не заметил. Кричу ему во всю мощь лужёной глотки:

– Мать твою!!! Переключайся!!!

Но было поздно, машина покатилась назад. Еще можно было успеть грамотно откатиться и начать маневр заново. Но увы!

Многие девочки, в таких ситуациях, бросают управление и закрывают глаза. Закрывал глаза Толя Самбуев, или нет – я не видел, но контроль он потерял полностью, это было очевидно.

Машина, пройдя каких-то метра два, легла на бок. Переднее стекло, с триплексом, без особых последствий, для тех, кто сидел впереди, выпало вперед.

Я вышел через эту оконную нишу. Казалось бы, надо было плакать от таких водительских пассажей, но на меня пал гомерический хохот, что не сразу обратил внимание на кровоточащую рану на своем ухе.

Так с разорванным ухом, неудержимым смехом и брызжущей кровью был временно «госпитализирован» во вторую машину. Крови было много, остановить её на месте возможности не было никакой.

В нашем окружении были, практически, все медики. После небольшого консилиума, было принято решение, «отделить от головы остатки уха».

И с этой целью вся наша делегация была доставлена в ту же квартиру, откуда, собственно, и был начат вояж на природу.

Там, вооружившись тем, что было дома, наши дамы виртуозно наложили на разорванное ухо пару швов. Я заикнулся было о введении мне анестезии вовнутрь, но

Глас вопиющего в пустыне

услышан не был.

А после успешно проведенной «операции» все сидели за столом и смеялись до колик в животе.

Толя Самбуев первым занял свое место и, не дожидаясь хозяев пока те еще хлопотали с закусью, начал разливать.

Был очень возбужденным и неестественно веселым то ли от того, что пережитый нервный стресс давал о себе знать, а может быть от осознания возможных последствий.

Возможно, по этой причине рот его не закрывался ни на секунду. Много говорил о вреде алкоголя, и о правилах безопасной езды с пассажирами.

Р.S.

Толя не был водителем по определению. Каждое его возлияние, странным образом, заканчивалось очередным происшествием.

Не важно, на личной машине едет, или на служебной – итог одинаковый. Здесь мы были на его служебном, санитарном УАЗике, прозываемом в народе «буханкой».

Когда сообщили его водителю о случившемся инциденте с тем, чтобы тот ехал и поднимал машину, он нисколько не удивился, а лишь промолвил:

– Чо, опять…

П…у такую директор

На дворе стоял 1995 год. Ноябрь. Викентий договорился с одним из директоров совхоза о покупке коня на забой.

Время было трудное, безденежное и безнадежное. Всюду рушились некогда исправно работавшие предприятия, тем самым нагнетая еще большее уныние и тоску в умах народа.

Особенно это было заметно по сельскому хозяйству. Государство, пыталось брать на себя основное бремя по уплате процентных ставок по кредитам таких заемщиков в коммерческих банках, но все же эти полумеры являли из себя не что иное, как мертвому припарки. Конец был очевиден.

Андрей, директор племенного совхоза, лишь по воле случая недавно возглавивший предприятие, понимал, что все его усилия по восстановлению былого величия некогда всемогущего совхоза, тщетны.

Понимал, но все же на полном автопилоте совершал, какие-то действия. Исправно посещал в районном центре всяческие мероприятия по реанимации сельского хозяйства, многочисленные диспуты и лекции по этому поводу.

Посещал банки и выслушивал претензии по поводу выявленных нарушений относительно принятых на себя обязательств, и т.д., и т. п.

Викентий в то время, по роду службы, очень тесно сотрудничал с ним и видел в его глазах полнейшую безнадегу. Андрей тогда еще совсем молодой человек, тридцати с небольшим лет от роду, совсем не верил в то, чем он вынужден был заниматься.

Но тем не менее, какие-то управленческие решения все же принимал. Вот он и провел сделку по забою коня в количестве одной единицы, тем самым привнеся в кассу хозяйства хоть какие-то деньги.

Они с Викентием договорились встретиться субботним утром, в 5 часов, у него дома. А оттуда прямиком двинуть на стойбище совхозного табуна.

Викентий вместе со своим товарищем, тоже с Андреем, ветврачом, прибыли в указанное время к дому Андрея-директора.

Для того, чтобы приехать к пяти часам, они выехали из районного центра около двух часов утра. Судя по времени, они в своих расчетах не допустили ни малейшей погрешности.

Приехали к нему в назначенное время, а хозяин не открывает ворота. Долго они сигналили, стучали по забору, наконец, отец Андрея-директора, открыл им калитку и впустил в дом.

Сам молодой хозяин спал без задних ног. Он был в то время неженатым человеком и жили они с отцом вдвоем.

Отец, по-стариковски кряхтя, принес дрова, растопил печь, вскипятил чай. Угощая ранних гостей утренним чаем, вел неспешную беседу.

Разговор его, в основном, состоял из того, что он по большей части критиковал нынешнюю власть, руководителей всех мастей, включая и своего сына.

Был он в свое время не рядовым членом колхозно-совхозного сообщества, а дослужился аж до секретаря парткома совхоза и этим он, судя по его рассказам, безмерно гордился.

В частности, он приводил много примеров из того, как они работали в свое время. Вставали в четыре, пять часов утра и обходили все наиболее значимые участки сельскохозяйственного производства, то, как – молочно-товарную ферму; телятник; машино-тракторные боксы и ряд других объектов.

Долго он еще говорил про боевую молодость своего поколения, про то, как они, не жалея себя вкладывались в подъем и процветание своего села.

И при этом все время бурчал на непокорное нынешнее поколение, которое все на свете просрет, и ничего не останется после них от сельского хозяйства.

Нещадно ругал своего сына, который вместо того, чтобы встать с утра и обойти свое хозяйство «нажрался» вчера на свадьбе и спит до сих пор, хотя время, как было сказано, было пять часов утра, точнее, начало шестого.

Время, в общем-то, раннее и Викентий с Андреем-ветврачом терпеливо выслушивали сентенции пожилого человека. Они выехали в такую рань с учетом всех непредвиденных обстоятельств.

А обстоятельства складывались таким образом, что их собрату нужно было ещё хоть немного поспать. Они сами были молодыми и понимали, как «иногда» бывает тяжело оторвать голову от подушки.

Понимали и молча слушали старого хозяина, в то время как молодой, и не думал просыпаться. Отец уже несколько раз подходил к его кровати. Возвращался ни с чем, и вновь уходил во вспоминания о былом.

Но, как успел заметить Викентий, вспоминая о прошлом, он ничуть не забывал о своем сыне, потому как ему очень было неудобно перед пришлыми людьми за его легкомысленное поведение.

Не раз из его уст вырывалось:

– Вместо того, чтобы встать и идти на работу, он спит лежит!

Когда его терпение иссякло вконец, он выдал поистине незабываемую фразу:

– Ни х… ему не надо, ни бабы, ни коровы! Пизду такую директор!

(Он был немножко нерусский, и стилистика его высказывания сохранена в авторской редакции).

Как бы то ни было, он все же разбудил сына. Напоил его чаем и выпроводил из дома с напутственными словами:

– Тебя люди с самого утра дожидаются, а ты их таким бессовестным образом подводишь! Тьфу… мать твою, убирайся с глаз моих долой!

Дальнейший ход событий развивался по заранее утвержденному плану. Они втроем подъехали к стойбищу племенных лошадей, по дороге бурханили, как и положено, по обычаю.

Андрея-директора на старых дрожжах скоренько развезло, и он все время порывался прилечь. Приехав на место, он издали показал коня на забой и передал свое ружье со словами:

– Стреляйте сами, я свой лимит по отстрелу животных, давным-давно исчерпал!

Викентий изо всех сил начал открещиваться, говоря о том, что он в жизни не только живого коня не убивал, а букашку не раздавил.

Взоры пали на Андрея-ветврача. Тот, чувствуя, что он становится крайним, очень удачно сочинил небылицу, что характерно очень правдоподобную:

– У меня правый глаз вообще не видит мушку. Левый чуточку лучше видит, но целиться же нужно правым глазом.

И они вдвоем упросили Андрея-директора взять на душу еще один грех, одним больше, одним меньше – все равно в рай не попадешь, и отстрелить животинку.

Тому ничего не оставалось, как согласиться, хотя после произведенного выстрела он буквально свалился с ног и проспал все то время пока Викентий с Андреем-ветеринаром разделывали тушу.

Важно не то, что он упал замертво, а удивительно, как он попал в цель. Расстояние было приличным, ну очень!

Ближе к себе косяк не подпустил бы, поэтому господин директор дал команду остановиться там, где он счел нужным.

Не поверив своим глазам, стрелки-симулянты специально мерили расстояние шагами. Да…, подумали оба, почесав затылки, тут уж ничего не попишешь, что есть, то есть!

С такого неблизкого расстояния поразить цель, да еще из мелкокалиберной винтовки – это стоит того, чтобы посвятить тому событию особое внимание.

А если учесть, что стрелок едва держался на ногах, то ему – как сейчас принято говорить, двойной респект и уважуха!

Есть на нашей земле все-таки способные люди. Зря отец материл такого сына, достойного всяческой похвалы.

P.S.

Справедливости ради – сколько бы отец не бурчал на сына, а тот в ответ и слова не сказал!

Гришкина грамота

Гриша Степаненков развелся со своей женой. Всю жизнь прожили вместе в деревне, детей вырастили, выпустили в люди, казалось бы, живи и радуйся да вот незадача – жена оставила его одного дома со всем хозяйством, помахала ручкой и ушла к другому, через дорогу.

Григорий долго не мог поверить в вероломство своей ненаглядной Варюхи, все удивлялся:

– Калавёночка своя, калтосоночка своя, паласят – плуд плуди. Цо ей ишо надо было?

Он с детства был шепелявым и вдобавок к этому не выговаривал добрую половину алфавита.

Здесь его понимать нужно было так:

– Коровёночка своя, картошоночка, то бишь, картошка своя, поросят полон двор – пруд пруди, и что ей не жилось с ним?

Он считал себя справным хозяином, мастером на все руки, за что бы он не взялся все в его руках горит, а она, дура, променяла его на Петьку Зотова с соседней улицы – голь перекатную.

Правда насчет его «золотых рук» вопрос можно бы оставить открытым. Как-то ему дано было поручение от руководства компании отрегулировать клапана на новеньком ГАЗ 3110 «Волга».

Та машина была оборудована, в отличие от старых моделей, инжекторным двигателем, или по-простому – со впрыском топлива.

Что и говорить по тогдашним меркам двигатель выглядел очень внушительно. А по техническим характеристикам клапана на таком движке были саморегулирующимися.

О такой новинке Гриша, конечно, понятия не имел, хотя Сервисная книжка была ему вручена ещё до того, как он получил соответствующее указание.

Анатолий Крупенников, тогдашний его начальник, придя утром на работу первым делом спросил у него:

– Как дела, Григорий Иваныч, разобрался с клапанами?

Гриша, как-то с виноватым видом стал оправдываться. Почуяв, что-то неладное Крупенников спросил у него:

– У тебя ночь была в твоем распоряжении, неужели ничего не успел сделать?

Гриша стал мямлить:

– Да я никогда раньше не сталкивался с такими двигателями…

Крупенников:

– Да вот же Сервисная книжка, давай посмотрим вместе.

Взяв в руки книгу, Крупенников быстро дошел до того места, где черным по белому было написано, что клапана саморегулирующиеся.

– Ты что не видишь, что ли? – сказал Крупенников, – их же не нужно регулировать!

Гриша в ответ ему воодушевленно:

– А я тебе говорил…

Крупенников с ним был в приятельских отношениях, и Гриша всегда обращался к нему на «ты» и по имени. Крупенников тогда подумал:

– Только что вид у него было сконфуженный, глаза виноватые, а когда проблема так легко разрешилась – стал победителем смотреть.

Крупенников хорошо понимал, случись обратное – будь Гриша человеком дела, и он нашел бы в Сервисной книжке такой пункт, то заявил бы ему с умным видом:

– На таких двигателях клапана не регулируются, чему только учат вас? Начальнички хреновы!!!

Все бы это было высказано с учетом его своеобразной дикции, но Крупенников, знавший его со времен «Отечественной войны 1812 года», конечно разобрал бы его «богатую» речь.

И Гриша не преминул бы лишний раз подчеркнуть свое превосходство над ним в делах технических.

Гриша долгое время работал в совхозе на тракторе. После того, как его оставила жена, переехал в районный центр.

Перепробовал себя в разных организациях пока не осел, на какое-то время в СПТУ – мастером производственного обучения.

Преподавал ребятам матчасть сельскохозяйственной техники и вел параллельно уроки практических навыков вождения колесного трактора.

Кто хотя бы раз слышал его речь, должен догадаться, как он давал учащимся теоретическую часть обучаемого материала. Из 33-х букв русского алфавита, он хорошо выговаривал едва ли половину.

Ролан Быков, исполнявший роль логопеда, в одном небезызвестном советском фильме говорил:

– Фефекты фикции у фефочки будем испъявьять.

Персонаж Галины Польских из этой абракадабры, естественно, ничего не понял, на что Евгений Евстигнеев, играющий хозяина квартиры, любезно расшифровал перлы того горе-специалиста:

– Дефекты дикции у девочки будем исправлять.

Гриша говорил примерно так же. Может быть чуточку лучше, а местами чуть хужее. Из училища он перешел работать шофером в одну бюджетную структуру.

Валентин Харламович Бодров, начальник этого заведения, всё удивлялся тому, что его персональный водитель никогда не заполняет путевые листы самолично.

Вместо него эту работу выполняла его жена, потому что слепому было видно, что документ исполнен женской рукой – четким, каллиграфическим почерком.

На вопрос Бодрова, почему он сам не заполняет путевки, Григорий довольно легко уходил от ответа, виртуозно уводя разговор в другое русло.

Это продолжалось долгое время, пока однажды Харламыч, в конце рабочего дня, не сказал ему:

– Иваныч, я завтра срочно выезжаю в командировку. Ты остаешься на хозяйстве, я сам сяду за руль. Быстренько набросай мне, какие нам нужны запчасти.

Гриша попробовал было уговорить шефа оставить эту затею на завтра, но тот непреклонным тоном рубанул:

– Какое завтра! Я в пять утра выезжаю, хочешь, стоя в кальсонах на своем крылечке, помахать мне рукой? Иди давай, пиши быстро, пока я собираю бумаги.

Тот отошел от шефа и с тяжелым сердцем взял в руки ручку и придвинул к себе лист бумаги. А Бодров, прибрасывая в уме тезисы предстоящего доклада, совсем про него забыл.

Однако, Гриша, спустя некоторое время, зашел к нему в кабинет и протянул ему исписанный лист бумаги формата А 4.

Харламыч, впопыхах сунул бумажку в портфель, но вспомнив, что надо с водителем обсудить детали его заказа, вытащил её и пробежал по тексту глазами.

Х-м, не понял… Он запнулся на первом же слове, перечитал – и снова ничего не мог взять в толк.

Сел в кресло и внимательно углубился в чтение, махнув Григорию, чтоб тот шел домой. Нелегко ему дался почерк водителя, но он мужественно разобрал все, что там было написано.

Когда он начал читать, то лишь слегка посмеивался. Дойдя до середины, он стал похрюкивать. С трудом одолев конец записки, Бодров, не сдерживаясь более, буквально рыдал, от раздираемого его смеха.

Вспомнив, что не все сотрудники разошлись по домам, он с трудом унял приступы гомерического хохота. Натянул на лицо озабоченный вид и вновь принялся за свои бумаги.

Но стоило ему бросить взгляд на ту бумажку, как он опять начинал трястись от беззвучного смеха.

Харламыч, мысленно разговаривая с собой, уговаривал взять себя в руки. Рассуждал с собой, что сейчас откроется дверь, зайдет одна из его сотрудниц и увидев трясущиеся от смеха плечи шефа, обязательно покрутит пальцем у виска, когда выйдет из кабинета.

Но все его увещевания, вновь заканчивались очередным приступом смеха. Наконец, устав бороться с самим собой, он решил отправиться домой восвояси.

Тем более, что ни о чём другом он больше думать не мог, кроме той злосчастной писульки, которую он аккуратно сложил вчетверо и положил во внутренний карман пиджака. А в ней было написано буквально следующее:

Калотки от пиреднево калиса;

Шпрыц для салидола;

Патшыпник выжымной;

Амартезатры пиредния;

Болт галофки блока цылиндров;

Кранштэйн ваздушнево филтра;

Филтр масленый;

Прыжымной диск;

Тормасная жыткыс.

Бодров выехал, как и планировал рано утром. Утренняя темень всегда вселяла в него заряд бодрости и энергии. Он не любил брать с собой пассажиров, так как попутчики мешали ему сосредоточится на своих мыслях.

Дорога предстояла длинная и он, сидя за рулем, глубоко уходил в себя, размышляя о прошлом, настоящем… Таким образом, дорога длиною в не одну сотню километров, не казалась ему такой скучной и утомительной.

Любуюсь красотами уходящей осени, Бодров не единожды вспомнил про свою заветную записку, которая «глаголом жгла его горячее сердце».

И всякий раз ему становилось теплее на душе, он невольно начинал улыбаться и дорога, казалось, сама летела ему навстречу, потакая горячему норову его быстрокрылой красавицы «Волги».