Текст книги "Письма к госпоже Каландрини"

Письмо XVIII

Из Парижа, 1729.

Только что узнала, сударыня, об утрате, которую понесли вы в лице г-на де Камбиака [235]235
  Камбиак (Камбиаг) Изаак де (1650–1729) – двоюродный брат г-жи Каландрини, оставивший ей часть своего состояния.


[Закрыть].Хоть мне и неизвестно, какие составил он насчет вас распоряжения, но я сочувствую вашей печали; я ведь знаю, сколь доброе у вас сердце – как бы он по отношению к вам ни поступил, вы все равно станете печалиться о нем. Надеюсь, что он воздал вам должное, и у меня не будет оснований в чем-либо упрекнуть покойного. С нетерпением жду вашего сообщения об этом. А я чуть было не оказалась подле вас в эту пору. Когда бы не отложилась намеченная поездка в Пон-де-Вель, я могла бы еще увидеть его на смертном одре. Но у меня не было полной уверенности, что она состоится, и потому я остерегалась написать вам об этом. Хотелось сообщить вам уже что-либо определенное. Но уже три месяца как о поездке ежедневно ведутся разговоры, и нет того дня, чтобы наши планы не менялись по четыре, а то и по пять раз. Вот как обстоят дела. Правда, отъезд с самого начала был назначен на десятое число будущего месяца, так что времени уложить вещи у нас будет достаточно. Вы легко можете представить себе, какие я прилагала усилия, чтобы поездка состоялась, ведь я имела бы тогда счастье свидеться с вами и удостоверить вам свою почтительную привязанность. Подаренный вами экран прелесть как хорош – пользоваться им я позволяю не всем. Я живу вместе с вашей почтенной дочерью, которая бесконечно со мной любезна; ее благожелательность, мягкость и веселый нрав делают ее очаровательной. Она все так же хороша собой, и, право, вы найдете, что она еще больше похорошела. Цвет лица у нее превосходный, краски такие, что кажется, будто это румяна, и хотя в этих делах я и большой знаток, даже я была введена в заблуждение и, не удержавшись, потерла ей щеки платком, чтобы убедиться, что она не нарумянилась. Она велела подправить свой портрет, он теперь просто восхитителен; она думает заказать с него копию для вас. Если мне (Не доведется в этом году поехать в Женеву, я попрошу ее захватить с собой также и мой, тоже вам предназначенный [236]236
  М-ль Аиссе трижды дарила г-же Каландрини свои портреты, исполненные маслом; о каком из них речь в данном случае, неизвестно.


[Закрыть]. Будет он небольшим, то есть в один фут высоты и приблизительно в девять вершков ширины.

С госпожой де Тансен мы находимся в состоянии открытой войны, вернее, она мне ее объявила; что до меня, то я себе помалкиваю, а когда вынуждена бываю об этом говорить, то изъясняюсь спокойно и кротко; но просить у нее прощения я решительно не намерена, потому что обижена – у меня и без нее хватает хозяев, и не желаю я, неизвестно ради чего, раболепствовать еще перед ней. Такое мое поведение выводит ее из себя больше, чем если бы я стала ею возмущаться. Ее достопочтенный брат стойко выдержал все ее нападки против меня. А я ему о ней и словечка не обронила, если не считать одного разговора, который он завел со мной в присутствии госпожи де Ферриоль. Я отвечала ему как можно хладнокровнее и в конце концов сказала, что я вовсе не хотела, чтобы все это дошло до его ушей, я-де удивляюсь, зачем ему об этом сказали, и он должен отдать мне справедливость, я ни разу ему ни на какие свои обиды не жаловалась. Следствием нашего разговора была весьма бурная сцена между братом и сестрой. И как она ни наговаривала на меня, злобно перевирая мои слова, он заставил ее замолчать. Ваша дочь все это вам перескажет – слишком долго было бы писать об этом в письме. На этот раз я очень довольна поведением архиепископа. Я хорошо знаю, как он добр, и буду теперь любить и уважать его всю жизнь.

Кстати, вы уже давно просили меня возвратить стихи на смерть вашей матушки [237]237
  Имеется в виду Мадлен де Пелиссари, урожденная Бибо, хозяйка известного салона, среди посетителей которого были А. Фюретьер, Ш. Перро, Э. Павийон; последний посвятил ей и ее семейству (в том числе и будущей г-же Каландрини) ряд стихотворений (см.: Oeuvres d'Etienne Pavillon. Amsterdam, 1750, pt. 1, p. 146–178; Pt. 2, p. 68–70, 178–183, 202–206).


[Закрыть], которые давали мне прочитать. На днях я нашла их у себя в ларчике и прилагаю к этому письму. Почта сейчас уходит, и у меня времени остается только на то, чтобы уверить вас в совершенном моем к вам почтении.

Письмо XIX

Из Пон-де-Веля, 1729.

Наконец-то мы добрались до Пон-де-Веля. Представьте себе только мою радость, сударыня. Итак, скоро я буду иметь удовольствие увидеть вас и обнять. Не знаю еще точно, когда наступит для меня сей счастливый миг. Жду прибытия сюда г-на де Пон-де-Веля и писем архиепископа, чтобы устроить свои дела. Да и к тому же, сударыня, ведь с вами сейчас ваша дочь; мое присутствие только отвлекло бы от нее ваше внимание; хочу дать ей время обжиться. Мы все очень сожалели, что она хотя бы несколько дней не побыла с нами. Назавтра после ее отъезда меня навестил ее супруг и очень меня умилил – он так был растроган и вместе с тем выказал такую рассудительность и почтение к вашей дочери, что вы поймете, зная меня, почему я не в силах была сдержать слезы. Необходимо как-то вознаградить эту прелестную женщину за все пережитые ею несчастья. Там вновь найдет она нежно любящих ее родных и подруг. Но, увы! Ею дорожили бы больше, когда бы она вернулась с большим состоянием. Так судят об этом в Париже; а люди, сдается мне, всюду одинаковы. Вы же, сударыня, такая добрая и ласковая, конечно, примете ее с большой радостью. Великое это счастье для матери жить с такой дочерью, как ваша. Я рекомендую ее вам как любимую сестру. Забавная рекомендация, скажете вы? Но разве она нуждается в ней? Разве она не дочь мне, и притом дочь, нежно любимая?

Я прервала письмо из-за приезда г-на де Пон-де-Веля – он только что прибыл сюда. Он просит засвидетельствовать вам свое почтение. Теперь я свободна и вскоре буду подле вас. Приготовьтесь к тому, что я изменилась, но это беспокоит меня только ради одной вас, которую я всем сердцем люблю и почитаю.

Письмо XX

Из Пон-де-Веля, 1729.

Не могу выразить вам, сударыня, как я страдаю, что рассталась с вами. Так тяжко мне на сердце, так теснит грудь, что давеча мне казалось – сейчас задохнусь. Боязнь огорчить вас заставляла меня сдерживать слезы при нашем расставании – я изо всех сил старалась, чтобы вы не заметили моих слез, но от этого сделалась у меня ужасная головная боль. Не будь у меня уверенности, что я еще свижусь с вами, право, не знаю, до чего бы я дошла. Печальные мысли обуревают меня: жизнь представляется мне такой короткой, а испытываемые страдания столь непомерно велики, что не хочу я никаких новых знакомств, чтобы вновь не оказаться во власти подобных страданий. Но по мере того как я размышляю, мне становится легче; я говорю себе, что никогда не встречу друга, который до такой степени достоин любви моей, как вы. Я уже не думаю о том, чтобы покинуть свет – мысли мои на сей счет совсем переменились – ведь этим я навечно лишила бы себя надежды часто видеть вас. К тому же, сударыня, после наших с вами разговоров я слишком хорошо стала понимать все последствия такого шага, а вести себя достойно можно ведь и оставаясь в свете, и это даже лучше – чем труднее задача, тем большая заслуга ее выполнять. Я обязана из чувства благодарности оставаться подле госпожи де Ферриоль, она нуждается во мне. Ах, сударыня, без конца вспоминаю тот наш разговор в вашем кабинете; я стараюсь, я делаю над собой усилия, но усилия эти убивают меня. Одно могу обещать вам – я сделаю все, чтобы прийти к какому-то определенному решению, но, сударыня, это, может быть, будет стоить мне жизни, ибо что касается до известных вам надежд, то они так далеки от осуществления, что я, вероятно, до тех пор успею умереть от старости. Мне поручено передать вам множество любезных слов, я думаю, уместнее всего сделать это здесь. Вот два отрывка из его писем [238]238
  Речь идет о письмах шевалье д'Эди.


[Закрыть]. «Тысячу раз поклонитесь вашему другу; передайте ей, что между ее образом мыслей и моим так много общего, что мне невозможно не разделять ваших чувств к ней». А в предыдущем письме, полученном из Лиона: «Поздравляю вас с той радостью, которую пережили вы, лицезрея и обнимая госпожу Каландрини. Я знаю ваше сердце, и меня не удивили слезы, которые чувство радости исторгло из ваших глаз. Я и сам проливал их, читая ваше письмо, дорогая моя Аиссе, и столь же живо был тронут вашим рассказом об испытанном вами восторге, как и любезным приемом, которого удостоила вас госпожа Каландрини. Прошу вас, передайте ей глубочайшую мою благодарность за то, что она помнит меня. Уважение, которое она у всех вызывает, зиждется на сознании высоких ее добродетелей. Я полагаю, что она слишком справедлива и наделена слишком благородными чувствами, чтобы осуждать ту сердечную склонность, которую вы питаете ко мне. Если бы вы сумели обрисовать ей чувства, которые я питаю к вам, дорогая моя Сильвия [239]239
  Сильвия – имя, бытовавшее во французской галантной литературе («Астрея» О. д'Юрфе, «Путешествие на остров Любви» П. Тальмана, «Печальное послание» А. Дезульер и др.).


[Закрыть]! Объясните ей, что нет, не было и никогда не будет в моей жизни минуты, когда бы я не любил вас. Оставайтесь в Женеве столько, сколько будет возможно; зная, что вы там, я не печалюсь о вашем отсутствии. Полагаю, что здоровье ваше там в большей безопасности. Заранее огорчаюсь, думая о трудностях вашего возвращения. Берегите себя, дорогая моя Аиссе. Продолжайте любить меня. В этом залог счастья всей моей жизни».

Многое в этих строках оскорбляет мою скромность, но они позволят вам понять, почему так долго и с таким трудом превозмогаю я себя. Увы! Сколь счастливы те, у кого хватает мужества побороть свою слабость, ибо, право же, требуется бесконечное мужество, чтобы противостоять тому, кого любишь и кому ранее имел уже несчастье уступить. Резать по живому такую горячую страсть и такую нежную привязанность, и притом столь им заслуженную! Прибавьте к этому и мое чувство благодарности к нему – нет, это ужасно! Это хуже смерти! Но вы требуете, чтобы я себя переборола, – я буду стараться; только я не уверена, что выйду из этого с честью или что останусь жива. Я боюсь возвращаться в Париж. Боюсь всего, что приближает меня к шевалье, и чувствую себя такой несчастной, находясь от него вдалеке. Сама не знаю, чего хочу. Почему любовь моя непозволительна? Почему она греховна?

Напишите мне как можно скорее о себе. Позвольте мне тысячу раз и от всего сердца расцеловать вас. Нежнейший поклон вашим дочерям, целую их обеих. Не забывайте вашей Аиссе и не сомневайтесь, прошу вас, в ее любви и почтении к вам – они безграничны.

Письмо XXI

Из Пон-де-Веля, 1729.

Пишу к вам с запозданием, потому что сильно недомогала; у меня были жесточайшие колики. Я не преминула сказать по этому поводу, что не иначе как это вы до сих пор оберегали меня, ведь в Женеве я ни разу не болела; недуги мои щадили мою радость. Уж лучше бы они теперь не примешивались к душевной моей боли. Уезжала я от вас с величайшей печалью, сударыня. Ваши письма заставили снова сжаться мое сердце и вновь вызвали потоки слез. Каждое мгновение вспоминаю я, как сладостно, как спокойно и легко жилось мне то недолгое время, что я провела подле вас. Все, кого довелось мне встречать в Женеве, соответствовали моим первоначальным представлениям о людях, а не тем понятиям, что сложились у меня позднее, под влиянием жизненного опыта. Вот почти такой же была и я, когда входила в свет, не ведая ожесточения, горестей и печали. Как все изменилось! до чего же здешние обитатели непохожи на тех, кто окружает вас! У меня ни разу не было и минуты доброго настроения с того дня, как мы расстались. Здесь все, как прежде, – желудочные колики, туман, концерты, блохи, крысы и, что всего хуже, люди, но не старого закала, а совсем нового образца. Ограничусь здесь этими общими рассуждениями. Уж позвольте мне не вдаваться по сему поводу ни в какие подробности.

Вы очень огорчили меня известием о болезни вашей золовки П… [240]240
  Имеется в виду Сюзанна Каландрини, в замужестве Пикте (? – 1740) или Франсуаза Каландрини, в замужестве д'Ами Пердрио (? – 1759).


[Закрыть];я знаю, как вы ее любите, и я тоже люблю и уважаю ее от всего сердца. Я передала ваш привет архиепископу и всем остальным, и все они просили вас поблагодарить. Архиепископ расспрашивал меня о моем пребывании у вас, о нашем с вами горестном расставании и о вашем городе. Он льстит себя надеждой, что в этом краю к нему недурно относятся. Я не преминула сказать ему, что о нем там справлялись, назвав имена людей, которых он числит в друзьях своих. Он укорял меня за то, что я не воспользовалась его носилками, чтобы навестить вас, он мол и сам бы с радостью поехал к вам, ибо очень вас любит. Он заставил меня самым подробным образом описать ему ваш загородный дом, допытывался о подробностях вашей жизни в городе, словом, интересовался решительно всем, что до вас касается – то ли из добрых чувств к вам, то ли чтобы быть приятным мне. В этом он преуспел, ибо я чрезвычайно была благодарна ему за все его расспросы. Что до его сестры, то она почти никаких вопросов не задавала и говорила лишь о том, что занимает ее самое, ничего более. Г-н де Пон-де-Вель от всего сердца разделяет мое восторженное отношение к вам.

А мы тут проводим время довольно уныло. Утром после мессы архиепископ запирается в своей комнате с каким-нибудь иезуитом. После обеда – партия в кадриль с неизменными спорами и плутовством; ставка – пять су [241]241
  Су – мелкая монета, двадцатая часть ливра.


[Закрыть], которые никогда не платятся. Потом какая-нибудь компания ив города, которую приходится принимать с теми же церемониями, что и интендантов [242]242
  Интенданты – королевские чиновники, в руках которых была сосредоточена вся власть в провинциях – финансовая, судебная, полицейская, отчасти военная.


[Закрыть]. Под вечер все отправляются гулять. Мы с хозяйкой дома остаемся одни; она читает, я вышиваю, либо вырезываю. После прогулки раздирающий уши концерт. Ужин проходит уныло – ни хорошей рыбы, ни милых подруг. Подумайте, как разительно это несхоже с жизнью, какую я вела в Женеве, и как много у меня причин сожалеть о днях моего пребывания у вас!

Можете писать мне безо всякой опаски – письма передаются мне в собственные руки. Человеку, который их получает, приказано вручать их прямо мне, минуя даже мою верную Софи. Здесь так боятся почтовых расходов, что не осмеливаются даже спросить, получила ли я письмо. Архиепископ, тот оплачивает наши с Софи поездки в дилижансе, что, конечно, с его стороны очень благородно. Впрочем, при всей своей скаредности, вздорном нраве и грубом обхождении со мной госпожа де Ферриоль в ту пору, когда я гостила у вас, весьма даже тревожилась о моем здоровье. Она говорила: «Она уехала больной, а что, как у нее лихорадка или оспа?». Она выказывала обо мне не меньшее беспокойство, чем о собственном сыне. Ее горничная сказала Софи, будто из-за меня ее хозяйка не решается поехать на зиму в Амбрен к брату, она-де отказывается от этой поездки из опасения, что я туда ехать не захочу. Можно ли представить себе, сударыня, по ее со мной обращению, чтобы она могла бояться разлуки со мной? От д'Аржанталя было письмо, я получила его, вернувшись от вас. В нем было множество приятных слов, касающихся вас, – вы уж сами себе их вообразите – письмо мое вышло бы слишком длинным, вздумай я их вам все повторять. Отсюда мы через две недели уезжаем в Аблон. Госпожа де Ферриоль проведет там дней десять-двенадцать. Я же оттуда отправляюсь в Сане, чтобы повидать, вы догадываетесь кого. Пробуду там как можно дольше. Госпожа де Ферриоль приедет туда вслед за мной. О тамошней встрече сообщу вам как можно подробнее: мне в этом году удастся, таким образом, повидать всех, кто мне дороже всего на свете. Прощайте, сударыня, чувства мои и душа принадлежат вам.

Письмо XXII

Из Пон-де-Веля, ноябрь 1729

Настал наконец долгожданный день. Уезжаю отсюда завтра утром, одну только ночь остается мне провести тут. Недаром говорила госпожа де Ферриоль, что мне здесь не сидится. Вернувшись от вас, я чуть было не умерла здесь от тоски, а вместе с тоской одолели меня недуги. Мне отворяли кровь, это не помогло – по-прежнему мучают головная боль и колики в желудке; возможно, виноваты здешний воздух и вода.

Я ожидала получить от вас ответ на свое письмо еще до отъезда отсюда, но теперь надеюсь, что вы напишете мне в Сане. Я пробуду там до 15 сего месяца. Пишите на имя госпожи де Виллет, [243]243
  Изабель-Софи-Луиза Ле Валуа де Виллет (1696–1777), дочь виконтессы Болингброк от первого брака, была настоятельницей монастыря Богоматери в г. Санс.


[Закрыть] аббатисы собора Богоматери. Госпожа Болингброк едва не умерла в Реймсе от желудочных колик, коим она подвержена. Положение у нее было самое отчаянное, теперь ей уже лучше, и я увижу ее в Сансе. Напишите, как чувствуете себя вы, а также госпожа П. Меня беспокоят ее боли в пояснице. Вы, я полагаю, уже возвратились в город и сидите себе на своем уютном диванчике в кругу любимых ваших дочерей, и вся семья спешит повидаться с вами. Вы пользуетесь всеобщей приязнью и уважением, и вам не приходится превозмогать в себе пагубной страсти. Как хотелось бы и мне проводить свои дни подобным образом! Вы знаете всех, кому мне следует передать приветы, – будьте столь добры, передайте их по своему выбору. А вашему супругу я привета не передаю: я заметила, что вы всегда чуточку меня ревнуете. Пусть ваша любезная дочь немного подтрунит над ним от моего имени, она окажет мне этим небольшую услугу, а я в благодарность нежно ее за это обнимаю.

Умерла госпожа де Нель, говорят, будто от кори, но ее закадычные подруги, которые знают всю подноготную, сказывали, что у нее было несколько болезней сразу и что, будь она даже крепче здоровьем, ей все равно было бы не поправиться. Так же обстоит дело и с г-ном де Ришелье [244]244
  Г-н де Ришелье – Луи-Франсуа-Арман, герцог де Ришелье (1706–1788), в 1725–1728 гг. французский посол в Вене.


[Закрыть], с той разницей, что он-то еще не умер, но, как мне сообщили, уже при смерти. А госпожа д'Омон и ее супруг, у которых была одна только корь, уже выздоравливают. Не помню, писала ли я вам, что г-н де Ла Феррьер выдает замуж свою дочь за человека, у которого двадцать тысяч ливров ренты и который живет в Лионе. Для ее матери большая радость [245]245
  Имеются в виду Пьер Массо, сеньер де Ла Феррьер, лионский сенешаль, его супруга – урожденная Шапоне, их дочь Мадлен – в замужестве Во де Жири.


[Закрыть], что дочь будет от нее поблизости. Родители заслужили эту удачную партию, ведь они до этого отказались выдать дочь за человека хоть и богатого, но уже старого, которого она не смогла бы полюбить. Приданого они дают ей пятьдесят тысяч экю, да еще двадцать тысяч франков после их смерти. Девица эта весьма достойная. Прощайте, сударыня, мне очень горестно было расставаться с вами. Дал бы бог, чтобы я сейчас в самом деле была бы подле вас! Я бы не в силах была тогда снова с вами расстаться. Слишком многого мне это стоило, да и теперь еще стоит, как вспомню об этом. Прощайте, сударыня, я люблю вас всем сердцем. Теперь я буду еще дальше от вас, о чем не могу – не сожалеть. Я напишу вам уже из Парижа – в Сансе я слишком буду занята, и на письма у меня не будет времени.

Письмо XXIII

Из Парижа, 17 ноября 1729.

Вы спрашиваете у меня подробного отчета о моем возвращении в Париж и пребывании в Сансе. Девочку я нашла изрядно выросшей, но очень уж она бледная. У нее благородные черты, хорошее сложение, глазки такие красивые, что подобных на всем свете не сыщешь, а с виду она слабенькая. Она неглупая, ласковая, разумная, только невероятно рассеянная, но сердце и нрав – удивительные. Мне кажется безо всякого пристрастия, что из нее выйдет человек достойный. Меня бедняжка любит до безумия, она до того обрадовалась, увидев меня, что едва не лишилась чувств. Вы можете представить себе, что испытала я при виде ее – волнение мое было тем сильнее, что приходилось его скрывать. Она все без конца повторяла, что у нее не было дня счастливее, чем день моего приезда. Она решительно не в силах была отойти от меня; и однако, стоило мне только ее отослать, как она кротко повиновалась; всякое мое замечание она внимательно выслушивала и старалась ему следовать. Если случалось ей в чем провиниться, она не пыталась оправдаться, как это обычно делают дети. Увы! когда я уезжала, бедняжка была в таком горе, что я боялась взглянуть на нее, чтобы совсем не расстроиться, – она слова не могла вымолвить от волнения. Я предложила аббатисе ехать со мной, чтобы вместе навестить госпожу Болингброк, которая находилась в Реймсе, где недавно перенесла тяжелую болезнь, и оттуда намеревалась отправиться в Париж. Весь монастырь был опечален сообщением об отъезде аббатисы, а бедная малютка ей сказала: «Я, сударыня, как и все, очень горюю, что вы уезжаете, но ведь это, мне кажется, необходимо – госпожа Болингброк так рада будет видеть вас, ваш приезд пойдет ей на пользу, вот это немного меня утешает». И тут бедняжка залилась слезами и упала на стул, потому что у нее не было сил держаться на ногах, и все обнимала меня и все говорила: «Как это некстати, добрый мой друг, ведь если бы не это, вы могли бы пожить здесь подольше. У меня нет ни отца, ни матери, прошу вас, будьте вы моей матерью, я люблю вас так же, как если бы вы и в самом деле ею были». Представляете себе, сударыня, в какое состояние повергли меня ее слова; но держалась я очень хорошо. Пробыла я в Сансе две недели, и там был у меня приступ ревматизма, да такой, что я не могла двинуть ни одним членом. Два дня девочка не отходила от меня ни на шаг. Целых пять часов подряд провела она у моего изголовья, отказываясь покинуть меня – читала мне вслух, чтобы меня развлечь, разговаривала со мной, а когда временами я погружалась в сон, сидела чуть дыша, боясь меня разбудить. Мало кто из взрослых был бы способен на это. Мадемуазель де Ноайль [246]246
  Мадемуазель де Ноайль – по-видимому, Мария-Анна-Франсуаза де Ноайль (1719 – ?).


[Закрыть]звала ее поиграть, девочка умоляла позволить ей остаться со мной. Одним словом, сударыня, я уверена, что если бы ей выпало счастье узнать вас, вы не могли бы ее не полюбить. Госпожа Болингброк намерена взять ее с собой и устроить в дальнейшем ее судьбу, что чрезвычайно терзает вы знаете кого [247]247
  Речь идет о шевалье д'Эди.


[Закрыть] – он от этого просто с ума сходит. Не могу даже описать, как он рад был моему возвращению; все, что только способен сделать и сказать человек в порыве страсти, было сделано и сказано. Если это игра, значит, он хорошо умеет играть. Он несколько раз появлялся здесь, и всякий раз после утомительной и долгой охоты. Наконец, когда он в последний раз испрашивал у короля позволения отлучиться в город (ибо об этом надобно непременно просить у короля), тот полюбопытствовал, что мол у него в Париже за дела; этот вопрос привел его в такое замешательство, что он покраснел и ничего другого не нашелся сказать, как что ему это необходимо.