Текст книги "Куда летит время. Увлекательное исследование о природе времени"

Настоящее

В измененном состоянии сознания, вызванном употреблением гашиша, воспринимаемое время удивительным образом приобретает гигантские масштабы. Произнося предложение, мы замечаем, что ближе к концу фразы ее начало воспринимается как эхо, доносящееся из неопределенно далекого прошлого. Выступая в недолгий путь, мы думаем, что никогда не доберемся до конца.

УИЛЬЯМ ДЖЕЙМС, ПРИНЦИПЫ ПСИХОЛОГИИ

Сейчас

Я пишу эти строки, сидя в вагоне-ресторане поезда: навестив друга, живущего в другом городе, я возвращаюсь к родным пенатам. Я расположился на диване за столиком в переднем торце вагона и сижу привалившись спиной к передней стене, обозревая хвост поезда. Весь вагон предстает передо мной как на ладони: за соседним столом двое студентов колледжа потягивают кофе и обсуждают учебники, за другим столиком проводник болтает с официанткой, наслаждающейся законным перерывом, а в противоположном конце зала несколько пассажиров сгрудились вокруг ноутбука какого-то юнца и напряженно следят за последними минутами футбольного матча. Мой взгляд перемещается к длинной череде окон, занимающей всю стену вагона; за стеклом в сгущающихся сумерках еще различимы силуэты домов и мелькают случайные огни фонарей, бегущие вслед за поездом. Неожиданно вынырнув из сумерек у края окна, расположенного прямо справа от меня, они мчатся назад вдоль вагона, а потом исчезают из виду, не оставляя следов в памяти, а затем им на смену приходят новые фонари и контуры домов, захваченные безостановочным потоком подступающей темноты. Мне забавно тешить себя мыслью, будто все проносящиеся мимо огоньки и дома только сейчас появились на свет и по прихоти случая изволили выстроиться как раз за моим правым плечом. Порою возникает ощущение, что пейзаж за окном изливается из глубин моего существа в тот момент, когда я стремительно врываюсь в будущее и всматриваюсь в настоящее и прошлое сквозь толщу памяти.

Дома, лежа без сна в темные предрассветные часы, я испытываю диаметрально противоположные ощущения. У изголовья тикают часы, и секунды одна за другой начинают облекаться плотью, выступая впереди из тьмы, как вестовые столбы на ночном шоссе. Они приближаются ко мне, проносятся мимо и растворяются где-то под подушкой, предоставляя мне гадать о том, откуда они пришли и как одна секунда перетекает в другую. «Если бы оказалось возможным выбирать время для пробуждения в ночи, – писал Готорн, – вы бы обнаружили себя в промежуточном пространстве, недосягаемом для житейской суеты, где замешкавшееся мгновение не спешит уходить, превращаясь в реальность настоящего». Я не знаю, куда ведет дорога времени, но только в тот час и никогда более создается ощущение, что в моем распоряжении все время мира для размышлений.

Более двух тысяч лет лучшие умы человечества спорили об истинной природе времени. Конечно оно или бесконечно? Течет ли оно непрерывно или дробится на части? На что оно похоже – на реку или на груду зерна, которая скапливается по крупице, как песок, струящийся через песочные часы? И почти одновременно возникает вопрос: что же такое настоящее? Что значит «сейчас» – это неделимое мгновение, струящееся паром между прошлым и будущим? Можно ли измерить настоящий момент? Если да, то как долго он длится? И чем заполнены промежутки между отдельными мгновениями? Каким образом уходящий миг сменяется следующим: как «сейчас» превращается в «после», «потом» или попросту «не сейчас»? «Это странное по своей природе „вдруг“ лежит между движением и покоем, находясь совершенно вне времени, но в направлении к нему и исходя от него изменяется движущееся, переходя к покою, и покоящееся, переходя к движению»[11]11
  Платон. Парменид, или Об идеях. Диалоги.


[Закрыть], – писал Платон еще в IV столетии до нашей эры.

АВГУСТИН ПРЕДПОЛОЖИЛ, ЧТО ВРЕМЯ СОДЕРЖИТСЯ В КАЖДОМ ДЕЙСТВИИ И СЛОВЕ, ДОСТАТОЧНО ЛИШЬ ОСТАНОВИТЬСЯ И ПРИСЛУШАТЬСЯ К РАЗГОВОРАМ, ЧТОБЫ ПОНЯТЬ, КАК МЕТКО ЭТО ЗАМЕЧАНИЕ

За сотню лет до Платона Зенон Элейский сформулировал вопросы о сущности настоящего в серии трудноразрешимых парадоксов. Вообразите себе стрелу в полете. В любой произвольный момент полета стрела находится в фиксированной точке траектории, а затем оказывается в другой точке. Но когда же, в какой промежуток времени стрела перемещается в другую точку? По убеждению Зенона, миг времени неделимо мал. Перемещение стрелы не происходит в одно мгновение. Если бы движение стрелы дробилось на отрезки, тогда можно было бы утверждать, что текущему мгновению присущи длительность, начало и конец. Момент, которому свойственна протяженность во времени, становится делимым: тогда спустя половину мгновения стрела сдвинулась бы на половину расстояния, соответствующего мгновению, и так далее до обретения целостности. Остается только посочувствовать быстроногому Ахиллесу, который никогда не доберется до финиша и не обгонит черепаху. Парадокс Зенона порядком раздражал Аристотеля, ученика Платона: «Есть четыре рассуждения Зенона о движении, доставляющие большие затруднения тем, кто пытается их разрешить, – отметил он в трактате «Физика», резюмируя логику Зенона. – Первое – о несуществовании движения на том основании, что перемещающееся [тело] должно дойти до половины прежде, чем до конца»[12]12
  Аристотель. Физика. Кн. VI. Гл. 9 / Пер. В. П. Карпова.


[Закрыть]. А если движение невозможно, то не существует и времени; стрела не может никуда лететь, поскольку она не покидает поверхности земли. Аристотель пытался разрешить эту головоломку за счет вульгарной семантики, выдвигая аргумент о тождественности времени и движения. Время в его представлении – не сцена, на которой разыгрываются события. Движение подобно искрящемуся солнцу, а полет стрелы сам воплощает в себе время. Также Аристотель полагал, что текущий момент можно охарактеризовать посредством фактически измеримого промежутка времени, в течение которого происходит перемещение объекта из одного места в другое. По его мнению, «…время не слагается из неделимых „теперь“, а также никакая другая величина»[13]13
  Аристотель. Физика. Кн. VI. Гл. 9.


[Закрыть]. Однако, согласившись с такой аргументацией, мы снова оказываемся в затруднительном положении: есть ли в понятии настоящего какой-то иной смысл, помимо разграничения прошлого и будущего? Настоящее всегда одно и то же или подвержено переменам? И если настоящему свойственно изменяться, то когда происходит изменение? Очевидно, что не в текущий момент; как отмечает Аристотель, «…прежнее всегда должно уничтожиться. Исчезнуть в самом себе ему нельзя, потому что именно тогда оно и есть»[14]14
  Аристотель. Физика. Кн. IV. Гл. 9.


[Закрыть].

Едва уловимые философские тонкости увлекали разум в экзистенциальную пропасть. Если мы не можем объяснить себе, каким образом время перетекает из одного мгновения в другое, крайне сложно дать четкое определение понятиям перемен, новшества и созидания. Как одна вещь возникает из другой? Как вообще появилось все сущее, включая само время; что представляет собой акт творения? Человеческое сознание задается вопросом: а тот ли я человек, которым был только что, в прошлом году или в детстве? Почему получается так, что я изменяюсь как личность, но в то же время остаюсь самим собой? Герой одной из древнегреческих комедий, предвосхитившей философию Зенона, обращается к другому персонажу с просьбой вернуть долг, на что должник резонно ответил: «Никаких денег я у тебя не занимал! Я ведь уже не тот человек, которым был тогда. Груда щебня, к которой подбросили несколько камешков, а потом забрали еще несколько, уже совсем не та, какой была раньше». Услышав такие речи, первый мужчина залепил ему пощечину. «Зачем ты меня ударил?» – удивился второй. «Кто, я?» – ответствовал заемщик.

Наша манера говорить о времени, пожалуй, единственная тема, способная увлечь знатоков времени в той же степени, что и главный предмет их интереса. Время встроено в наш язык как одна из грамматических категорий: прошлое, настоящее и будущее время в английском языке представлены в разнообразных подкатегориях. Еще в раннем детстве мы овладеваем временными категориями на подсознательном уровне, к двум годам обычно дети правильно употребляют прошедшее время, хотя они, возможно, еще не вполне понимают разницу между завтрашним и вчерашним днем, как и между «до» и «после». В языке пирахан, на котором говорят представители народа пираха в Бразилии (и горстка ученых-лингвистов), вообще отсутствуют какие-либо отсылки ко времени. С другой стороны, среди современных философов наметилось деление на сторонников и противников теории времени: первые причисляют категории прошлого и будущего к объективным свойствам реальности, а вторые отрицают принадлежность времени к реальному миру.

В представлении Блаженного Августина время уподобляется перегонному кубу. Рано или поздно почти каждый ученый, освещающий вопросы хронобиологии и восприятия времени, цитирует Аврелия Августина, который, в сущности, первым заговорил о времени как субъективном переживании. Цитаты подводят к вопросу о сущности времени путем углубленного изучения непосредственного опыта переживания времени.

Время – необыкновенно скользкая и до безумия абстрактная тема, которая к тому же затрагивает глубоко интимные сферы. Августин предположил, что время содержится в каждом действии и слове, достаточно лишь остановиться и прислушаться к разговорам, чтобы понять, насколько метко это замечание. Действительно, сущность времени, его внутренняя структура и парадоксальный характер, может быть видна из одной-единственной фигуры речи, например:

Deus, creator omnium.

«Господь, всего создатель». Произнесите эту фразу вслух или про себя, на латыни, проговаривая все восемь слогов – кратких и долгих, чередующихся друг с другом. «Каждый долгий слог длится вдвое дольше каждого краткого, – писал Блаженный Августин. – Я утверждаю это, произнося их»[15]15
  Августин Блаженный. Исповедь. Кн. XI. Гл. 27.


[Закрыть]. Но как нам удается произвести измерения длительности слогов? Стихотворная строка представляет собой некоторый порядок слогов, воспринимаемых последовательно, один за другим. Каким же образом слушатель оказывается в состоянии осознанно воспринять два слога одновременно и сравнить их длительность? «Как же удержать мне краткий [слог], как приложить его в качестве меры к долгому, чтобы установить: долгий равен двум кратким. Долгий не начнет ведь звучать раньше, чем отзвучит краткий»[16]16
  Августин Блаженный. Исповедь. Кн. XI. Гл. 27.


[Закрыть], – продолжает Августин. Раз уж на то пошло, как мы удерживаем в сознании длинный слог? Невозможно определить длительность слога прежде, чем он закончится, но к тому времени уже оба слога канут в прошлое. «Оба прозвучали, улетели, исчезли, их уже нет, – резюмирует Августин. – Что же такое я измеряю?»[17]17
  Августин Блаженный. Исповедь. Кн. XI. Гл. 27.


[Закрыть]

Коротко говоря, что же такое настоящее и где находимся мы с вами по отношению к нему? Настоящее – это не теперешнее столетие, не текущий год и даже не сегодняшний день, а конкретный момент, который длится прямо сейчас, на наших глазах растворяясь в прошлом. Если вам когда-нибудь приходилось лежать без сна, вслушиваясь в бурлящий поток мыслей, лишивших разум покоя, или вы попросту пытались поймать миг зарождения мысли и сопроводить ее в момент ухода, следуя за робким ручейком, который Уильям Джеймс назвал потоком сознания, то вам должно быть понятно, о чем говорит богослов. Вслед за Аристотелем Августин полагал, что миг настоящего вмещает все и вся. Будущего и прошлого не существует: рассвет завтрашнего дня «не длится», детство Августина давно закончилось. Остается заключить, что настоящее – некий эфемерный фрагмент без продолжения. По выражению Августина, «настоящее оказывается временем только потому, что оно уходит в прошлое»[18]18
  Августин Блаженный. Исповедь. Кн. XI. Гл. 14.


[Закрыть]. И тем не менее мы точно измеряем время, заключая, что один слог звучит в два раза дольше другого, а значит, мы можем судить о длительности речи. Тот момент, в котором мы определяем время ее звучания, совершенно очевидно не относится ни к прошлому, ни к будущему, так как невозможно измерить то, чего нет. «Оно [время] измеряется, пока проходит»[19]19
  Августин Блаженный. Исповедь. Кн. XI. Гл. 21.


[Закрыть], – такое возможно лишь в настоящем, но как? Как измерить длительность того или иного промежутка, заполненного звуком или безмолвием, до того, как он перестанет существовать?

НАШ ОПЫТ ПЕРЕЖИВАНИЯ ВРЕМЕНИ – НЕ ПЛАТОНОВСКАЯ ТЕНЬ НЕКОЕЙ ИСТИННОЙ И АБСОЛЮТНОЙ ВЕЩИ НА СТЕНЕ ПЕЩЕРЫ, ВРЕМЯ – ПРОДУКТ ВОСПРИЯТИЯ. ВРЕМЯ ПРЕБЫВАЕТ ТОЛЬКО В СОЗНАНИИ

В ходе размышлений о парадоксе времени Августина осенила догадка фундаментального масштаба, которую принимает за данность даже современная наука, объясняя феномен восприятия времени: время – производная субъективного сознания. Задаваясь вопросом, звучит ли один из произносимых в настоящий момент слогов длиннее или короче другого, вы измеряете не продолжительность каждого из них непосредственно (к тому времени оба слога уже перестанут существовать), а нечто, запечатленное в памяти, «что прочно закреплено в ней»[20]20
  Августин Блаженный. Исповедь. Кн. XI. Гл. 27.


[Закрыть], по выражению Августина. Слоги перестали звучать, оставив о себе стойкое впечатление, которое продолжает существовать до сих пор. В сущности, писал он, все три временные формы сводятся к единому времени. Прошлое, настоящее и будущее существуют не сами по себе; они все присутствуют одновременно в сознании – в текущих воспоминаниях о минувшем и в текущих ожиданиях предстоящих событий: «…есть три времени – настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего»[21]21
  Августин Блаженный. Исповедь. Кн. XI. Гл. 20.


[Закрыть].

Августин вывел категорию «время» за пределы физики и поместил ее в плоскость того, что сейчас называется психологией. «В тебе, душа моя, измеряю я время»[22]22
  Августин Блаженный. Исповедь. Кн. XI. Гл. 27.


[Закрыть], – писал он. Наш опыт переживания времени – не платоновская тень некоей истинной и абсолютной вещи на стене пещеры, время – продукт восприятия. Слова, звуки и события приходят и уходят, но, уходя, оставляют отпечатки в сознании – время пребывает только в нем и более нигде. «Впечатление от проходящего мимо остается в тебе, и его-то, сейчас существующее, я измеряю, а не то, что прошло и его оставило. […] Вот где, следовательно, время, или же времени я не измеряю»[23]23
  Августин Блаженный. Исповедь. Кн. XI. Гл. 27.


[Закрыть]. В настоящее время ученые воспроизводят этот эффект в лабораторных условиях, в компьютерных моделях и опытах с грызунами и добровольцами из числа студентов, а также с помощью магнитно-резонансных томографов стоимостью в несколько миллионов долларов. Августин начал с того же, что и все мы, – с акта речи и желания слушать.

«Августин пытается осмыслить время не только с философской и теологической точки зрения, – однажды заметил за ланчем мой приятель Том. – Он стремится передать психологические аспекты времени: какие чувства испытывает человек, находясь внутри временного потока?» Том живет со мной по соседству; наши дети примерно одного возраста; иногда они играют вместе, с переменным успехом предпринимая попытки строить друг друга. В дневное время Том преподает теологию в профильном университете, а вечером играет на бас-гитаре в громогласных группах и ведет блог о музыке, поп-культуре и духовности. Я не уверен, что правильно понимаю значение слова «духовность», но в изложении Тома это, должно быть, захватывающе мудро и невообразимо круто. Мы сидим в ресторане нашего городка, зал совершенно пуст: сегодня последняя пятница перед Днем памяти. Погоду не в чем упрекнуть, весна вступила в пору расцвета.

Том читает философию Августина в рамках курса лекций по введению в теологию, и, по его словам, студенты охотно примеряют на себя интимный опыт переживания времени, о котором рассказывает Августин. «Мы привыкли воспринимать время как что-то внешнее, не имеющее к нам отношения: время ассоциируется с тиканьем часов и мерцающими цифрами на табло, хотя на самом деле оно в наших умах и душах, наше настоящее – это наш дух», – утверждает Том. За временем не просто наблюдают; его присваивают, в нем обживаются. А может быть, это время присваивает нас, в один момент Августин уподобляет время объему, вместилищем которого выступает человек. Итак, не представляется возможным рассуждать о времени отстраненно; напротив, необходимо обратить взгляд внутрь себя и прислушаться к своим речам, внимая слогу за слогом, слову за словом – только так можно судить о вместилище, отталкиваясь от содержимого.

Столь сложный для восприятия ход мыслей в современной философии известен под термином «феноменология», введенным Хайдеггером. Под ним принято понимать осмысление феноменов сознания с субъективной позиции. «Мы можем рассуждать о чем-либо от собственного лица, поскольку мы ощущаем это именно так, – объясняет Том, спеша разъяснить подтекст риторического приема. – Имеется в виду, что необходимо находиться внутри ситуации и изменить ее восприятие, а также способ взаимодействия с миром». Сейчас люди по выходным посещают семинары, стремясь освоить новые способы управлять временем, переживать его и выстраивать с ним отношения. Августин же предписывал обратиться непосредственно к слову. Его стратегия заключается в том, чтобы изменить психологию читателя, инициировать процесс трансформации личности и души, что может быть достигнуто только путем полного погружения в настоящее. «Почувствовать красоту можно только в частностях, во временных и преходящих явлениях, в том, что обречено на уход, – говорит Том. – Вопрос заключается в том, как преобразовать это переживание в духовный опыт. Как совершать правильные поступки вовремя?» В силу привычки время представляется нам либо как количество, которое можно растратить, либо как инструмент, который пригодится в гонке самосовершенствования. В понимании Августина время служит предметом рефлексии, духовный посыл состоит не в том, чтобы найти времени лучшее применение, а в том, чтобы лучше освоиться в нем, поселившись внутри слога. «Многие мысли, которые я слышу от своих студентов, почерпнуты ими от родителей, – продолжает Том. – Им кажется, что они должны успевать как можно больше за отпущенный им отрезок времени. Время предстает в виде суммы единиц определенной длительности, которые рассматриваются как пакеты потенциальной продуктивности. Переживать время как восхождение по ступенькам лестницы – лишь один из возможных способов. Альтернатива – представить время в виде вершины, на которую вы поднимаетесь».

Ресторан закрывается в три часа; мы последние посетители, и персонал уже бродит возле нашего столика, бросая на нас нетерпеливые взгляды, которые должны подтолкнуть нас к выходу. Том отправится домой присматривать за детьми в послеобеденное время. Мы вместе проходим начальную школу родительства: дети отвратительно распоряжаются временем, они тотчас закатывают истерику, если что-либо не происходит прямо сейчас по их внутренним часам. Я узнал, что часть моей задачи как родителя заключается в том, чтобы довести до их сведения значения слов «давай попозже» и «подожди». В действительности становится ясно, что львиная доля родительства сводится к обучению ребенка распоряжаться временем: говорить о времени, беречь, приумножать и организовывать время, относиться к нему с уважением и управлять им, а также от случая к случаю игнорировать все эти обязательства.

Весна соскальзывает в лето, и вот уже несколько недель Лео, которому сейчас четыре года, просыпается все раньше и раньше. Возможно, его будит свет: в половине шестого бледные отблески зари уже ползут по жалюзи, а пение малиновок срывается в многоголосый хор, но, скорей всего, всему виной мочевой пузырь, работающий по часам. Я слышу, как Лео шаркающей походкой выходит в коридор, потом в ванную, а потом обратно в свою комнату, но не задержится там надолго. Пока его брат спит в кроватке в нескольких сантиметрах, забаррикадировавшись от солнца стеной мягких игрушек, Лео, сверкая глазами, на цыпочках пробирается в нашу комнату и нависает над нашей кроватью. «Я хочу играть внизу», – шепчет он, имея в виду: «Давайте играть вместе».

Сам я никогда не имел привычки рано вставать, и зимой меня ужасает мысль о том, чтобы в потемках спускаться в холодную комнату для игр. Мы решили опробовать один способ. Тогда мальчики еще не умели определять время по часам, и мы купили для них часы, похожие на светофор, которые можно заводить на определенное время, допустим на 6:45 утра. В это время красные огни сменятся зелеными, давая детям понять, что можно вставать, поднимать шум и начинать день. Том сказал, что с его дочерью это сработало, но ее характер совершенно не похож на характер Лео или его брата. Эффект оказался диаметрально противоположен задуманному. Лео поднимался так же рано, как обычно, затем возвращался в кровать и лежал с открытыми глазами, ошеломленный красным светом и собственной решимостью поскорее перейти к активным действиям. В течение последующего часа он несколько раз пробирался в нашу комнату, чтобы возвестить о том, что зеленый свет все еще не загорелся. Иногда он оставался в детской и мерил комнату шагами, вздыхая так громко, что просыпался Джошуа, и вскоре они оба принимались болтать и смеяться, обсуждая тайну непримиримости красного света. Без четверти семь наконец-то загорался зеленый цвет, вызывая у мальчиков громкие вопли одобрения, и их официальный выход из детской приносил всем нам невероятное облегчение.

В итоге я разрешил Лео тихо спускаться в игровую комнату самостоятельно. Иногда за ним следовала Сьюзен, а я продолжал спать, зарывшись лицом в подушки. Но со временем я заметил, что все чаще и чаще выбираюсь из постели первым и устремляюсь вниз. Скоро наши мальчики закончат дошкольную подготовку, в сентябре мы отдадим их в детский сад при публичной школе, и с тех пор их бурная жизнь будет протекать преимущественно вне дома и вдали от нас. Конечно, это будет происходить постепенно, и едва ли мы это заметим. Вместе с тем в последнее время явственно ощущается, что впереди большие перемены, и дни уже приобрели кристальную прозрачность, как будто мы уже смотрим на них из глубины памяти. Мальчики тоже это чувствуют, и не только потому, что улавливают наше настроение. Провести полчаса наедине с одним из сыновей по его просьбе – это почти как подарок. Итак, я и Лео усаживаемся на жесткий деревянный пол, распахнув заднюю дверь навстречу хору малиновок, и разыгрываем очередной раунд в бинго, в шашки или в мышеловку (тут мне нужна помощь), пока не появляется Джошуа, мрачный и взъерошенный – в точности как я в предвкушении утреннего кофе, – и начинает издавать собственные директивы. Эти дни и часы таят в себе пленительную сладость, их выпадает слишком мало, так что лишь в молодости позволительно их проспать.

* * *

Уильям Джеймс не может уснуть.

За окном 1876 год, и молодой Джеймс, недавно получивший должность ассистента на кафедре зарождающейся науки психологии в Гарвардском университете, лежит в постели без сна, думая о своей будущей жене Элис Гиббенс, в которую безумно влюблен. «Семь лет бессонницы перевешивают многие принципы», – сообщит он ей, изливая тоску вожделения в письме. Спустя еще десять лет он будет тревожно всматриваться в темноту, оглядываясь на дело прожитых лет – его объемный труд «Принципы психологии» в тысяча двести страниц, изложенный в двух томах, станет классикой сразу после публикации в 1890 году. (По данным Роберта Ричардсона, автора повести «В Мальстреме американского модернизма», посвященной биографии Джеймса, бессонница особенно мучила ученого, когда ему хорошо писалось; в конце восьмидесятых годов XIX века ему часто приходилось прибегать к хлороформу, чтобы заснуть.) Быть может, Джеймс, ворочаясь в постели, раздумывает об эффективности «лечения внушением», которому его подвергла Аннета Дрессер, пылкая сторонница учения, которое она назвала «системой духовного целительства Квимби», воздавая должное основателю школы. Покойный Финеас Квимби, в прошлом часовщик, уверовал в то, что причины физических недомоганий укоренены в сознании, и посему многие болезни можно излечить с помощью гипноза, разговоров по душам и правильного образа мыслей. «Я усаживаюсь рядом с ней и сразу же засыпаю, предоставляя ей распутывать узлы в моем сознании», – рассказывал Джеймс своей сестре. Возможно, в бессонные ночи, глядя в темноту, он сожалеет о том, что пренебрег советом лечащего врача положить в изголовье подушку побольше.

МЫ ОЩУЩАЕМ ТЕЧЕНИЕ ВРЕМЕНИ ТОЛЬКО БЛАГОДАРЯ ОЩУЩЕНИЮ ЕГО СМЕНЫ, КОТОРОЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЛИШЬ В ТОМ СЛУЧАЕ, КОГДА ВРЕМЯ ЧЕМ-ТО ЗАПОЛНЕНО

Не исключено и то, что он просто пытается объять опыт настоящего. «Постарайтесь, я не скажу уловить, но подметить настоящее мгновение. Такая попытка совершенно бесплодна. Где оно, это настоящее? Оно исчезло прежде, чем мы успели схватить его, растаяло, перелилось в следующее мгновение»[24]24
  Джеймс У. Психология / Под ред. Л. А. Петровской. – М., 1991. – С. 179.


[Закрыть]. В «Принципах психологии» рассмотрен широкий спектр вопросов, включая память, внимание, эмоции, инстинкты, воображение, привычки, самосознание и так называемую «теорию автоматов» – расхожее определение, которое Джеймс не одобрял. Согласно «теории автоматов», работой механизмов нервной регуляции заправляет некий гомункул, модель личности в миниатюре, которая «находит в реальной жизни хотя бы сколько-нибудь точные аналоги всех событий личной истории своего хозяина», – писал ученый.

Глава, посвященная восприятию времени, входит в число самых известных работ Джеймса. Фактически она представляет собой мастерски проделанное обобщение результатов исследований, проведенных коллегами Джеймса, и личных размышлений ученого. Сфера интересов европейского научного сообщества постепенно смещалась с чистой физиологии, изучающей механизмы функционирования человеческого тела, к системе нисходящей передачи нервных импульсов, и наметился переход от сугубо философского подхода к тщательно выверенной научной методологии изучения сознания и когнитивной деятельности. В 1879 году в Лейпциге открылась первая лаборатория экспериментальной психологии под руководством Вильгельма Вундта, озабоченного проблемой количественного измерения чувственного восприятия и внутренних переживаний. «Точное описание феноменов сознания – единственная задача экспериментальной психологии», – писал Вундт. Восприятие времени занимало центральную позицию в изысканиях. Джеймс не принимал на веру существование сознания как самодостаточного явления, отказываясь трактовать сознание как умозрительный феномен наподобие монады, лишенной молекулярного начала. В то же время он предполагал, что изучение сознания как такового, что бы оно собой ни представляло, напрямую связано с характером восприятия времени. Джеймс часто прибегал к описанию времени сквозь призму субъективного опыта, полагая повествование от первого лица лучшей отправной точкой для скрупулезного изучения темы.

Присядьте, расслабьтесь, предлагает Джеймс читателю. «Попробуйте закрыть глаза, совершенно отвлечься от внешнего мира и направить внимание исключительно на течение времени, подобно тому человеку, который, по выражению поэта, „бодрствовал, чтобы подметить полет времени во мраке ночи и приближение мира к дню Страшного суда“»[25]25
  Джеймс У. Психология. – С. 180.


[Закрыть] (Джеймс цитировал Теннисона). Что мы услышим? Наверное, почти ничего: пустота сознания замыкается на одной и той же повторяющейся мысли. Если мы что-то и заметим, уверяет Джеймс, возможно, нам удастся ощутить, как раскрываются и достигают апофеоза моменты, сменяющие друг друга, – «объектом непосредственного созерцания является как будто само течение времени»[26]26
  Джеймс У. Психология. – С. 180.


[Закрыть] как последовательности некоторых отрезков длительности в процессе становления, как они есть. Опираются ли наши ощущения на реальность или рождены иллюзией? Согласно Джеймсу, поставленный вопрос обращен к истинной природе психологического времени. Если принять субъективный опыт за истину, предположив, что нам дано осознать процесс зарождения мгновений, еще не наполненных никаким содержанием, тогда, должно быть, человеку действительно присуще «особое чистое чувство времени»[27]27
  Джеймс У. Психология. – С. 181.


[Закрыть].

Если руководствоваться такой логикой, то априорное время пусто, и для стимуляции чувств достаточно лишь одного ощущения ничем не заполненной длительности. Но если предположить, что переживание зарождающегося мгновения иллюзорно, тогда ощущение хода времени будет обусловлено реакцией на события, заполняющие его, и «нашим воспоминанием о его содержании в предшествующее мгновение и чувством сходства этого содержания с содержанием данной минуты»[28]28
  Джеймс У. Психология. – С. 181.


[Закрыть]. Но представляет ли из себя время что-нибудь само по себе, безотносительно событий, которыми оно наполнено? Иначе говоря, служит ли время вместилищем вещей или само вмещается в чем-то?

По убеждению Джеймса, ощущение времени коренится в его наполненности. Мы не можем сознавать априорное время, как не можем сознавать «ни длительности, ни протяжения без какого бы то ни было чувственного наполнения»[29]29
  Джеймс У. Психология. – С. 181.


[Закрыть], писал ученый. Взгляните на ясное голубое небо: на какой высоте находится сто футов? Какое расстояние соответствует одной миле? Не имея точек отсчета, об этом нельзя даже предполагать. Так и со временем: мы ощущаем течение времени только благодаря ощущению его смены, которое появляется лишь в том случае, когда время чем-то заполнено. Ничем не заполненный промежуток времени сам по себе не фиксирует внимания. Так что же наполняет наше время?

Прежде всего, время наполняем мы сами. «Смена должна представлять собой конкретное явление – определенную последовательность событий в объективной или во внутренней реальности, акт сосредоточения внимания или волевой акт», – писал Джеймс в своих «Принципах психологии». Мгновение, которое на первый взгляд кажется пустым, в действительности таковым не является, поскольку сама попытка его осмысления наполняет его потоком мыслей. Даже если закрыть глаза и полностью отрешиться от мира, свет все равно будет проникать сквозь веки, отбрасывая на темное поле яркие блики, застывающие в непроницаемом мраке, не прекращая игры. Сознание наполняет время.

По сути, Джеймс примеривается к той же идее, которую много веков назад высказывал Блаженный Августин, а ранее – Аристотель: время – большей частью продукт сознания. Возможно, Джеймс не заходил так далеко, чтобы утверждать, что времени не существует вне восприятия, но он при случае всегда подчеркивал, что мозг передает нам исключительно свое восприятие времени, но не само время, причем насколько точно, настолько мы ощущаем, – приобрести иной опыт переживания времени, кроме субъективного, невозможно. Вероятно, это прозвучит как тавтология, но современные психологи и нейробиологи недалеко ушли от позиции Джеймса. Средний человек знает по собственному опыту, что в некоторых ситуациях кажется, что время течет быстрее или медленнее. Нетрудно заключить, что эти впечатления вызваны тем, что мозг пытается каким-то образом соотнести интенсивность переживаний с протяженностью временного интервала, в течение которого они были получены. Но часов в голове не существует: мозг, в отличие от компьютера, не фиксирует объективное время; он может определить только длительность процессов обработки своих впечатлений от внешнего мира.