Текст книги "Этнопсихологическая самозащита и агрессия"

Свой подход к культуре в целом как об этнозащитном механизме в настоящее время развивает С. В. Лурье. Она исходит из представления Э. Шилда о существовании “центральной зоны” культуры, куда, по ее мнению, входят не верования и ценности, а “адаптационно-деятельностные модели”, которые она отождествляет с установками. Можно согласиться с мыслью С. В. Лурье о том, что защитная функция этнической культуры является наиболее значимой ее функцией[68]68
  Лурье С. В. Историческая этнология, с. 221.


[Закрыть].

Каким образом этнос адаптируется к миру? Ответ сводится к утверждению: через создание этнической картины мира (этнического образа мира). Всему, что воспринимается, дается название, все символизируется и т. п., и создается своеобразный этнический образ мира. Процветание этноса зависит от эффективности его психологических защитных механизмов, их развитости и гибкости. “Так, в критической ситуации этнос с хорошо налаженным механизмом психологической защиты может бессознательно воспроизвести целый комплекс реакций, эмоций, поступков, которые в прошлом, в похожей ситуации, дали возможность пережить ее с наименьшими потерями. Это особенно бросается в глаза у народов с трудной исторической судьбой, но в целом относится ко всем”[69]69
  Указ. соч., с. 221–222.


[Закрыть]. Далее защитные механизмы этноса подразделяются на две группы: на специфические (направленные против конкретной угрозы) и неспецифические (в качестве такого механизма указывается этническая картина мира). Далее автор рассматривает структуру этнической картины мира, ее неосознанность, развитие во времени и другие вопросы. Как мы видим, налицо не только понимание реальности глобальных этнозащитных механизмов, но и определенная концепция о них. Этническая картина мира, отчасти как результат работы защитных механизмов, стоит в качестве барьера между внешней реальностью и этническим бессознательным (этническими константами). Этот барьер имеет две функции: 1) вытеснение из сознания и бессознательного всех тех впечатлений и информации, которые могут нанести ущерб целостности этнических констант; 2) контроль над импульсами бессознательного, направленными на внешний мир. Но при этом отмечается, что индивид может контролировать лишь отдельные конкретные проявления этнических констант, тогда как сами эти константы остаются бессознательными, т. е. вне контроля, и могут проявляться в других формах. (Указ. соч., с. 224).

В целом идея о защитных функциях культуры этноса и ее отдельных частей, например, этнической картины мира, верна. Но этнопсихолог должен идти дальше и попытаться раскрыть конкретные механизмы этнозащиты против внешних и внутренних угроз, фрустраций и стрессов, что и мы пытаемся делать в данной книге.

Одним из первых идею существования особого класса явлений – этнозащитных механизмов – высказал армянский культуролог Э. Л. Мелконян[70]70
  Мелконян Э. Л. Некоторые аспекты изучения этнических культур. – В сб.: “Философские проблемы культуры”. Изд-во “Мецниереба”, Тбилиси, 1980, с. 119.


[Закрыть]. Он особо отметил этнозащитную функцию культурных традиций. При этом используется идея известного культуролога Э. С. Маркаряна о том, что никакая традиция не может предвидеть все изменения среды, поэтому адаптация с помощью традиции происходит “благодаря индивидуальной модификации традиционных моделей деятельности[71]71
  Маркарян Э. С. Культурная традиция и задача дифференциации ее общих и локальных проявлений. – В сб.: Методологические проблемы исследования этнических культур. “Материалы симпозиума”. Ереван, 1978, с. 85.


[Закрыть]. ”

Идея состоит в том, что когда этнодифференцирующих признаков недостаточно для сопротивления действию более сильных этносов, могут актуализироваться существующие в латентном состоянии традиции, играя этнозащитную роль.

Специально при этом следует обсуждать роль инноваций в этнозащите. Об этом нам говорят: “…В качестве этнозащитных механизмов могут выступать явления, заимствованные из других культур и представляющие собой в целом инновацию для данной этнической культуры. В случае, если данные механизмы или средства оптимальным образом выполняют возложенные на них функции, они тем самым включаются в основной фонд этнической традиции и в дальнейшем уже сами начинают выполнять роль этнодифференцирующих средств. В способности этнической культуры к своевременной и действенной адаптации к изменяющейся внешней среде можно видеть меру ее пластичности и оптимальной дееспособности как особого социального организма”[72]72
  Мелконян Э. Л., Указ. соч., с. 121.


[Закрыть].

При этом, конечно, следует иметь в виду, что инновации бывают не только заимствованными: они могут быть результатами творческого развития самой этнической культуры, ее потенциальных возможностей.

Особенно полезна и требует дальнейшей разработки идея о том, что этнозащитные механизмы со временем могут стать этнодифференцирующими признаками. Это утверждение следует проверять не только при рассмотрении традиций и инноваций, но и всех остальных этнозащитных механизмов, их комплексов и стратегий. Причем данная идея близка к развиваемой в настоящей книге концепции, согласно которой одним из путей формирования национального характера является закрепление в психике этнофоров устойчивых защитных механизмов и их комплексов. Поскольку черты национального психического склада могут выступать в роли этнодифференцирующих признаков, то приведенная идея может иметь значение и при исследовании национального характера. К сожалению, Э. Л. Мелконян пока что не раскрыл все потенциальные возможности, которые содержатся в идее превращения этнозащитных механизмов в этнодифференцирующие признаки.

Одним из глобальных этнозащитных механизмов является язык народа, который одновременно выступает также этнодифференцирующим признаком. Обсуждение зтнозащитной функции языка начнем с замечательных слов И. С. Тургенева: “Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины ты одна мне поддержка, о великий, могучий, прекрасный и свободный русский язык”. Ясно, что для писателя русский язык был средством психологической самозащиты от фрустраций. В целом, идея о том, что язык является одним из основных культурных достижений народа и служит сохранению его самобытности, его этнических границ, достаточно ясна. Однако задачей психологии является конкретизация этнозащитной роли языка. Мы должны понять, с помощью каких конкретных словесных механизмов он выполняет эту свою функцию на индивидуальном и групповом уровнях.

Для этого надо вспомнить, что при рассмотрении защитных механизмов личности мы выделяем[73]73
  Налчаджян А. А. Социально-психическая адаптация личности. Изд-во АН Арм., Ер., 1988, гл. 3.


[Закрыть], вслед за психоаналитиками[74]74
  Freud A. Das Ich und die Abwehrmechanismen. London, 1946.


[Закрыть], такие вербальные психозащитные механизмы, как интеллектуализация (как средство разделения мыслей от эмоций), рационализация (чаще всего выступающая в форме словесного самооправдания) и другие психолингвистические методы. Эти и другие механизмы действуют как на индивидуальном, так и на групповом уровнях этнозащитных процессов: человек, например, оправдывает как свои личные этнические стереотипы, установки и действия, так и все эти явления, но уже на уровне своей этнической группы.

С целью дальнейшего углубления исследования этнозащитных функций национального языка мы предлагаем гипотезу, состоящую из следующих утверждений: 1) каждая этническая группа имеет долгую историю психологической самозащиты, которая оставила глубокий след (отложение) в структуре, словарном запасе, идиоматических выражениях, пословицах, поговорках, мифах, сказках и других аспектах словесности данного народа; 2) защитные словесные формулировки являются также вкладом творчески одаренных людей, оставивших в наследство исторические, художественные, философские и другие произведения. В их трудах имеются многочисленные интеллектуализации, рационализации, проекции и интроекции, а также словесные выражения (вербализации) других защитных механизмов и процессов; 3) следовательно, необходимо развивать специальную ветвь психолингвистики, которая должна заниматься изучением этого огромного материала. Эта наука – психолингвистика индивидуальной и этнической самозащиты – должна обнаружить и представить нам, на языке современной психологии, устоявшиеся в языке (словесной культуре этноса) защитные механизмы, их комплексы и стратегии; 4) важной частью нашей гипотезы является следующее утверждение: ребенок в процессе своей социализации, овладевая родным языком, обучается также тем формам, механизмам и стратегиям психической защиты, которые создавались предыдущими поколениями и зафиксированы в национальном языке (а также в фиксируемой языком культуре). Здесь возникает особая и очень интересная проблема: что же происходит, когда человек усваивает ряд иностранных языков, в которых – и в соответствующих национальных культурах – тоже зафиксированы защитные словесные механизмы индивидуального и общеэтнического уровней? Ведь изучение языка другого этноса в определенной мере требует идентификации с ним, формирования (в определенной степени) второго этнического “я” (идентификации) личности. Поэтому в психике полиглотов, как мы предполагаем, должны иметь место конфликты я-образов и соответствующих защитных механизмов и стратегий, которые несовместимы (бывают, конечно, и совместимые). Но в любом случае изучение других языков и культур расширяет репертуар индивидуальной психической защиты. Защита же этноса на уровне индивида может пострадать. Эта гипотеза открывает новые пути исследования целого ряда явлений, в том числе двуязычия (билингвизма); 5) таким образом, каждый язык делает своего носителя способным на определенные формы защитного поведения, дает ему в руки соответствующие средства. Но в этом аспекте возможности разных языков различны; 6) следующим важнейшим утверждением, входящим в состав нашей гипотезы, является следующее: каждый индивид, усваивая структуру (синтаксис) и словарный запас языка, не только усваивает готовые формы, механизмы и даже стратегии психологической защиты. Он приобретает внутреннюю возможность создания новых механизмов и стратегий, приобретает средства и способности для такого специфического вида творчества. Читатель, знакомый с теориями Н. Хомского и с современной психолингвистикой вообще, сразу же заметит, что в данной гипотезе мы конкретизируем ту общую закономерность, согласно которой когда человек говорит, он не столько повторяет уже известные ему предложения и высказывания (количество которых ограничено), сколько создает (генерирует) все новые и новые высказывания из того языкового материала и по тем правилам генеративной грамматики, которые усвоены им в процессе индивидуального развития. Если есть правила и механизмы генерации новых предложений, то мы предполагаем, что есть правила и механизмы, специальная грамматика защитных механизмов и стратегий, которая и порождает новые процессы психологической самозащиты. Итоги этих процессов могут быть не только репродуктивными, но и продуктивными, творческими.

Если брать еще более частный аспект данной проблемы, то можно сказать, что, во-первых, существует общая способность создания новых защитных механизмов и, во-вторых, частные способности создания новых рационализаций, проекций, словесных форм агрессии (например, инвективов), регрессивных форм высказываний и т. п. Генеративная грамматика каждого языка дает его носителю подобные общие и парциальные способности; 7) развиваемая здесь концепция должна опираться на все то, что известно о психо-логике. Ведь каждый словесный процесс психологической защиты обладает своей особой логической структурой, которая с точки зрения формальной логики может показаться бессмысленной или хотя бы просто ошибочной. Например, рационализации часто алогичны, парадоксальны и т. п. Они психо-логичны. Именно психологическая логика является если не всей, то хотя бы подсознательной генеративной грамматикой, порождающей защитные процессы и механизмы. Она должна быть исследована также на материале сновидений; 8) наконец, мы считаем, что структуры психо-защитной грамматики и психо-логики, как и генеративной грамматики, в определенной мере даны в наследуемой структуре мозга, они в определенной мере наследственны. Вот почему говорящие на разных языках и живущие в разных этнокультурных средах люди, осуществляя психологическую самозащиту, создают не только этноспецифические, но и общечеловеческие, обобщенные (и общие) вербализованные защитные механизмы – рационализации, интеллектуализации, словесные формы агрессии и другие.

Именно благодаря этой обобщенности мы понимаем, что представители других народов осуществляют (и создают) рационализации, проекции, интеллектуализации, словесные формы проекции и агрессии и другие словесные конфигурации защитных механизмов и их комплексов. Эти вербальные формы защиты более или менее точно переводятся на другие языки. Однако раскрытие этнической специфичности этих механизмов и их комплексов – одна из важнейших задач этнопсихолингвистики. Иначе говоря, мы как бы объявляем начало зарождения новой науки – этнопсихолингвистики, в частности – этнопсихолингвистики защитных процессов.

Этнозащитные процессы связаны с национальным языком и по-другому. О чем идет речь, хорошо видно из следующих фактов, касающихся армянского языка.

Много веков Армения жила в зависимости от завоевателей – иранцев, арабов, римлян, турков. Однако армянский литературный язык в основном сохранил свою чистоту. Интересные примеры приводит известный специалист по армянскому языку Эд. Агаян. Вот некоторые из них.

Из арабского языка армянский язык заимствовал 702 слова, из которых в современном литературном языке используются только 53.

Из турецкого языка в течение веков было заимствовано армянами около 4000 слов, но из них в современном армянском языке не используется ни одно[75]75
  См.: Агаян Эд. Введение в языкознание. Ереван, с. 519 (На арм. языке)


[Закрыть]!

Следует иметь в виду, что в настоящее время заимствованные из других языков, особенно из языков отсталых народов, слова чаще всего используются в устной речи самых низких слоев общества (простолюдинов из среды крестьян, ремесленников, деклассированных и девиантных групп), а также более широкими слоями народа, но… в ругательствах!

Мы считаем, что такая строгая селекция слов и выражений является результатом этнозащитной установки на воздействия извне. И в связи с этим специально хочется отметить, что пора избавиться от еще бытующих иллюзий о “благородстве простого народа”. Простой народ легко склоняется к засорению своего языка, легко ассимилируется, как только этого требуют его материальные интересы. Простые люди особенно быстро ассимилируются, когда случайно оказываются в составе правящей элиты меньшинства и в маргинальном состоянии. Самозащитный потенциал нации сосредоточен в основном в типичной национальной интеллигенции и части политических лидеров.

Прежде чем перейти к подробному рассмотрению более частных защитных механизмов, мы рассмотрим основные особенности и тенденции самозащиты подвластных этнических меньшинств. Это обусловлено несколькими причинами. Во-первых, самозащита таких этнических групп ярче выражена, поскольку они занимают в обществе невыгодное, маргинальное положение и, практически, хронически фрустрированы. Во-вторых, именно защитное поведение таких этносов более или менее исследовано и есть о чем говорить. В-третьих, хотя защитно-адаптивные механизмы, комплексы и стратегии занимают значительное место в психическом складе любой нации – доминирующей или подчиненной – все же они более значительны и психологически интересны у малых этносов, вынужденных переживать и претерпевать много лишений. Господствующие этносы тоже защищаются от противников, за “чистоту” своей культуры и т. п., так что специфика их защитного поведения – особый предмет исследования.

В этнологии и этнической психологии особого внимания удостоились те средства и механизмы, с помощью которых народы, оказавшиеся под колониальным гнетом, стремились освободиться от власти чужеземцев. В их психической активности и поведении значительное место занимают защитные процессы. Те механизмы, которые при этом описываются[76]76
  См.: Shibutani T. and K. M. Kwan, Op. cit, pp. 302–311.


[Закрыть], социальным психологам известны, но в контексте этнопсихологических явлений они имеют специфические особенности, которые интересно исследовать у всех притесняемых народов.

1) Как и на уровне индивидов, фрустрация этнической группы вызывает в ней гнев, злость и агрессию, которые, однако, не направляются прямо на ту группу, которая вызывала фрустрацию. С целью избежать ответных наказующих ударов, члены фрустрированной группы прибегают к различным замаскированным формам защитного поведения. Например, у разных народов существуют различные игры и театрализованные представления, во время которых символически выражаются нереализованные желания и агрессивность, в том числе защитного характера. Т. Шибутани и К. Кван в качестве примера приводят одну из игр американских негров: она напоминает хоккей и называется “алкура”. Друг против друга играют команды различных районов города и во время игры чернокожий раб наносит удар белому господину, оставаясь безнаказанным. Ясно, что это действие – символическое удовлетворение реальных агрессивных желаний. Оно очень нравится зрителям-неграм.

2) Значительное место в этнозащитных процессах занимает механизм замещения агрессии, т. е. замена подлинного объекта агрессии (фрустратора) другим объектом. Об этом механизме и его разновидностях мы будем говорить подробно. Психологи и социологи, специально изучавшие поведение негров, пришли к выводу, что обилие у них споров, драк, преступлений и убийств – результат работы именно данного механизма: очень часто свою агрессивность они направляют против представителей своей этнической группы.

3) Обычно исследователи, пишущие об этом явлении, описывая подобные факты, так сказать, “маршируют дальше”, не углубляясь в психологическую суть происходящего. А происходит при этом очень распространенное и фундаментальное этнопсихологическое явление, а именно: преобразование межэтнической агрессии во внутриэтническую, и этот процесс, как показывают наши исследования, имеет очень тонкие и интересные механизмы. По существу, процессы преобразования межэтнической агрессии во внутриэтническую (а также обратный процесс) не являются простым “механизмом” поведения. Это чрезвычайно сложный, комплексный процесс, в осуществлении которого участвует целый ряд других, более простых механизмов. В его результате фрустрированные в межэтнических отношениях люди в качестве “козлов отпущения” выбирают своих сородичей. Разрядка агрессии и общей психофизиологической напряженности на представителях своего этноса вызывает некоторую разрядку, катарсис (“очищение души”), но такой агрессор переживает также чувство вины. Постоянное повторение таких переживаний может привести к развитию мазохистских черт личности как у внутриэтнического агрессора, так и у его жертвы. Эта проблема должна быть глубоко разработана с привлечением современных представлений о природе садомазохизма[77]77
  Эти вопросы мы подробно исследуем в главах об этнической агрессии. О садомазохизме и агрессии см. также работы Э. Фромма: Fromm E., The Anatomy of Human Destructiveness. H. Holt and Co., New York, 1992; См. также: Kernberg O. F., Aggression in Personality disorders and perversions. Yale Univ. Press, New Haven and London, 1992; Aronson E., The Social Animal. W. H. Freeman and Co., New York, a. o. 1995.


[Закрыть].

4) Этнозащитный характер имеет также стремление этнического меньшинства скрывать некоторые преступления, совершенные его членами. Это очень распространенное явление имеет как бы характер группового вытеснения, поскольку чтобы не сообщать другим об этих преступлениях, лучше вообще не говорить о них. Если этническое меньшинство живет в большом обществе, то подобные проблемы его представители пытаются решить внутри своей группы и только тогда сообщают о них властям, когда скрывать уже невозможно.

Но когда представители этнического меньшинства совершают особо тяжкие преступления против доминирующего этноса, тогда группа с низким социальным статусом активно помогает властям в раскрытии преступления и наказания преступника, поскольку таким путем можно избавить всю группу от возможного возмездия.

Можно предположить, что некоторые случаи предательства членов этнических меньшинств (или оккупированных народов) имеют именно такую мотивацию. Сотрудничество с врагом ради спасения своего этноса часто не находит должного понимания у многих представителей притесняемых этнических общностей. С другой стороны, трусливые лидеры этнических меньшинств могут использовать подобные мотивировки (со ссылками на интересы всей группы, родины и т. п.) для самооправдания.

Но реально бывают случаи, когда завоеватели и колониалисты, в ответ на преступные действия отдельных людей (в какой мере это преступление – другой вопрос) организуют массовые избиения, наказывая многих невинных людей. И в этих условиях самозащитное поведение представителей подвластного этноса часто оценивается как предательство, но уже по отношению к завоевателям.

Все эти подходы применимы для анализа национально-освободительных движений народов, в том числе армянского народа против турецких оккупантов и поработителей. Ведь до сих пор турки “оправдывают” массовые избиения конца XIX века и геноцид 1915–1923 годов тем, будто армяне по предательски вели себя по отношению к турецкому государству во время первой мировой войны. Но никто не задает себе такого вопроса: что значит предавать врага? А разве нормально быть преданным врагу? Турок – враг армян, и каждый удар, нанесенный армянами по туркам – явный или скрытый, в лоб или в спину – является оправданным и единственно нормальным.

5) Во многих случаях в качестве защитного механизма этноса используется преднамеренная покорность (смиренность). Она, по существу, является скрытой формой агрессии. Этот механизм находит свое выражение как во взаимоотношениях с поработителями, так и в идеологии этноса. Так, в христианской идеологии страдание считается преддверью победы. Мы предполагаем, что это является сублимированной формой преднамеренного подчинения (покорности). Но и здесь важно отметить, что такое отношение к страданию – чисто мазохистическое.

Считается, что чем глубже страдание, тем более великой будет окончательная победа. Но никто толком не объясняет нам, какая существует причинная связь между страданием и победой. Известно, что немало людей добивается успехов и побед без особых страданий! И как может мазохист одержать победу и наслаждаться ею?

6) Юмор и шутки тоже играют этнозащитную роль. Нередко можно видеть, как представители притесняемых этнических групп издеваются над своими поработителями, манипулируя ими. Используя шутки и анекдоты, представители подчиненных этнических меньшинств добиваются символической победы над своими врагами. По-видимому, элементы этнозащиты следует искать также в выступлениях некоторых артистов – сатириков и юмористов, не принадлежащих к господствующей этнической группе. (Например, в России и США есть много артистов этого жанра еврейской национальности. Нельзя ли лучше понять искусство Аркадия Райкина при таком этнопсихологическом подходе?).

Но есть одна разновидность шуток, которая заслуживает особого внимания. Это тот случай, когда объекты шуток и издевательств сами становятся шутами: члены притесняемого этноса и вся их этническая группа. Любопытная вещь: анекдоты об этнических меньшинствах сочиняют, конечно, и представители правящего этноса, но большая их часть – результат творчества самих притесняемых. Например, у негров – много шуток о неграх, у евреев – о евреях и т. п. Есть предположение, что этим путем в определенной мере преодолевается чувство неполноценности и создается положительный я-образ личности. Но тут не все так просто, как может показаться с первого взгляда. Дело в том, что необходимость и неизбежность длительного подчинения, исполнение роли жертвы, создает устойчивый мазохизм как у личности, так и у этнической группы. Шутки в свой адрес, издевательства над собственными недостатками, могут иметь двоякую функцию: а) функцию самозащиты: если я первым издеваюсь над собой, тем самым психологически разоружаю противника или недоброжелателя, заглушаю его агрессию. По-видимому, именно по этой причине доминирующая нация сочиняет сравнительно мало анекдотов о группах этнических меньшинств. Тут их логику, по-видимому, можно сформулировать следующим образом: “Если они сами подвергают себя агрессии, то наша агрессия уже излишня”; б) это самоиздевательство, а также другие разновидности направленной на самого себя агрессии – выражения мазохизма. Они вызывают улыбку и смех, следовательно причиняют мазохистическое удовольствие. Анализ антиармянских и антиеврейских анекдотов, сочиненных, соответственно, армянами и евреями, показывает справедливость такой концепции. Тут, конечно, следовало бы привести примеры и проанализировать, однако за неимением места мы этого делать не будем. Но следует сказать, что с этих позиций следует проанализировать как анекдоты и агрессивные изречения разных народов, так и их сатирическую и юмористическую литературу, ругательства (конвективы), другие плоды народного творчества. Об этом аспекте нам еще предстоит короткий разговор.

7) Одним из интересных защитных механизмов этносов является принятие и исполнение необычных, странных ролей. Это явление мы наблюдаем в поведении как индивидов с низким социальным статусом, так и социальной группы и этнического сообщества. Например, социометрические исследования показали, что члены групп с низкими статусами изолянтов и отвергаемых нередко берут на себя роли профессиональных рассказчиков анекдотов, клоунов. Главный мотив выбора таких ролей – желание привлечь к себе внимание[78]78
  См.: Коломинский Я. Л. Психология детского коллектива. Минск, 1984.


[Закрыть]. Это компенсаторное поведение.

Есть ли подобные явления на уровне этнических групп? Внимательное наблюдение показывает, что есть, причем подобных ролей немало. Так, в среде притесняемых, порабощенных народов есть люди, которые берут на себя роль сумасшедших. Наподобие Фальстафу, они выполняют роли идиотов для того, чтобы выжить и вслух сказать несколько истин, которые для нормального человека сказать опасно.

Т. Шибутани и К. Кван, обсуждая данный вопрос, приводят пример представителей самой низкой касты в Индии – неприкасаемых, которые, как и негры, маскируют свой гнев под личиной сумасшедшего (клоуна, мимоса). Играя такие роли, они даже приобретают ряд таких благ, которые недоступны другим людям. Это маска, которую швыряют в сторону, когда такие люди оказываются лицом к лицу с членами своей этнической или кастовой группы[79]79
  См.: Shibutani T. and K. M. Kwan, Op. cit, p. 305.


[Закрыть].

Такие же роли выполняют цыгане, юродивые в России и представители других социальных, расовых и этнических меньшинств. Все они, эти странные роли, по нашему мнению, имеют еще одну общую особенность: они играют мазохистические роли. Выполняя их, человек добровольно ставит себя в состояние отвергаемого, презираемого, становится объектом насмешек и т. п. Это не просто само-агрессия. Это позиция добровольной жертвы, которая вызывает на себя агрессию других.