Текст книги "Город мертвецов"

Глава 21

ИННА. 1997 ГОД. АПРЕЛЬ

За дверью послышались голоса. В приемную вошла Тося – Тамара Олеговна Сяпкина. Так математичку и завуча по воспитательной работе прозвали изобретательные ученики, соединив первые буквы имени, отчества и фамилии. Это звучало так коротко, емко, так подходило кругленькой, маленькой, милой и беспомощной на вид Тамаре Олеговне, что Инна, обращаясь к ней, каждый раз боялась назвать коллегу Тосей.

Та бы точно не стерпела и затаила зло: несмотря на внешнюю доброжелательность и мягкость, характер Тося имела жесткий, даже суровый, обид не забывала.

Инна побаивалась Тосю, но уважала за честность и профессионализм, старалась сохранять с ней хорошие отношения.

– Инна Валерьевна не занята? – спросила Тося.

Надежда, что она на минутку забежала к секретарше за какой-то ерундой, рухнула.

Голос у Тоси был тоненький, пришепетывающий, почти детский. Но это не мешало ей управлять учениками: дисциплина на уроках была железная, дети пикнуть не смели. Материалом, надо отдать должное, Тося владела превосходно, доступно объясняла самые сложные темы.

– Одна, у себя, – ответила секретарша. – Позвоню.

Спустя полминуты Тося показалась в дверях кабинета:

– Инна Валерьевна, у нас проблема.

– Опять? – уныло спросила директриса.

– И не говорите, дорогая моя. – Тося без приглашения выдвинула стул из-за длинного стола для совещания и села, положив перед собой ключи от кабинета и очечник, с которым никогда не расставалась.

В Старых Полянах было две школы, но вторую закрыли три года назад из-за недобора учеников. Когда-то ожидалось, что детей станет больше после заселения нового микрорайона, но строить его не начали, и теперь уж точно не начнут. Предприятие со дня на день могло встать.

Для двух школ детей не хватало. А для одной было многовато. Классы были переполнены под завязку, в небольшом здании, рассчитанном на гораздо меньшее количество учащихся, то и дело вспыхивали конфликты, драки и скандалы, которые Тося именовала «инцидентами».

– Опять инцидент. – Завуч вздохнула: – Панкратова.

При упоминании этой фамилии у Инны сжалось сердце.

«Сучка», – непедагогично подумала она.

Эту семью знала вся школа. Мать воспитывала детей одна, отец умер два года назад. Ева и Сева выделялись из толпы первоклашек: очень симпатичные, темноволосые, зеленоглазые, дети были тихими и спокойными. Они ни с кем не общались – только между собой, и, похоже, общество остальных детей было им не нужно и не интересно. С другими людьми они почти не говорили, разве что отвечали на уроках, когда учительница спрашивала, и такая молчаливость тоже, конечно, бросалась в глаза.

Однако все эти странности не мешали детям отлично учиться: через месяц Панкратовы должны были окончить первый класс без единой четверки.

– У них вчера день рождения был, и мамаша им преподнесла «подарочки». – Тося открыла пустой очечник, заглянула туда и снова закрыла. Очки покоились на ее носу-пуговке. – У Севы синяк во всю щеку. У Евы шишка на голове. И руки у обоих тоже в синяках.

– Ужас какой! – содрогнулась Инна. – Как так можно с собственными детьми!

Она вскочила из-за стола и прошлась по кабинету. К Еве и Севе Инна питала слабость, да и невозможно было не симпатизировать несчастным малышам, которых терроризировала собственная мать.

Инна часто заглядывала в их класс, благо что отделение начальной школы располагалось неподалеку от ее кабинета. Она общалась с Панкратовыми, и дети отличали директрису среди всех: улыбались и разговаривали охотнее, чем с другими.

– Да и детки-то – золото! – подхватила Тося. – Мне кажется, Панкратова умом тронулась после мужниной смерти. Уж сколько прошло, а она все в себя не придет и на детях срывается.

Инна покачала головой: что делать с этими Панкратовыми?

– Прав ее лишить, так дети в детдом пойдут, там тоже не сахар, – проговорила она.

– А по-моему, только так, – категорично заявила Тося. – Пусть милиция разбирается, ПДН! А то она убьет их когда-нибудь, а кто виноват, скажут? Школа виновата! Мы с вами, дорогая Инна Валерьевна. Нет, тянуть нельзя.

Инна понимала, что она права. Но последнее предупреждение сделать нужно.

– Тамара Олеговна, я поговорю с их матерью, а потом мы примем решение.

– Разве я с ней не разговаривала? – возмутилась завуч. – Я вплотную работаю с родителями. Но тут все без толку.

– И все же я попробую сама. Еще раз.

Инна думала, что Панкратова не придет, но она явилась точно к пяти, как и просила секретарша, передавая нерадивой матери просьбу директора. Вошла в кабинет и выжидательно замерла возле двери, сжимая в руках простенькую черную сумку.

У Зои Панкратовой были такие же черные волосы, как у детей, но этим сходство исчерпывалось. Глаза у нее были карие, а лицо простоватое, хотя и миловидное. В молодости такие женщины пикантны, но если перестают следить за собой, то шарм бесследно исчезает. Причесана Панкратова была кое-как, возле рта залегли глубокие складки, кожа приобрела нездоровый землистый оттенок. Весь ее неухоженный, потрепанный вид вызывал брезгливую жалость. Хотя стоит ли жалеть женщину, избивающую собственных детей?

И все же не могла Инна отнестись к ней равнодушно, не хотела доводить дело до лишения материнских прав. Зоя потеряла мужа, а вместе с ним, видимо, опору в жизни. Подтолкнешь ее – она упадет и больше не поднимется. А если постараться помочь, то все, возможно, наладится.

Инна встала и пошла навстречу Панкратовой. Предложила присесть не к столу, а в кресло, сама устроилась в соседнем. Зоя смотрела настороженно, ожидая упреков и нотаций, на которые, верно, не скупилась Тося.

– Вы понимаете, почему я вас позвала?

Зоя кивнула, не сводя глаз с директрисы. Угол рта дернулся.

– Скажите, Зоя Анисимовна, что вас так тревожит?

Женщина, ожидавшая совсем другого вопроса, несколько мгновений сидела прямая, как струна, сложив на коленях руки, точно примерная ученица. А потом вдруг лицо ее дрогнуло, страдальчески сморщилось, губы затряслись. Она сгорбилась, как старуха, на лице отразились печаль и горечь с оттенком злости.

– Вы мне скажете, что детей бить нехорошо, так я и сама знаю! Только они никакие не дети, так что на них не распространяется!

«Тося была права, – уныло подумала Инна. – Она двинулась умом. Зря я ее вызвала. Надо было передать все в милицию, и дело с концом».

– Не думайте, я не сумасшедшая, – угадывая ее мысли, произнесла Зоя. – Вы, я вижу, хороший человек. Не то что эта ваша Тамара Олеговна. Всего я вам сказать не могу, да вы и не поверите. Но они… дети эти, постоянно замышляют!

– В каком смысле? – непонимающе улыбнулась Инна, думая, как бы побыстрее свернуть разговор.

– Вот рисуют они, к примеру. – Зоя оживилась, бледное лицо порозовело. – Сидят рядом. Вдруг она руку тянет – дай, мол. Он сразу дает ей карандаш, какой она просит, или ластик, или линейку – ни разу ни ошибется! И во всем они так. Между собой общаются безо всяких слов.

– Они двойняшки. У них особая близость. Такие люди чувствуют друг друга.

– Витя тоже сначала не верил, что они не такие, как все, – думая о своем, проговорила Зоя. – Но потом понял.

– Послушайте, Зоя Анисимовна, – сказала Инна, теряя терпение, – мне кажется, что…

– Вы же меня сами позвали. Так слушайте. Я вам скажу, кто они на самом деле. Вот было им три года. Крошки совсем. Витя хотел их взять на улицу, лето было, день такой хороший. Мне убираться надо было в доме. Ну, я и говорю, идите во двор. А эти не хотели. Он и так, и эдак уговаривает – ни в какую. А Витя тоже упрямый был, за руку схватил девчонку: идем, говорит, и никаких гвоздей. А мальчишка рукой на окно показывает и громко так говорит: «Дождь!» За окном как ливанет! – Зоя прижала руки к груди. – Мы к окошку подбежали – глазам не верим. Солнце жарит вовсю – и дождь стеной. Народ разбегается кто куда, дети визжат. А эти уселись спокойно на ковер, дальше играют.

– Это могло быть совпадением.

– Таких «совпадений» у нас было вагон и маленькая тележка. Чуть что не по ним – жди какой-нибудь пакости. Сварю, например, кашу, зову есть. А они не хотят. Крышку открою – вместо каши в кастрюле черви земляные! Я их в унитаз! Выкидываю – и вижу, что не черви никакие, а нормальная каша! Нелюди эти так в голову умеют залезть, еще не такое увидишь. Или вот хочу их постричь. Они не любят этого, вообще не любят, когда к ним прикасаются. Даже мылись всегда сами, чуть не с пеленок, и ногти стригли. Лет с четырех волосы стригут друг другу. Кто еще из детей так делает, вы мне скажите! – Зоя требовательно уставилась на Инну.

Директриса неопределенно пожала плечами. Это и в самом деле было странно. Но, с другой стороны, дети, возможно, просто самостоятельные – что в этом плохого?

– То-то же, – по-своему расценив молчание Инны, продолжила Зоя. – Так вот, хочу взять ножницы. А руку не могу поднять. Хоть ты тресни – не поднимается. Закричу им: «Шут с вами, ходите обросшие!» Раз – и все в порядке. Как-то с работы пришла – вся мебель сдвинута в центр комнаты. И шкаф тяжеленный, и диван. Как?! Зачем это сделали?! Спросишь – молчат. – Зоя махнула рукой: – Всего не перескажешь. Домой идти не хочу. Да, нервы не выдерживают. Кто бы выдержал? Дашь иной раз подзатыльник. – Она усмехнулась и посмотрела на Инну: – Вы не волнуйтесь, они мне сдачи дают будь здоров.

– Вы хотите сказать, они тоже бьют вас?

– Нет. Они другое делают. Сны. Они посылают мне сны. Господи, это такие кошмары, такие муки смертные… – Зоины руки сжались в кулаки. – Если сорвусь на них, знаю, что на трезвую голову не смогу спать. Не дадут, мстить станут. Выпьешь маленько, хотя бы заснешь.

«Вот спьяну-то тебе и снится», – раздраженно подумала Инна.

Хватит с нее всякой шизофренической чуши. Надо признать, ничего путного из встречи с этой женщиной не вышло.

– Зоя Анисимовна, вы понимаете, что, если дети и дальше будут приходить в школу в синяках, вы можете лишиться родительских прав?

Неожиданно Зоя хохотнула и посмотрела на Инну с оттенком жалости, как на умственно отсталую.

– Попробуйте, сделайте одолжение. Я бы только рада была! Но ничего у вас не выйдет. Они не захотят в приют: там с ними цацкаться будет некому, народу кругом полно. Они со мной захотят остаться, какая бы я плохая ни была. И никто поперек слова не скажет и сделать ничего не сможет.

Инна не нашлась с ответом. Ее собеседница пожевала губами, прикоснулась рукой к волосам.

– Они не люди, вы еще не поняли? Я ведь вам это битый час говорю, а вы не верите. Знаете, тут раньше деревня была? В ней колдуны жили. Их выгнали отсюда, поэтому они и злые на нас. Всех, кто на их земле живет, извести хотят, уничтожить. Поэтому ублюдков этих нечеловеческих сюда и подослали.

– Прекратите! – не выдержала Инна. – По-моему, вам пора.

Зоя не стала возражать. Схватила свою сумку и двинулась к выходу.

– Кстати, день рождения у них на самом-то деле не вчера был, а сегодня, – сказала Зоя, взявшись за дверную ручку. – Четвертого апреля родились мои настоящие дети. Родились и сразу умерли. А на следующий день колдуны с того света надругались над ними, заколдовали мертвые тела, оживили, вселили в них бесов. Пока демоны маленькие, по мелочи пакостят. А когда вырастут, пиши пропало. Всех перебьют, сотрут этот чертов город с лица земли. Бегите отсюда куда подальше. Пока можете.

Глава 22

ТАМАРА. 1999 ГОД. МАЙ

К школе она подходила с тяжелым сердцем. Ночью не спала ни минуты, голова была тяжелая, как чугунный котел. Вдобавок ноги отекли так сильно, что еле-еле удалось втиснуть их в туфли.

Пока шла, навстречу попадались ученики и коллеги. Они здоровались, она отвечала машинально, кивала, почти не видя лиц, не замечая, к кому обращается. Тамара знала, что за глаза ее зовут Тосей. Все думали, она злится на прозвище, но ошибались. Тося – это не обидно, даже ласково, и понятно, откуда взялось. Лучше Тося, чем Жаба, как прозвали учительницу географии то ли из-за бородавок на лице, то ли из-за противного характера.

Похороны завтра, сегодня и завтра траурные, не учебные дни. Но взрослые и дети все равно идут в школу, стекаются к ее крыльцу, не в силах поверить.

В Старых Полянах всегда было неспокойно. Дрались, скандалили, иногда в запале резали друг друга, самоубийц всех возрастов тоже хватало. Всякое было. Но такое – в первый раз. Весь город притих, затаился. Подобные случаи никогда не проходят просто так, они тянут за собой шлейф чего-то темного. Поэтому все не только скорбят, но и невольно ждут, что будет дальше.

«Дура ты, что сюда приперлась. Гиблое место» – такими словами молодую учительницу встретила тетя Сима, у которой Тамара жила первый год.

Она приехала в Старые Поляны по распределению, окончив пединститут, и была полна радужных надежд.

– Нам-то уж деваться некуда, а вы чего лезете? Моло– дые-то? Не пойму! – Тетя Сима была на пенсии, но подрабатывала в поликлинике санитаркой. Женщина она была хорошая, только очень ворчливая.

На ее брюзгливый характер Тамара и списала эти слова о Старых Полянах, но со временем поняла, что тетя Сима была права.

Всюду в России пили, но не так люто. Везде дрались и ссорились, но не так остервенело. Изменяли, изводили близких, издевались над животными, били детей тоже по всей стране, но в этом городишке все было демонстративно, бестрепетно, бесстыдно, что ли. Как будто люди не скрывали плохое в себе, а, наоборот, пестовали, взращивали, выставляли напоказ. Все, что было плохого в человеке, проявлялось с удвоенной, утроенной силой и требовало выхода.

– Колдуны морочат, – уверенно говорила тетя Сима, – под руку толкают. Шепчут дурное. Мы ж их с места согнали, вот они и не уймутся. Хотят, чтобы мы тут поубивали друг дружку.

– Но они ведь умерли давно. – Тамара, хотя и была нормальной советской женщиной и мировоззрение имела материалистическое, все же волей-неволей втягивалась в инфернальные, мистические разговоры.

– А может, и не умерли – покойников-то не было! Кто их хоронил?

– Как же тогда?

– Очень просто. Души свои продали, бесами сделались и бродят среди нас, смущают.

Это была уже полная ерунда. На том все беседы обычно и заканчивались.

У Тамары был жених Котя. Константин Сяпкин. Они познакомились, когда она училась на последнем курсе. Тамара уговорила его переехать в Старые Поляны, потому что на местном предприятии, кормившем горожан, открылась хорошая денежная вакансия. Кстати, открывались они тут постоянно: люди умирали, увольнялись, уезжали.

Сначала все было хорошо. Спустя четыре года супруги решили обзавестись наследниками, и тут выяснилось, что Тамара не сможет родить – сказалось воспаление, которое перенесла в юности, и понеслось…

Котя, прежде ласковый и чуткий, понимающий и тонкий, стал грубым, равнодушным, даже жестоким. За последующие годы Тамара перетерпела все: постоянные оскорбления, измены, пьянство. Разводиться не хотела – все еще любила Котю, все еще верила, что любимый муж снова станет прежним.

Тетя Сима, у которой Тамара давно уже не жила, но с которой продолжала общаться, качала головой и поджимала губы:

– Хороший же мужик-то. Говорила я тебе, это место такое. Темно тут, и вся темень из человека лезет. Ехали бы вы отсюда. Церкву бы хоть построить, так и время-то бесовское. Нету церковки и не будет.

Теперь уже ее слова не казались Тамаре такой уж глупостью. Слишком многого она успела навидаться в Старых Полянах за минувшие годы, слишком сильно изменился Котя – иногда Тамаре казалось, что это вовсе не он.

Несколько раз она предлагала мужу переехать. Но он был против: получил повышение, на работе его ценили.

Закончилось все печально. В одном из цехов случился пожар, пять человек погибли. В том числе и Костя Сяпкин.

Тамара, скрывая это от себя, в глубине души почувствовала облегчение. Развестись с мужем она не смогла бы, заставить его уехать и начать все сначала – тоже. Оставшись одна, стала жить спокойно, без ругани, ревности, подозрений.

Почему не уехала? Все просто – некуда было ехать. Раньше надо было, когда еще имелся шанс на новом месте хорошо устроиться. А сейчас… Сначала полным ходом шла перестройка, потом подступили девяностые. С работой везде стало туго. А здесь у Тамары был хороший дом, руководящая работа, уважение коллег.

«Дом продам – если еще продам! – за копейки», – рассуждала Тамара.

В Уфе придется искать жилье и работу, а найдешь ли? На рынок идти, тряпками трясти не хотелось. Обычным учителем в школу – тоже.

Так и осталась. Думала, все образуется. Но становилось только хуже. Зарплату то и дело задерживали, люди делались все более дергаными и злыми, а отношения между ними – все более непредсказуемыми.

Тамара поднялась на крыльцо. Прямо на нее смотрел детский портрет в траурной рамке, и слезы подступили к горлу. Господи, как же так…

– Зайдите, пожалуйста, ко мне, Тамара Олеговна, – услышала она.

Инна Валерьевна. Оказывается, она шла следом.

Тамара обернулась, поздоровалась. Глаза у директрисы красные, вид измочаленный до крайности. Тоже, видно, не спала.

– Хотите кофе или чаю? – предложила Инна Валерьевна, когда они оказались в ее кабинете.

Тамара терпеть не могла кофе, но тут почему-то попросила именно его. Инна Валерьевна открыла окно, в кабинете стало свежо и прохладно.

– Хоть немного голову проветрить. Вам не дует?

– Все хорошо, – откликнулась Тамара. – Да уж, вот так конец учебного года.

Они пили кофе, сидя в винно-красных кожаных креслах. На столе стояла вазочка с печеньем, но ни та, ни другая к еде не притронулись.

– Я с Кораблевым разговаривала, – сказала Инна Валерьевна. Кораблев был местным милицейским начальником. – Эта скотина протрезвела. Плачет, в себя прийти не может.

– Еще бы. До смерти забить собственного девятилетнего сына. Чтоб ему в аду гореть.

Инна Валерьевна смахнула слезу.

– Гарик такой хороший мальчик был. Просто не могу… – Она запнулась.

Тамара чувствовала то же, что и директриса.

Гарик Киселев много повидал в жизни. Он с родителями переехал сюда лет шесть назад. Мать продавщицей в киоске работала, отец был рабочим. Бил, пил – обычный сценарий. Киселева из травмпункта и милиции не вылезала, но каждый раз заявление забирала, мужа за решетку отправлять не хотела.

Примерно полгода назад женщина умерла, но виноват был не муж. Вернее, косвенная вина была, конечно. Подрались накануне, он ей почки опять отбил, но причиной смерти был инфаркт, так что в тюрьму он не сел.

Какое-то время после смерти жены Киселев ходил паинькой. Многие даже думали: исправила-таки горбатого могила супруги, за ум человек взялся. Но нет. Все пошло-поехало по-старому, только Гарику стало еще хуже: теперь он остался с отцом один на один.

– Как там Ева и Сева? – спросила Тамара.

Гарик Киселев был единственным, с кем дружили двойняшки Панкратовы. Тамара знала, что директриса постоянно общалась с этими детьми. Им повезло больше: мать смогла преодолеть кризис, пришла в себя и перестала обижать сына и дочь. Уже года два прошло с последнего инцидента.

По лицу Инны Валерьевны пробежала тень.

– Как они все это воспримут, как переживут смерть Гарика? Тем более после той истории.

– Тамара Олеговна! – директриса вдруг повысила голос. – Мне нужно поговорить с кем-то, и я подумала… Вы надежный здравомыслящий человек…

Тамара удивленно смотрела на начальницу, которая мялась и никак не могла закончить фразу.

– Ева и Сева – необычные дети. – Инна Валерьевна снова замолчала, а потом выпалила: – Я думаю, Киселев не врал, когда говорил, что это они сломали ему руку.

– Что? – недоверчиво улыбнулась Тамара.

В памяти всплыла фигура отца Гарика: мощный, вечно заросший до бровей мужичище ростом под два метра, с руками-бревнами и пивным пузом. Чтобы третьеклашки сломали такому руку? Он их по стене размажет, как букашек. Как размазал собственного сына.

– Знаете, почему мать их больше не бьет? Они выросли и научились защищаться. Панкратова не притрагивается к ним не потому, что у нее проснулась совесть, а потому, что больше не может этого сделать!

– С чего вы взяли?

– Я говорила с ней. У нее каша в голове по поводу детей. Она считает их бесами, кем-то вроде того. Боится их, вот и срывается иногда. Но потом срываться перестала, и Ева сказала мне… – Инна Валерьевна хотела сделать глоток из чашки, но увидела, что та пуста, повертела в руках и поставила обратно. – Они не умеют читать мысли, но могут угадать намерение по эмоциям, чувствам, которые испытывает человек. Поэтому способны остановить его, сказала Ева. Навязать свою волю. Раньше это удавалось не всегда, поэтому порой мать и поколачивала их с братом, но теперь они отточили свои умения.

– Звучит фантастично, но по телевизору сейчас и не такое показывают, – сказала Тамара. Верила этому или нет, она и сама не могла пока понять.

– Дети переживали за Гарика. Но сделать ничего не могли, они же не вместе жили. Но однажды, когда были у него дома и отец разозлился на Гарика и хотел дать оплеуху, они остановили его.

– Это вам тоже Ева сказала?

– И она, и Сева подтвердил. И Гарик. Он сказал, что рука отца вдруг сама собой сначала вытянулась, потом изогнулась под каким-то диким углом и сломалась в двух местах, как ветка дерева. Они все испугались и убежали. Киселеву, ясное дело, не поверил никто.

– Кроме вас.

– Когда ему сняли гипс, он и отомстил. Соседи слышали, как он орал что-то вроде «чего удумали», «я тебе покажу, как на отца натравливать». То есть Ева и Сева вроде бы подвели друга. Хотели помочь, а в результате стали причиной его смерти.

– Глупости! Виновник только один – и он, слава богу, в каталажке!

– Как вы думаете, что со всем этим делать? – Директриса беспомощно посмотрела на Тамару. – Они хорошие, добрые дети, никому не хотят причинять зла, боли. Не нападают, только защищаются. Но все же… Их способности пугают меня, что скрывать. Дети станут подростками, а подростки непредсказуемы, порой жестоки. Вы знаете, они в этом возрасте все максималисты и бунтари.

– Инна Валерьевна, это наверняка их выдумки! Победил же семерых Храбрый Портняжка, так и они: возомнили, будто побороли злодея, а на самом деле он и вправду спьяну свалился откуда-то.

Директриса вздохнула:

– Не думаю, что это так. Однажды я попросила их показать мне, что они могут сделать. Попросила запретить мне брать со стола папку.

– И что же?

– У меня ничего не вышло, как я ни пыталась. Руки словно приклеились к телу. Я не могла пошевелить ими, как ни старалась. Но главное, в голове было пусто, и это была такая странная пустота. Они полностью, хотя и на каких-то пять минут, подавили мою волю. Мне хотелось делать только то, что они велят, – ничего больше. Когда я пришла в себя, то очень испугалась. Это по-настоящему жутко, поверьте! Теперь я стала лучше понимать Зою Панкратову.

Тамара была потрясена, но старалась сдерживаться, чтобы не сболтнуть лишнего.

«Колдуны морочат. Под руку толкают. Шепчут дурное», – всплыли вдруг в памяти тети-Симины слова. А если и правда не Котя был виноват в том, что стал таким? Что-то изменило его, как меняло многих жителей Старых Полян. Но тогда, получается, вся жизнь сложилась не так, как могла бы, из-за нее, Тамары: надо было уехать, как отработала диплом, а не тащить за собой Котю в этот проклятый городишко, не застревать здесь. Когда ей захотелось уехать, стало уже слишком поздно: их затянуло в паутину.

– Я не хочу верить в такие вещи, – твердо сказала Тамара. – Просто не могу. Я математик, привыкла мыслить рационально. Это все самовнушение. Вы ожидали чего-то подобного, и ваш мозг выдал соответствующую реакцию. – Тамара встала и оправила строгую черную юбку. – Не переживайте, Инна Валерьевна. Произошла страшная трагедия, но мы ее переживем. Нам придется. Вы должны помочь Еве и Севе справиться. Дети доверяют вам, нужно их успокоить, убедить, что они не сделали ничего дурного. Это жуткая история, и закончилась она плохо, хуже некуда. Но закончилась. Нужно жить дальше.

Тамара твердым учительским голосом говорила правильные слова. Инна Валерьевна слушала, склонив голову, как послушная ученица. Но обе нутром чуяли, знали: ничего не закончилось. Все только набирает обороты.