Текст книги "Архангельск"

Подворье мне понравилось. Купцы не просто подарили, чтоб было, а выбрали с умом. Большой внутренний двор, крепкий дом, два просто огромных амбара, чем-то напомнивших мне металлические полукруглые ангары моего времени – только эти были деревянные. Куча мелких пристроек, начиная от конюшни и заканчивая двухочковым сортиром. К дому прилагались средних лет управляющий и старичок-дворник.

Обсудив с новыми сотрудниками нашу дальнейшую жизнь, написал письмо в Вавчугу братьям. Пусть думают, чем грузить амбары, где хранить, у нас уже есть. В письме особо прошелся по их бывшему деловому партнеру и попросил никаких дел с ним не вести, тут есть и более интересные варианты. Предлагал Федору переехать на время в Москву и наладить тут плотный контакт, описывал цены, не менее которых тут можно взять за наши товары, намекал, что, если Федор постарается, возьмем и больше. Если после этого брат Баженин не прискачет сюда сломя голову, то сожру свой картуз.

Жить дома не стал, все же в Китай-городе уже быт наладился, и стоило закончить свое пребывание именно там, рядом с нужными людьми, а не переезжать. Офицеры этот жест оценили. С купцами отметил новоселье как обычно – пьянкой и разговорами. Искренне благодарил за подарок и сообщал, что сюда едет Федор, мой партнер, с которым и будут заключены договора. Предварительно все соглашения одобряю и даже думаю над увеличением объемов – о ценах позже.

Расстались вполне довольные друг другом. Вернувшись к шатрам, попал на продолжение попойки, где отмечали новоселье, а может, и нечто иное. Вернусь в Вавчугу, надо будет основательно лечить печень.

Наконец приблизился бал, и офицеры рассосались готовиться к мероприятию. Вздохнул с облегчением. Мне они все нравились, причем многие действительно были отличными знакомыми. Но устал безмерно от этого словоблудия и водкопития. Поручил Тае готовиться к балу, как сумеет, распаковать наши архангельские наряды, сделать, чтоб они снова выглядели блестяще. На ее начинающийся мандраж по поводу страхов и царей напомнил, что она обещала слушаться – вот и исполняй, что сказано, без страхов и опасений. Все будет хорошо. Сам упал в шатре и старался просто расслабиться, сбросить напряжение.

Сбросить его с Таей не получалось, больно людно было, да и занята она. За день, ночь и следующее утро подготовили все, что могли подготовить к балу, и теперь просто ждали вызова. Ради этих сборов перенесли раненого возницу в шатер, чем мы с Таей не преминули воспользоваться. Теперь Тая сидела в кунге, с прической, натертая, боясь лишний раз шевельнуться, чтоб все не рассыпалось.

Наконец нас пригласили. Торжественного входа, как в Архангельске, получиться не могло, так как мы были одними из первых. Зато нас поставили на помост и поручили благосклонно кивать всем приходящим.

Поставил и обсказал, что делать, сам Петр, когда обратился к нему с признанием своего невежества в дворцовых делах. Кроме того, Петр обещал подсказать, что потом делать, улыбнулся Тае, сделал нам обоим комплименты, высоко оценив наши наряды, после чего забыл о нашем существовании.

Так как ко всем разговорам царя прислушивались и тут же о них судачили, делая выводы, то нам окружающие начали делать еще более изощренные комплименты. Дамы интересовались у Таи, откуда такой прекрасный покрой и замечательные драгоценности, хотя на самих висели гирлянды бриллиантов.

По залу сразу пошли слухи, что мы тут не просто ширма, а нечто большее, и у царя на нас планы. Сразу появились желающие стать нашими лучшими друзьями. Очень сложно было остаться вежливым и улыбаться. Не завидую дипломатам – адова работа эти приемы, особенно если анализировать постоянно, кто что и кому сказал, по какому поводу и каким тоном.

Радовало, что было тут много моих знакомых по Китай-городу, и они заражали остальных присутствующих энтузиазмом, рассказывая обо мне байки. Так что общее мнение о нас с Таей складывалось положительное.

Тая блистала, была любезной, на откровенные комплименты не краснела, а только улыбалась. Сумела поддержать несколько наших бесед. Например, вызвала удивление у немецкого старичка-полковника, с которым мы подробно обсуждали полковые службы – насколько станет эффективнее обычная войсковая часть, если приложить к ней медицинскую службу. Подробным разбором проблемы она и меня удивила, такого мы с ней не обсуждали, это уже ее личные выводы. Тая только мне мило улыбнулась, мол, и мы не лаптем деланные.

Тем временем сбор гостей закончился, и все наговорились, обсудив самое животрепещущее. Теоретически уже можно было расходиться, но так было не принято, и все ждали развлечений. Телевизора этому времени явно недостает.

Первым развлечением был обед. Нас посадили во главе длинной череды столов и начали тостовать за наше здоровье. Первым кратко сказал Петр, добавив, что у него есть еще что сказать, но он хочет послушать своих верных подданных. Подданные не подкачали. Зачинщиками и тут выступили мои знакомые – вспомнили все, вплоть до блестящего тактика, хотя тут они изрядно приврали. Им поддакивали вельможи, которых не знал совершенно, но эти скорее выступали «для галочки». Купцы, которые тоже тут присутствовали, хотя узнать их в нарядах было сложно, помянули меня как знатного промышленника и чуть ли не «локомотив» всей русской экономики. Пришлось поглядывать за спину, не режутся ли там случайно крылья, белые такие и с нимбом в комплекте. Петр кивал благожелательно, переговаривался с соседями, периодически намекал мне, что вот тут надо ответную речь произнести.

Так обед и шел – много звона посуды и разговоров, мало еды, просто некогда было этой мелочью за столом заниматься, хотя вкусностей было полно. Тая тоже сидела, проглотив лом. В нее прилетело несколько тостов, на которые и ей пришлось толкать речи. Первым отметился удивленный ею старичок-полковник, разлившись соловьем, какая талантливая спутница подрастает под крылом такого одаренного тактика. Петр опять посмотрел на меня, подняв бровь. Кратко поведал ему о том, как Тая раскатала этого старичка фактами и умозаключениями.

Наконец отобедали, поток восхвалений иссяк, народ подустал. Самое время для танцев и музыки. С танцами не ко мне, а музыку послушаю, так как уходить мне с праздника в честь меня же не положено.

Петр взял слово, начав толкать заключительную, как мне казалось, речь. Сказал, что ему понравилось столь единодушное одобрение моих многогранных талантов и что он не может оставить такой, наделенный Господом самородок без надлежащей огранки и оправы. Мне даже зябко стало – сейчас как начнут гранить и оправлять, потом ведь не сбежать будет.

– А посему, – продолжил Петр, – имел ранее беседу со своим царственным братом, императором Священной Римской империи, решая о достойной награде верным и зело полезным подданным. Ныне, по ходатайству моему, вручаю мастеру Александру титул князя Римской империи. Виват, князь Александр!

Бурная радость окружающих меня просто оглушила, нельзя же так радоваться, мне вот не очень радостно. Теперь с меня спрашивать начнут по полной программе, отрабатывай, мол, титул. Интересно, а налоги мне тоже в Рим отправлять?

Петр, переждав шквал виватов и просто криков, поднял руку и продолжил в затихающем зале:

– С лета взращивая новых воев, князь Александр заложил основу новому полку, новому во всем – от формы до вооружения. И в деле этом достиг успехов столь значительных, что нашим указом присвоено полку звание гвардейского! А вот командует этим полком человек без звания, что для гвардейского полка неможно. Выслушав отзывы верных офицеров моих о талантах военных князя Александра, утверждаю его в должности командира Двинского морской пехоты лейб-гвардии полка с присвоением ему звания полковника.

Новый шквал оваций, хоть и не такой бурный, похоже, некоторые уже точили зуб на командование морпехами. Фигу им, загубят на корню специфические войска, не для атаки на полях задумываемые. Но общий настрой все еще оставался положительным.

И Петр наконец-то подвел итог:

– Сей князь у нас получился титулярный, жалую ему земли подмосковной с деревнями и жителями, дабы князь поместьем озаботился и земли те возвысил. А также жалую ему привилегию бессрочную на недра гор Уральских, о коих он так просил, да на земли с жителями, кои ему для рудников да заводов потребны будут. И жду от привилегии той прироста великого славы русской, как в товаре, так и в оружии. Что скажешь на это, князь Александр?

А что тут сказать? Обложили как волка красными флажками.

Нет, ну Урал-то меня интересует, по всем историям получается, из той кладовой можно очень много зачерпнуть. Но вот в таком контексте мне уже не нравится. Тихонько работать ведь не дадут.

Тем не менее ответную речь толкнул – закачаешься. Самое главное, не запутался в своем же словоблудии. А если отбросить девяносто девять процентов накрученной мишуры, то получится – да, спасибо, берусь за эту работу, но быстрых результатов не ждите, все с нуля делать надо, а вот как сделаю, о славе русской не то что заговорят, кричать на каждом углу будут.

Ответной речью все остались довольны, и началось повальное тисканье и целование именинника. Масса молодых дам внезапно воспылала страстными чувствами. Некоторые главы семейств обсуждали со мной деловые аспекты, что их земли пришлись бы мне кстати для рывка на Урал, и они могут мне помочь… Правда, опять все сводили к женитьбе на их дочерях. О моих знакомых даже не говорю, радость их была такая, как будто наградили лично их. Все это происходило на фоне танцев, в которые меня старались затащить. Одна нервотрепка. Таю так вообще старательно от меня оттерли, видимо, тут знали, что она мне не жена, и пришлось разыскивать ее по всему залу. С ней под ручку было меньше шансов услышать весьма откровенные предложения от прекрасной половины зала, да и желающих потискать меня и выпить со мной чарку стало поменьше.

Как выяснилось, пережить награду порой сложнее, чем ее заслужить. К огромному моему облегчению, Петр пригласил в кабинет. Увидев умоляющий взгляд Таи, попросил разрешения у Петра, чтоб она нас сопровождала, иначе ее тут сожрут. Петр разрешения не дал, приказал управляющему позвать Анну Монс и передал ей Таю с наказом обеспечить несъедобность моей подруги. А мы имели долгий разговор в кабинете государя.

Разговор очень плодотворный. Петр, сказав «А…», больше уже не останавливался. Бумаги он писал прямо в кабинете, гоняя слуг то за одним, то за другим дьяком. По бумагам выходило, что мне можно было пинком распахивать любые двери и ставить в интересные позы всех сопротивляющихся. Только теперь зримо до меня дошло, что такое карт-бланш.

Поговорили и о делах текущих. Тульцам уже направили указание делать только штуцера, пули для них переливают и активно снабжают самые боеспособные полки, во главе с преображенцами и семеновцами. Государю требовались пушки и оружие. Обещал заняться этим сразу по возвращении на заводы, но пояснил, что быстро не будет, просто нет для этого сырья и цехов. Большим потоком оружие пойдет только после старта уральских заводов, а это не менее трех лет, хотя рудознатцев на Урал отправлял еще летом. Пока они руду да уголь найдут, пока заводы поднимем – это не менее трех лет, и то если государь много людей для этого выделит.

Петр несколько расстроился: три года в нашем возрасте – это целая вечность, и Азов придется воевать старыми способами. Людей обещал, но и спросить грозился строго. Обсудили развитие торговли. Затронул тему развития представительств за границей. Нам жизненно необходимы не только торговые корабли, но и торговые представительства за рубежом, куда эти корабли могли бы везти товар. Без этого нас будут вынуждать продавать товары по дешевке.

Потребно большое турне государя по заграничным землям, где он мог бы заложить наши торговые фактории и оставить там верных людей. На возражения Петра, что представительств и так полно, пояснил разницу между занятиями политикой и торговыми делами. Не надо это смешивать, хоть и дружить между собой эти представительства обязаны плотно. Закономерно всплыл вопрос о кораблях, как военных, так и торговых. Рассказывал, почему поморы не строят большие корабли. Да просто денег у них нет на большой корабль и его содержание. Надо организовывать кумпанства, которые могли бы потянуть корабль в складчину.

Но тут важен интерес государства, например, льготы какие-то этим кумпанствам на торговлю, коль они на кумпанство три и более корабля построят, способных море пройти, и не менее определенного веса груз взять. А для строительства военных кораблей можно те же кумпанства привлекать. Только вот следить за этим надо строго, а то построят они корабли из чего попало, лишь бы перед царем отчитаться. Петр обещал подумать.

Говорили и о мелочах. Государь даже упомянул, во сколько его кузнецы оценили мои походные кухни, и на такие деньги он лучше новые пушки и штуцеры закупит. Кузнецы тут зажрались. Уговорил Петра не отказываться от затеи, обещал прислать ему столько кухонь, сколько смогу сделать. Окончательно впав в маразм, обещал сделать их за свой счет, пусть это будет налогом с производства.

Петр согласился, порадовав, что освобождает меня от остальных налогов, коль буду десять кухонь в месяц ему поставлять. С уральских заводов он, для начала, будет требовать по десять пушек в месяц. Все, что больше выйдет, он согласился покупать.

На чем и сговорились. Вновь бумаги, и опять бегали чиновники. Очень плодотворный вечер, обсудили и решили тьму проблем, которые могли возникнуть в будущем.

От Петра вышел с толстенной папкой свитков и сильно навеселе, так как решение вопросов Петр сопровождал стопками. А угля под рукой не было. В зале продолжалось веселье. Вся эта суета мне теперь казалась милой, но приходилось постоянно себя контролировать, в том числе и походку. По пути отбивался от искренне желающих со мной выпить и пообщаться. Ссылался на дела, порученные государем, предлагал поговорить завтра-послезавтра.

Удовлетворил только церемониймейстера, требующего от меня герб. Выдал ему кокарду с картуза и велел придумать самому нечто величественное на этой основе. Чиновник искренне обрадовался такому доверию и обещал приложить все силы.

Таю нашел с трудом – ее плотно окружали дамы и активно пытали, но выглядела Тая прекрасно, даже раскраснелась. Забрал ее, поведав разочарованным дамам, что государь дал поручения, требующие немедленного выполнения. Кстати, не соврал. Государь говорил, что мне отдыхать надо, хоть иногда, и бабу – вот это иногда и наступило.

Добирались до шатров как в тумане. Буркнув ожидающим нас в полном составе морпехам, что все хорошо, государь был очень щедр, наградил меня титулом и званием полковника, а также напоил до состояния лежания, завалился спать в кунге у Таи.

Осмысление всей той пропасти, куда угодил, пришло только днем, вместе с Бодуном, родным братом Бахуса. В центральном шатре по новому кругу шла попойка моих старых знакомых. Мое отсутствие никого не смущало, и я решил пока им не мешать. Пускай отмечают, бояре внесли заметную лепту в события. Только вот почему их бодун не мучает, хотелось бы мне знать?! Даже принятые две стопки водки в лечебных целях особо не помогли. Наверное, это у меня нервное.

Прикидывая будущие задачи и траты на них, начинаю понимать – денег у меня на все не хватает катастрофически. Недавно казавшиеся громадными суммы теперь стали мизерными. Надо было срочно зарабатывать. Завод попробую перевести на три смены, но необходимо где-то набирать рабочих. Значит, для начала утрясаю вопросы с поместьем в Гжели, а потом обираю местные деревни и веду караван работников на завод. Так как большой вал товаров собьет цены в России, надо договариваться с иностранцами и продавать за рубеж. Надеюсь, кораблей летом в Архангельск приплывет много, и надо постараться набить им всем трюмы моими товарами.

Тут меня посетила мысль, что едущие на соревнование иностранцы могут не взять с собой много-много денег для закупки товаров в обратную дорогу. Суммы их обычных корабельных касс с высоты моих будущих трат кажутся мизерными. Следовательно, надо посетить послов и иностранных купцов, дабы те намекнули моим будущим донорам про дорогие товары.

С этой мыслью через день напросился на аудиенцию к Петру. Изложил как есть, сказав, что денег на все наши дела мне требуется много, а оголять казну перед войной нельзя. Пояснял, почему надо высосать именно иностранных купцов и что для этого необходимо.

Решили созвать из заморских купцов и дипломатов званый прием у государя, на котором объявим большую ярмарку, приуроченную к регате. Выставим привезенные мной подарки как образцы товаров на будущей ярмарке, исключая оружие и макет корабля.

Идея Петром была одобрена, и он рьяно начал ее осуществлять. Прием был назначен через три дня. Это время посвятил предварительным переговорам и намекам. Стал частым и желанным гостем Немецкой слободы. Таю перевез в подаренный дом – для организации ответных визитов. Большая часть офицеров посещали меня и там, правда, круглосуточные пьянки закончились.

Прием у государя поставил жирный восклицательный знак на моем начинании. На приеме было много говорильни и еще больше посулов. Петр официально делегировал мне полномочия судить регату и вручить приз выигравшему. Денег на приз, между прочим, не дал, видимо, считает вопрос с выигрышем решенным. А ведь судейство лишало меня права на участие, значит, рулевым пойдет кто-то из неопытных! При таком раскладе выигрыш уже не столь для меня очевиден.

Перед выставленными образцами постоянно толпился заморский народ, и мне приходилось работать еще и гидом. Но основная цель была достигнута. Регата заинтересовала не меньше, чем ярмарка. Денег привезут много, и корабли придут не только на соревнования – в скоростных судах много не увезешь, но и придут торговые толстопузы, которые будем загружать, пока не осядут по пушечные порты.

Теперь оставалось решить вопрос, чем загружать. Нужны были рабочие и сырье. Благо связи с купцами уже налажены, оставалось договориться о поставках. Что и сделал, истратив большую часть золотого запаса в обмен на заверения о доставке железа и меди к сроку.

Одними заверениями они у меня, конечно, не отделались, была заключена масса договоров, часть из которых оплатил золотом, но большую часть оплачивал поставками товаров. Весело Федору тут разгребать за мной будет. Теперь сырья должно было хватить на рывок к ярмарке. Оставалось набрать людей и скорее возвращаться к работе.

Так как март уже намекал на свой скорый приход оттепелями, принято было решение срочно все сворачивать и выдвигаться в Гжель. Ну и конечно была прощальная пьянка, с заверениями в вечной любви и дружбе. Чуть не сдох.

Ехал до Гжели как полноценный Таин пациент. То есть в кунге, на койке, с мокрой тряпкой на голове и ковшиком на полу. Возница, которого мы взяли с собой, мне искренне сочувствовал, но лучше бы он молчал.

Может быть, моим крайне отвратительным состоянием и объясняется то, что, доехав до места, был крайне недружелюбен. А было так. Отдав команду выспросить у местных лучшие залежи белой глины недалеко от Москвы-реки, получил наводку на деревню Кузяево, которая конечно же имела своего боярина. Вот этот-то деятель и начал качать права, что его роду уже более двух сотен лет и что он не потерпит и так далее. Голова продолжала раскалываться, тошнило и к мирным переговорам ничего не располагало. Посему боярин был посажен в его же собственный поруб, собрана деревенька в полном составе и крестьянам было объявлено – власть сменилась. Далее состоялся разговор со старостой, после которого его с двумя морпехами отправил к воеводе.

К приезду воеводы с сопровождающими был уже более вменяем. Мои бумаги вызвали у воеводы нервную дрожь и периодические выкрики «помилуй, князь!». Всячески высказав ему свое неудовольствие, позволил загладить его вину, пригнав мне две сотни рабочих, способных к активному труду. А также повелел озвучить по всему кусту прилежащих деревень, что к ним приехал новый князь и это надолго. Обещал ревизии и проверки.

Воевода спал с лица окончательно. Обещал собрать людей в три дня. Велел воеводе вытаскивать из поруба боярина и держать вместе с ним передо мной ответ, как пред государевым посланцем. Боярин, под внушением воеводы, все осознал, еще не дойдя до дверей комнаты его же кабинета.

Вообще такой рейдерский захват мне стал несколько неприятен, будь мне тогда не так хреново, решил бы вопрос по-иному. Теперь было поздно откатывать, оставалось только додавить всех авторитетом и повязать договорами. Под конец нашей беседы помещик на коленях благодарил меня, благодетеля, что назначил его директором фарфорового завода, который еще надо построить.

Кустарные мастерские по выделыванию изделий из глины тут уже были. А вот с рекой, похоже, промахнулся. Из рассказов мне показалось, что местная река больше похожа на большой ручей, зимой этого не видно, а вот что будет летом, надо смотреть. Отыгрывать назад поздно, так что три дня, проведенные за сбором будущих ударных тружеников, прошли в налаживании отношений с окружающими деревнями и жителями этого села.

Покидал жалованное мне поместье уже со славой хорошего, но строгого князя. Потратил относительно небольшую сумму денег на помощь и решение больных для села вопросов, в основном это покупка скота и птицы для семей, по той или иной причине оставшихся ни с чем или без кормильцев. Несколько больше денег потратил, выдав задатки на постройку поместья и корпусов завода. Зато собранные по селам и всячески мной обласканные мастера обещали сделать все приготовления и начать строить завод в самом перспективном месте, а поместье – в самом красивом. Мастера даже заспорили, где именно, и, что удивительно, новый директор завода принял в этом живейшее участие.

Мне предлагали съездить на место и посмотреть самому. На это ответил, что доверяю выбору мастеров как собственному, только прошу, чтоб до завода не более чем за полдня добраться можно было. Мастера заспорили по новой, еще активнее. Просил их решать дальше без меня, выдал каждому по червонцу, в том числе новому директору. Пояснил, что это премия за будущую хорошо сделанную работу, с чем и отбыл в Вавчугу.

По чиновникам местным не поехал принципиально – денег на взятки было жалко. Пусть воевода разруливает. Работников местный посадник собрал для меня крайне разношерстных. Дел для Таи существенно прибавилось, а кухня работала теперь вообще без перерыва. Работников надо было срочно откармливать, причем небольшими порциями.

На второй день пути собрал всех на поляне и толкнул речь. С общим смыслом – работникам сказочно повезло, они теперь будут сыты и согреты, но от них требуется год ударного труда. К следующей зиме они либо смогут вернуться в деревни, либо получат право перевезти к новому месту жительства того, кого посчитают нужным и кого смогут сами содержать.

Моя речь горемык взбодрила, и дальше они шли бодро. После Вологды места пошли глуховатые, вот тут-то нас и прихватили охотники за быстрой наживой. Если они думали, что большой санный караван с кучей народу должен везти много дорогих товаров, то сильно ошиблись. Несколько саней были забиты глиной, несколько продовольствием и фуражом, а остальные были пусты, точнее, везли работников.

Произошло все очень буднично. Ни тебе поваленных деревьев, ни выкриков из чащи. Просто несколько человек выходят наперерез каравану и берут под уздцы первую лошадь, а остальные «зипуны» выходят по бокам из лесу. И переговоры никого не интересуют, мужики начинают молча, по-деловому, рыться в санях. А чего тут говорить? Это уже их добро, какие могут быть переговоры?

Ошалев от такого нестандартного и очень уж будничного ограбления, слез с саней и пошел в голову каравана, предположительно к атаману. Подойти мне не дали и так же молча закатили прикладом в морду. Увернуться почти успел, удар разодрал кожу на скуле, хорошо, что ниже уровня глаз.

Глаза мне очень понадобились – первые два выстрела в упор дали два трупа. Ко мне, лихорадочно перезаряжающему оружие, бежал еще один кандидат в покойники, а второй прицеливался из фузеи. Попадет ведь, больно уж близко. Радовало только то, что вдоль телег застучали выстрелы наших пистолей, и ни одного ответного выстрела ружей.

Выкинул из пистолетов гильзы и бросился в ноги к набегающему лесному брату, зарядить все одно не успеваю, а стрелок не рискнет выстрелить в образовавшуюся кучу, надеюсь. Мужик, не ожидавший подката, споткнулся, но все же рубанул меня тесаком, задев плечо, толстая плащ-палатка спасла от серьезной раны.

Одним движением выхватил кортик и всадил в бок упавшему, стараясь попасть в мягкое, между ребрами и тазом, а то клинок может и не войти или по ребру соскользнуть. Но удар удался. Тихо уже не было, мат и ор стояли вдоль всей колонны, и присоединение к этому хору еще одного вопля погоды не делало, но вот стрелок решился стрелять. Благо выстрел из кремниевого ружья предваряет вспышка пороха на полке, и доля мгновения была, чтоб откинуться на снег, прикрываясь еще одним покойником.

Все же пуля быстрее – больно стукнуло по груди. Но так как был к стрелку почти боком, похоже, пуля ушла рикошетом. Нашел в себе силы зарядить оба пистоля.

А тебе, дружок, бежать ко мне уже поздно – лучше бы от меня бежал. Разрядил один ствол практически в упор и пошел назад вдоль обоза, опираясь то на вздрагивающую лошадь, то на сани свободной рукой, во второй сжимал заряженный пистолет.

Битвы вокруг саней не шло, было хаотическое мельтешение людей. Видел двоих убегающих в лес. Дошел до кунга. Таи внутри не было. В голове звенело все сильнее, присел на порожек и стал просто ждать развития событий. Через пару минут меня нашел старший у морпехов, доложил: с нашей стороны два ножевых ранения, одно серьезное, там Тая. Лесных братьев никто не считал. Велел стаскивать всех покойников в одно место, на обочину у головных саней.

Умылся снегом. Морда, похоже, вся в кровище, грудь болит, плечо болит, но рука слушается. Дал старшему приказ взять семь человек и пройти по следам убежавших – если догонят в течение часа, привести сюда. Будут сопротивляться – пристрелить и не геройствовать. Не догонят за час, возвращаться. Велел еще позвать ко мне Семена.

Семена попросил пройти по лесу вокруг каравана и посмотреть следы, может, кто отсиживается за деревьями, а может, и еще кто сбежал. Просил его выяснить, с какой стороны пришли эти заблудшие души.

Потом прибежала Тая и принялась причитать, что у нее там тяжело раненный, а она ничего сделать не может. Меня она за раненого, видимо, не посчитала. Велел нести его в кунг. Принесли, положили и раздели.

Умылся снегом еще раз. Снимать плащ-палатку не стал, чтоб не пугать Таю. У морпеха глубокая рана в правой стороне груди, хорошо, что не живот. Засыпали травами, прижали и загерметизировали. По глоточку Тая вливала в него крепко заваренный отвар, но видимого улучшения не наступало. Спросил, как второй. Оказалась глубокая рана внешней стороны бедра, не очень опасно. Был присыпан, перебинтован и лежит на санях спокойно.

В дверь стукнул Семен. Пересилил себя и вышел на улицу. Отсиживающихся вокруг каравана егерь не нашел, зато отыскал широкую тропу. Попросил его посторожить эту тропку до возвращения наших и вернулся в кунг. Чуствуя, что кровь из моих царапин останавливаться и не думает, сказал Тае перевязать. Она недоуменно начала смывать подсохшую корку на скуле, по которой уже начинал, наверное, расползаться здоровенный синячище, но я остановил ее и снял плащ-палатку.

Тая зажала себе рот рукой, и глаза у нее стали как два талера. Ну да, на груди пропахана целая борозда и торчат в разные стороны ошметки то ли бушлата, то ли мяса. В довесок порубленное плечо, вокруг которого большое мокрое пятно. Все же Тая не выдержала:

– Мастер! Да как же так!

На ее крик с улицы заглянул морпех, и буквально через пять минут они все толпились у кунга. Слышимость через стенки была отменная, и я невольно оказался в курсе основной версии о том, что я при смерти.

Пока Тая промывала мне раны, присыпала, шила и заматывала, сказать ничего не мог, уж очень больно было. А вот после тугих перевязок сорвал накопившееся напряжение, объясняя, что еще всех их переживу, и надо дело делать и по постам стоять, а не ошиваться около вполне здорового меня. Стало легче. Морпехам тоже полегчало от моих бодрых воплей, и они разбежались вдоль каравана.

Разбойников на обочине насчитали тридцать два и забрали у них восемь фузей. Когда вернулись наши из погони, разбойников стало тридцать четыре. Такую толпу в голом зимнем лесу уже не подержишь. Значит, рядом база.

Выдвинулся с десятком морпехов и Семеном по тропе. Тропка шла параллельно основному тракту и выходила на весьма истоптанный санный путь, поворачивающий в глубь леса. Логично, не на горбу же они награбленное тащили, значит, так на санях и везли. А по лесу вдоль тракта шли, чтоб не наследить на дороге и не спугнуть. Велел двоим морпехам вернуться и пригнать сюда пару саней, возниц оставить в обозе. На санях поехали дальше, высматривая следы.

Ехали километров пять и въехали в небольшую деревеньку. При нашем появлении жители повыскакивали из домов, а потом так же быстро попрятались. Остановил сани у самого богатого на вид дома. Зашел и стал стучаться в дверь, не обращая внимания на заливающуюся лаем псину.

Раны болели, голова кружилась. Было не до переговоров. Дверь не открывали, хоть за ней и стоял кто-то, судя по звукам.

Отошел от двери и приказал морпехам поджигать дом. Те пару секунд стояли, онемев от приказа, а потом бросились к сараю и потащили солому. В доме запричитали. Дверь открыл высокий старик, глядящий на меня недобро. Приказал морпехам отставить поджигать дом и пошел на старика. Подойдя вплотную, спокойно ему сказал:

– Старик, у тебя полчаса, чтобы около моих саней собралась вся деревня. Если этого не случится, сожгу всю деревню вместе с ее жителями. Если они думают разбежаться и отсидеться в лесу, то возвратятся они на пепелище посреди зимы. Время пошло, старик, и мне боле говорить с тобой не о чем.

Повернуться к старику спиной не рискнул, отошел вбок вдоль дома, сел на большой пук принесенной морпехами соломы и начал набивать трубку. Все же поганая штука жизнь! За смерть лесных братьев совесть меня не мучает, а вот что делать с деревней, которую они кормили своим разбоем? То, что большинство соберется, не сомневался, вон как старик лихо дома оббегает. И что дальше? А оставить такой нарыв на пути, по которому потоком пойдут и товары, и сырье – тоже не сахар. Подозвал морпехов, велел, когда все соберутся, троим остаться со мной, остальным пройтись по домам и все дома проверить, не затаился ли кто.