Текст книги "Борьба продолжается"

Следующим утром, согласно намеченному плану, я сел к аппарату и начал делать звонки. Поначалу я заглядывал в шпаргалку, представляясь сотрудником провинциального отделения полиции, где случилось несчастье с мистером Питом Коллинзом, но вскоре стал барабанить слова наизусть. Была уже среда и за два прошедших дня рабочей недели все, кому я звонил, уже успели узнать о случившемся. Иногда разговор затягивался, поскольку на другом конце провода начинали вспоминать, когда же они в последний раз разговаривали с покойным, а припомнив, передавали мне малопонятные и ненужные подробности деловых отношений. Иногда сами начинали задавать вопросы, интересуясь, что думает обо всем этом полиция. Однако по поводу того несчастного вечера ответ был один и тот же – нет, никаких разговоров с Коллинзом в то время они не вели. Я отмечал галочкой очередной проверенный номер и набирал следующий. Примерно через каждые два часа я делал получасовой перерыв, чтобы поесть или выпить чашку кофе.

Со второй половины дня уже отчетливо стала давать себя знать усталость. Наступали ранние осенние сумерки, и это не прибавляло бодрости. Не выдержав, я решил сделать небольшой дополнительный перерыв минут на пятнадцать, рассчитывая после этого закончить оставшуюся работу менее чем за час.

Взяв в руки утреннюю газету, в которую из-за занятости до сих пор не успел заглянуть, я начал просматривать заголовки, когда раздался звонок моего собственного телефона. В трубке зазвучал голос Пэро:

– Сразу хочу вас поблагодарить за исключительно ценные сведения, Дастингс!

– Ну, будто и действительно такие уж ценные, – усомнился я, полагая, что сказано это было исключительно из дружеских чувств.

– Да, да именно! Возьмите-ка бумагу и ручку, сейчас я вам продиктую один адресок.

Для пущей ясности Пэро начал с ударением почти по складам называть лондонский район, улицу, номер дома.

– Не надрывайтесь вы так, Пэро, мне хорошо слышно. Чей это адрес?

– А того самого вашего Дипсона. Теперь слушайте внимательно, Дастингс. Этот человек довольно долго работал в полиции, почему Страйду через Скотленд-Ярд и удалось быстро установить его личность. Но из полиции ему пришлось уйти из-за недоказанных, но явных злоупотреблений и замеченных за ним темных связей. Так вот, уже лет семь он содержит собственную контору, что-то вроде частного сыска, но подробностей в Скотленд-Ярде не знают. Понимаете, Дастингс, если его вызовут в полицию и потребуют объяснений, толку не будет. Он человек очень опытный, и предъявить ему по большому счету нечего. Каждый может позвонить кому захочет, в том числе и в любую компанию. Да и этот факт он может отрицать. Вся надежда на вас, Дастингс.

– На меня? – я оторопел от удивления.

– У нас нет сейчас другого выбора, mon ami. Попробуйте нанести ему частный визит. Действовать вам придется по обстоятельствам. К сожалению, я не могу дать вам специальных инструкций, кроме одной: не пытайтесь его запугивать.

– А если он просто откажется со мной разговаривать?

– Тогда коллеги инспектора Страйда употребят давление, но я не верю, что это много даст.

Добавив к этому еще несколько ободряющих слов, Пэро пожелал мне успеха, а я обещал завтра же с утра отправиться к этому без сомнения малопривлекательному субъекту. Некоторое время я просидел без дела, озадаченный этой новой перспективой, но предстояло еще закончить телефонные звонки, и я снова принялся набирать номера. И, честно сказать, уже без особой надежды на удачу.

Увы, это предчувствие подтвердилось. Никто из очередных абонентов в тот вечер с Питом Коллинзом не разговаривал. Впрочем, один разговор все-таки состоялся, но не с Коллинзом, а с Генри Стентоном, который беседовал с известным банкиром Дубнисом, чью фамилию я нередко встречал в финансовых хрониках. Компания вела с его банком переговоры о крупном кредите, и, как выразился мистер Дубнис, Стентон замучил его вопросами и всяческими уточнениями.

– Я даже подумал, что он хватил лишнего, – добавил банкир, – такая въедливость совсем не в его стиле. Вот мистер Коллинз, тот да-а, хватка была бульдожья и где надо, и где не надо тоже. Я, глядя на него, часто думал, что вот такие из поколения в поколение и делали то, что мы называем теперь старой доброй Англией. Не понимаю, чего ему не жилось? – заключил он в конце разговора.

Вечером за чаем, уже слегка сбросив с себя дневную усталость, я попробовал определить для себя то общее впечатление, которое складывалось на отдельных мелких разговоров с полусотней разных людей.

Пожалуй, не вызывало сомнения, что большинство из них искренне воспринимало самоубийство Пита Коллинза как объяснение причины его гибели. Да и те, что любопытствовали, пытаясь узнать детали, действовали, как мне показалось, скорее из обывательского интереса к чужой личной жизни или пытались установить, не кроется ли за этим крупный провал в делах компании.

И ясно – покойный был в их глазах важной фигурой, и его уход из жизни не пустяк, но вот просто человеческой печали я ни в ком не встретил или, во всяком случае, не почувствовал. Впрочем, сказал я себе, люди нередко бывают равнодушны даже к родственникам, а это, всего-навсего, деловые партнеры.

Время шло к ночи, а мне предстоял еще этот завтрашний неприятный визит, и нужно было хотя бы подобрать первые слова для разговора. Однако все попытки на этом сосредоточиться ни к чему не привели – усталость меня одолела. Положившись на утро, я, тем не менее, принудил себя сесть за стол и составить для Пэро отчет о своих телефонных беседах, чтобы с утра отправить его на вокзал с посыльным.

Следующим утром я встал с небольшим опозданием, причиной чему был монотонный убаюкивающий дождь, стучавший по оконным стеклам.

Конечно же, за ночь мыслей о том, как вести себя в конторе Дипсона у меня не прибавилось и, в конце концов, я решил, что буду импровизировать прямо на месте, хотя в глубине души понимал, что среди прочих моих способностей – это не самое сильное.

Из-за дождя я не увидел на улице ни одного соседского мальчика, которого можно было бы за пол шиллинга послать с пакетом для Пэро на вокзал, и решил занести пакет самому на обратной дороге.

Выйдя уже в начале одиннадцатого из дома, я поймал на перекрестке такси и продиктовал шоферу адрес. Судя по нему, контора Дипсона находилась в довольно известном районе, где размещались второразрядные адвокатские и брокерские офисы, конторы небольших компаний, непритязательные кафе и ресторанчики, на тротуарах в погожие дни шла бойкая розничная торговля.

Минут через пятнадцать мы были на месте.

Выйдя из такси, я сразу увидел нужное мне заведение, на двери которого была прикреплена металлическая табличка с надписью: «Частное агентство Дипсона». И ниже: «Прием посетителей с 9 до 17 без перерыва».

Я дважды перечитал эту надпись и, простояв еще какое-то время, внутренне подстегнул себя и открыл входную дверь. За ней обнаружилось довольно просторное помещение, в глубине которого за столом лицом ко мне сидел небольшой человек лет сорока пяти, с черными негустыми зачесанными назад волосами и очень живыми, внимательными тоже черными глазками. Подняв уголки губ, он изобразил улыбку и указал мне на одно из двух кресел, напротив с другой стороны стола.

– Прошу вас мистер…?

– Дастингс, – сказал я, подходя и устраиваясь в кресле.

– Слушаю вас, мистер Дастингс. Рассказывайте, сделаем все возможное и невозможное. – Он еще раз изобразил ту же искусственную улыбку.

– Ничего невозможного я не прошу, – в полном соответствии с установкой на экспромт начал я. – Хотелось бы просто узнать, что именно говорил вам мистер Пит Коллинз, когда позвонил в прошлую пятницу вечером из своей усадьбы? Мы нашли ваше имя на раскрытой странице его телефонной книжки.

Я еще не закончил говорить, а маленькие пронзительные зрачки мистера Дипсона уже впились в меня, пытаясь прошить насквозь. Еще несколько секунд он изучал меня, и стало заметно, как в его глазах возникает выражение ненависти.

В следующий момент он нажал кнопку на боковой панели и жалюзи на окнах оказались сброшенными. В комнате воцарился полумрак, но тут же свет от настольной лампы ударил мне прямо в лицо.

«Ну, это уж слишком», – подумал я и собрался возмутиться, когда услышал за спиной звук открывшейся, не замеченной мной внутренней двери, и быстрые приближающиеся сзади шаги.

Конечно, от всего этого у меня возник небольшой внутренний холодок, но тут же я взял себя в руки, резонно подумав, что творить насильственные действия среди бела дня недалеко от центра Лондона эти люди без особых причин не будут.

– Вы врете, – услышал я шипящий голос Дипсона, – Коллинз нигде не записывал моего имени. Кто вас послал и зачем, отвечайте быстро!

– Ну предположим, что я веду это дело в порядке частного сыска, – стараясь говорить как можно спокойней и не жмуриться от света, ответил я. – Мои друзья в Скотленд-Ярде дали ваш адрес. Им, кстати, известно, что я сегодня с утра направился к вам. И пришел сюда как простой клиент. – Я сунул руку в карман пиджака, где лежала чековая книжка, и почувствовал, как что-то живое надо мной нависло и напряглось.

Не желая долго искушать судьбу, я не стал копаться и вытащил из кармана все лежавшие там бумаги сразу.

– Лучше будет, если вы уберете этот дурацкий свет, – уже полностью владея собой, сказал я, – и мы поговорим о цене за ту информацию, которая у вас имеется.

– Убирайтесь отсюда вместе… со своими… – голос Дипсона вдруг оборвался с высоких нот. – Покажите-ка, – произнес он спокойным деловым тоном.

Решив, что его интересует, в порядке ли моя чековая книжка и банк, где она значится, я протянул ее.

– Да нет, не это, вот тот конверт покажите.

Я выставил вперед предназначенный для Пэро конверт, не выпуская его, впрочем, из рук.

Наступила пауза.

– Так вот оно что, – протянул Дипсон, – вы работаете с Пэро? – Почти тут же лампа погасла, а жалюзи поехали вверх. Я не успел ответить, как он продолжил: – Значит, жив еще маленький бельгиец? Любопытно, любопытно. – Он покачал головой с видом человека, обнаружившего в памяти забытый, но приятный уголок.

Потом снова заговорил, уже слегка улыбаясь мне. Улыбка была другой – чуть хитроватой, но совершенно беззлобной.

– Мы ведь были с ним знакомы, давно, почти двадцать лет назад. – Я услышал, как тихо захлопнулась какая-то дверь, и почувствовал, что за моей спиной стало свободно. – Нас, большую группу сотрудников, направили в Гавр на расследование. Сложное было дело – контрабанда да плюс два убийства. Хе… ну и понаделали мы глупостей, я вам доложу, и если бы не господин Пэро, несколько невинных душ до сих пор бы в тюрьме томились… Да, голова у него такая, что туда можно поместить весь Скотленд-Ярд и британский парламент в придачу, ха-ха. – Хозяин встал, открыл небольшой настенный шкафчик и вынул оттуда бутылку бренди и два небольших ослепительно чистых стаканчика.

– По сегодняшней погоде недурно немного выпить, – сообщил он и, наполняя стаканчики, продолжил: – Стало быть, вы сотрудник Пэро. Это меняет дело. А кто его пригласил для частного расследования?

– Новое руководство компании, – сходу соврал я, решив, что так будет меньше других вопросов.

– Значит, прихлопнули они его все-таки?

– Кто?

– Итальянцы.

– Вот мы и хотим все это уточнить с вашей помощью, – ответил я уклончиво.

– Своим мы в помощи не откажем. Прошу, – он раскрыл коробочку с дорогими тонкими сигарами.

Раскурив свою и с удовольствием пустив струйку дыма под потолок, Дипсон начал рассказывать:

– Две недели назад, примерно в это же время, у наших дверей остановилось шикарное черное авто. За рулем сидел сам мистер Коллинз. Он не хотел, чтобы даже шофер знал о его визите сюда. Любопытный это человек… был.

Дипсон снова глубоко затянулся и указал мне глазами на стакан, предлагая не забывать о бренди.

– У нас тут самый разный народ появляется, и все, как бы это сказать, не очень уверенно себя чувствуют, в особенности по началу. А этот вошел как к себе домой. Сразу дал понять – он платит за музыку, и играть ее надо так, как он скажет. Раскрыл все карты – не верит жене и хочет с ней развестись. Рассказал, кто она и откуда. Не считал нужным сдерживаться. По-моему, он ее просто ненавидел, один раз грязно обозвал. Но главное в другом.

Он отхлебнул бренди.

– У этой Джулии… если не ошибаюсь, ее так зовут? – Я кивнул. – У нее до брака был любовник, лет тридцати пяти – не мальчик уже. Тоже итальянец из местной иммигрантской колонии и, заметьте себе, из того же фамильного клана, что и она. Три года назад он сел в тюрьму. Посадили их целой бандой – итальянцев и англичан – за организацию притонов. Там все было: скупка краденого, незаконные азартные игры. Заправляли, конечно, итальянцы. Полиция смогла доказать в суде только часть их преступлений. Ну, в таком деле по-другому и быть не может. Всем понятно, что действовала организованная преступная сеть, а доказать это практически нельзя – обвинение распадается на отдельные формально не связанные преступления. Поэтому сроки им дали небольшие, и этот парень, отсидев свою трешку, месяц назад объявился. А выяснилось все это потому, что Коллинз случайно обнаружил и прочел письмо к жене от этого ее бывшего друга. И из него стало ясно, что их взаимное влечение нисколько не прошло. Более того, – Дипсон поднял вверх указательный палец, – из текста вытекало, что это просто очередное письмо, то есть переписка между ними велась все время. А значит, и замуж она выходила с согласия своего приятеля. Или уж, во всяком случае, с согласия клана.

Сказанное Дипсоном вдруг придало всей истории такой неожиданный поворот, что глоток хорошего бренди оказался для меня как нельзя кстати.

– Следовательно, он хотел, чтобы вы установили за его женой постоянное наблюдение? – спросил я.

– Именно. Он был уверен, что в его отсутствие этот итальянец явится в дом. И мои люди должны были сфотографировать, как он входит-выходит, ну и дать свидетельские показания в суде. Он хотел отрезать ей любую возможность претендовать на деньги при разводе.

– А итальянец так и не появился?

– Естественно, раз на уме у них было совсем другое.

– Но не кажется ли вам, – возразил я, – что это чересчур рискованное дело. Ведь ясно, что подозрение в убийстве в первую очередь падет на жену, а от нее ниточка потянется дальше.

– Вот тут вы ошибаетесь! – Дипсон отодвинулся от стола и откинулся на спинку кресла. – То есть рассуждаете вы правильно, но так, как если бы преступление совершали англичане. А иммигрантские группы – это совершенно особый народ, тем более итальянцы. Они могли просто подставить девчонку. Если дело пройдет, клан наложит лапу на большие деньги, а если не пройдет и девчонку упекут в тюрьму, то, не беспокойтесь, никакая ниточка не потянется. Потому что ничего она не скажет. Хоть на куски ее будут резать – не скажет! Зато и те, в свою очередь, сделают все, чтобы помочь ей на суде и в тюрьме.

Хозяин посмотрел на беловато-серый пепел и резко стряхнул его в пепельницу, будто стремясь этим от чего-то избавиться.

– И еще одна сторона медали, которая известна людям вот вроде меня, знающим эту иммигрантскую сволочь, как говорится, не понаслышке. – Он чуть подался вперед и доверительным тоном, похожим на тот, которым убеждают детей, произнес: – Вы даже представить себе не можете с какой легкостью они идут на такое страшное преступление, как убийство.

Минут через десять я покидал ставшее неожиданно таким гостеприимным для меня агентство мистера Дипсона, искренне поблагодарив его за бесценную помощь и обещая засвидетельствовать его уважение моему знаменитому другу. Будет очень уместно, подумал я, если Пэро сам черкнет ему пару благодарственных строк.

Дождь кончился и небо посветлело. Воздух приобрел ту холодную ясность, когда вдруг хочется отмести всю мелкую суету и построже взглянуть вокруг.

Да, теперь понятно, кто следил за домом. И почему их не было в день убийства и следующие дни уикенда – Дипсон просто снял за ненадобностью наблюдение на то время, пока в доме находился сам Пит Коллинз. Утром в понедельник его опытные агенты сразу обнаружили возню полицейских, и он стал звонить в компанию, чтобы узнать, что случилось. Обман миссис Твен был недолгим, уже вечером Дипсон знал, что в действительности произошло.

И хотя многое стало ясно, сами события приобрели новые зловещие черты. Появилось ощущение пока еще не видимой, но уже отвратительной хорошо организованной темной силы.

Возможно, не все в жизни Дипсона было чисто, и в отдельных его человеческих качествах можно усомниться, но вот сомневаться в его профессиональных оценках было бы просто глупо. Что если Джулия Коллинз действительно только пешка в чьих-то страшных руках? Я вспомнил ее странную интонацию, когда на прощание, задержав нас, она сказала: «Я не убивала мужа». И понял, что было в этой интонации особенного – ударение на слове «я». Не намек ли это на то, что преступный умысел исходил не от нее, и она сама, не желая того, оказалась в центре чужого преступления?

Уже через полчаса я сидел дома за письменным столом, добавляя к донесениям предыдущего дня новые, только что полученные сведения. По моим расчетам Пэро успеет получить эти реляции сегодня вечером. Ну что ж, это значит, что со своим лондонским заданием я справился еще до конца недели и завтрашнюю пятницу смогу посвятить уже собственным делам.

Срочных дел действительно оказалось немало, так как все, что было мною намечено на первую неделю лондонской жизни, оказалось заброшенным.

Весь следующий день я крутился волчком, вечером писал деловые письма, и все равно остались всякие недоделанные мелочи, которым я и посвятил субботнее утро.

К двум часам дня я с удовольствием и облегчением смог, наконец, признать себя свободным и подумать о том, чего мне так нестерпимо хотелось в течение всего времени пребывания за границей. О прогулке по Лондону, долгой, без всякого заранее определенного маршрута.

Большой город всегда загадка, потому что из поколения в поколение собирает загадки жизней отдельных людей. Он знает их надежды – почти всегда несбывшиеся, их дела – от самых маленьких до тех, которые навсегда возвеличивают человеческое имя. Он сотнями лет видел их такими разными и одинаковыми, что начал понимать, куда и зачем все движется. И если знать и любить свой город, он может приоткрыть вам то, чего нельзя достичь умом и опытом одной жизни.

Погода для этого времени выдалась более чем сносной, и я незаметно для самого себя прогулял по улицам более трех часов и возвратился домой лишь вместе с сумерками.

На столе меня ждала телеграмма, принесенная, как выяснилось, за полчаса до моего прихода. Сначала я прочитал имя отправителя – «Пэро», потом текст: «История подошла к финалу тчк обязательно жду в воскресенье».

Честно говоря, и в предыдущий день, когда я целиком погрузился в собственные дела, и сегодня, когда смог, наконец, побродить по любимому Лондону, мысли о гибели Пита Коллинза отошли на задний план. «История подошла в финалу», – еще раз прочитал я. Звучало несколько загадочно и чуть торжественно, а впрочем, вполне во вкусе моего друга.

К двенадцати по полудню следующего дня я уже шел по знакомой мощеной плоским камнем дороге. У самого поворота к ферме меня обогнал большой черный лимузин, пассажиров которого я разглядеть не успел.

Первым, кто меня встретил недалеко от дома, был пес, который всем своим видом и в особенности хвостом показывал, что признал во мне старого знакомого и рад моему появлению. Затем на крыльце возник Пэро, ринувшийся пожимать мне руки и извиняться за то, что не пришел встретить на станцию.

– Как вы себя чувствуете, Пэро?

– Что? – переспросил он с несколько удивленным видом.

– Я спрашиваю, как ваше сердце?

– Отлично, – все с тем же оттенком удивления ответил он. – Пойдемте же скорее в дом, вам надо как следует перекусить с дороги.

Стол был накрыт, горячий кофейник испускал приятнейший аромат и вся обстановка дышала миром и покоем. Однако цель моего прибытия не позволяла беззаботно предаться этим тихим радостям.

– Объясните, ради бога, – обратился я к моему другу, – что вы имели в виду под словами: «история подошла к финалу»? Вы установили преступника?

– Можно сказать, что да.

– Но как вам это удалось?

– Исключительно с вашей помощью, mon ami. После проведенной вами работы в Лондоне мне и делать то уже было нечего. Кладите сахар, в крепкий кофе нужно больше сахару.

Что-то вроде легкой печали возникло у меня внутри.

– Так вы хотите сказать, что все известное вам было известно и мне, и даже раньше?

– Не огорчайтесь, мой друг, – ласково ответил он, – все дело в пустяках. Вы не пропустили ни одной мелочи, и решив, что этого достаточно, не обратили внимания на некоторые связи между ними. Могу вас утешить тем, что и Страйд оказался в таком же точно положении, а ведь он наравне со мной читал ваши прекрасные донесения. Ну же, пейте кофе. Инспектор скоро заедет за нами, и мы отправимся закрывать занавес в этом спектакле. – Пэро лихо щелкнул пальцами, но посмотрел на меня серьезно и как-то невесело.

Страйд и его помощник появились через полчаса.

Пока Пэро отправился к себе в комнату переодеться, я первым вышел к их автомобилю.

Оба полицейских дружески приветствовали меня.

– Очень вам признательны за скрупулезную лондонскую работу, – сразу поблагодарил инспектор, – хотя, честно говоря, многое для нас по-прежнему загадка. Ваш друг обещал уже сегодня ее разгадать, поэтому я и вызвал всех действующих лиц. – Он кивнул в сторону усадьбы Коллинзов. – Но вы уверены… – на крыльце показался Пэро и инспектор осекся. Однако по выражению его лица я прекрасно понял всю фразу до конца: «Но вы уверены, что он действительно это сделает?»

Пэро был строг и сосредоточен и вид имел подобающий. На нем был темно-серый великолепно отутюженный костюм, черный жилет и галстук, подвязанный под любимый им стоячий накрахмаленный воротничок. Впрочем, и остальные выглядели вполне официально.

При входе в дом нас встретила Джулия Коллинз. Она поздоровалась с каждым, не позабыв и Джона, и пригласила в уже хорошо знакомый холл.

Обстановка там с прошлого воскресенья почти не изменилась. Таким же широким полукругом в центре стояли стулья и кресла, столик с чайными принадлежностями и тележка с бутылками, и даже публика, как мне показалось, заняла свои прежние места. Вместе с тем, было и что-то совершенно новое, что я сначала почувствовал, а лишь потом увидел.

Окаймляя полукружие из людей и мебели, на трех высоких бронзовых подставках стояли мраморные вазы, большие, в два фута, с зелено-черным искрящимся переливом. В каждой – огромные осенние букеты – пышные охапки из веток, травы и листьев. Чаруя красно-желтой прихотью красок, они пробуждали мысль о том, что время ухода из жизни может быть еще ярче и праздничней, чем дни ее расцвета.

– Exellent, – негромко сказал Пэро, любуясь этим зрелищем.

– И нам всем очень понравилось, – произнесла мисс Хьюз. – Не правда ли, у Джулии великолепный вкус?

– Прошу вас, садитесь, господа, – обратилась к нам та, чуть улыбнувшись в ответ на комплимент в свой адрес.

– Как мы поняли из вашего сообщения инспектор, – заговорил Стентон, – расследование закончено. Значит ли это…

– Значит ли это, что сегодня нас всех арестуют? – игриво улыбаясь, перебила его Маргит.

– Ну что вы, – тоже улыбаясь, ответил Страйд, – я даже не захватил с собой такого количества наручников.

– Это значит, господа, – заговорил Пэро, – что мы сегодня установим окончательную картину событий того трагического вечера. Правда для этого придется еще задать несколько последний вопросов. И если позволите, я прямо с них и начну.

Наступила тишина. Некоторое время Пэро молчал, мне показалось, с умыслом затягивая паузу. Потом чуть повернулся в кресле в сторону Джулии Коллинз.

– Мадам, будьте любезны сказать нам, когда именно ваш муж узнал, что вы переписываетесь со своим старым приятелем, который последние три года находился в тюремном заключении?

На окружающих слова моего друга произвели буквально шоковое действие. Все взгляды тотчас бесцеремонно уставились на Джулию, а у сидевшего напротив меня Гарри Коллинза приоткрылся рот.

Молодая женщина либо не заметила этого, либо умела мастерски владеть собой – в ее ответе не было и тени замешательства:

– Он вообще не знал об этом. И никто не знал, – добавила она, кажется, наконец, обратив внимание на устремленные на нее взгляды.

– Вы виделись с этим человеком после его выхода из тюрьмы?

– Да.

– Когда в первый раз?

– Вчера.

– За что его посадили, миссис Коллинз?

– Его посадили вместе со многими. – Она чуть помолчала, собираясь с мыслями, чтобы говорить дальше.

– Понимаете, у нас, итальянцев, большую роль играет семейственность. Особенно среди иммигрантов, когда в одиночку очень трудно. Этим пользуются те, кто любит грязные деньги. Тот, о ком вы сказали, вел честную жизнь, он занимался артистическим бизнесом – сам организовывал небольшие концерты, спектакли или помогал крупным продюсерам. Все шло неплохо, но его дядя вдруг предложил ему руководить шоу в ночном кабаре. За большие деньги. Он согласился, а потом быстро понял, что на самом деле за всем этим стоит преступный бизнес. Наркотики, контрабанда алкоголя и прочее. – Она опустила голову и задумчиво произнесла: – Войти туда легко, а вот выйти…

– Вы полагаете, он порвал с тем миром?

Женщина вскинула голову и посмотрела на нас. Впервые ее пустые темные глаза заиграли теплым человеческим светом.

– Я могу вам показать его первое письмо из тюрьмы. Он написал, что так ему и надо, что это божья кара за то, что он пожадничал, бросил хороший труд и пошел туда, где порядочному человеку вообще делать нечего. Слава богу, что все обошлось тремя годами. – Что-то вроде нежной улыбки скользнуло по ее лицу при последних словах.

– Благодарю вас, миссис Коллинз, – произнес Пэро, – но в одном вы заблуждаетесь – ваш муж знал о переписке. Он прочел одно из последних писем и с помощью частного сыскного агентства установил наблюдение над вами. Чтобы изобличить в супружеской неверности. Это те самые люди, которые следили за домом.

Джулия никак не отреагировала на эти слова, но среди прочих произошло невнятное шевеление, взгляды ушли в стороны и в пол. Только Маргит Хьюз не стала сдерживаться и брезгливо сморщила свое хорошенькое личико.

– Да, господа, – Пэро опустился глубже в кресло и положил ногу на ногу, – отношения миссис Коллинз с мужем отнюдь не были такими, которые позволяли ей ни с того, ни с сего войти в его кабинет и, пощебетав о пустяках, выпить с ним вина. Но даже и при других обстоятельствах я бы очень усомнился в ее виновности. Достаточно вспомнить, как она была одета в тот вечер. Для тех, кто забыл, напомню: на ней было абсолютно гладкое облегающее платье, без карманов и, – Пэро покрутил в воздухе пальцами, – без всяких финтифлюшек. На пальцах было одно обручальное кольцо и никаких перстней с секретом, которыми, кстати сказать, пользуются исключительно исторические злодеи. Спрятать капсулу с ядом ей было чрезвычайно сложно. Надо полагать, в гардеробе миссис Коллинз это не единственное платье, и если бы она готовилась к убийству, смогла бы подобрать и что-нибудь поудобней?

– Мисс Хьюз, – неожиданно обратился он к другой женщине, – вы утверждали, что миссис Коллинз входила в кабинет к мужу. На самом деле вы ничего такого не видели, не правда ли?

Маргит слегка заерзала в кресле.

– Возможно, мне это показалось, – с нотками маскируемого кокетством замешательства произнесла она.

– Вот, вот! – обрадовано подхватил Пэро. – Это просто была иллюзия. – Он обвел всех улыбчивым взглядом, приглашая вместе порадоваться такому открытию. – Однако же, – изобразив серьезную мину, тут же продолжил он, – я где-то читал, что наши иллюзии, сны и э… прочие видения – всего лишь мысленные образы наших желаний.

– О нет! – он упреждающе протянул руку в сторону Маргит. – Я вовсе не имел в виду, что мисс Хьюз желала, чтобы миссис Коллинз оказалась убийцей собственного мужа. Разумеется, я так не думаю. Но все же, раз была иллюзия, значит, было и желание. Какое?.. Желание отвести подозрение от другого человека! И этим человеком были вы, мистер Картрайт.

Картрайт поднял голову и посмотрел на Пэро выжидательно, но без страха.

– Вы дважды могли войти или входили в кабинет, и вам было очень нетрудно совершить преступление. Вы сами могли взять бутылку, налить две рюмки… – Пэро сделал паузу, затем последовало понятное всем движение пальцев. – А если Коллинз тогда разговаривал по телефону, бросить яд было еще проще. На все хватало полутора-двух минут. Затем можно было вернуться и дописать телеграмму или позвать на помощь – в зависимости от того, когда именно вы это сделали.

– Мог – не значит сделал, – по-прежнему спокойно глядя на Пэро, ответил Картрайт.

– Верно, – кивнул тот, – но я еще не закончил. У вас были для этого слишком серьезные мотивы. На карте стояло все ваше будущее. Вы теряли шанс получить свое дело, шанс, ради которого жили и трудились многие годы. А Коллинз закрыл вам этот путь, он стал угрозой всей вашей жизни. Вы ненавидели его, мистер Картрайт. Ведь так?

Картрайт встал, подошел к тележке и внимательно осмотрел расставленные на салфетке разного размера бокалы.

– Я его не уважал, – произнес он, выбирая один из них. – А если выражаться точнее, – он не спеша налил себе бренди, – я никогда его не уважал. И не верил, что он сдержит слово. Было бы странно, ставить свое будущее в полную зависимость от такого человека. – Он в два глотка выпил свой бренди и направился к креслу.

– Если я ничего не путаю, – Пэро вынул и полистал свою записную книжку, – в протоколе свидетельских показаний вы сообщили, что, выходя из кабинета с Коллинзом и Стентоном, что-то забыли и вернулись от дверей к столу. Не обратили внимания, на столе лежала небольшая телефонная книжка?

Я заметил, как брови инспектора поползли вверх, но он тотчас вернул их на место.

– Во-первых, – ответил Картрайт, – я ничего такого не сообщал, во-вторых, это не я, а Генри забыл свою паркеровскую ручку, и, в-третьих, у меня плохая зрительная память и что вообще лежало на столе я не помню.

– Тогда, может быть, вы запомнили ту книжечку? – обратился Пэро к Стентону, но тот неопределенно развел руками.

– Ладно, мы к ней еще вернемся, – мой друг встал и, разминая ноги, сделал несколько шагов, оказавшись в середине полукруга.

– Итак, мистер Картрайт дважды имел возможность воспользоваться ядом. Первый раз, когда вышел в прихожую к почтальону, и второй раз, когда вошел в кабинет и, по его словам, обнаружил труп. Но, может быть, он там пробыл чуть дольше и видел не только труп, но и еще живого Пита Коллинза? Как узнать, что было в действительности? – Пэро обвел всех взглядом и сам ответил: – Есть только один способ – заставить работать серые клеточки. Попробуем с их помощью добраться до истины. – Яд, господа, не пуля и не нож. Его не выхватывают в ссоре, а готовят задолго. И если это делает интеллектуал, он тщательно продумывает обстоятельства, при которых сможет пустить свое оружие в ход.