Текст книги "Стальное поколение"

СССР, Ереван. 12 сентября 1988 года

«Побег» – имел свои последствия. На следующий день – к Попову в принудительном порядке, приказом – прикрепили молодого армянского КГБ-шника по фамилии Дохоян. Степан Дохоян. Отказаться Попов не мог – приказ председателя армянского УКГБ, которому тот был прикомандирован для оказания практической помощи…

Произошло это все следующим образом…

Прежде всего – ночью гостиницу обстреляли. Из автоматического оружия.

Попов даже не понял, что произошло – пули прошли ниже, попали не в его этаж. Просто – посреди ночи он проснулся от шума, от топота людей по коридору. Он снял с предохранителя пистолет – но выходить не стал. Потом – в дверь постучали.

– Кто?

– Слуту! С вами все в порядке?

Слуту, оперативник – молдаванин, один из лучших. Откомандирован молдавским УКГБ для оказания практической помощи. Попов спрятал пистолет, открыл дверь.

– Что происходит?

– А вы не слышали – глаза молдаванина возбужденно сверкали – с трассы дали очередь длинную по зданию.

– Без жертв?

– Без. Стекла побили. Не уснуть…

* * *

Утром – их ждало продолжение. В виде приказа, подписанного председателем Армянского УКГБ и нескольких прикомандированных молодых офицеров. Фактически охранников.

Цадиков вышел на связь с Центральным аппаратом – и вернулся мрачнее тучи. Приказ не подтвердили, просто приказали поддерживать рабочие отношения с армянскими коллегами. Среди оперативников КГБ были такие, кто помотался по загранкам – и они лучше других могли предположить, что это значит. Армянский КГБ явно тормозил следствие, отсекал все следы, ведущие к иным версиям, кроме основной, фактически – предопределял выводы следствия. А они, откомандированные специалисты – возможно, были уже не гостями, а заложниками…

Степан Дохоян – так звали офицера, прикомандированного к Попову. Попов загрузил его перебиранием никому не нужных папок, а потом – спросил, где в Ереване можно хорошо, и не по-общепитовски пообедать…

Нужное место нашлось на выезде из Еревана. С настоящим лавашом и тутовкой «как для брата». Отведать которую – конечно же было нельзя – работа.

Конечно же, Дохоян был подставлен. Вопрос – кем и для кого.

– Заказывай… – сказал Попов.

Для армянина – можно сказать, запрещенный прием. Армяне славятся своим гостеприимством, гордятся своей кухней, своей историей, своими горами. Гостя не отпустят голодным…

Армянин позвал официанта, начал что-то говорить по-армянски. Через пять минут – нас стол понесли, успевай только…

Настоящий шашлык. По сравнению с ним московский – все равно, что из собачатины сделан, а может быть – не все равно. И шашлык этот – надо есть не просто так. От лежащего рядом тонкого армянского хлеба «лаваш» руками отрывают кусочек, берут мясо, туда же зелень, соус, немилосердно острый, домашней выделки – и только тогда все это в рот. Вкусно – неописуемо…

Про остальное – и говорить не стоит…

– Ты что заканчивал, Степан… – спросил Попов, подбирая с тарелки остатки соуса остатками лаваша.

– ПТУ… – армянин осекся, поняв, что сказал не то – но я подал заявление. Обещали в московскую высшую школу…

Если будешь следить за московским гостем и делать то, что мы тебе скажем. Полковник Попов насторожился – перед ним явно была пешка, причем не просто пешка – а пешка разменная, своей игры не имеющая. На что же его разменяют, зачем его подвели? Вроде правильный пацан, не гнилой…

– Просись в Минскую – сказал Попов – она лучшая…

– Хорошо, товарищ полковник.

– Больше не называй меня так на людях – пристрожил Попов.

Подошел хозяин заведения. Грузный, усатый, улыбающийся…

– Понравилось?

– Просто великолепно – искренне сказал Попов, протягивая две десятки.

– Вах, дорогой! Гости Степика здесь – мои гости! Я его вот таким помню…

У Карапета есть буфет, на буфете лежит конфет, на конфете есть портрет, это самый Карапет… Интересно… кто-то еще понимает истинный смысл этой внешне бесхитростной считалочки?

Попов покачал головой.

– Я на службе. Не имею права на подарки.

Не может быть, чтобы родные не знали, о том что их Степан работает в КГБ. Собственно говоря, во внутренних инструкциях запрета на раскрытие родным и близким информации о том, что работаешь в КГБ нет, просто не рекомендовано. И уж точно – непозволительно трепаться об этом на всех углах. Но в Армении – если знает мать, через несколько дней будет знать весь двор.

Толстяк подмигнул. Взял одну из десяток.

– Много. Вот так будет нормально. На здоровье…

Попов медленно спрятал десятку в нагрудный карман, Степан жадно наблюдал за ним. Попов понимал, что он чувствует – впервые он прикреплен к настоящему полковнику государственной безопасности, кадровому контрразведчику.

– По комсомольской путевке?

– Ага. Я как с армии пришел – так два года на Микроне отработал, потом меня комсомольская организация по путевке направила. Вот только… не хватает навыков…

Попов вздохнул.

– Навыки не так важны, Степан. Конечно, без них никак – но важнее всего другое…

– Расскажете!

– Конечно. Первое – больше слушай, чем говори…

Степан не сразу понял, но поняв, пристыжено умолк.

– Второе… – не обращая внимание на смущение, продолжил полковник – самое главное для тебя, если ты хочешь стать хорошим оперативником – не дать ненависти к врагу затмевать рассудок. Понимаешь?

– Нет.

– Хорошо. Вот те люди, которые взорвали самолет – как ты к ним относишься.

– Убил бы гадов! – сказал Степан Дохоян, и никто не заподозрил бы его в неискренности в этот момент.

– На это ты не имеешь права – спокойно продолжил подполковник – это обычные, простые люди могут такое себе позволить, а ты – не имеешь права. Ты должен раскрыть это преступление. А раскрытие – начинается с того, что ты должен понять, зачем они это сделали. Только потом – как они это сделали, и уж потом – кто это сделал. Всегда начинай с вопроса «зачем», потом «как» и только потом – «кто». Понял?

– Понял.

– Служил в Афганистане?

– Нет… Не пустили…

– Понятно. А я там немало времени провел. Как думаешь, зачем моджахеды убивают наших солдат?

– Как зачем? Враги потому что!

– Говори тише. На самом деле – им просто платят. За каждый взорванный бензовоз, за каждый цинковый гроб – за все платят. Ты знаешь, что когда там шла активная война – тогда моджахед в отрядах получал в месяц три – четыре тысячи афгани, что раз в семь больше, чем солдат Народной революции. Да еще – если ты идешь в банду, семье единовременное пособие. Ты думаешь, кто-то стал бы за бесплатно желать возвращения баев, чтобы они отняли земельный участок, который дала революция и снова тебя эксплуатировали?

– За деньги значит…

– Не только. Вот скажи – что у вас в Карабахе творится, это за деньги?

– Нет.

– А за что?

Останавливаться – Дохоян, как оказалось, тоже не умел.

– За дело, товарищ Попов! Вот скажите, в Сумгаите азербайджанцы – он чуть не ляпнул «азеры» – наших резали, это за что? Столько беженцев! А в Карабахе знаете, какой азербайджанцы беспредел творят! Наши автобусы останавливают, обыскивают – оружие мол везут.

– А что – это не так?

– Нет!

– За каждого поручиться можешь? – уточнил полковник.

Дохоян немного подумал, потом как то горько сказал.

– Ну почему народ не может жить вместе?

– Да кто же вам запрещает жить вместе? – спросил Попов – разве вы не в одной стране живете, а?

Армянин ничего не ответил.

– Ладно – сказал Попов – запоминай пункт третий. Никогда, ни в чем не преступай закон. Помни – ты не просто человек, ты сотрудник органов госбезопасности. Враги – только и ждут того, чтобы ты хоть в чем-то преступил закон и чтобы они об этом узнали. Как только это произойдет – ты уже не сможешь им в чем-нибудь отказать. Они присосутся к тебе – и сам не заметишь, как станешь предателем. Доел? Пошли дальше работать…

* * *

Степана Дохояна взяли вообще просто – на патриотизме и желании во что бы то ни стало оправдать доверие. Его вызвал к себе сам полковник Андранян и сказал, что есть особое задание, которое они могут доверить только ему. А особое задание ему – доверил сам председатель УКГБ Армении, в кабинет которого Дохояна привел Андранян. Что еще надо молодому, только недавно начавшему работать сотруднику? Особо даже не потребовалось ничего объяснять – достаточно было сказать: товарищи доверяют вам – и Дохоян выразил живейшую готовность на весьма неблаговидное дело, именуемое даже в КГБ «стучать». Именно это он и делал, каждый день после работы, заходя в кабинет полковника Андраняна и отдавая ему пленку. И докладывая обо всем, что он заметил и услышал за этот день.

Так было и сегодня. Ситуация с митингами вошла в относительно нормальный, «вялотекущий» режим, измученные сотрудники КГБ получили наконец то возможность работать как белые люди, по восемь часов в день, а не круглосуточно. Задерживались на работе только сотрудники особой группы, да те, кто имел отношение к контролю обстановки по националистическим группам… там тоже зашивались. Но коридоры здания были полупусты и Степан Дохоян, идя к кабинете своего начальника (не непосредственного, через голову), полковника Андраняна – никого не встретил. И тем лучше – не надо отвечать на лишние вопросы. Чем меньше люди знают, тем лучше.

В приемной у Андраняна – не было секретаря, он отпустил ее домой ровно в пять часов утра. Обычно – в советских учреждениях секретарь приходила на работу на десять минут раньше начальника и уходила на десять минут позже – но не в армянском УКГБ, чему удивлялись многие гости. На самом деле – дело было не в том, что начальство так заботилось о подчиненных. Просто после семнадцати ноль-ноль по местному времени в Управлении начиналась друга жизнь… тайна, к которой допущены были далеко не все, и которая прямо противоречила всему тому, что происходило в этом здании и днем. Не было ни секретарей, ни вообще посторонних людей – никто не знал, кто с кем встречался и о чем говорил. Даже с приездом москвичей эту практику не прекратили – московская группа считалась надежно блокированной.

Андранян – занимался работой, перед ним лежали свежие турецкие газеты, он пробегал их, что-то отчеркивал карандашом – завтра нужные люди аккуратно вырежут отчеркнутое ножницами, наклеят в папку, по номерам, по темам. Увидев входящего молодого сотрудника – полковник отложил в сторону газеты, карандаш, улыбнулся.

– Давай, заходи дорогой, заходи…

Полковник Андранян – не поленился собственноручно заварить кофе себе и Дохояну. Кофе был хороший, йеменский, лучший в мире, прислали работающие там товарищи. Полковник Попов при виде всего этого подумал бы про себя что человек наверное здорово проштрафился, если так мечет икру. Но Попов – проработал в органах госбезопасности двадцать один год, а Дохоян – всего два года и выводы делать он не умел.

Степан Дохоян – немного путано изложил свои соображения относительно Попова, а так же все то, что он успел увидеть и услышать за сегодня. По обоюдному согласию – никаких рапортов не писалось и не подавалось. Оно и понятно – слежка и агентурная разработка сотрудника Особой Инспекции могло стоить погон, а то и свободы.

Полковник внимательно выслушал, что-то отчеркивая в блокноте.

– Я все сказал, что знал… – сказал Дохоян, волнуясь.

– Да это-то понятно…

Полковник немного поразмыслил. Потом – словно решившись на что-то – достал из внутреннего кармана пиджака еще одну записную книжку, личную, не служебную с прошитыми и пронумерованными страницами, оттуда достал фотографию. Армянин, лет сорока, крепкий, усатый, напряженный и уверенный взгляд в объектив – так смотрят при съемке на документы.

– Видел его рядом с Поповым?

– Никак нет.

– А вообще? Знаешь, кто это?

– Нет.

Полковник досадливо прищелкнул языком.

– Теймураз Асанян. Он тбилисский армянин, не наш. Попов мог встречаться с ним.

– Не видел. А кто он?

Вопрос был непрофессиональный. В КГБ существовало правило: меньше знаешь, дольше живешь. Но полковник – как будто не заметил этого вопроса.

– Хомут… – досадливо сказал он – полковник милиции, бывший начальник ереванского УГРО. В восемьдесят втором году освобожден от занимаемой должности, в отношении него велось следствие. Контакты с ворами в законе, взятки, незаконные освобождения, укрывательство преступлений. За ним много всего – но посадить не посадили, даже в системе оставили. Просто лишили звания, отправили в районный розыск, подполковником. Сейчас – он готовит почву для возвращения. И хочет отомстить тем, кто его разоблачил тогда – а это работники КГБ. Понимаешь?

Все было! Все было, базара нет! Только – вопрос как на это посмотреть. Полковник Асанян был безусловно виновен в том, в чем его обвинял КГБ. Только КГБ – мог обвинять, но не мог никогда и никому сказать, как работать по-другому.

Контакты с ворами в законе? А как работать начальнику городского УГРО в городе, где семь воров в законе на свободе на миллион с небольшим жителей? Как работать ботанику, не касаясь растений, зоологу – не касаясь животных, токарю – не прикасаясь к металлическим деталям? Это была его работа, и он ее делал, как мог и как умел. Он прекрасно понимал, что вор есть вор, он не может не воровать – но одно дело, если в городе спокойно обносят по несколько квартир в неделю и вырвут пару сумочек на улице – и совсем другое, если начнутся один за одним тяжеляки.[54]54
  Есть несколько значений этого слова. Одно из них – тяжкие преступления, другое – профессиональный убийца (тяжеляк)


[Закрыть] Тут на ножи поставили, там насмерть затоптали, здесь таксиста молотком по голове. Весь этот беспредел – нельзя предотвратить ни патрулированием дружинников, ни работой с населением, ни даже работой самой милиции – преступления эти можно раскрыть, но предотвратить их можно только одним способом. Постоянно находясь в контакте с воровской общиной города, напоминая им о Законе[55]55
  Воровском законе.


[Закрыть] закрывая глаза на кражи, помогая как то устроиться вышедшим на свободу, освобождая тех, кого прихватили явно зря. И воры – даже рискуя тем, что в зоне их прозовут ссучившимися – все равно тоже на что-то шли, ведь они тоже люди, и тоже понимают нормальное к себе отношение: в преступном мире далеко не все отморозки. Все это – можно назвать работой по поддержанию нормальной обстановки в городе – а можно сговором с ворами в законе. Результат – как и у любой работы – в конкретных цифрах. После того, как Асанана и его людей убрали на пять лет количество тяжких преступлений в Ереване возросло на пятьдесят процентов и продолжало расти. И это несмотря на то, что регистрировали далеко не все – при Асаняне могли не зарегистрировать кражу, а теперь не боялись скрыть даже убийство.

Незаконные освобождения? Да, и такое есть. А как работать с агентурой? Агент – для того, чтобы иметь возможность работать в преступной среде, работать результативно – должен вращаться в преступной среде, кентоваться с ворами, жрать с ними, совершать с ними преступления. А куратор – должен скрывать кражи, освобождать проштрафившегося агента – чтобы в нужный момент иметь возможность быстро раскрыть разбой или убийство. Но проблема в том, что согласно должностным инструкциям оперативник должен разлагать преступную среду и вербовать агентов из числа… коммунистов, комсомольцев и лиц, твердо вставших на путь исправления. По зоновским меркам – сук. Интересно – вот тот умник, что эту инструкцию писал, он сам хоть день на земле отработал?

Сокрытые заявления? А это еще проще. Скажите – как обеспечить раскрываемость в девяносто семь процентов и том, что на две бригады один фотоаппарат[56]56
  Это пошло с тех самых пор, с развитого социализма и продолжается до сих пор. Система сломана еще тогда и воспроизводит сама себя поколение за поколением. Просто если раньше преступления скрывали потому что запрещали регистрировать (реально запрещали), то теперь – потому что лень раскрывать.


[Закрыть]? А вот как хотите, так и обеспечивайте! Это ваша работа!

Просто – начальники вели себя по-разному. Если одни открещивались от провалившихся сотрудников, сдавали их, рано или поздно и сами уходили «за нездоровую обстановку в коллективе», то Асанян вступался за всех.

Дохоян с ненавистью посмотрел на фотографию незнакомого человека.

– Попов – сказал Андранян – должен выйти на контакт с этим человеком. Московская группа послана сюда для того – я это тебе уже говорил – чтобы найти козлов отпущения здесь. Там… – Андранян сделал неопределенный жест рукой в сторону потолка, и Дохоян его прекрасно понял – там сам сильно напортачили с американцами, после Афганистана и Пакистана у нас с ними чуть ли не война. Вот и ищут виноватых – неважно кого. Они будут искать того, кто выведет их на преступную среду, и кто сам – ненавидит нас, чекистов. Это – Асанян. Упустить контакты с ним – нельзя. Мы полагаемся на тебя.

– Я все понял, товарищ полковник.

– Не у как сам… Попов. Что про него можешь сказать.

Дохоян пожал плечами.

– Опытный. Говорил со мной, каким должен быть сотрудник КГБ.

– И каким же?

– Сказал, что не надо ненавидеть врагов, надо их понимать, чтобы видеть их мотивы, тогда получится лучше раскрывать преступления. Еще сказал, что сотрудник КГБ должен внимательно следить за собой, чтобы не нарушать закон.

Андранян покачал головой.

– Ты еще молод. И должен понимать, что тебе говорят, и что имеют в виду. Попов – беспринципный человек, он работал в Афганистане, где видимо имел контакты с бандподпольем…

– Он говорил про Афганистан.

– Да? – насторожился Андранян – и что же?

– Он говорил, что враги революции воюют только потому, что им хорошо платят.

– Вот видишь! – торжествующе сказал Андранян – в этом и проявляется беспринципность и всеядность товарища Попова. Он ловко маскируется, но по таким разговорам видно, что он чуждый нам, не советский человек. Разве можно отрицать тот факт, что революционная борьба в Афганистане идет как борьба двух непримиримых миров, двух антагонистических сил: бандитско-феодальной реакции и государства рабочих и крестьян, первого на афганской земле. Разве можно все сводить лишь только к деньгам?!

– Наверное, нет.

– Правильно. Нельзя сводить все к деньгам. Допивай кофе, совсем остыл. Ты сам видишь, как это человек, Попов, чуждый нам, враждебный человек, который хочет опорочить нас. Ты должен следить за ним еще внимательнее, и не пропустить, когда он выйдет на контакт с местными враждебными элементами…

– Есть….

СССР, Азербайджанская ССР. Нагорный Карабах, район н.н. Киров. 14 сентября 1988 года

Населенный пункт Киров – названный так в честь Сергея Кирова, убитого террористом – был обычной горной деревушкой, расположенной в очень живописном месте. Карабах – в переводе с турецкого означает «черный лес» и название соответствует. Карабах по рельефу местности и растительности – похож на восточный Афганистан, на злополучную провинцию Хост – горы, покрытые низкорослым, в основном хвойным лесом. В населенном пункте Киров был небольшой колхоз, но земля была мало пригодна для промышленной обработки, так что колхоз существовал ни шатко ни валко, а население больше занималось лесозаготовками ценной древесины, сбором орехов, перегоном тутовой ягоды на тутовку. Тутовка или тутовая ягода – давала при правильной перегонке невообразимо крепкий, около семидесяти градусов, сравнимый с полынным абсентом и в то же время очень мягкий напиток. Даже при Горбачеве, которого тут поминали недоброй памятью как и везде на юге – производство тутовой водки не прекращалось. Особенно хороша была водка, которую местные жители гнали для себя – ее называли «как для брата» и бутылкой такой водки модно было вылечить уже начавшееся простудное заболевание.

В населенный пункт Киров не ходит автобус и нет нормальной дороги. От Агдама – идет дорога, но потом с нее надо съезжать и продвигаться по колее, натоптанной прямо по горному склону. По такой дороге – ехать несколько километров и кое-где – БТР буквально цепляет своими бортами скалы, продираясь меж них с жутким треском.

Именно это сейчас и происходило – первой ехал милицейский, желто-синий УАЗик, за ним, отставая метров на двадцать, упрямо карабкался в гору старый, с изношенными движками БТР-70, а за ним – ковылял ГАЗ-66, в кузове которого было восемь человек десантников из группы усиления. Кузов был тентованный, тент снимать никто и не думал. Больше всего хлопот доставлял бронетранспортер – левый движок не тянул совсем, правый работал на пределе и постоянно перегревался.

Вот и сейчас, издав невообразимый звук, бронетранспортер дернулся и встал, да так дернулся, что кто ехал на броне – едва с нее не попадали…

– Приехали… – прокомментировал высокий, белобрысый здоровяк и изо всей силы врезал стальным прикладом своего АКС-74 по броне.

Открылся люк.

– Товарищ капитан, ну не виноват я! Сами видите, какое г…о. Дали бы нормальную машину…

Капитан Юзас Станкявичус своим темпераментом опровергал мысль о том, что все прибалты флегматичны. Темперамента у него хватало – особенно после Афганистана.

– Поговори! Ты фильтры менял?

– Да меняй там, не меняй – толку нет!

– Метнулся!

Водила – зачуханный, как и все водилы советской техники – полез в десант, где вместо десантников было половина движка – на случай ремонта.

Молодой сержант – осмотрелся, приложив ладонь к виску.

– Зубатов, Горе – наблюдение – скомандовал он – от машин не отходить…

От милицейского УАЗа, оторвавшего метров на тридцать от колонны – неспешно, вразвалочку подошли двое милиционеров. У одного из них был старый карабин СКС, видимо, выданный из мобзапасов, у другого – автомат АКС-74У, который, как показал Афганистан – в бою ни на что не годен[57]57
  Вопрос, конечно спорный – в США есть любители этого оружия, короткий автомат незаменим при зачистках, штурме зданий и т. д. Просто есть задачи, которые ему не по силам, он не универсален, и это надо понимать.


[Закрыть].

– Долго стоять будем? – поинтересовался один из милиционеров, чернявый и усатый. Никому из них доверять было нельзя, это уже было понятно.

– А я знаю? – огрызнулся лейтенант – техника говно.

– Ладно. Мы отойдем ненадолго.

Будь это его подчиненные – лейтенант огрызнулся бы на них, заставил торчать у машин… нехрен в дороге на свою ж… приключения искать. Но это были представители другого ведомства, более того – это были работники милиции. Которые в неофициальной иерархии стояли выше военных: военный два года отслужил и в отставку, а у милиции работа… двадцать лет выслуга. Потому – лейтенант просто проводил их недобрым взглядом в спину. Заподозрить неладное ему не пришло в голову, хотя в Афганистане – если зеленые сваливают, знак по-любому недобрый.

Капитан посмотрел ментам в спины, потом огляделся по сторонам. Красиво… горы как на Урале, только еще красивее. Несмотря на прибалтийскую фамилию – он родился и вырос на Урале, отца по распределению направили на оборонный завод… уральская закалка, так сказать. Черные горы… и черный лес. Да, красиво. И чего воюют, чего не живется…

От ГАЗика подошел прапорщик Соловей, протянул пачку. Капитан машинально взял сигарету, пригляделся – кишиневский Мальборо. Неплохо, неплохо – в Москве в переходах такая пачка по трояку идет…

– Где взял?

Прапор услужливо поднес огоньку от зажигалки, которая на Западе стоила копейки… то есть центы и считалась сущей ерундой, а в СССР была форсовой вещью.

– Да так. Местные подарили…

Капитан нахмурился.

– За что?

– Да так. Хорошие люди оказались.

Капитан нахмурился еще сильнее.

– Ты эти штучки мне брось, Соловей. За что?!

Прапорщик принужденно улыбнулся, перейдя на суржик пополам с русским. Так всегда было, когда он нервничал.

– Та ни за шо такое… Везли чачу, говорят – пропусти, друг дорогой, на свадьбу едем. Шо я, враг им что ли. Так они мне и чачи целый пузырь дали.

Вообще то прапорщик Соловей немного покривил душой. Чачу ему, конечно, дали, что есть то есть. Вот только все это – было не первый раз. И под корзинами с фруктами, мясом и выпивкой – везли несколько пистолетов, автомат и боеприпасы, которые перебросили через границу, и которые должны были пойти подпольщикам в Степанакерте. А еще – это были хорошие друзья прапорщика Соловья. Настолько хорошие, что несколько дней назад он продал им из личных запасов несколько коробок автоматных патронов, списав их на стрельбы. А вчера – он встретился со своими друзьями и за несколько блоков Мальборо рассказал им о планирующейся операции в Кирове – так что туда можно было уже и не ехать. Вот только ни одна сторона не могла предусмотреть поломки бронетранспортера там, где ему ломаться совсем не следовало.

– Еще раз возьмешь что-то у местных, поедешь назад – сказал капитан – я серьезно. Или под суд пойдешь.

– Та, зачем так строго…

– Я сказал. Ты услышал. Все.

– Товарищ капитан… – раздалось со спины.

– Что?!!!

– Разрешите обратиться…

Это был Ломанидзе. Плохо понимающий по-русски, но абсолютно незаменимый в горах грузин. Вечный залетчик… несмотря на свои габариты, он был добродушным и каким-то… беззащитным, что ли. Деды над ним издевались, и он не давал ответа, хот мог просто взять двоих самых борзых и хорошенько стукнуть друг о дружку головой. Капитан уже имел разговор с дедами по этому поводу, но пока результата это не дало.

– Что у тебя, рядовой.

– Товарищ капитан, разрешите отойти…

– Чего?!

– Ненадолго… вот так прихватило.

С желудком у Ломанидзе тоже были проблемы… не принимал обычную солдатскую пищу. Кормили надо сказать не так плохо, просто несвежим…

Капитан хотел уже выматерить солдата и отправить его к Газону – но что-то заставило его передумать. Может то, что до этого – точно так же ушли двое милиционеров. Может быть – то, что ему хотелось хоть немного облегчить жизнь этому сильному, но не доставляющему никаких проблем солдату. Может, потому что Ломанидзе не потерялся бы в горах ни за что, отпускать его было не так опасно…

– Ташков, долго там еще?

– Минут двадцать, товарищ капитан – крикнул водила.

– Давай – мухой… – приказал капитан.

* * *

У Ломанидзе и в самом деле прихватило живот… но не от несвежей пищи. А от того, что он узнал вчера, что такое «баш» и что такое «хап».

Баш – это сигарета с наркотическим веществом, с марихуаной. А хап – это одна затяжка. Для того, чтобы сделать хап – нужно сложить руки так, чтобы внутри осталось пространство… это как кальян. В одну дырочку между пальцами вставляешь зажженную сигарету, через другую – втягиваешь охлажденный дым.

Пачку сигарет с наркотиком – ему предложил человек, с которым он познакомился недавно, грузин по национальности. Ему и его напарнику – удалось выкурить по сигарете до того, как пачку отобрали деды. Надо думать, они ее не выбросили…

Утром – простодушный грузин уже пожалел о том, что выкурил эту дрянь… вчера на него что-то нашло, он жрал все подряд и теперь у него в желудке как клубок змей поселился. Хорошо, что капитан его отпустил, капитан – хороший…

Лес тут был совсем рядом, он забрался за дерево пошире, снял штаны и с облегчением присел. Автомат был под рукой, но его заботило не это – чтобы вытереться, у него ничего не было, кроме пустой сигаретной пачки.

Закончив дела, рядовой начал искать руками траву, поднял глаза – и вдруг увидел двоих, которые стояли буквально в нескольких метрах перед ним. У одного был автомат Калашникова, у другого – на вид ничего не было. Оба они были одеты в форму Советской армии, на одном были погоны старшего лейтенанта, на другом – прапорщика. Но почему то рядовой понял, что это не офицеры советской армии. Хотя бы потому, что им нечего делать здесь, в лесу. Здесь могли быть либо милиционеры, либо бойцы внутренних войск.

– Вы кто такие?

Рядовой поднялся, натянул брюки. Когда такие дела – не до того, чтобы вытираться. Неизвестные молчали.

– Охотники, да?

Рядовой потянулся за автоматом, который лежал рядом – и увидел в руках того, у которого до этого ничего не было – пистолет со странным утолщением на дуле.

– Вы чего?

Пистолет плюнул огнем – и раз и второй. Рядовой почувствовал боль, но так его было не свалить. Он сделал два шага – и человек в форме старшего лейтенанты выстрелил едва дважды. Только тогда – Ломинадзе все понял.

– Тревога! – не прокричал, а прохрипел он – и в этот момент «старший лейтенант» выстрелил в него еще четыре раза, израсходовав весь магазин. У него был пистолет Макарова с французским глушителем, пистолет был слабым – а солдат наоборот сильным. Но это ему не помогло.

– Gidiyoruz? – спросил «прапорщик»

Старший лейтенант отрицательно качнул головой. Он имел богатый опыт войны в горах с боевиками Курдской рабочей партии, волей Аллаха и его командования оказался теперь на другой стороне, примерно знал время реагирования и направленность поисковых мероприятий. Рисковать было нельзя… да и пора тем ублюдкам – армянам, которых он учил – продемонстрировать, на что они способны.

– Hayır. Zaman yok.Vücut gizle. Hazır! Benim takım üzerinde![58]58
  Нет, не успеем. Спрятать тело. Приготовиться. По моей команде (турецк).


[Закрыть]

– Tam olarak…

* * *

– Зенит, произошла поломка техники, колонна остановлена. Поломку устраняем своими силами, продолжим движение через десять минут. Как понял, я Роща – двадцать девять, прием…

– Роща двадцать девять… – донесся через шум и вой помех голос дежурного офицера – вас понял, доложите по началу движения. Конец связи…

Капитан стащил наушники, выпрыгнул из Газ-66 десантников.

– Б… ну долго еще там, а? – заорал он.

– Сейчас, еще немножко, товарищ капитан.

– Б… ты десять минут то же самое говорил.

– Техника говно, товарищ капитан.

– Плохому танцору вечно чо мешает. Через десять минут не заведешься, толкать будешь, ясно?

– Есть.

Капитан взглянул на часы. Подарочные, от министра…

– Десять минут, готовность к движению.

Он посмотрел на торчащий впереди на дороге УАЗ.

– А менты где? Б… еще и не хватало искать…

Ментов не было. Осмотревшись, капитан понял, что нет еще кое-кого…

– Так. Где Ломанидзе?!

– Та вы ж сами его в лес отпустили… – сказал ошивающийся рядом Соловей.

– А сейчас он где?

Капитан посмотрел за часы.

– Тут не посрать, тут обосраться можно. Зубатов!

– Я! – соскочил с БТР назначенный наблюдатель.

– Ломинадзе где?

– В лес зашел, я видел, товарищ капитан.

– И не вышел до сих пор?

– Никак нет… – струхнув, доложил Зубатов.

– Так, б…

– Капитан, что произошло?

Капитан повернулся и увидел рыжего старлея десантников.

– У меня солдат пропал. В лес…

Со стороны опушки раздался какой-то странный звук.

– Ложись! – старлей бросился на капитана и повалил его на землю…

Оставляя за собой серо-дымный след ракета РПГ достигла почти починенного бронетранспортера, сбросив незадачливого механика-водителя с брони. Обрубок кисти, перерубленный осколком – брызгал красным…

– К бою! Противник…

Из ГАЗа прыгали десантники.

– Ложись!

Рванул еще один взрыв. Кабина ГАЗа буквально разлетелась, из нее выпал горящий человек, точнее то, что от него осталось…

– Огонь вправо, залечь…

Ошалевший от происходящего второй наблюдатель, Горе – дернул затвор, стоя во весь рост – и повалился за землю. Брызнуло красным…

– Огонь! Огонь!

Еще один боец внутренних войск – упал с разбега, и уже не пошевелился…

– Убили!

– Пулемет сюда!

На всю группу – у десантников был один РПК-74, у бойцов ВВ вообще ничего не было. Потому что это была советская земля и здесь не было войны…

Пулемет застрочил от горящего бронетранспортера – и тут же поперхнулся. Пулеметчик навалился на свое оружие, заливая его кровью.

– Снайпер!

Капитан посмотрел вправо – и увидел милиционера из УАЗа, точнее – милиционера – водителя. Он ловко удирал от места боя… на четвереньках. Очевидно, единственный из экипажа не знал, что дело дрянь… эти заранее скрылись…