Текст книги "Мародёры"

Саша замолчал и, взяв мобильник, позвонил маме:

– Алло, мам. Мы Тверь проехали. Да все нормально. Ложись спать. – Потом, не расслышав ответа из-за гула печки, положив трубку, закурил. Видя, что Саша не намерен снова что-то рассказывать, Сергей спросил:

– Слушай, вот как сотрудник органов скажи, как же все исправить?

– Да универсального рецепта нет. На мой взгляд, все так прогнило, что легче создать новые госорганы, которые заменят существующие. Реформировать бесполезно, ведомственные приказы останутся, генералы тоже. Нужно заменять существующую систему другими правоохранительными органами, которые будут формироваться по-другому. В чем проблема наших госорганов?

– Не знаю.

– Что отличает всю нашу историю от историй остальных стран мира?

– Кровь?

– Нет. Крови везде хватало, даже может, у нас ее поменее было. Проблема в том, что в нашей стране все создавалось откраированно.

– Как?

– То есть в переводе: «даровано сверху». Вспомни, как отменили крепостное право. Как после революции создавались министерства, то есть комиссариаты и комиссары вместо министров. Когда я изучал историю правоохранительных органов зарубежных стран, узнал, что у них по-другому. Например, в Англии существуют констебли или как их там. Это выборная должность, как и шериф в Штатах. Он руководит местной милицией понашему. Отчитывается он за преступность перед губернатором. Была же у наших хорошая задумка сделать начальников отделов, то есть РОВД, выборными должностями, но тогда местная власть будет обладать реальной властью вооруженных людей. Сейчас вооружены лишь «гоблины» – внутренние войска-призывники, и подчиняются они федеральному центру. Что касается правоохранительной деятельности, то все это остается беззубым теоретиком. Также с забюрокраченными конторами, чтобы разогнать блатную шваль. Например, ЖКО. Вот, а чтобы не распалась федерация, существует принцип. Между прочим, международно признанный, научный и правовой – всякий имеет право вступить в Федерацию, но никто не имеет права из нее выйти. Иначе уничтожение, для чего существует федеральная гвардия. В США – национальная гвардия, вроде. Остальные проблемы внешней политики решает армия. Межрегиональную преступность уничтожает федеральная милиция. В США – ФБР. Сейчас считается правилом хорошего тона плохо отзываться об американцах (хотя испытавать негативные чувства к неопределенному кругу лиц, тоже заведомая глупость). Почему плохо, ну, хотя бы за всю ту лож, которой они кормят всех, но это единственная страна мира, которая по своему строению похожа на нас, и на их примере можно поэкспериментировать и сравнивать, а не тупо копировать их законы. Справедливости ради нужно отметить, что сейчас у нас период «замаскированной интервенции», когда америкосы и остальные (впрочем, как и всегда), пытаются всерьез нас уничтожить. Смешно подумать, империя лжи обозвала нас империей зла и все поверили. После наших 90-х мы теперь врядли поверим кому-нибудь еще хоть раз, но это так, к слову. Так вот, их штаты – те же самые области и республики, как у нас, то есть административные деления, маленькие государства со своими законодательствами, которые приведены в соответствие с федеральными стандартами. Поэтому в некоторых штатах есть смертная казнь, а в некоторых нет. У нас же просто мораторий. Конечно, даже при таком раскладе будет коррупция. Но при таком устроении будет больше шансов выжить нормальным людям.

– Ты прямо как националист.

– Да нет, вполне даже интернационален. Просто здоровое, нормальное понимание принадлежности по принципу гражданства. Это инстинкт любой нормальной нации. То есть, меня интересует благополучие и безопасность только граждан России, грубо говоря. Благополучие и права неграждан России меня абсолютно не беспокоят. Вот интересная коллизия, про бомжей. Граждане они или нет? Полезны они или бесполезны для народа? Ведь у них нет никаких обязательств ни перед кем, а значит и нет никаких прав. Когда мы, наконец, поймем, что гражданство не право, а привилегия? В Древнем Риме самой страшной карой было лишение гражданства. А у нас? У нас двойное гражданство, космополитизм одним словом, вот люди и не дорожат своей принадлежностью к государству. Впрочем, это потому, что государство не дорожит своими гражданами тоже. В Турции наших туристов опаивают и вербуют, баб – в дом терпимости, а наши даже ухом не ведут.

– А если бомж гражданин?

– То тогда ему социальная помощь, сочувствие и понимание. Хотя, если рассуждать по практике. Эти люди все равно, что упыри, тем и опасные, что грабят только самых слабых и беззащитных, которые не могут оказать сопротивления. Как правило, это дети и инвалиды, а большинство бомжей – это просто люди, которые ничего не хотят: работать, следить за собой. Им легче лежать где-нибудь в помойке и побираться, даже если у них будет возможность жить иначе. Ну а по госорганам, если уж и реформировать, то прежде чем что-либо реформировать, нужно просто заставить работать то, что есть. А для этого нужны деньги. Хотя деньгами сейчас уже ничего не исправишь, кадры ушли, а новые… Ну очень долго готовить, их не просто из института надо выпустить. Моисей евреев 40 лет по пустыне водил, наверное, чтобы люди выросли малость другие, чем были.

– Систему не победишь.

– Какую систему? Я уже сталкивался с ней и побеждал ее, потому что никакой системы нет. В том смысле, в котором ты употребил этот термин. Есть люди. Обычные, тупые, жадные и трусливые люди. Карьеристы без здорового, конкурентного карьеризма, которые по блату занимают должности. Блатные чиновники, которые в силу своей тупости легко могут быть побеждены обычным нормальным человеком, рассчитывающим только на свои, развитые трудом и упорством свойства и таланты. А блатняк может сопротивляться таким вот нормальным, рассчитывая только на свою злобу и нереализованные детские комплексы. И жизнь у этих блатняков просто ужас. Опять же, межполовые сделки. Сношаться можно только с особью из своего круга, жениться только на той, кого укажут родители. Должность занимать только ту, которая перейдет по наследству либо в приданое.

– Да ладно, не может быть.

– Еще как может, у нас парень работает, женился на бабе, которую ему родители выбрали. И он этого не скрывает. Прокурор у нас – зять губернатора. Их там целый клан, еще с папаши. В районах председатель суда – жена начальника РОВД, президент адвокатуры тоже муж судьи. Там дела расследуются, рассматриваются, не покидая этажа и заранее, то есть и дела-то уголовного в природе может не быть, просто статистика. Все сидят в одном здании. Только карточки и выставляй.

– Что за карточки?

– О, это отдельная история. Это краеугольный камень статистики. Пресловутая статистическая карточка на выявленное или расследованное преступление. Именно ради нее и работает вся правоохранительная система, и не только МВД. Именно ради этого драного клочка бумаги все и крутится. Откуда, думаешь, процент раскрываемости? От нее. Легкое движение рук, и из одного дела выделяется сотня уголовных дел, которые проходят как сотня выявленных преступлений. Затем эта сотня снова объединяется в одно дело, а дело как было одним, так и остается. Смысл-то в том, что, по статистике, это будет сотня расследованных дел, и если у тебя всего лишь сто глухарей, то твой процент раскрытия составит девяносто девять процентов. А реально он будет каким?

– Не знаю.

– Реально, – Асов невесело усмехнулся, – конечно, он будет один процент. А ведь еще есть дополнительные эпизоды, которые дают еще проценты. Карточку подписывает прокурор, начальник и лицо, проводившее расследование.

– Но ведь это незаконно.

– А вот и нет. Даже с точки зрения юриспруденции, уголовного права и юридических правил квалификации деяния, отнюдь. Спасибо дебилу, который все это придумал, и еще большее спасибо тому придурку, который все это продолжает. Судьба дела никак не связана с карточкой. Данные карточки даже не перепроверить. Злодей по элементарной краже уходит в суд и даже не подозревает, что, по статистике, он уже успел полностью разворовать и продать целый город, но на судьбе приговора это никак не сказывается. Иначе это давно бы стало достоянием гласности.

Сергей немного помолчал и снова спросил:

– А ты ведь жил в гарнизоне под Питером.

– Да, школу там закончил, пока не поехал в Опольск, в институт.

– А что же не в Питер?

– Да не люблю я большие города. И отец хотел, чтобы я жил в Питере. Но этот город мне разонравился. Может, сейчас его и чистят, но я помню в нем мокрый камень, кучи черного снега и постоянный смог. Кругом бетон и камень, зимой это серое месиво. Да и климат мне полностью не подходит, я там постоянно болел. Вода с повышенным содержанием железа. Не мог я там жить. Люди, правда, хорошие, интересные. Не знаю, почему я выбрал Опольск. Когда я приезжал в него на летние каникулы, очень странное и родное чувство я испытывал в нем. Древний православный город. Очень веротерпимый город. Люди спокойные, были. Храмы и поля. Конечно, всякая гадость лезет в него, но это один из немногих русских православных городов, от которых эта гадость отлипает. Потому что на фоне вечности эта грязь выглядит смешно. Благодаря населению, а может, и чему-то большему. И обычный русский человек счастья, наверное, может достичь только в таком городе. Все там соответствует моему состоянию души. Воздух, климат, природа, вода и история. Там, конечно, есть новомодные постройки мечетей, синагог и католических кастелов. Но они не пользуются популярностью и постепенно загнивают, и их переоборудуют в супермаркеты или предвыборные штабы. Их никто не трогает, а они исчезают. Я думаю, потому, что православие – это не религия, это образ жизни, история, идеология. Та цементирующая сила, которая хранит всех нас уже более двадцати веков, и не важно, что пыль и ложь. Да, но Питер прикольный город. Если, проходя по улице, увидишь какое-нибудь чмо, в чмошной одежде, с наглой и тупой рожей, то можешь смело тыкать в него пальцем и говорить, что это иностранец, турист. И самое смешное, что ты не ошибешься.

Сергей засмеялся, а Саша лукаво произнес:

– А хочешь, я тебе на уровне математики третьего класса, то есть арифметики, докажу, что наш президент не всенародно избран и все наши выборы это ложь?

– Ну, давай.

– Смотри. Сколько, по данным избиркома, голосует за нового президента?

– Ну, процентов шестьдесят.

– Ну да, а сколько населения участвует в выборах, чтобы они были признаны состоявшимися?

– Не знаю.

– Скажем, пятьдесят один процент. Чтобы легче считать, возьмем пятьдесят. Другие пятьдесят не голосовали. Прийти и сказать «да» – это действие, чтобы сказать «нет» – достаточно бездействия. Ну а зачем мелочиться, типа за президента проголосовали шестьдесят процентов, давай сразу восемьдесят. Значит, эти восемьдесят от тех пятидесяти, которые проголосовали «за». Так?

– Так.

– А от населения всей страны эти восемьдесят процентов будет сколько?

– Не знаю.

– Это будет реально сорок процентов от всех ста процентов избирателей, а это значит, что как минимум шестьдесят процентов будут против. И получается, что реально за существующего президента, даже без ненужной в такой избирательной системе фальсификации, проголосовало около сорока процентов. Именно поэтому на некоторых выборах и любят официально заявлять, что за президента проголосовало нереальных девяносто или девяносто девять процентов, чтобы в случае чего заявить, что реальный процент составил пятьдесят на пятьдесят. А тут уже можно поспорить, что народ реально избрал такого президента, если не будет доказана фальсификация.

– Ну и что, те, кто не пришел, ни за кого не голосовали.

– Нет, если ты не приходишь, значит, ты против того, кого выберут.

– Да нет, – снова не согласился Сергей.

– Ладно, это неважно, «за» они или нет. Важно то, что за президента всего проголосовало тридцать процентов, а не восемьдесят, как говорят. С этим ты, надеюсь, согласен.

– Ну, не знаю.

– От населения всей страны, а не от тех, кто участвовал в голосовании.

– Ну, с этим согласен.

– Так вот, а теперь задайся вопросом, а выражает ли такой президент интересы большинства? Будет ли такой президент всенародно избранным?

– Наверное, нет.

– Вот именно, поэтому ни в одной стране мира, вдумайся, ни в одной стране мира, точнее, кроме маленьких унитарных стран, а вот в сложных по строению государствах нет такой прямой избирательной системы. Никогда напрямую весь народ страны не голосует за избрание одного человека, потому что чисто физически народ не может выразить свою волю. Даже у америкосов для этого существуют коллегии выборщиков, участники которой избираются от каждого административного участка либо социального слоя общества. Затем толпа этих выборщиков выбирает того лидера, который выгоден стране, точнее, большинству и ситуации, и который более профессионально подготовлен к этой роли (в теории). Плюс при таком раскладе – к власти никогда не придет случайный, независимый, человек. Это обеспечивает постоянную последовательную политику без смен курсов, развалов страны, переделов собственности и революций. Но интересы народа никогда не будут защищаться напрямую, пока весь народ не перейдет на положение слоя, который желает напрямую реализовывать свои общие интересы, а это утопия.

Саша замолчал и закурил, пытаясь приглушить боль в пересохшем горле. Сергей пригазовывал, дорога все более и более тяготила. Саша не замечал, как своими разговорами он отвлекает себя от мыслей о конечной цели своей поездки. Все еще было темно, и они ехали по черному коридору.

– Сколько еще ехать? – спросил Сергей.

Саша взглянул на карту, в ее правый нижний угол, и посмотрел масштаб, затем глянул на свою ладонь, прикидывая, сколько ладоней получится до конечной цели, на спидометр и ответил:

– Долго. Может, часам к восьми или девяти утра успеем.

Они доехали до объездной дороги Младгорода, немного поплутали на ней, так как новая объездная дорога в атласах не значилась, а старая не соответствовала данным карты. Да и вообще, на удивление, сама дорога была формальной, укатанный песок или брусчатка, с отвесными обочинами и бездонными ямами.

Проехав широкую заледенелую реку по мосту, пристроившись за рейсовым автобусом (чтобы не заблудиться), они добрались до заправки за Младгородом. Саша разбудил сторожа-кассира в металлическом вагончике, и тот указал дорогу на Пики, заправив «Газель». Заправлялись долго, что Сергей прокомментировал:

– Давление низкое. На других заправках намного быстрее.

Проехав назад, они завернули на окончательно разбитую дорогу среди высоких заснеженных сосен и редких, заброшенных деревень с покинутыми домами.

– Вот скотина. На, – внезапно сказал Сергей и сверкнул дальним светом встречному автомобилю. Чем ближе было утро, тем больше появлялось автомобилей на дорогах.

– Что? – спросил Саша.

– Да дальний свет не вырубает.

– А как ты различаешь, что дальний?

– Слепит.

Саша указал на поток встречных автомобилей и спросил:

– А кто из этих с дальним?

– Средний.

– Слушай, а ведь вроде не ярче светит, чем другие.

– Конечно. Дальний не означает, что он мощнее, просто светит поверху.

– Ага, я догадывался.

– На, скотина, – вновь сказал Сергей и опять мигнул дальним светом встречной машине.

– Да, чем дальше, тем больше тварей.

– Да нет. Везде так, – возразил Сергей цинично.

– Нет, Сергей, – стараясь не фамильярничать и потому не называя его Серегой или Серым, ответил Саша, затем задумчиво добавил: – Мы с тобой едем в глубь «Скобарьстана», где живут скобари, а это не люди.

– Это как?

– Ну, такие люди есть везде, но там этим словом называют местных. Мы никогда с ними не ладили. Ну, дрались, в общем.

– Да у нас тоже, бывало, район на район.

– Я имею в виду нечто другое. Макаренко называл таких людей «болотом». Ни рыба ни мясо. Они ленивы, ничего не хотят от жизни. Ни к чему не стремятся, за собой не следят. Очень циничны и равнодушны по отношению к другим. Да и просто воры и пьяницы. Предпочитают жить на халяву.

Постепенно дорога стала выглядеть совсем заброшенной. Но это было, скорее всего, связано с тем, что она пролегала по смешанным хвойным лесам, отчего горизонта уже не было видно. Дорога тянулась змейкой в сумрачной мгле леса.

Саша смотрел на карту, и ему в голову пришла шальная мысль:

– Давай срежем. Придется по деревням проехать, но зато выедем на трассу быстрее, а оттуда минут пятнадцать до гарнизона.

– Поехали, скажешь, где свернуть.

У Саши было две причины предложить это: во-первых, они сразу выехали бы недалеко от того места, где произошла авария, а во-вторых, Саша вспомнил, что где-то здесь отец тоже срезал путь. Правда, они тогда заблудились – было лето, и вся дорога походила на песчаный карьер среди леса. Теперь же дорога была заасфальтирована.

Вновь воспоминания затуманили взгляд Саши. Отец приехал за сыном в деревню под Опольском, где Саша проводил лето у деда с бабкой. Ему было около пятнадцати лет. В гарнизоне в тот год было особенно тяжело – полгода не платили зарплату. Саша даже не знал, на что жили родители. Мама писала ему, что их спасает огород, но Саша знал, что на том временном огороде ничего, кроме зелени, не растет. В тот год он ощущал себя особенно одиноким в деревне, тосковал по родителям и думал, что его не вернут обратно в гарнизон. Тоску усугубляло чувство собственной бесполезности и бессилия что-либо изменить, зависимость от других.

Однажды днем он гулял по полям вокруг деревни и вдруг увидел знакомый оранжевый автомобиль, который стоял на деревенской дороге. Из него, улыбаясь, вышел отец и пошел к нему по пояс в высокой траве. По-детски обрадовавшись, Саша побежал к отцу, и первое, что поразило его, насколько тот похудел, почти высох. Его фигура стала почти мальчишеской и на нем была старая, еще лейтенантская, кожаная летная куртка. «Как ты похудел!» – только и смог сказать Саша, а отец весело ответил: «Вот видишь, теперь в свою старую одежду влезаю». И Саша был счастлив в тот момент, что его не забыли, за ним приехали.

Отец, будучи главным штурманом полка, имел доступ к спирту, который выдавался канистрами для обслуживания электроники и который успевали разбавить водой техники перед выдачей. Спирт все же был высшей категории и годился для употребления внутрь, как-никак авиация – это область хай-тек. Использовав эту универсальную единицу обмена, отец обменял спирт на бензин для «москвичонка», а за канистру того же спирта нанял водителя из сослуживцев. Несмотря на то, что у них была машина, отец почти не умел управлять автомобилем, и ему пришлось нанимать водителя. Денег на железнодорожные билеты не было.

Дед с бабкой загрузили багажник автомобильчика картошкой, огурцами, помидорами, а Саша взял еще немного с собой ягод рябины, которые на удивление не были горькими. Ранним утром они выехали обратно в гарнизон и, находясь где-то примерно, где сейчас была «Газель», отец решил «срезать» путь. По своим штурманским картам он проложил маршрут, и тогда решили ехать по деревенским дорогам, прямо к трассе на гарнизон. Они свернули и заблудились.

Саша еще раз посмотрел по атласам путь – да, они должны выехать на трассу Вдовск – Угольцы, за несколько километров до места аварии. Сергей свернул и спросил:

– Сколько еще ехать?

Саша посмотрел на атлас, отмерил расстояние по длине ладони и ответил:

– Часа четыре.

– Да нет. Быстрее, – ответил уставший Сергей и вновь погнал машину по извилистым дорожкам. Саша наблюдал за указателями деревень, вновь названия сходились с данными советской карты.

Спустя два часа молчаливой езды Сергей вскрикнул:

– Смотри, опять лисица дорогу перебежала.

– Что? Где? – переспросил Саша, отрываясь от своих мыслей и всматриваясь в обочины.

– Да вон пробежала, – ответил Сергей, указывая пальцем куда-то в лобовое стекло. – Неужели опять не увидел?

– Нет.

Еще два часа они ехали по дороге. Когда они выехали на трассу, наступило утро. Трасса была узкой и посыпана грязным песком. Они проехали деревеньку Купчино, и Саша стал жадно всматриваться в обочину дороги, по которой они ехали. Отец ехал по той же полосе. Внезапно Саша почувствовал боль и судороги, которые он смог победить лишь неимоверным усилием воли, и не упасть, согнувшись, на пол автомобиля. Родная природа пощадила его, скрыв место гибели отца снегом.

– Куда ехать-то? – спросил Сергей.

– Сейчас узнаем. – Глухо произнес Саша. – Но в гарнизон нужно полюбому заскочить, захватить… – Саша опять стал опять подбирать слово, помолчал, – вдову, потом тело и назад. Подальше с этой проклятой земли. Всего несколько километров проехал по ней отец, после того как пересек границу с Ленинградской областью.

Саша позвонил Лешке Торгачу.

– Алло, – заспанным голосом ответил тот.

– Привет, я у поворота на гарнизон. Тело где?

– Еще во Вдовске.

– Как? Вскрытие не делали?

– Нет, вояки отказались его вести в Песков, а в Угольцах не взяли.

– Что? – не веря, гневно переспросил Саша.

– Да, вот такие они вояки. Подвели. Ну ничего, я договорился с экспертом в Пескове, он выйдет и сделает вскрытие.

– Как выйдет?

– С выходного. Я с ним разговаривал, он выйдет третьего и сделает вскрытие. Заедешь ко мне?

– Да, ты в РОВД[10]10
  Районный отдел внутренних дел


[Закрыть], около вокзала?

– Да, но я сейчас не там, я подойду на вокзал.

– Хорошо.

Саша подавил свой гнев, его раздражало то, что он может не успеть к похоронам, что отец может быть не похоронен в трехдневный срок. Саша дал себе установку, что примет все меры, чтобы выехать обратно сегодня. Он позвонил Рафиде, но опять на звонок не ответили. Позвонила тетя Тоня.

– Его еще не вскрывали, а тело до сих пор во Вдовске, – сразу выпалил Саша.

– Может, перенесем похороны на четвертое?

– Нет, я попробую.

– Ну, смотри, вы сейчас где?

– Мы на той самой трассе, у поворота на гарнизон.

– Понятно.

– Вот еще что. Без вскрытия мне тело не отдадут. По насильственным, скоропостижным и медицинским смертям экспертиза обязательна. Узнайте, примут ли в морге Опольска тело и смогут ли они сами сделать вскрытие. И самое главное, узнайте у агента, сможем ли мы его захоронить, без вскрытия здесь.

– Хорошо. Я перезвоню.

Саша повесил трубку, позвонил маме, объяснил ей, где они, а потом сказал Сергею:

– Давай прямо во Вдовск.

Уже полностью рассвело, Саша проводил взглядом поворот на гарнизон, и спустя двадцать минут они уже въезжали в город. Сергей снизил скорость и медленно ехал по центральной улице.

– Сейчас все прямо, потом будет поворот налево. За ним сразу будет автовокзал, там постоим, подождем.

Медленно они проезжали по улицам, застроенным двухэтажными домами с ядовитой желто-оранжевой штукатуркой. Некоторые дома были деревянные, но сложены не из бревен, а сколочены из досок.

– А люди где ж? – удивленно спросил Сергей. – Времени-то сколько, а никого нет.

Саша посмотрел на часы, было около девяти часов утра. Рассвело, а улицы действительно были безлюдны, и на дорогах не было автомобилей.

– А вот такой народ. Не работает, привыкли жить, присосавшись к чьей-нибудь сиське, – с презрением ответил Саша.

– Да уж. Ни продавцов, ни магазинов. Чем они живут-то?

– Тем и живут, на пособия и огороды.

Саша смотрел на пустынные улицы и на одном из перекрестков увидел здание, обнесенное решетчатым забором, с воротами, на створках которых красовались красные звезды. Саша вспомнил, что в этом здании располагался военкомат, в котором он состоял на учете, когда жил в гарнизоне. Оно имело характерный неприятный запах золы и плесени, который образуется в зданиях, отапливаемых большой оцинкованной печкой, тянувшейся сквозь два этажа наверх. Он приходил в этот военкомат становиться на учет и проходить ВВК[11]11
  Военно-Врачебная комиссия


[Закрыть] и один раз нарвался тогда на одного в погонах с большими звездами, который, увидев его, заорал, пытаясь покрасоваться перед сослуживцами: «Какого хера ты держишь руки в карманах? Смирно!» Однако Сашу такое замечание разозлило, и он тихо ответил: «Вот когда буду служить, будешь орать, а теперь извини», чем окончательно взбесил любителя выпендриваться. «Да, – вспоминал Саша, – это было, когда я пытался поступить в Суворовское». Переполненный патриотическими чувствами, по-детски наивный, он хотел принести пользу своей стране. Но тот дебил в погонах, которого Саша запомнил на всю жизнь, как бы незначителен ни был тот случай, заставил его тогда забрать документы из военкомата на конкурс в училище, а не категоричный запрет отца на поступление. Да и «двойку» он, кажется, схлопотал тогда в четверти по алгебре. Не без удовольствия Саша вспоминал потом, что при постановке на воинский учет его приписали к морпехам. Почти всех мальчишек из его класса поставили на учет либо по категории ВДВ, либо морской пехоты. И только нескольких, которые вообще не занимались спортом, поставили на учет в стройбат или пехоту. Большинство ребят в их классе были спортивными, умными, хоть и учились в гарнизоне. Но на выпуске их построили в шеренгу вместе с девятыми и десятыми классами, и стало видно, что там, где заканчивается их класс, шеренга обваливалась вниз по росту и плечам. Тогда-то Саша и подумал, что, может быть, они и есть то последнее здоровое поколение, которое Запад еще не успел уничтожить больным образом жизни и идеологией рабов павлиньего мира. Да, за каждым углом в этом городе была память.

– Вот здесь поворачивай, – сказал Саша Сергею.

Они повернули и проехали к одноэтажному зданию. Перед ним была обширная площадка для автобусов, которые изжили свой век в автопарках еще в восьмидесятых годах. Под навесом располагались деревянная лавка, и низкая входная дверь, а в окне торчала фанерка с расписанием. В автовокзале было всего несколько пассажиров, и они не обращали внимания на «Газель» из другого региона. Сергей припарковал машину прямо напротив входа и заглушил двигатель. Саша вышел из машины, расправляя затекшие ноги и уставшую спину.

Ни одного радостного воспоминания не было у Саши в этих местах. Вот и теперь в памяти возник образ гладкошерстной дворняги с парализованными задними ногами. Она ползала по залу ожидания, протирая коричневую плитку, клацая когтями и перебирая передними лапами. Глаза у нее были такими умными и доверчивыми, а мольбы явственными, но безуспешными. Безбоязненно она подползала к сидящим на лавках пассажирам. Попрошайничество стало единственным способом выжить для нее, но никто ее не покормил. А школьник Саша тогда ничем не мог помочь ей, ведь у него не было с собой ничего, кроме целлофанового пакета с ручками, в котором лежали документы да билет на автобус. Саша понял тогда, что эта собака не переживет жестокую зиму в то голодное время, в почти заброшенном городе, с озлобленными людьми. Не в силах смотреть на ее мучения он вышел тогда в снежную пургу из автовокзала, куда зашел, чтобы согреться. Да, горе от ума заключается именно в такой догадливости.

И вот теперь он вернулся на эту землю, куда возвращаться не хотел. Правда, вернулся взрослым и сильным, но тогда, когда эта земля причинила ему такую нестерпимую боль. Саша закурил и стал прогуливаться по скрипящему снегу, посматривая на здание РОВД, которое стояло сбоку от автовокзала. Он ждал Торгача. Сергей сидел в машине. Вдруг зазвонил мобильник:

– Саша, – произнесла тетя Тоня. – Я узнала. В морге тело примут, но нужна справка о смерти с гербовой печатью. Без нее не примут тело и не захоронят.

– А кто ее должен выдавать?

– Неважно, лишь была справка, – ответила тетя.

– Ладно, я понял.

Наконец показался Торгач. Нерешительно остановившись и посмотрев на Сашу, он как бы пытался узнать его. Саша узнал Лешку. Он мало изменился, разве что пушок под носом превратился у него в усы, да на лице исчезли ярко-красные прыщи, которые были, когда они учились в школе. В руках Торгач держал кожаную папку. Саша подошел к нему и обнял его так, как обнимал своих однокашников спустя год после выпуска. Лешки тогда с ними не было, хоть он никуда и не уезжал из гарнизона, а Саша и остальные приехали на летние каникулы. Торгач не ответил на дружеское приветствие Саши, а нерешительно протянул руку. Саша почувствовал, что Торгач растерялся, и это подсказало ему, что вряд ли он может рассчитывать на Лешкину помощь.

«Что ж, – сразу решил Саша, – мне самое главное не наскандалить, а получить возможность забрать тело».

– Пойдем, – сказал Лешка, – покажу машину. Нужно спешить, мне еще на пожар нужно выехать.

– Что горит?

– Да уже сгорел, дом. Но все равно нужно съездить. Праздники, – ответил Леша, как бы объясняя что-то этим обстоятельством.

– А что? Машины здесь?

– Да, у нас во дворе.

Они пошли от автовокзала к раскрытым металлическим воротам, ведущим куда-то во двор, за РОВД. Недавно прошел снег, и на заднем дворе Саша увидел лишь высокие сугробы, из которых торчали части автомобилей. Подойдя к одному из таких сугробов, Саша разглядел искореженный метал вазовской «четверки» темно-вишневого цвета. Стекол в машине не было, видимо, разбились от удара. Однако в глаза бросалась не эта деталь. Левая часть передка автомобиля была вдавлена внутрь салона. Саша наклонился и посмотрел внутрь салона.

– Что? Двигатель в салон вошел?

– Да, но пассажирское кресло, как видишь, почти не повреждено.

– Да, – Саша осмотрел переднее пассажирское кресло. Оно было не повреждено, и даже пространство для ног под торпедой осталось целым. Сиденья были не стандартные, анатомического строения, с совмещенным и высоким подголовником. Саша просунул голову в оконный проем дверцы и увидел сквозь него участок двора. «Вот так он и смотрел перед смертью, что же он видел? Папа, как же так? Почему? Внешне тебя ничего не должно было травмировать. Значит, сила удара была сильной, такой, что тебя обо что-то ударило. Ах, если бы ты накинул ремень безопасности, но ты его, конечно, не использовал. А когда ты получил травмы, почему ты не боролся за жизнь? Почему решил умереть, неужели ты так устал? Ведь человек умирает тогда, когда сам решит. Может быть, ты смог бы усилием воли зацепиться за жизнь».

– Водитель, наверное, в кашу?

– Да, с трудом опознать можно.

– Кто виноват? – спросил Саша, чуть отойдя от машины.

– Смотри, – Леша пригнулся к правому переднему крылу автомобиля и ткнул какую-то царапину, – скорее всего «аудюха». А, нет. Вот, – перебил себя Леха и, зайдя с другой стороны автомобиля, показал в область переднего колеса. – Наверное, удар пришелся сюда. Пошли, «аудюху» покажу.

Саша пошел за ним к соседней машине, точнее, сугробу. Из него выглядывали темно-синие формы иномарки. Машина была повреждена меньше, чем «четверка». Передний бампер был смят, точнее, лицевая часть передка автомобиля представляла собой хаотичное нагромождение трубок и кусков металла, но капот был на месте. Саша попытался заглянуть в салон, но сквозь обледенелые стекла ничего не увидел и поэтому открыл водительскую дверь. Салон освещался изнутри светом, проходящим сквозь заснеженные окна, отчего внутри был легкий полумрак, похожий на освещение в ледяном домике, которые часто делают изо льда на Новый год для развлечения детворы. В салоне царил хаос, повсюду были разбросаны луковицы репчатого лука. Из торпеды торчали, развалившись на креслах, спущенные белые мешки подушек безопасности. Саша с отвращением закрыл дверь.