Текст книги "Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 3"

Кроме вышесказанного, в крестьянской среде с попами конкурировали ведуны и колдуны, и чтобы выдержать конкуренцию, представители клира перенимали у них «и волхованием… и в чаровании. и наоузы всякия к вяжа. и к волхвом ходих. и ко обаднииком. и к бабам ворожбы деля [для]. и порчи деля. и болезни для. и прожитка для, где бы сытоу быти»9292
  Алмазов А. И. Тайная исповедь в православной восточной церкви. Опыт внешней истории. Изследование преимущественно по рукописям. Том III. Тип. Шт. Одес. Воен. Ок., Одесса, 1894, стр. 239.


[Закрыть]. От отправителей культа требовалось знание магических обычаев и формул, способных оказать максимальное действие на божество, умение угодить ему, чтобы получить от него взамен известные блага. В крестьянской среде, где в XVII в. жили еще не только анимистические представления, но живыми сохранялись и древние культы березки, домового, водяного, а местами даже Перуна и Хорса, которым «подкладывались требы», священник не стремился что-либо менять, но собою он лишь нес вид христианства и проживал своею профессией, пройдя всю науку волхвов.

В городской и боярской среде, на верхах общества, христианский культ пустил более глубокие корни, но и тут внимание было обращено лишь на сопутствующее христианству. Центр тяжести христианского византийского культа лежал в отправлении общественного богослужения, сконцентрированного вокруг евхаристии (приношения), основной службы, связанной с догматом искупления. Но идея эта совершенно не была понятна тогдашнему высшему обществу. В богослужении главное значение придавалось точному, без всяких пропусков, чтению и пению всего положенного по чину; формулам и обрядам богослужения придавалось магическое значение независимо от того, в каком порядке они следовали. Формула пения «аллилуйя» считалась великой сокровенной тайной; Стоглавый собор установил догмат двоения «аллилуйя». Порядок хождения крестным ходом тоже считался «великим премудрым догматом»: тот же собор установил, что магическое действие имеет крестный ход только тогда, когда он идет по солнцу, а не против солнца. Двоеперстие (крестное знамение двумя перстами) также считалось великой тайной, обладающей магической силой; всякое иное сложение пальцев при крестном знамении при благословении считалось грехом, и грехом смертным. «Аще ли кто двема персты не благословляет. яко же и Христос [на иконах старого письма]. или не воображает [изображает] двема персты крестнаго знамения. да будут прокляти. святии отца рекоша»9393
  Стоглав. Изд. Д. Е. Кожанчикова. Тип. Импер. Акад. Наук, СПб, 1863, стр. 294.


[Закрыть], – говорил Стоглав. Существовали магические правила, сколько нужно было читать про себя молитв во время богослужения, чтобы спастись, и наставления, как уберечь в себе благодать, входящую в человека во время причащения или от прикладывания к кресту, мощам или иконе: нельзя мыться в бане после причастия, а приложившись, надо некоторое время удержать в себе дух, «губ не раскрываючи». На почве такого положения, где главным являлась форма, а не содержание, обряд, но не понимание сути веры, выросло своеобразное многогласие: так как службы были длинны и утомительны, а пропусков не полагалось, то, чтобы пропеть и прочитать возможно скорее все положенное по уставу, несколько причетников одновременно пели и читали молитвы и псалмы: один – одно, другой – другое. Видя это, молящиеся стали держать себя в церквах как на базаре, громко разговаривали и сквернословили. Да и сами попы нередко совершали богослужение в пьяном виде, заводили между собой ругань и драки «даже до кровопролития».

Русскую религиозность, представляющую из себя свод обрядов, культовых поклонений и церковных правил, пыталась поднять светская власть. Неся в себе православие, это действо она проводила сообразно православному духу, методами репрессивно-приказного характера. «Благочестивый Алексей Михайлович, – пишет Соловьев, – считал своей обязанностию заботиться и о душевном спасении подданных; он требовал от воевод, чтобы они в походах силою заставляли ратных людей исповедоваться; понятно, что он должен был требовать этого от мирных граждан»9494
  Соловьев М. С. История России с древнейших времен. Книга третья. Том XI—XV. Второе издание. СПб, Общественная польза, 1896, стр. 749.


[Закрыть]. «В 1659 году, – продолжает Соловьев, – было разослано по Приказам повеление: дьякам, подьячим и детям боярским и всякого чина людям говеть на Страстной неделе. В следующем году указ: списки людей неговеющих присылать в Монастырский Приказ, и таким ослушникам указ будет с опалою, без всякой пощады. В том же году приказано было в Филиппов пост всем поститься и в церковь ходить каждый день. Еще в начале царствования издан был указ: в воскресный день и господские праздники не работать никому, в субботу прекращать работу, как заблаговестят к вечерне. Не работать; – но что же делать? Правительство, которое брало на себя родительския обязанности в отношении к подданным-детям, запретило целый ряд увеселений и повсеместных суеверных обычаев: „В воскресные, господские праздники и великих Святых приходить в церковь и стоять смирно; скоморохов и ворожей в домы к себе не призывать, в первый день луны не смотреть, в гром на реках и озерах не купаться, с серебра не умываться, олову и воску не лить; зернью, картами, шахматами и лодыгами не играть; медведей не водить и с сучками не плясать; на браках песен бесовских не петь и никаких срамных слов не говорить: кулачных боев не делать, на качелях не качаться, на досках не скакать, личин на себя не надевать, кобылок бесовских не наряжать. Если не послушаются, бить батогами; домры, сурны, гудки, гусли и хари искать и жечь“… Угрозы были не на бумаге только: в 1669 году великий государь указал стольника князя Григория Оболенскаго послать в тюрьму за то, что у него в воскресенье на дворе его люди и крестьяне работали черную работу, да он же князь, Григорий, говорил скверные слова…»9595
  Там же, стр. 749—750.


[Закрыть] Во всем этом русские находили заботу о народе, и были вполне высокого мнения о себе и своей вере.

Организация церковного управления до XVII века являлась отражением тогдашней государственной организации. Во главе стоял митрополит, а с конца XVI в. патриарх, выбиравшийся собором архиереев, но выборы были простой формальностью, т.к. кандидата указывал обыкновенно царь. Управление патриарха заключалось в том же, в чем заключалось вообще управление тогдашней Руси: в сборе патриарших пошлин, специальных и судебных, и в управлении вотчинами и монастырями, отписанными на патриарха. При таком взгляде на управление патриархи мало заботились о действительной зависимости от них подчиненного клира. Назначение на епископские должности ранее зависело от местных князей, позже – от царя; в своем управлении епископат преследовал те же цели и задачи, что и патриарх. Заботясь, прежде всего, о правильном поступлении пошлин, епископы считали в порядке вещей, что освобождающиеся священнические места замещаются по выбору прихожан. Выборный поп, поставленный крестьянами или нанятый поп, приставленный боярином или купцом к своей домашней церкви, где стояла икона-покровительница дома (такие церкви были тогда почти во всяком большом доме), зависел, прежде всего, от своих прихожан и от своего хозяина; если епископ правильно получал свою десятину, он в дела такого попа не вмешивался. Такая чисто феодальная постановка церковной организации соответствовала взглядам тогдашнего русского общества, способствовала низкому уровню низшего клира и величайшей распущенности высшего. Низший клир был малограмотен или совсем безграмотен, учился службам со слуху, и известная поговорка «начал за здравие, кончил за упокой» тогда была частой действительностью. Богатые люди трактовали своих домашних попов как своих холопов, нередко били их «смертным боем», крестьяне страдали от поборов своих попов. Низший клир, однако, был в последнем отношении только бледной копией высшего клира. «Игумени оставиша свои монастыри и возлюбиша со мирскими женами и девицами содружатися; а попове оставивше учительство и возлюбиша обедни часто служить и кадило от грабления и блуда на жертву бога приносити»9696
  Никольский Н. М. История русской церкви. Москва, Политиздат, 1985, стр. 52.


[Закрыть] – пишет анонимный обличитель церковных нравов XVII века. А некий инок Авраамий прибавляет: «и радуются архиереи, одеющеся в брачна цветная одеяния, яко женихи, рясами разнополыми, рукавы широкими, рогатыми клобуки себе и атласными украшающе, скипетры в руках позлащени имуще, воцаритися над людьми хотяще»9797
  Там же, стр. 53.


[Закрыть]. При таком устройстве церковной организации, церковные верхи совершенно сливались со светскими верхами удельного общества, а низы были в полном подчинении у боярства и посадских людей, сельское же духовенство и по происхождению, и по хозяйственному положению сливалось со своей крестьянской паствой.

К концу XVII века, однако, общее положение значительно изменилось. Старая боярская аристократия сошла со сцены, а с нею вместе отошли в область преданий политические вольности феодалов XIII—XVI веков. Новое дворянство, вынесши на своих плечах смуту и организовавшее единое Московское государство, в котором уже не было места феодальным центробежным силам, не могло мириться с положением церкви как государства внутри государства. Ибо, несмотря на зависимость высшего клира от светской власти, церковь сохранила за собой судебные и пошлинные иммунитеты, сохраняла за собой огромные владения, уходившие из-под общегосударственного тягла.

В XVII веке государство мало-помалу уничтожало остатки феодальных привилегий церкви. Наиболее важные акты в этом направлении были изданы при царе Алексее Михайловиче. Соборное Уложение переписало на царя слободы из духовных беломестцев (льготников от повинностей), и затем был учрежден Монастырский приказ, состоявший исключительно из светских чиновников и существенно ограничивающий судебные функции церкви: он должен был давать суд по всяким гражданским искам на всех иерархов, монастырских властей, попов, церковных причт и на всех вообще церковных людей и крестьян. Кроме того, правительство хотело реформировать церковь, дабы она стала единым, стройным целым, исполняющим веления свыше и демонстрирующим пример благости себя и власти, в первую очередь, царя. Для этого следовало устранить всеобщую разобщенность, очистить церковные нравы поднятием церковной дисциплины и исправлением всего того, что казалось инородным наростом на теле церковного учения и церковной практики. Этого требовало и наметившееся присоединение украинской церкви, где порядок и общее духовное состояние были на порядок выше чем в русской, – что бы исключить лишние поводы к отторжению. Поэтому нужна была реформа целиком, а не отдельные указы по тем или иным событиям. И эта мысль о необходимости изменения существующего положения царю была близка. Ему следовало теперь только найти личность, которая сумеет воплотить его стремление в действительность, направить русское население государства в сторону образа православной набожности. Последовавшие за этим события, однако, внесли свои корректировки – задуманная реформа о наведении единообразия в культовой сфере в целом была достигнута, но властный характер реформатора, послуживший в одном желательному продвижению вперед, в другом повернул своим неожиданно появившимся содержанием в совершенно новое для Руси русло.

После Филарета, скончавшегося осенью 1633г., патриархом становится Иосаф, 1634—1640 гг., «нравом добродетелен, но к царю не дерзновенен». С 1642 г. по 1652 г. патриархом был Иосиф, который занимался в широких масштабах исправлением церковных книг. После Иосифа патриаршую кафедру занял Никон.

В 1605 г. в с. Вельдеманово Нижегородской обл. у крестьянина Мины родился сын Никита. Мальчик рано научился грамоте, пристрастился к чтению священных книг. Достигши 17 лет, он ушел в Макарьевский Желтоводский монастырь и пробыл там 8 лет послушником. По просьбе родных он возвратился домой и вступил в брак, священником же служил в соседнем селе. Познакомившись с ним, московские купцы уговорили его перейти на священническое место в Москву. Там он прослужил около 10 лет. Когда в семье священнослужителя один за другим умерли все три сына, что было воспринято как «указующий перст свыше», он убедил жену принять постриг, а сам удалился в Анзерский скит Соловецкого монастыря. Там он постригся с именем Никона. Отличался суровым подвижничеством, чем вызвал там со стороны братии вражду к себе. Никон ушел в Кожеозерский монастырь, где в 1643 г. был избран игуменом. В 1646 г. ездил по монастырским делам в Москву и по обычаю, установившемуся в те времена, нанес визит царскому духовнику Стефану Вонифатьевичу и произвел на него сильное впечатление, что тот посчитал возможным и даже необходимым представить его семнадцатилетнему царю. Эта встреча определила всю его дальнейшую судьбу. Алексею в это время искания путей осуществления светлых надежд был нужен образец православной христианской мудрости. Никон и оказался той личностью в православии стремившегося обрести чистоту святости, радеющего за народ, прозябающего в старых суевериях.

Желая иметь возле себя человека примерной веры и могущего дать мудрый совет, Алексей повелел перевести Никона архимандритам в московский Новоспасский монастырь, где была родовая усыпальница Романовых. Алексей часто приезжал в обитель и молился, а Никон, в свою очередь, каждую пятницу являлся к царю для доклада о нуждах бедных. В 1648 г. Никон был назначен Новгородским митрополитом. Он получил особые полномочия от царя – наблюдать за всем управлением, освобождать по своему усмотрению из темницы узников. В Новгороде Никон прославился милосердием – устроил четыре богадельни, а также приобрел славу блестящего проповедника. Возросло к нему уважение и благосклонность царя в связи с умиротворением им новгородцев, восставших в 1650 г. С этого времени царь стал называть Никона «пастырем, наставником душ и телес», а также «собинным [лучшим] другом».

Будучи в Новгороде, он стал уже наводить порядок в церковных обрядах – вместо «многогласия» ввел единогласную службу. Понравилось молодому царю и предложение Никона – перенести в Успенский собор трех «святителей» – Иова, Гермогена и Филиппа. За мощами Филиппа поехал в Соловецкий монастырь сам Никон. С ним была отправлена царственная молитвенная грамота к Филиппу, в которой царь, через царицу Анастасию связанный с Иваном IV, преклонял свой царский сан пред «святителем» и молил его пришествием в Москву разрешить грех Иванов, по повелению которого тот был убит, и упразднить поношение, лежащее на царской власти.

В том же 1652 г., когда Никон отправился за мощами Филиппа на Соловки, умер патриарх Иосиф. Алексей Михайлович прочил в патриархи Никона. Для избрания нового на собор в Москву прибыли 4 митрополита, 3 архиепископа и многие архимандриты, игумены, протоиереи и священники. Архиереи, не имевшие возможности прибыть, прислали повольные грамоты о своем согласии. 22 июля 1652 г. предложено было собору избрать нового патриарха «мужа благоговейного преподобного». Митрополит Казанский Корнилий возвестил царю об избрании Никона. Однако соглашение последнего последовало не сразу. Никон, зная о враждебном отношении к нему среди боярства, долго отказывался. Приведенный против его воли в Успенский собор, он и там не согласился, только когда царь и все присутствующие пали на землю и молили его, то он согласился, потребовав обязательства: «Если обещаетесь слушаться и меня, как вашего главного архипастыря и отца, во всем, что буду возвещать вам о догматах Божиих и о правилах, в таком случае я, по вашему желанию и прошению, не стану более отрекаться от великаго архиерейства»9898
  История русской церкви Макария, митрополита Московскаго. Том XII. Издание второе. Патриаршество в России. Книга III. Т-во Р. Голике и А. Вильборг, СПб, 1910, стр. 7.


[Закрыть]. Царь, Освященный собор и все бояре произнесли перед Евангелием и «чудотворными иконами» обет исполнять послушание как главному архипастырю. После поставления в патриархи дружба Никона с царем стала еще ближе, вместе они молились, рассуждали о делах и садились за трапезу.

Ключевский так характеризует патриарха Никона: «Из русских людей XVII в. я не знаю человека крупнее и своеобразнее Никона. Но его не поймешь сразу: это – довольно сложный характер и прежде всего характер очень неровный. В спокойное время, в ежедневном обиходе он был тяжел, капризен, вспыльчив и властолюбив. Но это едва ли были его настоящие, коренный свойства… За ожесточение в борьбе его считали злым; но его тяготила всякая вражда, и он легко прощал врагам, если замечал в них желание пойти ему навстречу… По своим умственным и нравственным силам он был большой делец, желавший и способный делать большие дела, но только большие. Что умели делать все, то он делал хуже всех; но он хотел и умел делать то, за что не умел взяться никто, все равно, доброе ли то было дело или дурное… В добром настроении он был находчив, остроумен, но, обиженный и разраженный, терял всякий такт и причуды озлобленного воображения принимал за действительность… Никон принадлежал к числу людей, которые спокойно переносят страшные боли, но охают и приходят в отчаяние от булавочного укола…»9999
  Ключевский В. О. Сочинение в 9-ти томах. Т. 3. Курс русской истории. Под ред. В. Л. Янина. Москва, Мысль, 1988, стр. 280—281.


[Закрыть]

Когда Никон принимал власть, идеи церковной реформы уже вполне созрели в кружке «ревнителей древнего благочестия» соборных протопопов, близких к царю Алексею – юрьевского Аввакума, костромского Даниила, муромского Логгина, московского Казанского собора Неронова, а также и других. Во главе этого кружка стоял царский духовник Стефан Вонифатьев, и стремлением всех его членов была реорганизация церкви сверху, избавить епископат от недостойных представителей, очистить культ от таких явных несуразностей, как многогласие и двоеверие; очищенный епископат должен был стать истинным верховным руководителем церкви в виде «собора истинного», состоящего при патриархе и составленного из епископов, священников и мирян. Кружок действовал посредством замещения освобождающихся епископских вакансий своими людьми, а общую церковную реформу откладывали до времени занятия патриаршего престола подходящей личностью вместо патриарха Иосифа, не решавшегося покончить даже с многогласием. Но когда на место патриарха кружку удалось, наконец, провести «своего друга» Новгородского архиепископа Никона, то реформы пошли не те и не в том духе, какой был желателен ревнителям, и оттолкнули их в стан горячих противников реформы.

Парадоксальность сложившейся ситуации состояла в противоречиях, существовавших внутри церковной организации, когда епископат не мог быть лучше, чем он был; его нравственный уровень отображал характер стремлений всех церковных служителей, в свою очередь выстраиваемых условиями положения князя церкви, создававшего шаблон «волков несытых», а разоренное поборами патриарха и епископов сельское духовенство только и мечтало о том, как бы свергнуть иго князей церкви. Стремясь же к благополучию, каждый служитель и в целом вся церковная организация в то же время несла в себе идею аскетизма, что являлось высшей ступенью святости и приближения к Богу.

На этом фоне вступивший на патриаршую кафедру Никон был ярким представителем русской церкви, и в ее доктринальной основе – следование по пути аскетической строгости, ее торжества, что окружающими воспринималось как надменность, и в ее обычном проявлении гордости человека как бы достигнувшего такого высокого уровня благорасположения Бога. Поэтому впоследствии – исходя из положения великого государя, который внутри себя оставался строгим монахом, стремящимся к Богу; как единственный из пяти православных патриархов свободной воли, т.е. не под властью турок; даже в какой-то степени в мире имеющий большее значение, чем царь Алексей; и все это указывало на его особую значимость, особое приближение к нему Бога (ведь он был выходцем из крестьянской семьи) – именно из всего этого исходили все его поступки.

Будучи честным и искренним, чем заслужил доверие царя Алексея, имея элементарно здравый рассудок, он выступал за очищение культа и исправления церковной нравственности. В то же время как представитель церкви, он старался ходатайствовать и за ее прямые интересы. Так, будучи еще до возведения в патриархи, он не раз говорил царю, что учреждение Монастырского приказа противно церковным правилам, и настойчиво требовал его закрытия. Однако царь не согласился на это, и Никону лишь удалось получить несудимую грамоту для себя, по которой все духовные лица новгородской епархии подчинялись суду одного своего митрополита.

Приняв патриаршество, Никон стал воплощать два качества: возвеличивание аскетических начал в себе (что исследователи приняли за попытку узурпирования светской власти) и наведение порядка в церковной сфере.

Монастырский приказ упразднить не удалось, но на время все же он потерял силу. Вопреки Уложению 1649 г., которое запрещало увеличивать церковные имения, патриарший дом обогатился новыми вотчинами. Когда Никон строил новые монастыри – Иверский, Крестный и Вознесенский, царь дал им богатейшие вотчины. В то же время, никогда еще не было таких больших сборов с церковных земель, как при Никоне. При непосредственном участии нового патриарха вводится монополия и ограничение продажи спиртных напитков, все иностранцы выселяются за пределы Москвы – в так называемую Немецкую слободу на Яузе, изымаются, а затем и уничтожаются иконы западных латинских мастеров, которые были найдены у московских бояр.

Патриарх, обладая большими средствами, увеличивал свои домовые богадельни, раздавал богатые милостыни, делал пожертвования для улучшения тюрем. На небывалую высоту он вознес церковное благолепие, его патриаршее облачение, украшенное жемчугом, золотом и драгоценными камнями общим весом в полтора пуда, стоимостью свыше полумиллиона золотых рублей на деньги начала XX в. Штат патриаршего дома был при нем даже многочисленнее, чем при Филарете.

Пользуясь особым исключительным доверием молодого государя и своим огромным влиянием на царя, он сделался совершенно независимым господином всего церковного управления, в которое царь уже не вмешивался. Никон отписывал из отдельных епархий вотчины и церкви, а также лучшие монастыри в патриаршую область или к богатым монастырям, им воздвигнутым. Как бы в противовес Уложению, Никон создал вновь пересмотренную и дополненную им Кормчую и убедил царя разослать воеводам выписки из градских законов Номоканона в дополнение Уложения для обязательного руководства на суде.

Свой взгляд на возвышение власти патриарха в государстве Никон изложил в напечатанном предисловии к Служебнику, изданному в августе 1655 г., содержащую мысль о том, что Бог даровал России «два великая дара»100100
  История русской церкви Макария, митрополита Московскаго. Том XII. Издание второе. Патриаршество в России. Книга III. Т-во Р. Голике и А. Вильборг, СПб, 1910, стр. 235.


[Закрыть] – царя и патриарха, которыми все строится как в церкви, так и в государстве. Ввиду этого все православные русские торжественно приглашаются «восхвалити же и прославити Бога, яко избра в начальство и снабдение людем своим сию премудрую двоицу, великаго государя царя Алексея Михайловича и великаго государя святейшаго Никона патриарха, иже… праведно и подобно преданные им грады украшают, и к сим суд праведен… хранящее, всем всюду сущим под ними тоеже творити повелеша… Да даст же им, государем, по пророку, желание сердец их… яко да под единым их государским повелением вси, повсюду, православнии народ и живуще, утешительными песньми славити имут воздвигшаго их истинаго Бога нашего»101101
  Там же, стр. 235.


[Закрыть].

Доверие царя Алексея к Никону было огромным, кроме того, строгость и властность патриарха тоже была нужна молодому Алексею и в мирских делах, поэтому, сделав его великим государем, Никон стал принимать активное участие в государственных делах наравне с настоящим государем, и даже, как замечали некоторые, порой заслонял собою настоящего государя, на что сам царь смотрел некоторое время совершенно спокойно. Во время почти двухлетнего отсутствия Алексея Михайловича, в связи с войной с поляками, Никон, в качестве великого государя, один управлял всеми государственными делами и в рассылаемых указах использовал следующий титул: «Указал царь великий князь всея Руси Алексей Михайлович и мы, великий государь и патриарх». До этого патриархи, за исключением Филарета, величали себя «великим господином», а не «великим государем». Кроме того, поскольку все православные патриархи, кроме него самого, были подвластны мусульманским правителям, то Никон живо воспринимал идею объединения (экуменизма) православных церквей Константинопольского, Александрийского, Антиохийского, Иерусалимского и Московского патриарха под своим началом. Он был единственный, кто носил титул Великого Государя и был соправителем православной державы – донора всех греческих патриархов. Его амбиции простирались уже не только до «Третьего Рима», но и до «Второго Иерусалима», в ознаменование чего на р. Истре был заложен Воскресенский монастырь, названный также Новым Иерусалимом, главная церковь которого представляла собой копию храма Гроба Господня в Иерусалиме с пятью патриаршими тронами.

Правление Никона государством вызвало большое неудовольствие видных бояр. Знатнейшие бояре, видавшие различными приказами, должны были ежедневно являться к нему со своими докладами. Обстоятельные сведения о деятельности патриарха в это время дает архидиакон Павел Алеппский, сопровождавший в Россию Антиохийского патриарха Макария и пробывший с ним в Москве полтора года (с начала февраля 1655 г. до конца мая 1656 г.) В своем сочинении «Путешествие Макара» он пишет: «Прежде обыкновенно вельможи входили к патриарху без доклада чрез привратника; если он знал о посещении вельможи, то спешил к нему на встречу и после при уходе его провожал его до наружных дверей. Никон же заставляет вельмож долго ждать, пока не позволит войти, и они входят к нему со страхом и трепетом, и, изложив пред ним свои дела, стоя, удаляются, тогда как он все сидит на своем месте… Если случалось, что не все министры собрались в совет к тому времени, когда раздавался звонок колокольчика, приглашавший их войти в палаты патриарха, то опоздавшим долго приходилось ждать, иногда на сильном холоде, пока патриарх не давал им особаго приказа войти: это мы видели собственными глазами, потому что в отсутствие государя наш господин (т.е. патриарх Макарий) ежедневно ходил к патриарху (Никону) осведомляться о здоровье государя и узнавать новости. В этих случаях, пока наш господин оставался у патриарха, министры стояли и дожидались вне патриарших палат. Когда же он дозволял им войти, то обращался к иконам и тихо прочитывал: «Достойно есть…", между тем как министры кланялись ему в землю все вместе. Затем каждый из них подходил и кланялся патриарху отдельно и получал от него благословение. Разговаривал с ними патриарх стоя. Министры делали ему доклад о текущих делах и патриарх о всяком деле давал каждому свой ответ и приказывал, как поступить. Сколько мы могли заметить, бояре и сановники не столько боятся своего царя, сколько патриарха, и в некоторых случаях последняго боятся даже гораздо более»102102
  Там же, стр. 238—240.


[Закрыть].

Ко времени Никона уже было начато то дело, которое ему теперь приходилось довершить. Еще при патриархе Иоасафе (1634—1640 гг.) действовало 12 типографских станков (при Филарете – 7), занятых изданием богослужебных и церковно-учительских книг. А патриарх Иосиф (1642—1652) стал производить исправления в богослужебных книгах в широких размерах. Возведя в ранг всероссийских святых местных патронов, Стоглав сделал объединительное дело только наполовину. Церковь стала единой, но в единой церкви должен был быть и единый культ, который и являлся на Руси, пожалуй, самым главным магическим элементом в веровании народа. Между тем за исключением трех главных догматов, установленных Стоглавом – двоеперстия, двоения «аллилуйя» и хождение посолон (от востока к западу, по движению солнца), в остальном церковные чины разнились друг от друга. В каждой местности была своя традиция совершения культа, записанная в местных «харатейных» богослужебных книгах и освященная именами местных угодников. Положение осложнилось еще более, когда восточные патриархи, частенько приезжавшие в Москву за помощью, в XVII веке, стали указывать, что русские чины отличаются не только друг от друга, но очень сильно расходятся с греческими чинами. Эти указания решили дело. Нельзя было терпеть, чтобы русская церковь, «преемница» Византийской империи, попавшей под иго агарян, имела неправильные и различные богослужебные чины.

Это подтверждали и слова присланной в 1593 г. грамоты, подписанной всеми восточными патриархами и множеством греческих епископов по поводу установления в России патриаршества, найденной Никоном в «книгохранильнице»: «Так как православная Церковь получила совершенство не только в догматах боговедения и благочестия, но и в священно-церковном уставе, то справедливость требует, чтобы и мы потребляли всякую новизну в ограде Церкви, зная, что новины всегда бывают причиною церковнаго смятения и разделения, и чтобы следовали мы уставам св. отцев, и чему научились от них, то хранили неповрежденным, без всякаго приложения или отъятия»103103
  Там же, стр. 140.


[Закрыть]. Поскольку русский и греческий чин отличались друг от друга, решили, что новизной грешит в первую очередь русский чин, следовательно, нужно было вернуться к греческому, к тому источнику, откуда Русь «получила» христианскую веру. Сын своего времени, Никон ничем не отличался по мировоззрению от окружающих. Для него все «великие церковные потребы», весь центр тяжести веры лежал именно в магической обрядности, он искренне хотел очистить веру и улучшить способ угождения божеству.

Ход исправления, принятый Никоном, только способствовал разрыву между старым разнящимся служением и новым единообразием. Дело в том, что за семь веков произошло наоборот, греческий чин изменился существенно, тогда как русский в мелочах. И когда невежественные справщики Никона стали исправлять русские богослужебные книги, следуя греческим, венецианским печатным издания, и лишь изредка заглядывали в немногочисленные греческие рукописи, притом расходившиеся друг с другом, стали получаться неожиданные результаты. Двоеперстие, которое было принято в Греции в X веке, заменилось троеперстием, вошедшим в Греции в употребление лишь в XII веке; все богослужебные чины стали короче, причем оказались выброшенными многие песнопения и формулы, которым придавался особенно магический характер. Некоторые службы, ранее совершавшиеся отдельно, были соединены вместе, например, девятый час и вечерня, литургия вся переделана: на проскомидии вместо семи просфор пять, в литургии оглашенной и литургии верных изменен весь чин сокращениями и перестановками. Изменению подвергся Символ веры: во втором члене уничтожен «аз» (рождена, а несотворена) и в восьмом исключено слово «истинного». Сугубую (двоичную) «аллилуйю» справщики Никона заменили «трегубою», хождение в крестных ходах не посолон, а против солнца. Имя Исус, которому также присваивали магическую силу как «спасенному» (спасительному) имени, было исправлено в Иисус.

В русской церкви культ всегда являлся доминантой, поэтому-то нетрудно понять, почему никоновские изменения чина были восприняты обществом именно как изменение веры. Противники Никона стояли на той же почве магизма, но только предпочитали «веру» освященную и оправданную русскими святыми. Ярким подтверждением тому является послание монахов Соловецкого монастыря царю Алексею в 1667 г. перед началом знаменитого Соловецкого бунта: «По преданию, государь, Никона бывшаго патриарха и по новоизложенным ево книгам проповедуют нам ныне ево никоновы ученицы новую, незнамую веру… е (я) же веры не точию мы, но и прадеды и отцы наши до настатия никонона патриаршества и до сего времяни и слухом не слыхали, а в коем православии прародители твои государевы скончались и многия святыя отцы и чудотворцы наши Зосима и Саватий, и Герман и Филипп митрополит угодили Богу, и ту истинную нашу православную веру они похулили, и весь церковный чин и устав нарушили»104104
  Материалы для истории раскола за первое время его существования, издаваемые братством св. Петра митрополита под редакцией Н. Субботина. Том Третий. Тип. Т. Рис, Москва, 1878, стр. 218.


[Закрыть].