Текст книги "Выдача преступников"

При том, что одновременное действие территориального и персонального принципов уже служит почвой для столкновения юрисдикций, со временем появляется еще один принцип, обеспечивающий осуществление юрисдикции в отношении экстратерриториальных действий, – реальный. Он состоит в экстратерриториальном действии уголовного закона в целях защиты интересов государства и его граждан от преступлений, совершаемых негражданами данного государства за его границами.

Предоставляя более широкие пределы для действия национального закона в пространстве, указанный принцип исходит не из того, где совершено преступление и кто его совершил, а из того, на чьи интересы оно посягает. Практически речь идет об угрожающих безопасности государства или наносящих ущерб его гражданам действиях, совершаемых вне территории государства лицами, не имеющими его гражданства, так как иначе были бы использованы территориальный либо персональный критерии. Поэтому не случайно реальный принцип называют еще принципом защиты, охранительным или пассивным персональным, т. е. учитывающим гражданство потерпевшей стороны, хотя последний критерий является более узким, поскольку потерпевшими от преступления могут быть не только физические, но и юридические лица.

Вопрос о наказуемости преступлений, содеянных за стенами города против интересов города или его граждан, возник в автономных городах средневековой Ломбардии. Действовавшие тогда статуты итальянских городов XII в. устанавливали, что преступники должны быть преданы суду места ареста (даже если оно не было местом их жительства) или места преступления. Но кодификационный статус реальный принцип впервые обрел во французском УК 1810 г., найдя позднее поддержку таких правоведов, как Биндинг, Роланд, Эли. Последний, например, писал, что право государства карать своих подданных за преступления, совершенные на иностранной территории, должно быть дополнено правом подданных на защиту и покровительство со стороны своего государства во время пребывания за границей.[369]369
  Helie. Traite de I’instruction criminelle. 2 ed. T. II. Paris, 1866. P. 133.


[Закрыть]

Однако введение защитной юрисдикции в обычную практику межгосударственных отношений породило немало конфликтных ситуаций.

Один из первых споров по этому поводу возник в 1876 г. в связи с принятием Бразилией нормы, предусмотревшей уголовную ответственность иностранцев за действия, совершенные вне пределов бразильской территории, но направленные против граждан Бразилии. Великобритания и США сделали заявление, что не потерпят применения бразильского права к своим гражданам по указанным основаниям, утверждая, что Бразилия нарушила международное право. Последняя, однако, отвергла наличие в международном праве общепризнанной нормы, возлагающей на нее обязательство не издавать подобный закон, и отказалась внести изменения в свое уголовное право.

Поводом для другого спора послужило уголовное дело против американского гражданина Кэттинга, арестованного в 1886 г. в Мексике по обвинению в клевете против мексиканского гражданина, опубликованной в газете, издававшейся в США. Основанием для этого послужила ст. 186 УК Мексики, устанавливавшая, что преступления, совершенные «иностранцем против мексиканца за границей, могут повлечь наказание в республике». Не согласившись с этим и потребовав освобождения своего гражданина, США заявили, что, издав такую норму, Мексика нарушила международно-правовые обязательства не превращать подобные отношения в предмет своего правового регулирования. Мексика же утверждала, что в международном праве нет общепризнанных норм, возлагающих на государство такое обязательство, и что решение этого вопроса – внутреннее дело государства. В конце концов спор закончился компромиссом (истец отозвал свой иск), но Мексика сохранила эту норму в ст. 6 УК 1929 г. и ст. 4 УК 1931 г.[370]370
  Оппенгейм Л. Международное право. Т.1, полутом 1. М., 1948. С. 305.


[Закрыть]́

В 1852 г. законодательное собрание Франции одобрило законопроект, подчинивший ее уголовному праву некоторые деяния, совершенные иностранцами за пределами Франции, но направленные против ее граждан. Англия заявила протест и правительство Франции отозвало законопроект.

В то же время Англия сама претендовала на роль регулятора подобного рода отношений, складывающихся не только во Франции, но в любой другой стране. Таково господствующее мнение и ведущих английских теоретиков. «В настоящее время парламент Соединенного Королевства компетентен издавать какой угодно закон для какой угодно части мира, а суды Соединенного Королевства обязаны придавать действие любому подобному закону».[371]371
  Smith S. A. de. Constitutional and administive law. London, 1972. P. 79.


[Закрыть] А. Дженнингс, также считая, что парламент Великобритании «может издавать законы для всех лиц и всех мест», использует для иллюстрации его полномочий следующий, хотя и гиперболичный, по его собственным словам, но весьма выпукло показывающий существо этой позиции пример: если парламент Великобритании издаст закон, что курение на улицах Парижа является преступлением, то оно станет преступным. Естественно, что оно будет преступлением согласно английскому, а не французскому праву, в силу чего будет рассматриваться как преступление только теми, кто принимает во внимание английское право. Парижская полиция отнюдь не начнет тут же арестовывать всех курильщиков, а французские уголовные суды – назначать им меры уголовного наказания. Но если бы любой француз оказался в каком-либо месте, где принимается во внимание английское право, против него могло бы быть возбуждено уголовное преследование».[372]372
  Jennings I. The law and the constitution. London, 1954. P. 154.


[Закрыть] А ведь рассматривая упомянутый проект, французские законодатели намеревались, как заметил А. А. Рубанов, воспользовавшись гиперболой Дженнингса, признать преступным не вообще любое курение на улицах Лондона, а всего лишь обкуривание англичанином француза. И если возникающие при этом отношения можно расценивать как затрагивающие Францию, то британский парламент претендует законодательствовать по вопросам, не имеющим ни малейшего отношения к Великобритании.[373]373
  Рубанов А. А. Теоретические основы международного взаимодействия национальных правовых систем. С. 34.


[Закрыть] Вот уж поистине: «Английский парламент может все, кроме превращения мужчины в женщину, и наоборот».

Тем не менее к началу XX в. почти все государства европейского континента под влиянием Франции и Италии приняли смешанную систему принципов действия уголовного закона, основанную на сочетании территориального и национального критериев, при которых юрисдикция в отношении преступлений, совершенных за границей иностранцами, допускалась как исключение. К ним примкнули и латиноамериканские страны. Напротив, Англия и родственные ей в правовом отношении страны вне Европы, а также США остались верны территориальному принципу и в качестве исключения допускали юрисдикцию лишь в отношении собственных граждан.

Первая половина XX в. отмечена все большим распространением реальной юрисдикции. Перед Второй мировой войной она закрепляется в законодательстве Бразилии, Венесуэлы, Германии, Италии, Китая, Перу, Франции, Швейцарии, Швеции, Японии и др. Поэтому Варшавская международная конференция по унификации уголовного законодательства 1927 г. признала, что «иностранец, который принял участие за границей в преступлении или проступке против гражданина или органов управления другого государства, может быть преследуем в этой стране при условии, если действие, совершенное им, наказуемо по законам страны, где оно было совершено, а виновный находится на территории потерпевшего государства».[374]374
  Резолюция Варшавской конференции 1927 г. RiDp. 1928. № 1.


[Закрыть] Американский институт права, обобщив практику ряда стран, также сформулировал положение, согласно которому государство обладает юрисдикцией предписывать уголовные законы не только в отношении поведения, существенная часть которого имеет место в пределах его территории, но и в отношении поведения вне его территории, которое имело или было предназначено иметь существенный эффект в пределах его территории.

Между тем в практическом отношении осуществление защитной юрисдикции ограничено почти повсеместно принятым правилом невыдачи собственных граждан, в силу чего осуществление судебной юрисдикции защиты возможно лишь тогда, когда соответствующее лицо окажется в сфере полной юрисдикции заинтересованного государства, т. е. на его территории. Но как обеспечить фактическое присутствие на территории государства лица, совершившего преступление за его пределами и не являющегося его гражданином, без обретения в отношении этого лица исполнительной юрисдикции?

Один из известных практике вариантов решения этой проблемы состоит в распространении исполнительной юрисдикции на территорию иностранного государства посредством насильственного или обманного захвата и доставки находящегося там лица силами собственных спецслужб.

Однако такое решение ведет к злоупотреблению охранительным принципом, нарушающему права других государств. Наиболее ярким тому примером является дело панамского лидера Мануэля Норьеги, против которого было возбуждено уголовное дело в США по обвинению в торговле наркотиками и «отмывании» денег, добытых преступным путем.

Интересно, что выдвижение Норьеги на роль панамского лидера во многом было обусловлено его тесным сотрудничеством именно с США. Еще в 1958 г. он совместно с другим известным политическим деятелем Панамы О. Торрихосом начал активно работать на ЦРУ, организовав слежку за рабочими банановых плантаций с целью противодействия распространению среди них коммунистических идей.

В 1968 г. в результате организованного при поддержке ЦРУ военного заговора панамских офицеров Торрихос пришел к власти в Панаме. А Норьега продолжал активно использоваться ЦРУ, в частности для подготовки специальной диверсионной группы, которая установила взрывные устройства в зоне Панамского канала, дабы повлиять с помощью подобных террористических акций на ход переговоров о передаче канала Панаме. В период вооруженного противостояния между Аргентиной и Англией по поводу Фолклендских (Мальвинских) островов он также оказывал определенные «услуги» США, официально занявшим в то время позицию нейтралитета, но скрытно снабжавших Великобританию разведывательной информацией о вооруженных силах Аргентины. Не последнюю роль играл Норьега и в обеспечении функционирования тайных каналов финансирования никарагуанских контрас, причем в те годы, когда такая помощь была запрещена Конгрессом США. В рамках операций ЦРУ по закупке оружия для контрас он участвовал в наркобизнесе и одновременно тесно сотрудничал с федеральными ведомствами США по борьбе с незаконным оборотом наркотиков с целью ареста торговцев, за что заслужил благодарность со стороны этих ведомств.

В 1972 г. Норьега получил официальный пост, став главой разведывательного отделения Национальной гвардии, что существенно повысило его значение для ЦРУ в качестве альтернативы Торрихосу, известному своими левыми взглядами. В 1981 г. Торрихос погиб в авиакатастрофе, после чего Норьега, постепенно приобретая контроль над другими подразделениями вооруженных сил, становится в 1983 г. главой вооруженных сил и фактическим лидером Панамы.

С 1985 г. связь американских спецслужб с Норьегой стала обременительной для США, особенно после того, как становятся известными его участие в торговле наркотиками и факты нарушения прав человека в Панаме. Стремление дистанцироваться от Норьеги вылилось в предъявление ему обвинения в незаконном обороте наркотиков, выдвинутого 4 февраля 1988 г. двумя федеральными большими жюри Майами и Тампа по 12 пунктам. В частности, в качестве организатора он был обвинен в заговоре с целью изготовления, поставки и распространения кокаина в США, совершенном с использованием своего официального положения. Так, он получал взятки от «баронов» наркобизнеса за то, что освобождал из-под стражи арестованных колумбийских контрабандистов и отпускал задержанные властями самолеты и суда. С 1982 г. Панама была превращена в главную перевалочную базу по переброске наркотиков в США. Самолеты с кокаином из Колумбии регулярно прибывали в международный аэропорт Панамы, где он перегружался, расфасовывался и впоследствии переправлялся легкими самолетами в Майами. Вырученные от продажи средства также «отмывались» в финансовых учреждениях Панамы, при этом с каждой операции Норьега получал свою долю. Кроме того, он постоянно сообщал руководству колумбийской наркомафии имена и данные агентов Управления по борьбе с распространением наркотиков США, а также иным образом покровительствовал преступной деятельности Медельинского картеля в Панаме, включая передачу наркосиндикату эфира и ацетона, используемых для производства кокаина.

Как утверждается в некоторых литературных источниках, эти обвинения почти целиком были основаны на неподтвержденных какими-либо документами устных свидетельских показаниях бывших наркобаронов, контрабандистов и помощников диктатора, многим из которых было обещано содействие в получении вида на жительство в США за дачу показаний против Норьеги и выплачено в общей сложности 1,5 миллиона долларов.

Защита Норьеги заявила в суде протест, считая суд некомпетентным, а обвинение недоказанным. Однако вопреки обычному правилу не рассматривать протест в отсутствие обвиняемого суд рассмотрел его, предположив, что Норьега никогда не предстанет перед судом, и отклонил.

Между тем в Панаме шла ожесточенная борьба за власть. Попытка переворота с целью отстранения Норьеги от власти завершилась неудачей. Американская администрация, со своей стороны, ввела в отношении Панамы экономические санкции и заморозила ее счета в американских банках. При этом официальной просьбы о выдаче на основании предъявленного обвинения направлено не было. Более того, американская сторона обещала снять с Норьеги обвинения, если он оставит руководство и покинет страну.

В мае 1988 г. в Панаме прошли президентские выборы, истинные результаты которых так и остались неизвестными, поскольку ни одна из сторон не захотела признать победу другой. В этих условиях Норьега продолжал оставаться фактическим главой государства, а отношения между Панамой и

США все более ухудшались. 15 декабря 1989 г. Норьега объявил состояние войны с США, а в ночь на 20 декабря американские войска высадились в Панаме. После добровольной сдачи Норьеги 4 января 1990 г. он был передан американскому правосудию в лице окружного суда Майами и 10 июля 1992 г. приговорен к 40 годам лишения свободы.

Сама акция военного вторжения нашла негативную оценку в резолюциях международных организаций,[375]375
  См., например, Резолюцию 44/240 Генеральной Ассамблеи ООН от 29 декабря 1989 г.


[Закрыть] заявлениях правительств многих стран, в том числе большинства стран – членов ОАГ, а также в исследованиях ряда авторов.[376]376
  См., в частности: Рогачев И. И. Интервенция США в Панаме и международное право // Советское государство и право. 1990. № 8. С. 109–117.


[Закрыть] В рамках же данной темы интерес представляет тот аспект изложенных событий, который связан с тем, что одной из основных целей интервенции, провозглашенной президентом США Дж. Бушем, была поимка и арест генерала Норьеги для предания его американскому суду.

Существующая в США концепция, обосновывающая законность института похищения, носит наименование доктрины Кера– Фрисби по фамилиям двух подсудимых, похищение которых соответственно из другой страны в 1886 г. и из другого штата в 1952 г. не было расценено как нарушение их права на надлежащую правовую процедуру. Практическое выражение эта позиция получила в решениях Верховного Суда, а теоретическое развитие – в американской доктрине международного права, где ее апологетами используются широкое толкование реального принципа юрисдикции, аналогия с пиратством и идея дифференциации государств с точки зрения их возможности бороться с соответствующими преступлениями.

Вопрос о толковании реального принципа действительно не прост. В чем-то указанный принцип близок к позиции, согласно которой место совершения преступления связывается с местом наступления последствий, даже если деяния совершены вне пределов данного государства. Возможно, практические трудности в осуществлении юрисдикции в отношении такого рода деяний и подталкивали к необходимости хотя бы частично компенсировать ее недостаток весьма вольным толкованием территориального принципа с целью приспособить последний для действенной охраны государства от посягательств не только изнутри, но и извне. Не исключено даже, что именно на этой базе и сформировалось правило, согласно которому совершенным на территории государства признается не только учиненное здесь деяние, последствия которого наступили или должны были наступить за границей, но и совершенное за рубежом деяние, результат которого наступил или должен был наступить на данной территории.

Однако связь реального принципа с такой трактовкой места преступления более размыта и опосредована, коль скоро признание данного принципа объясняется существованием правомерных внешних интересов государства, в том числе в части его защиты от внешних угроз. Источником же концепции внешней безопасности служит идея о том, что основополагающим правом любого государства является «право самосохранения», согласно которому его юрисдикция должна распространяться настолько широко, насколько это необходимо для осуществления самозащиты. Однако понимание того, что затрагивает национальную безопасность и что есть жизненно важные интересы, может быть «не только специфическим, но подчас и возмутительным»[377]377
  Jennings R. V. Extraterritorial jurisdiction and the United States antitrust laws // Brit. Vb. Intern, law. 1957. P. 155.


[Закрыть] ввиду туманности центрального элемента этой концепции – тезиса о «наступлении» результатов («эффекта») на территории государства, заявившего о реальной юрисдикции.

Поэтому когда то или иное государство во имя «защиты национальных интересов», законность которых представляется сомнительной другому государству, учиняет акцию похищения на его территории, неизбежно возникает вопрос и о нарушении экстрадиционных соглашений, которые устанавливают надлежащую процедуру получения власти над обвиняемым или осужденным. Чтобы доказать правомерность похищения подозреваемого с территории другого государства как способа установления юрисдикции, в этом случае используется теория ограниченной и пропорциональной обстоятельствам самообороны: «Договоры о выдаче не лишают государство права на войну».[378]378
  Цит. по: Фисенко И. В. Борьба с международными преступлениями в международном уголовном праве. Минск, 2000. С. 171.


[Закрыть]

Еще одним аргументом в обоснование права на похищение служит тезис о различной способности государств самостоятельно осуществлять преследование представителей наркомафии, исходя из которой в каждом конкретном случае допускается отыскание баланса между необходимостью наказать преступников и соблюсти принцип суверенитета. При этом правом оценки сбалансированности акций похищения, естественно, наделяется более сильное государство.

В отношении стран, признанных неспособными к уголовному преследованию соответствующих лиц, данная концепция в чем-то напоминает монополизацию регламентации соприкасающихся отношений одной из сторон, характерную для эпохи колониальных империй, когда метрополия при регулировании общественных отношений, имеющих иностранные (с точки зрения соответствующей колонии) характеристики, считала эту функцию своей привилегией, в принципе не отводя правосистемам доминионов роль сорегулятора. Октроирование же способности к сорегулированию, т. е. наделение других государств качеством, которое присуще им и без такого пожалования, также представляет завуалированную форму их ущемления, с той лишь разницей, что в основе этого подхода лежит конституирование себя не в качестве метрополии, а в качестве «сверхдержавы», способной наделять иностранные правовые системы слабых или зависимых от нее стран способностью быть сорегуляторами соприкасающихся отношений. Симптоматично, что и сама доктрина Кера – Фрисби не проводит никакого различия между внутригосударственным и международным похищением.

Поэтому нельзя не согласиться с И. В. Фисенко в том, что действия, предпринимаемые в соответствии с доктриной, согласно которой одно из государств присваивает себе право оценивать степень готовности других государств бороться с преступностью и в зависимости от результатов оценки осуществлять захват индивидов на территории другого государства без его согласия, «нарушают общепризнанный принцип международного права – принцип суверенного равенства государств».[379]379
  Там же. С. 172.


[Закрыть]

Что касается параллели с пиратством, то, отталкиваясь от конституционной нормы об экстратерриториальном действии уголовного права, сторонники практики похищений исходят из их идентичности с преследованиями за преступления международного характера, включая пиратство. Некорректность такой аналогии очевидна. Ведь пиратство совершается в открытом море, где нет территориальной юрисдикции. Не действует над пиратским судном и юрисдикция государства флага, так как отсутствует необходимый для определения национальности судна критерий реальной его связи с каким-либо государством. В противном случае судно нельзя признать пиратским, ибо пиратами могут быть только лица, действующие по собственному усмотрению, без полномочий со стороны государства, в силу чего и за их действия никто не несет ответственности, кроме них самих.[380]380
  Напомним в связи с этим, что пиратство (от греч. peirates и лат. pirata – грабитель, разбойник) – древнейшее преступление, получившее распространение с развитием торгового мореплавания, каковое и вызвало появление флибустьеров, охотившихся за торговыми судами и промышлявших морским разбоем.
  В настоящее время борьба с морским разбоем регламентируется Женевской конвенцией об открытом море от 29 апреля 1958 г. (ст. 15–23) и Конвенцией ООН по морскому праву 1982 г. (ст. 101–111), хотя в них речь идет не только о судах-пиратах, но и о пиратских летательных аппаратах. Обе конвенции определяют пиратство как «неправомерный акт насилия, задержания или грабежа, совершаемый экипажем или пассажирами какого-либо частновладельческого судна или частновладельческого летательного аппарата с личными целями и направленный: а) в открытом море против какого-либо другого судна или летательного аппарата или против лица или имущества, находящихся на их борту; б) против какого-либо судна или летательного аппарата, лиц или имущества в месте, находящемся за пределами юрисдикции какого бы то ни было государства» (ст. 15 Конвенции 1958 г. и ст. 101 Конвенции 1982 г.). Отсюда основные положения, дающие основание для квалификации содеянного как акта пиратства, сводятся к следующему.
  Во-первых, пиратство может быть совершено на территории, на которую не распространяется юрисдикция ни одного государства, т. е. в открытом море, воздушном пространстве над ним или в другом месте, находящемся вне территориальной юрисдикции какого бы то ни было государства.
  Во-вторых, пиратское нападение осуществляется членами экипажа или пассажирами частновладельческого судна или летательного аппарата, не имеющих, как правило, ни порта приписки, ни флага, который признавался бы законным в открытом море, а равно военного или государственного судна либо летательного аппарата, экипаж которого поднял мятеж и захватил власть над ним (ст. 10 Конвенции 1958 г. и ст. 102 Конвенции 1982 г.), и направляется против другого судна или летательного аппарата, в силу чего аналогичные действия, совершенные на борту морского или воздушного судна одним лицом против другого лица или его имущества, квалифицируются по законам страны флага судна.
  В-третьих, пиратскими могут быть только акты, совершенные исключительно с личными целями, из которых доминирующей является lucra causa (материальная выгода), хотя некоторые авторы не исключают возможности существования и других целей пиратских нападений. В частности, если исходить из буквального текста некоторых международно-правовых актов (см., например, Нионское соглашение от 14 сентября 1937 г.), то в качестве пиратского должно рассматриваться нападение во время войны подводных лодок, надводных судов и военных самолетов на торговые суда нейтральных стран в открытом море.
  В действительности здесь имелся в виду, конечно же, «государственный терроризм», или агрессия, так как разбойничающие в Средиземном море подводные лодки фашистских государств, для борьбы с которыми было подписано данное соглашение, выполняли предписания своего военного командования. Следовательно, действия военных судов, внешне выглядящие как пиратство, не являются таковым ни в силу их опасности для международного мира, ни в силу того, что они совершаются, как правило, по указанию соответствующих властей или, по крайней мере с их молчаливого одобрения либо согласия, в то время как пираты действуют по собственному почину, не подчиняясь никакой власти, и потому всеми государствами они всегда рассматривались как hostis humani generis – враги рода человеческого (См.: Бойцов А. И. Преступления международного характера // Уголовное право. Особенная часть: Учебник. В 2 ч. Ч. 1. / Под ред. Н. А. Беляева, Д. П. Водяникова, В. В. Орехова. СПб., 1995. С. 63–64).


[Закрыть]

Ситуация иного рода складывается в тех случаях, когда речь заходит о реализации государством защитной юрисдикции на борту судна, находящегося под юрисдикцией какого-либо другого государства, а тем более – на территории этого государства, но без его согласия. Столь произвольное и одностороннее расширение сферы исполнительной юрисдикции за счет (и не считаясь с мнением) других государств, где действует другая суверенная власть, нарушает общепризнанные нормы международного права.

Хрестоматийным примером такого рода конфликта стало дело «Лотос», суть которого заключается в том, что в открытом море столкнулись французское судно «Лотос» и турецкое «Боз-Курт». В результате погибли 8 турецких граждан и затонул их пароход. По прибытии «Лотоса» в Константинополь Турция возбудила уголовное преследование против французского вахтенного офицера, приговорив его к тюремному заключению. Франция не согласилась с приговором, считая, что Турция не имела права распространять свою юрисдикцию на действия, совершенные в открытом море иностранцем на борту иностранного судна. В 1927 г. дело было передано на рассмотрение Постоянной палаты международного правосудия, которая решила, что Турция не нарушила международного права, поскольку нарушение установленных правил кораблевождения на борту «Лотоса» вызвало тяжкие последствия на борту «Боз-Курт», являющегося турецкой территорией, вследствие чего Турция приобрела юрисдикцию в отношении иностранного гражданина.[381]381
  Оппенгейм Л. Международное право. Т.1, полутом 1. С. 305–307.


[Закрыть] Вместе с тем в решении отмечалось: «Существует всеобщее согласие в том, что государство не может вторгаться при помощи любого элемента механизма принудительного осуществления права, судебного или исполнительного, в пределы территории другого государства без разрешения… Первое и важнейшее ограничение, возложенное международным правом на государство, состоит в следующем: при отсутствии разрешающей нормы об обратном оно не вправе осуществлять свою власть в любой форме на территории другого государства».[382]382
  Цит. по: Лукашук И. И. Международная вежливость и экстерриториальное действие законов // Идеи мира и сотрудничества в современном международном праве: Сб. науч. тр. АН УССР / Отв. ред. В. Н. Денисов. Киев, 1990. С. 196–197.


[Закрыть]

Таким образом, внешние ограничения осуществления юрисдикции защиты диктуются международным правом. Например, в ст. 4 Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности говорится, что государства-участники осуществляют вытекающие из нее обязательства в соответствии с принципами суверенного равенства, территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела других государств, исходя из которых ничто в настоящей Конвенции не наделяет государство-участника правом осуществлять на территории другого государства юрисдикцию и функции, которые входят исключительно в компетенцию органов этого другого государства в соответствии с его внутренним законодательством.

Тем не менее судебная практика США придерживается того мнения, что незаконная доставка обвиняемого на американскую территорию не лишает суд права подвергнуть доставленное лицо уголовному преследованию. Так, в решении Верховного Суда США по делу Мачайна (1982 г.), с одной стороны, не отрицается возможная правота того, что «похищение ответчика было “шокирующим” и, возможно, нарушающим принципы общего международного права», а с другой – констатируется, что это обстоятельство «не является препятствием для рассмотрения его дела судом Соединенных Штатов».[383]383
  Цит. по: Лукашук И. И., Наумов А. В. Выдача обвиняемых и осужденных в международном уголовном праве: Учебно-практическое пособие. С. 36.


[Закрыть]

Основанием для другого прецедента послужила акция американских спецслужб по аресту и вывозу в США с территории Мексики мексиканского гражданина Альвареса Мэхейма, совершившего преступление на мексиканской территории. Несмотря на то, что Мексика протестовала против незаконных действий американских властей на всех стадиях основного разбирательства и рассмотрения апелляции, в том числе в Верховном Суде США, последний в отличие от двух первых инстанций, применив доктрину Кера– Фрисби, признал наличие юрисдикции у американского суда в отношении Мэхейма и отверг довод о нарушении существующего американо-мексиканского договора о выдаче на том основании, что похищение, не будучи выдачей, не регулируется и не запрещается указанным договором.[384]384
  Фисенко И. В. Борьба с международными преступлениями в международном уголовном праве. С. 174–175 (см. подготовленную Секретариатом внешних сношений Мексики для распространения среди государств – членов ООН 2-томную подборку материалов по делу Мэхэйма: Limits to National Jurisdiction. Vol. 1,2. Mexico, 1992).


[Закрыть]

Несмотря на то, что данная практика значительно выходит за пределы того, что допускается международным правом, США расширяют сферу своей экстратерриториальной юрисдикции. В частности, закон 1986 г. об обеспечении дипломатической безопасности и борьбе с терроризмом установил юрисдикцию американских судов в отношении любых лиц, совершивших за рубежом убийство американского гражданина или причинивших ему тяжкие телесные повреждения.[385]385
  Лукашук И. Действие уголовного закона в пространстве // Российская юстиция. 1994. № 4. С. 38.


[Закрыть] При его обсуждении были одобрены, но в дальнейшем отклонены еще более широкие полномочия – юрисдикция в отношении преступлений против собственности американских граждан за рубежом. В 1989 г. Министерство юстиции дало Федеральному бюро расследований разрешение задерживать на территории других стран «лиц, скрывающихся от американского правосудия», без согласия властей страны, на территории которой производится задержание. В 1992 г. Верховный Суд США подтвердил законность этого решения,[386]386
  Известия. 1992. 18 июня.


[Закрыть] хотя расширение сферы действия национального права, затрагивающее суверенные права и законные интересы других государств, может иметь место лишь на основе соглашения с ними.

В такой же реализации принципа защиты, когда иностранные спецслужбы действуют в чужой стране «как у себя дома», явственно присутствует некий оттенок «юридического империализма», что не позволяет с оптимизмом относиться к такого рода расширению сферы защитной юрисдикции, таящему опасность нарушения принципов уважения государственного суверенитета, невмешательства и т. д. Уж слишком это напоминает политику, которая прежде называлась «дипломатией канонерок», а теперь именуется защитой жизненно важных интересов, являющейся привилегией сверхдержав. Ибо попытки подчинить своей юрисдикции лиц, затрагивающих где бы то ни было своими действиями интересы данного государства, могут опираться только на способность его правительства принудительно осуществлять свои решения. Но такое осуществление происходит скорее по праву силы («силовая» теория юрисдикции), а не в силу права.

Правовое же решение реализации исполнительной юрисдикции за пределами территории государства в целях обеспечения обязательного участия подсудимого в судебном разбирательстве содержится в положениях международных договоров, включающих постановления о юрисдикции в пространственных сферах, расположенных вне национальных территорий.

Факты признания права преследования правонарушителей правоохранительными органами одного государства на определенной «глубине» территории другого встречаются уже в XVIII в. Ф. Ф. Мартенс насчитал 17 договоров, которые посвящались преступлениям, совершенным на границе, и в особенности в пограничных лесах. Многие из этих договоров признавали право преследования лица, совершившего преступление на территории одного государства, со стороны властей другого государства, могущих осуществлять свою юрисдикцию на известном расстоянии от своей территории. Примером служит договор 1786 г. между Испанией и Францией, в соответствии с которым французский гражданин, совершивший преступление, связанное с контрабандой, на протяжении 4 лье от границы в сторону испанской территории, признавался совершившим преступление на французской территории.[387]387
  См. также: Договор Франции с Базелем 1781 г., Договор между Баденом и Вертембергом 1823 г.


[Закрыть]

К числу ныне действующих соглашений подобного рода относится Конвенция стран Бенилюкса об экстрадиции и правовой помощи по уголовным делам 1962 г., в которой предусмотрена возможность в случае экстренной необходимости предоставлять полиции сторон возможность непосредственного преследования и ареста совершившего преступление лица в пределах десятикилометровой зоны.[388]388
  См.: Зимин В. П., Зубов И. Н. Международное сотрудничество в области борьбы с преступностью и охраны общественного порядка. М., 1993. С. 99.


[Закрыть] Однако в наше время такие правомочия носят все же исключительный характер.

Более распространена возможность преследования «по горячим следам» в пространствах, не являющихся государственной территорией. В частности, нормы, относящиеся к компетенции государств осуществлять юрисдикцию по расследованию и принятию принудительных мер на борту судов, плавающих не под их флагом, предусматривают Женевская конвенция об открытом море 1958 г., предоставляющая право преследования, визитации и задержания судов по подозрению в пиратстве или работорговле (ст. 22),[389]389
  Ведомости Верховного Совета СССР. 1962. № 46. Ст. 467.


[Закрыть] и Конвенция ООН по морскому праву 1982 г., согласно которой судно, занимающееся несанкционированным вещанием из открытого моря, лишается защиты государства флага, в силу чего первоначальные действия по пресечению вещания (включая арест виновного лица, судна и конфискацию передающей аппаратуры) могут совершать военные корабли и любые другие должным образом уполномоченные суда или летательные аппараты, имеющие четкие опознавательные знаки, свидетельствующие о том, что они состоят на службе государства, на территории которого принимаются передачи или санкционированной радиосвязи которого чинятся помехи (ст. 109, 110).

Конвенция о борьбе против незаконного оборота наркотических средств и психотропных веществ 1988 г. также допускает для пресечения незаконного оборота наркотических и психотропных веществ на море осуществление экстратерриториальной исполнительной юрисдикции. Сторона, имеющая разумные основания подозревать, что судно, осуществляющее свободу судоходства в соответствии с международным правом и несущее флаг или указывающие на его регистрацию опознавательные знаки другой стороны, участвует в незаконном обороте, может уведомить об этом государство флага и в случае подтверждения регистрации просить разрешения принять надлежащие меры в отношении этого судна военными либо другими кораблями или летательными аппаратами, которые имеют четкие внешние знаки, позволяющие опознать их как состоящие на правительственной службе, и уполномочены для этой цели. В соответствии со ст. 17 Конвенции государство флага судна может разрешить запрашивающему государству: а) высаживаться на это судно, б) производить его досмотр и в) в случае обнаружения доказательств участия в незаконном обороте принимать надлежащие меры в отношении этого судна, лиц и груза на борту. Что же касается территории, то п. 3 ст. 2 специально оговаривает, что «Сторона не осуществляет на территории другой Стороны юрисдикции и функций, которые входят исключительно в компетенцию органов этой другой Стороны в соответствии с ее национальным законодательством».