Текст книги "Выдача преступников"

Всякая же параллельная юрисдикция вызывает потребность в механизме разрешения юрисдикционных коллизий. Одним из элементов такого механизма является и экстрадиция. Но не только она.

Согласно ст. 86 Римского статута государства обязуются всесторонне сотрудничать с Международным уголовным судом в проведении им расследования подпадающих под его юрисдикцию преступлений и осуществлении уголовного преследования за эти преступления. Одной из форм такого сотрудничества является предусмотренная ст. 89 Статута передача лица Суду государством, на территории которого оно находится. Тем самым устанавливается терминологическое различие между передачей государством такого лица в Международный суд и его выдачей другому государству.

Свидетельством тому, что это различие носит не только терминологический, но и смысловой характер, является ст. 102 Статута, специально определяющая, что «передача» означает доставку лица государством в Суд в соответствии с настоящим Статутом, а «выдача» – доставку лица одним государством в другое в соответствии с положениями международного договора, конвенции или национального законодательства.

В отношениях же между государствами, связанными международными обязательствами о выдаче, основным принципом разрешения юрисдикционной коллизии остается принцип aut dedere, aut judicare, который обеспечивает неотвратимость наказания в системе международной уголовной юстиции в условиях параллельной юрисдикции.

Указанный принцип был сформулирован Гуго Гроцием, исходившим из того, что поскольку «государства не должны допускать, чтобы другое государство вооруженной силой вступало в их пределы ради осуществления наказания», постольку «государство, в котором находится тот, кто уличен в преступлении, должно или само по требованию другого государства наказать по заслугам преступника, или же представить это усмотрению соответствующего государства»[432]432
  Гооций Г. О праве войны и мира. М., 1956. С. 508.


[Закрыть].

§ 5. Механизм экстрадиционного регулирования

Итак, осуществление уголовной юрисдикции внутригосударственными органами покоится на некоторых принципах, главенствующими из которых являются: территориальный принцип, определяющий ответственность за преступления, совершенные в пределах территории государства; национальный принцип, устанавливающий ответственность граждан государства за преступления, совершенные за его пределами; реальный принцип, устанавливающий ответственность неграждан за преступления, совершенные за пределами государства, но против интересов этого государства или его граждан; универсальный принцип, регулирующий борьбу с преступлениями, посягающими на интересы нескольких государств или всего международного сообщества. <sup>[433]433
  Помимо перечисленных основных принципов следует указать: экстерриториальный принцип, определяющий изъятия из территориального принципа для некоторой категории иностранцев; покровительственный принцип, определяющий изъятия из территориального принципа в зависимых государствах; оккупационный принцип, определяющий изъятия из территориального принципа в местностях, оккупированных иностранным государством.


[Закрыть]</sup>

Указанные юрисдикционные критерии составляют неотъемлемый компонент уголовного закона, отвечая на вопрос о том, каким образом его действие имеет пространственный характер. Однако в определении их соотношения, на наш взгляд, допускается та же ошибка, что и в отношении принципов действия закона во времени. Подобно тому, как перспективное действие закона считается правилом, а ретроактивное и ультраактивное – исключением из него, территориальное действие закона признается основным, а экстерриториальное и экстратерриториальное – рассчитанным на особые случаи (подчиненным, дополнительным, субсидиарным).[434]434
  В частности, А. А. Тиле писал, что «в настоящее время не подвергается сомнению то, что законы имеют территориальное действие, но в особом порядке и в особых случаях, и экстерриториальное действие» (Тилле А. А. Время, пространство, закон. М., 1956. С. 104). См. также: Броунли Я. Международное право: В 2 кн. Кн. 1. С. 428.


[Закрыть]

В действительности различные юрисдикционные критерии служат базой для организации социально-правового пространства различных типов: геополитического (территориальная и защитная юрисдикция), социально-политического (активная и пассивная персональная юрисдикция), космополитического (универсальная юрисдикция). Исходной же посылкой организации данной правовой среды служит тезис о таком взаимодействии режимов регулирования, при котором пространственный режим базируется на какой-либо социальной функции, а функциональный режим предполагает определенное социальное пространство.

Следовательно, подобно тому как различные принципы действия закона во времени отражают бытие уголовно-правовой нормы в различных временах (в прошлом, настоящем и будущем), так и принципы действия уголовного закона в пространстве выражают бытие той же нормы в различных социальных пространствах (в геополитическом, социально-политическом, космополитическом и международном). Исходя из этого, все преступления, могущие оказаться под юрисдикцией того или иного государства, можно разбить на три группы.

На группу преступлений общеуголовного характера распространяются территориальный, национальный и реальный принципы действия закона, ибо здесь речь идет о социальном пространстве, предстающем в виде государственно организованного общества.

Для группы международных преступлений характерен универсальный критерий действия закона. Даже если в отдельном международно-правовом акте говорится о привлечении виновного в таком преступлении лица по месту его совершения, универсализм его ответственности вытекает из того, что своим источником она имеет согласованную волю международного сообщества. То обстоятельство, что по внутреннему праву не установлена ответственность за какое-то действие, признаваемое преступным по международному праву, не освобождает совершившее его лицо от ответственности. Таков непреложный общепризнанный принцип международного права. Следовательно, здесь мы имеем дело с социальным пространством иного (международного) уровня, благодаря чему и универсальность приобретает иное значение: она предполагает не только, а в отдельных случаях – и не столько, внетерриториальность содеянного и внегражданственность деятеля, сколько наднациональность оснований ответственности за содеянное. В этом смысле универсализм ответственности за международные преступления есть та же территориальность или гражданская принадлежность применительно к общеуголовным преступлениям, только под территорией здесь понимается все освоенное человечеством пространство, а под гражданством – принадлежность к человечеству.

В группе преступлений международного характера универсализм также приобретает двойной (хотя и отличный от универсализма международных преступлений) смысл. В одном своем качестве он означает экстратерриториальность преступления и внегражданственность его субъекта, в другом – унифицированность нормативной базы для ответственности за такого рода преступления.

Одновременное действие принципов, лежащих в основе организации разных типов социального пространства, изначально содержит в себе коллизию, порождая параллельную юрисдикцию и возможность двойной ответственности. Это требует осмысления природы противоречий между параллельными правовыми мирами, правового механизма перехода субъектов из одного правового пространства в другое и необходимых для этого транзиторных норм. Заметим при этом, что та часть учения о действии закона в пространстве, которая интерпретируется в формалистическом духе, базируется на неких априорных посылках фрагментарности этого пространства, тогда как подлинное знание о предмете нашего исследования может дать только представление о его бесконечности.

В этой связи о содержании понятий «уголовное право» и «пространство» можно говорить только применительно к конкретному единству уголовно-правовых явлений в определенной системе их функционирования, а не к абстрактному конгломерату единичных явлений, включенных в состав анализа по внешнему признаку. Следовательно, о конкретно-социальном содержании данных понятий имеет смысл говорить лишь тогда, когда указывается предмет, «тело» отсчета, к которому они относятся. В одном случае таковым является уголовно-правовая система, функционирующая на внутрисистемном уровне, а в другом – ее взаимодействие с другими правовыми системами на межсистемном уровне. Сообразно с предложенной выше трактовкой уголовной ответственности можно выделить три направления исследований бытия уголовного права в окружающем пространстве.

В субстанциональном ракурсе предметом пространственного описания является не уголовное право само по себе, а уголовно-правовая система, определенным образом взаимодействующая с окружающей правовой средой. Особенности этого взаимодействия определяют и пределы протяженности уголовного права в пространстве. В этом плане экстрадиция являет собой форму социально необходимой взаимопомощи государств в реализации экстратерриториального действия их национальных уголовно-правовых систем, отвечающей в конечном счете интересам обеспечения безопасности всех участвующих в ней стран.

Ключ к разгадке данной формы следует искать в развитии организуемого ею содержания. Содержание же означенного взаимодействия образует сложный диалектически противоречивый процесс самоопределения и жизнедеятельности отдельных государств, который характеризуется, с одной стороны, их обособлением, а с другой – их объективной взаимозависимостью, обусловливающей необходимость согласовывать свои интересы с интересами других.

Непосредственным и практическим выражением суверенитета государства является его безраздельное господство в пределах своей территории, на которой оно обладает всей полнотой юрисдикции. В основе последней лежит территориальный принцип.

Иное дело юрисдикция, осуществляемая за пределами территории государства на основании национального, реального или универсального принципов. В отличие от полной юрисдикции, означающей власть государства предписывать определенные правила поведения и обеспечивать их реализацию всеми законными средствами, имеющимися в его распоряжении в пределах своей территории, экстратерриториальная юрисдикция, предполагая способность государства предписывать правила поведения для лиц, находящихся за рубежом, ограничена в использовании средств, обеспечивающих их соблюдение. Поэтому осуществление государством персонального, реального или универсального принципов во всем объеме возможно лишь тогда, когда соответствующее лицо окажется в сфере его полной юрисдикции.

Ограниченность экстратерриториальной юрисдикции и восполняется институтом выдачи преступников – такой формой взаимодействия между государствами, когда одно из них, испытывая потребность в применении мер уголовной ответственности к данному лицу, но не имея легальной возможности собственными силами обеспечить его физическое присутствие в судебном или исправительном учреждении, обращается за помощью к другому, которое имеет возможность осуществить юрисдикцию принуждения в отношении этого лица.

Установление такого рода формы взаимоотношений между государствами предполагает признание каждым из них юрисдикции другого в отношении данного лица. В связи с этим процесс передачи выдаваемого лица не сводится к передаче одним государством другому юридических полномочий для осуществления уголовного преследования, как утверждал, например, Т. Воглер.[435]435
  Vogler Т. Auslieferungsrecht und Grundgesetz. Berlin, 1970. S. 332.


[Закрыть] Иначе окажется, что именно в результате акта выдачи запрашивающее государство получает от запрашиваемого государства соответствующие полномочия на наказание данного лица, тогда как в действительности оно обладает ими столь же суверенно и изначально, коль скоро речь идет о субъекте, нарушившем предписания данного государства.

Другое дело, что, располагая предписательной юрисдикцией в отношении лица, находящегося на территории другого государства, запрашивающее государство не может реализовать там свою исполнительную и судебную юрисдикции. Поэтому последнее, прибегая к помощи запрашиваемого государства, получает не власть наказывания, которой запрашивающее государство уже обладает, а реальную возможность воспользоваться таковой в отношении лица, нарушившего его уголовный закон. А помощь сводится лишь к обеспечению либо участия в судебном заседании непосредственных фигурантов, в отсутствие которых процесс просто не может состояться, либо их «физической материализации» в соответствующих исправительных учреждениях, без чего процесс исполнения наказания лишается самого существа.

Однако осуществление юрисдикции принуждения оказывающим помощь государством не может базироваться только на том, что лицо находится на его территории. Для всякого принуждения нужны правовые основания. В этой связи осознанная государствами способность быть сорегуляторами соприкасающихся отношений подталкивает к определению узловых точек совместимости и взаимодействия их правовых систем. Соответственно в экстрадициогенезе формируются и основания выдачи, важнейшим из которых является условие двойной преступности, или двойной подсудности. Поэтому Международная ассоциация уголовного права справедливо определяет экстрадицию как акт межгосударственной судебной взаимопомощи по уголовным делам, имеющий целью передачу лица, преследуемого в уголовном порядке или осужденного, из пределов подсудности одного государства в пределы подсудности другого государства.[436]436
  См.: Подшибякин А. С., Подшибякин С. А. Экстрадиция как форма международного сотрудничества в борьбе с транснациональной преступностью // Современные проблемы борьбы с транснациональной преступностью: Материалы Международной научно-практической конференции (г. Сочи, 9-12 октября 2000 г.). С. 40.


[Закрыть]

Коррелятивной формой, обеспечивающей целостность дифференцированной мировой системы посредством согласования интересов отдельного государства с интересами других государств и мирового сообщества в целом, является международное право, при посредстве которого социальный (моральный) долг оказывать друг другу помощь в обеспечении неотвратимости уголовной ответственности за содеянные преступные деяния модифицируется в юридическую обязанность выдачи преступников.

В этом смысле не так уж не прав был С. Мокринский, когда писал, что выдача есть «акт самопомощи» и государство «должно выдавать преступников, радея о своем правовом строе», поскольку выдача преступника – «такое же средство защиты туземного правопорядка, как и другой – более наезженный путь – наказание преступника самим государством… Пришелец из-за границы не менее опасен для туземного правопорядка, чем если бы совершил преступления на территории туземного государства».[437]437
  Мокринский С. Юридическая природа выдачи преступников и типовая конвенция Союза ССР // Советское право. 1924. № 6 (12). С. 49.


[Закрыть] Однако это положение имеет смысл лишь в том контексте, что данное государство, оказывая правовую помощь другому государству посредством выдачи ему преступника, в конечном счете вносит свой вклад в умножение правопорядка в мировом сообществе, т. е. «помогает себе» в той мере, в какой оно едино со всей человеческой цивилизацией и неотделимо от нее.

Таким образом, «посредством подобной формы международного сотрудничества на практике достигается почти универсальная система защиты самых значимых общественных ценностей и обеспечиваются серьезные гарантии того, что лица, виновные в совершении тяжких преступлений, будут наказаны независимо от того, где они находятся, и того, компетентно ли государство, в котором они скрываются, с учетом пределов действия своего уголовного права привлечь их к ответственности».[438]438
  Велчев Б. «Политическое преступление» в международном уголовном праве. С. 79.


[Закрыть]

Институциональный уровень предполагает анализ транзиторных пространственных норм, при посредстве которых осуществляется взаимодействие национальных правосистем, действующим субъектом которых является выдаваемое лицо.

Традиционные постулаты теории правовых коллизий таковы:

а) первичными элементами системы, между которыми возникают коллизии, являются нормы права; б) причины возникновения коллизий кроются в формально-логических дефектах законодательства, возникающих по причине противоречивости нормативных предписаний, нормативного излишества и неоправданного дублирования правовых норм; в) инструментом их разрешения служат также нормы права, только специализированные (коллизионные), на роль которых выдвигаются в числе прочих и предписания Общей части о действии уголовного закона в пространстве; г) основная функция коллизионных норм состоит в указании правоприменителю на то, какой из коллидирующих законов подлежит применению.[439]439
  См., напр.: Незнамова 3. А. Коллизии в уголовном праве. Екатеринбург, 1994. С. 13–15 и др.


[Закрыть]

Исходной посылкой этих заблуждений служит тезис о том, что первичными элементами системы, между которыми возникают коллизни, являются нормы права, отождествляемые с таким минимальным структурным элементом законодательства, как статья закона, тогда как правовая норма – более сложное образование, содержание которого выражается через систему предписаний, могущих принадлежать не только одному закону (как это имеет место с предписаниями Общей и Особенной частей одного и того же УК), но и разным законам, а также разными системам законодательства.

Внутри– и внешнесистемное взаимодействие между различными правопредписаниями нуждается в транзиторных нормах, в которых переплетаются предписания старого и нового национальных законов, либо предписания законов различной национальной принадлежности, либо предписания национального и международного права и благодаря которым функцию юридического регулятора выполняют обе национальные правосистемы, или национальное и международное право.

Системное видение связи между законами, принадлежащими различным пространствам, позволяет предложить оригинальную трактовку коллизионных норм как транзиторных каналов взаимодействия между одновременно существующими правосистемами различных государств, благодаря чему уголовное право открывается взору во всю свою пространственную ширь. Исходя из этого, нами же в свое время была предпринята попытка доказать, что:

а) первичными элементами системы, между которыми возникают коллизии, являются не нормы, а статьи нормативных актов;

б) коллизии в уголовном праве представляют собой не столько субъективно обусловленные логико-структурные дефекты системы уголовного законодательства, сколько объективно обусловленное явление, вызываемое расхождением между содержанием нормы уголовного права и формами его объективизации в законе, что позволяет переосмыслить учение о коллизиях в целом в контексте достижения согласованности между правом и законом;

в) статьи Общей части, содержащие пространственные предписания, не могут рассматриваться в качестве самостоятельных норм права, а выступают лишь в роли необходимых элементов гипотезы каждой из уголовно-правовых норм;

г) коллизионные же нормы обладают всеми признаками обычной уголовно-правовой нормы, только их содержание образуют положения как национального, так и иностранного закона или внутригосударственного и международного права;

д) именно поэтому они и являются транзиторными, или переходными, т. е. такими нормами, благодаря которым функцию юридического регулятора выполняют обе национально-правовые системы, или национальное и международное право;

е) механизм разрешения коллизий сводится не к проблеме выбора закона, подлежащего применению в конкретной ситуации, а к установлению подлинного содержания правовой нормы и возникшего на его основе правоотношения, синтезируемых посредством сопоставительного анализа различных законов.[440]440
  Бойцов А. И. Уголовный закон: субстанциональный, атрибутивный и нормативный аспекты действия: Автореф. дис… докт. юрид. наук. СПб., 1996. С. 12–13.


[Закрыть]

В результате открывается выход на качественно иной уровень правопонимания, на котором проблема пределов действия уголовного права в случае возникновения правоотношений с иностранным элементом сводится не к традиционно обосновываемой в доктрине неизбежности жесткого выбора между коллидирующими законами, а к пониманию такого взаимодействия между ними, которое приводит к синтезированию переходных уголовно-правовых норм, где само понятие коллизии отражает противоречия этого взаимодействия. Идет ли речь о разночтениях между отдельными законами одного государства (интровертные коллизии) или о расхождениях между законами отдельных государств (экстравертные коллизии), любая коллизия представляет собой часть общетеоретической проблемы взаимоотношений между правом (содержанием) и законом (формой). Таким образом, от условного, переносного смысла термина «коллизия», бытующего в теории, мы возвращаемся к подлинному его значению, отражающему столкновение противоположных сил, противоречие во внутренне– и межправовых отношениях.

Наличие в уголовном праве связей не только между образующими его элементами, но и с окружающей правовой средой означает, что одной своей стороной оно обращено к внутреннему праву (;нисходящая бланкетность), другой – к международному праву (восходящая бланкетность). Если первая, как правило, ограничивает и локализует сферу действия национального уголовного закона, то вторая раздвигает ее до планетарных масштабов; если одна направлена на учет прежде всего местных условий его применения, то другая – на универсальные способы защиты общечеловеческих ценностей. Представляя собой противоположные стороны законодательства отдельного государства, нисходящая и восходящая бланкетность так же обусловливают друг друга, как особенное и общее, фиксируя раздельность и связь с миром правовой системы каждого государства.

Взаимодействие же правосистем различных государств образует одноранговую бланкетность, при которой необходимой предпосылкой применения за совершенное деяние санкции уголовно-правовой нормы одной страны является его запрещенность уголовно-правовой нормой другой страны (двойная позитивная уголовная ответственность). Примером тому служит предписание ч. 1 ст. 12 УК, согласно которой российские граждане и постоянно проживающие в России лица без гражданства, совершившие преступление вне пределов Российской Федерации, «подлежат уголовной ответственности по настоящему Кодексу, если совершенное ими деяние признано преступлением в государстве, на территории которого оно было совершено».

Отличие такого рода бланкетности от восходящей состоит в том, что если имплементация международного договора относительно преступлений международного характера ограничивается областью формирования права и выражается в появлении новых предписаний, которые функционируют далее как нормы, входящие в национальную правосистему, а не как нормы иностранного права, – то одноранговое международное взаимодействие оказывает влияние как на формирование, так и на сферу действия права, в которой функцию юридического регулятора выполняют обе национально-правовые системы, поскольку иностранная уголовно-правовая норма, наделенная юридическим значением, не ассимилируется национальной правосистемой, а остается иностранной.

Подобное придание одной страной юридического значения нормам права других стран при регулировании соприкасающихся отношений характерно и для института экстрадиции, который впитывает в себя и одновременно способствует (не исключено, что этот процесс носит встречный характер) такому международному взаимодействию, которое выражается в том, что при регулировании соприкасающихся отношений право одной страны в одностороннем порядке или по взаимной договоренности придает юридическое значение правовым нормам других стран. Свое выражение это находит как в односторонне принимаемых национальных законах об экстрадиции, так и в межгосударственных экстрадиционных соглашениях в виде принципа двойной криминальности, обеспечивающего рациональные связи между правосистемами различных государств в случае столкновения их юрисдикций. Тем самым создается нормативный механизм перехода выдаваемых преступников из одного правового пространства в другое, а сам институт выдачи становится формой связи между национальными уголовно-правовыми системами, функционирующими в режиме параллельной юрисдикции.

Изложенное позволяет заключить, что экстрадиционное условие двойной криминальности, будучи производным от феномена двойной уголовной ответственности (или, во всяком случае, связанным с ним), является не просто одним из принципов функционирования экстрадиции, но экстрадициообразующим фактором уголовно-материального свойства. Именно благодаря двойной преступности обеспечивается взаимодействие национальных уголовно-правовых систем, которое образует материально-правовое наполнение исследуемого института. Именно двойная наказуемость требует наличия единого уголовного стандарта и в практике назначения наказания, вызывая к жизни такое производное от него основание отказа в экстрадиции, как неприемлемость наказания. Именно необходимость двустороннего определения состава преступления требует соблюдения общих стандартов и в сфере уголовного судопроизводства, предопределяя несовместимость выдачи с нарушением права на справедливое судебное разбирательство и других международно признанных прав и свобод человека и гражданина.

Еще одним свидетельством значимости принципа двойной криминальности является то обстоятельство, что он распространяет свое влияние и на некоторые другие формы межгосударственной взаимопомощи по уголовным делам. И все же было бы неправильно считать его общим принципом международной правовой помощи. Как явствует из ст. 4 Типового договора о взаимной помощи в области уголовного правосудия, излагающей примерный перечень оснований отказа в оказании помощи, «некоторые страны могут пожелать включить в качестве основания для отказа тот факт, что деяние, на основании которого направляется просьба, не будет означать состав правонарушения, если оно совершено на территории запрашивающего государства (двойная уголовная ответственность)». Из этого следует, что принцип двойной преступности не обязателен для некоторых иных видов правовой помощи. Но не для выдачи. Здесь он зародился в столкновении юрисдикций. И без него невозможно разрешение возникающих при этом коллизий.

Атрибутивный срез важен не только для обоснования регулятивно-охранительной функции уголовного права, предмет которого образуют как отношения, устанавливаемые в связи с запретом, так и отношения, возникающие вследствие совершения преступления, но и для определения круга соприкасающихся с ними инопространственных отношений, коль скоро социальные связи, регламентируемые уголовным правом, возникают, развиваются и прекращаются не в замкнутом пространстве, а в определенном социально-правовом окружении.

То обстоятельство, что отношения, регламентируемые текущим национальным законодательством отдельного государства, существуют в определенном социально-правовом окружении, придает им дополнительные признаки, в том числе инопространственные характеристики. Наличие иностранного элемента в уголовно-правовом отношении может выразиться в том, что:

а) субъектом этого отношения является иностранный гражданин или лицо без гражданства, не проживающее постоянно на территории данного государства;

б) юридические факты, с которыми связаны возникновение, изменение или прекращение правоотношений, имеют место за пределами территории государства;

в) вредные последствия уголовно противоправного деяния наступают в другой стране и т. п.

Сорегулирование такого рода отношений порождает феномен двойной уголовной ответственности и параллельной уголовной юрисдикции, из которого вытекает принцип двойной криминальности. Соответственно его значимость для института экстрадиции столь велика, что он даже не требует договорного закрепления, считаясь правилом обычного международного права. При этом даже в том случае, когда у запрашиваемого государства нет оснований для уголовного преследования требуемого лица, оно обязано, согласно данному принципу, исходить для целей выдачи из того, как если бы преступление было совершено в пределах его юрисдикции.

Иная позиция, характерная для некоторых стран общего права, основана на отрицании непреложности настоящего принципа. В частности, в судебной практике США не раз утверждалось, что принцип двойной преступности является договорным. Классическим в этом отношении считается решение Верховного Суда США по делу 1993 г. «Фактор против Лаубенгеймера».[441]441
  United States Reports. Vol. 290. 1993. P. 276.


[Закрыть]

Эта позиция не просто уязвима с точки зрения принципа nullum crimen sine lege. Она не только принижает его роль, предоставляя суду возможность решать задачу обеспечения неотвратимости наказания путем «либерального» толкования договоров и законов, на что справедливо указывают И. И. Лукашук и А. В. Наумов.[442]442
  См.: Лукашук И. И., Наумов А. В. Выдача обвиняемых и осужденных в международном уголовном праве: Учебно-практическое пособие. С. 33.


[Закрыть] На наш взгляд, главная опасность непризнания незыблемости принципа двойной инкриминации состоит в отрицании непреложности сорегулирования уголовно-правовых отношений. Игнорирование же сорегулирования оправдывает внеэкстрадиционные процедуры преодоления юрисдикционного параллелизма. Именно поэтому суды стран, отрицающие общепризнанность принципа двойной подсудности, считают приемлемыми «альтернативные» экстрадиции методы решения проблемы ответственности лиц, скрывающихся от правосудия, когда лицо вывозится или доставляется из одного государства в другое насильственным или обманным образом.[443]443
  Из известных международной практике такого рода случаев можно назвать вывоз Адольфа Айхмана из Аргентины в Израиль в 1961 г. (O’Higgins. Unlawful seizure and irregular extradition. 36 British Yearbook of International Law. 1960. P. 279–296), вывоз Энтони Агроунда из Германии во Францию в 1963 г. (New York Times. 1963, 31 December, P. 3; 1964, 1 January, P. 3) и ряд других подобных акций, дипломатические усилия в связи с которыми по возврату вывезенных лиц, как правило, оказывались безуспешными.
  Известны также факты периодического вторжения полиции некоторых государств Африки на территорию сопредельных стран и перевозки совершивших преступление лиц через границу с молчаливого согласия местных властей (Shearer I. А. Extradition in International Law. Manchester, 1971. P. 75).
  К сожалению, едва ли не до уровня африканских властей опустилась в 1991 г. и новая российская власть, позволив правоохранительным органам Латвии задержать и вывезти с территории России офицера рижского ОМОНа Сергея Парфенова. Правда, спустя некоторое время после состоявшегося в Латвии суда С. Парфенов все же был передан России для дальнейшего исполнения приговора.


[Закрыть]

Однако, несмотря на то что экстрадиционные и внеэкстрадиционные процедуры приводят по внешней видимости к идентичному результату – фактическому присутствию фигуранта в уголовном процессе, по своей юридической природе они совершенно различны. Если экстрадиция служит такой формой достижения неотвратимости уголовной ответственности, которая юридически обоснована взаимодействием государств, признающих юрисдикцию друг друга в отношении выдаваемого лица, то его похищение сотрудниками спецслужб с территории иностранного государства означает юридически необоснованное игнорирование юрисдикционных полномочий последнего в отношении похищаемого лица. Такого рода действия, безусловно, противоречат как внутреннему законодательству, так и международному праву.

Весьма убедительна в этом плане позиция Верховного Суда Австрии, изложенная в решении от 26 апреля 1995 г., которое содержит следующие положения:

1) принцип территориального суверенитета является одной из общепризнанных норм международного права, в силу чего уважение территориальной неприкосновенности государств не допускает того, чтобы действие актов зарубежных государств проникало в зону территориального суверенитета государства без его согласия или иного управомочия по международному праву;

2) в соответствии с общим международным правом государство не обязано терпеть или оказывать помощь в осуществлении или принудительном применении суверенного акта другого государства на своей территории;

3) территориальный суверенитет применяется в отношении всех лиц и всего имущества на территории государства за исключением тех и того, что обладают дипломатическим или консульским иммунитетом иностранного государства либо международной организации;

4) предписывающая юрисдикция мало ограничивается, в то время как юрисдикция принуждения ограничена границами действия государственного суверенитета;

5) частью государственного суверенитета является допустимость принудительного осуществления государством своих актов в отношении лиц, находящихся за рубежом, в целях защиты охраняемых национальной правовой системой ценностей (принцип защиты), в частности путем конфискации их собственности на своей территории;

6) находящееся за рубежом лицо не может быть наказано за действия, предписываемые правом страны пребывания, или за непринятие мер, запрещаемых этим правом;

7) внутренняя юрисдикция применяется при решении всех юридических вопросов, которые отнесены к компетенции судов страны ее правовым порядком, международным правом или имеют со страной связь, признаваемую ее процессуальной системой.[444]444
  См.: Лукашук И. И., Наумов А. В. Выдача обвиняемых и осужденных в международном уголовном праве. С. 20–21 или Austrian Review of International Law. 1996. № 2. P. 214–217.


[Закрыть]