Текст книги "Завороженные"
Автор книги: Александр Бушков
Жанр: Попаданцы, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Маевский сказал осторожно:
– Вы полагаете, наши потому и… пропали без вести, что занимались этим? – он кивнул на бумагу.
– Предполагать можно все, что угодно, – без малейшего раздражения ответил полковник. – Вот только толку от предположений ни малейшего. Ягеллович разузнал, что Министерство Небес каким-то образом тесно связано со здешней религией, а религия здесь, в отличие от многих других мест, проста: они поклоняются некоему Великому Змею, чьего гнева положено страшиться, – помните, как нас приветствовала Элвиг? На этот счет есть пословицы с поговорками, кажется, даже соответствующие проклятья. Собственно говоря, в этом вроде бы и заключаются их религиозные воззрения – почитание этого самого Великого Змея и страх перед ним – вроде бы, я сужу по собственным наблюдениям, нешуточный. Мне довелось дважды беседовать с императором. Превосходно владеет собой, человек незаурядный, но когда зашла речь о Великом Змее, он, такое впечатление, явственно изменился в лице…
– И священники соответствующие есть? – деловито спросил Маевский.
– Разумеется.
– А монахи?
– Вот чего нет, того нет…
– Жалко, – с искренним сожалением сказал штабс-капитан. – По опыту других путешествий знаю, что монахи могут послужить бесценным источником информации. Если сесть с ним в трактире и заказать кувшин-другой… Впрочем, попы тоже на этот счет грешат порою… Благословите, господин полковник, в этом направлении действовать? Простые попики, в общем, везде одинаковы, и посидеть за бутылочкой не чураются, и поболтать любят. Помню я одного аббата в Париже…
– Ну что же… – подумав, кивнул полковник. – Возможно и есть резон. Только не увлекайтесь, зная вашу натуру…
– Обижаете, господин полковник, дело есть дело…
– Уж не сочтите за обиду, Кирилл Петрович, но энергическая ваша натура мне прекрасно известна, – сказал полковник с некоторой жесткостью. – Так что постарайтесь без… гусарских перегибов. Вряд ли они будут нас держать на положении узников, так что при первой возможности следует начать поиски. Как ни плохо вы оба ориентируетесь в здешней жизни, успели, наверное, понять, что никаких особенных сложностей здесь нет? Задача ваша не такая уж и сложная: попытаться хоть что-то узнать о наших людях. Деньги на расходы вы получите. Они настоящие… Где наши люди жили, с кем общались, примерно известно. Во все времена находилось немало пронырливых субъектов, готовых обменять свои знания на звонкую монету…
– Тем более что есть случаи, когда деньги и не придется тратить, – весело подхватил Маевский. – Вы же сами мне давали инструкцию подружиться с красоткой Элвиг. Буду выполнять с величайшим усердием. Что-то мне подсказывает, что эта особа – не монашеского склада, в глазах такие бесенята порой пляшут…
– Вот кстати, – сказал полковник, отчего-то отводя глаза и словно бы став сумрачным, – вынужден вас разочаровать, штабс-капитан. Поручение отменяется.
– Почему?
– Да исключительно потому, что у нее самой совершенно другие планы, – сказал полковник все так же хмуро. Поднял руку и постучал ногтем указательного пальца по золотому цветку на лацкане камзола поручика. – Вы оба, конечно, не знаете, что эта сцена означала. А я уже осведомлен о здешних обычаях. Будь вместо цветка птичка, это означало бы просто приглашение к флирту – с совершенно туманными перспективами, непредсказуемыми заранее. А цветок регондии, который здесь куртуазно именуется «ключом от спальни», здесь означает нечто гораздо большее. Я же говорил о здешней свободе нравов. Кому-то нужно что-то объяснять?
– Да что там объяснять… – понурясь, сказал Маевский. – Везунчик вы у нас, Аркадий Петрович, завидую, право, но зла, конечно же, не питаю – судьба-с…
Только теперь Савельев наконец понял. Возмущенно выпрямился:
– Вы что же, хотите сказать…
– Хочу, – усталым, тусклым голосом произнес полковник, так и не встречаясь с ним взглядом. – Я хочу сказать, что если здешняя барышня вручает кавалеру цветок регондии, это в ста случаях из ста означает, что ему вручен ключ от спальни. И промедление для дамы просто оскорбительно.
– Но я…
– Я все понимаю, дорогой Аркадий Петрович, – сказал полковник, взяв его за локоть. – Вы любите свою жену, у вас нет ни малейших желаний ей изменить, эти чувства делают вам честь… при других обстоятельствах. Но наша клятая служба, как вы уже не раз слышали, порой заставляет нас поступать против чести… – у него были невероятно грустные и усталые глаза. – Так уж сложилось, что она именно вас выбрала. Как выразился Кирилл Петрович, судьба-с… И надо ей следовать.
– Люди пропали, – сказал Маевский с необычной для него серьезностью, – отличные офицеры и хорошие товарищи. А ключик к их загадочному исчезновению, быть может, известен некоей прекрасной и легкомысленной особе. Господин полковник прав: сейчас не до морали и чести. Служба, черт бы ее побрал… Так что вы уж, категорически вас прошу, переступите через все эти моралите… Дело требует.
Поручик смотрел в пол. На душе у него было чрезвычайно муторно – словно вывалялся в грязи, причем отмыться нельзя. Очень уж неожиданной стороной обернулась увлекательная служба…
– Это приказ? – спросил он, отворачиваясь.
– Я не имею права отдавать такие приказы, – ответил полковник сумрачно. – Я просто объясняю вам, какие именно действия в данный момент крайне необходимы для дела. Крайне. Впрочем, если вам нужно полное душевное успокоение и, так сказать, моральная индульгенция, я готов отдать…
– Не нужно, господин полковник, – отозвался поручик, стараясь ни на кого не смотреть. – Я, в конце концов, не мальчишка-идеалист, понимаю, что такое служба… Слушаюсь! – он выпрямился, опустил руки по швам, преувеличенно картинно щелкнул каблуками. Словно не замечая этого молчаливого неодобрения, полковник произнес мягко:
– Вот и прекрасно. Идите, господа, отдыхайте, мне вам больше нечего сообщить, спросите вина, оно здесь великолепно, только не увлекайтесь чрезмерно…
Поручик вышел первым, четко печатая шаг. Мрачный, как сто чертей, промаршировал по мозаичному полу, распахнул высокую дверь. Из угла прихожей бесплотным духом выдвинулся лакей, поинтересовался со вкрадчивым почтением:
– Благородный дарет что-то желает?
– Вина, – сказал поручик, не глядя на него. – И… прочее.
Лакей бесшумно улетучился. Сорвав камзол, поручик небрежно швырнул его прямо на покрытый мягчайшим ковром пол, отправил следом пояс с ножнами, кожаный, в затейливых золотых бляшках – подберут, куда денутся! – и прошел в дальнее помещение.
Он еще в батальоне узнал, что там все офицерские квартиры снабжены роскошной и редкой новинкой, ваннами. Однако здешняя ванная, как и все прочее, поражала великолепием. Ниже уровня мозаичного пола, изрядных размеров, с полукруглым дном, выложенная узорчатыми плитками, словно бы не каменными, а бархатными (так мягко и тепло они касались кожи). С полдюжины золотых кранов с затейливыми головками.
Разбросав одежду как попало, он залез в ванну. Бесшумно возникший лакей опустил рядом с краем ванны поднос, тихонечко спросил:
– Благородный дарет помнит, как этим пользоваться?
– Помнит, – сказал поручик, не удостоив его и взглядом. – Ступай, любезный, ступай…
Поворачивал краны, пока не добился подходящей температуры воды, пустил в ванну струйку белой ароматной пены, струйку еще какой-то жидкости с приятным хвойным запахом. Блаженно вытянулся в этом теплом, пенном благоухании, прикрыл глаза, ругая себя за то, что не испытывает очень уж сильного неприятия возложенной на него, изволите ли видеть, миссии. Неприятие было – но, как бы это выразиться, вполнакала, и поручик именно за это себя ругал. Хорошенькое дело… Увлекательная служба с приключениями и головокружительным жалованьем… Однако, если отрешиться от прежних взглядов…
Сердито открыв глаза, выругавшись про себя последними словами, он протянул руку к подносу, где стояли сразу три черных пузатых бутылки, тончайшие фарфоровые блюдечки с разнообразными закусками. Светло-розовая струя полилась в радужный стеклянный бокал, распространяя дивный аромат. Поручик залпом его осушил, несмотря на сквернейшее настроение, поневоле расплылся в глуповатой улыбке – великолепнейшее вино, вот уж поистине дворцовое…
Настроение чуточку поднялось – иногда для этого русскому человеку необходима самая малость… Дотянувшись до валявшихся поблизости штанов, извлек из кармана серебряный портсигар, сунул в рот папиросу и чиркнул спичкой о сухую каменную плитку.
Он представления не имел, известно ли здесь курение, но, поскольку полковник не запретил им с Маевским взять в путешествие портсигары, стоит полагать…
Совсем рядом послышался тихий шум, словно кто-то осторожно переступил босыми ногами. Поручик поднял глаза. Разинул рот от неожиданности, в прямом смысле слова, папироса упала в пенную воду и, зашипев, мгновенно погасла. Инстинктивно прикрылся обеими руками, хотя над благоухающей водой, покрытой густой невесомой пеной, и так виднелась только голова. Растерянно выдохнул:
– Какого черта?
У самой кромки ванны стояла девушка с распущенными темными волосами и кукольным личиком в чем-то наподобие древнегреческого хитона с подолом до колен, скрепленном на круглых плечах двумя золотыми пряжками. Хитон оказался совершенно прозрачным и ничуточки не скрывал великолепную фигурку, способную восхитить любого гусара, да и не только гусара.
Поручик так и таращился на нее снизу вверх, по-прежнему прикрываясь под водой обеими руками, в состоянии полного ошеломления. «Действительно, нравы незамысловатые, – подумал он сердито, – прямо тебе Версаль…»
Красавица, улыбаясь ослепительно, но как-то заученно, подняла обе руки, расстегнула пряжки, и хитон невесомым облачком стек к ее ногам, только золотые пряжки едва слышно стукнули о резные каменные плитки. Встала совершенно нагая, ничуть этого не стесняясь, как ни в чем не бывало улыбнулась:
– Благородный дарет позволит к нему присоединиться?
Чувствуя, что весь залился краской, поручик отчаянно замотал головой. На кукольном личике девицы не отразилось ни малейших эмоций. Улыбнувшись той же чуточку неестественной улыбкой, она спросила:
– Благородный дарет предпочитает, чтобы я его дожидалась в спальне?
– Пошла вон отсюда! – прикрикнул поручик. – Вообще вон, ясно тебе?
Должно быть, прочитав по его лицу, что он настроен серьезно, девушка едва заметно пожала плечами, присела, грациозным движением подобрала хитон и, на ходу набрасывая его через голову, тихонечко скрылась. Убедившись, что ее и след простыл, поручик убрал руки, вновь наполнил бокал до краев и осушил его, крутя головой, похмыкивая. Вытерев руки огромным мягчайшим полотенцем, достал новую папиросу, сердито закурил.
Заслышав тихие шаги и, обернувшись туда, папиросу уже изо рта не выпустил и прикрываться не стал, но удивился еще более. К ванне почти бесшумно прошествовал стройный юноша с золотистой набедренной повязке, грациозный, хрупкий, довольно-таки женственный.
Машинально пуская дым, поручик недоуменно уставился на него. На языке так и вертелось: «Тебе чего тут?»
Улыбнувшись ему этаким порочным манером, юноша мелодично вопросил:
– Благородный дарет позволит к нему присоединиться?
Только теперь до Савельева дошло. Сжимая кулаки и багровея от злости, он рявкнул, словно сто унтеров сразу:
– Пошел отсюда! Чтобы духу твоего…
Юноша, не моргнув глазом, с чуточку недоуменным видом исчез из ванной. Вторая папироска плавала рядом с первой. Чертыхаясь, поручик выдернул пробку, включил душ и, вскочив, встал под теплыми струйками. Быстро обтерся полотенцами досуха, всерьез опасаясь каких-то новых проявлений широкого императорского гостеприимства, принялся торопливо одеваться, косясь на вход, чтобы не оказаться вновь застигнутым врасплох.
Обошлось. Зато едва он вышел в гостиную с загадочными «зеркалами» на столике, откуда-то справа возник лакей и, кажется, очень даже сокрушенно поинтересовался:
– Благородный дарет чем-то недоволен?
Бесцеремонно взявши его за шкирку, поручик сказал с расстановочкой, без всякого дружелюбия:
– Чтобы никаких больше… гостий и гостей. И сам пропади куда-нибудь, чтобы я тебя больше не видел. Ясно?
Лакей изобразил на лице величайшее понимание и почтение, после чего скользнул к двери, чуть-чуть ее распахнул и форменным образом просочился в образовавшуюся щель, после чего дверь бесшумно закрылась.
– Нравы, однако… – сказал поручик вслух, медленно остывая. – Это уже, пожалуй что, и не Версаль, это почище будет…
Нерешительно потоптавшись и обретя через пару мгновений ясную цель, он отправился в ванную, перенес оттуда поднос на вычурный столик в гостиной (помещавшийся рядом с тем, на котором стояли «зеркала»), уселся в громадное кресло, обитое тисненным золотыми узорами шелком, уже совершенно успокоившись, наполнил бокал из другой бутылки. Вино оказалось зеленоватого цвета, наподобие мозельского, оно пахло столь же восхитительно, на вкус оказалось столь же божественным.
Малое зеркало внезапно осветилось, возникло лицо Элвиг. На сей раз поручик уже не испытал особого удивления. Девушка беззаботно улыбалась:
– Благородный Аркадий, не будет ли с моей стороны чересчур смело напроситься к вам в гости? Тяжко вздохнув про себя, поручик отозвался:
– Почту за честь, благородная Элвиг…
Глава VIII
Охотники и дичь
Очень скоро высокая резная дверь бесшумно распахнулась – он это прекрасно видел от своего столика в гостиной. Элвиг пересекла покои энергичным шагом, остановилась перед ним, и поручик торопливо поднялся, следуя привычному этикету. Неизвестно, полагалось ли и здесь благородному господину вставать при появлении дамы, но получилось это чисто машинально.
Элвиг, полное впечатление, смотрела на него со скрытой насмешкой:
– Так-так-так… Я слышала, любезный Аркади, вам не по нраву пришлось прославленное дворцовое гостеприимство?
Почти не смутившись, поручик ответил:
– Слышали?
– Ну конечно, слышала, а как бы иначе я могла узнать? До умения видеть сквозь стены мы еще не дошли, – она продолжала безмятежно. – Здешние лакеи – все поголовно наши шпионы, вы же понимаете… Вот интересно, вы от полного гостеприимства отказались по причине высокой добродетели или вам нужно нечто особенное?
Поручик посмотрел на нее очень внимательно. Ошибки быть не могло: ее глаза лучились самой откровенной насмешкой. Ну да, конечно, та самая вольность нравов…
– Ни в чем особенном я не нуждаюсь, – сказал он сухо. – Просто… Просто… У нас столь утонченное гостеприимство не в обычае.
– Да что вы?! Ваш мир исполнен той самой высокой добродетели настолько, что вас наши обычаи ужасают? – Ничего подобного, – подумав, сказал поручик. – У нас… В общем, у нас всякий сам о себе заботится.
– Но это же, должно быть, жутко неудобно и доставляет лишние хлопоты? – ее личико оставалось невинным, как у ангелочка, но глаза полны тех самых скачущих бесенят, которых подметил Маевский. – Почему вы стоите? Даже ваш суровый начальник отчего-то вскакивает, едва я появляюсь в комнате. Это обычай?
– Да, – сказал поручик. – Нельзя сидеть в присутствии дамы.
– Как интересно… А у нас вот ничего похожего нет. Только в присутствии императора сидеть нельзя, не во всех случаях, правда… – она уселась напротив, без всяких церемоний придвинула чистый бокал и наполнила его благоухающим вином. Поднесла к губам, резко отставила, посмотрела на поручика с наигранным испугом: – Ой… Я вас ничем не потрясла? Вдруг у вас дамам не положено пить вино в присутствии мужчины?
– Отчего же…
– Отрадно слышать, – она отпила половину, играя невесомым радужным бокалом, лукаво глянула в глаза: – Когда выпадет свободная от дел минутка, вы мне расскажете о ваших обычаях? Как у вас развлекаются благородные господа и дамы, как устраивают балы… ведь если у вас есть дворянство и монарх, не может же не быть балов и придворных увеселений?
– Ну разумеется, – сказал поручик. – Все есть… только, признаться по чести, мне никогда не доводилось бывать на придворных балах.
– Почему же так? Вы, несомненно, из благородных…
– Не удостоен пока что такой чести – быть при дворе.
– Понятно… Надеюсь, еще сделаете карьеру, учитывая важность вашей миссии и все, с ней связанное… Но ведь балы бывают не только придворные? Так что вы мне все расскажете: про балы, про охоты… – она прищурилась, – про то, как благородные кавалеры у вас ухаживают за благородными девицами…
– С чего прикажете начать? – спросил поручик, покоряясь судьбе. Она вздохнула:
– Я же сказала: когда выпадет свободная минутка… Сейчас, к сожалению, нас с вами ждут неотложные дела. Кажется, мои шпионы напали на след ваших друзей… Или вы все же предпочитаете закончить вечер здесь, за вином из дворцовых подвалов? В таком случае не стану настаивать…
– Ну что вы, наоборот! – поручик отставил бокал.
– Я, конечно, могла бы справиться и сама… Но чует мое сердце, что вы все же подозреваете нас в исчезновении ваших друзей… если не вы сами, то уж ваше начальство наверняка. И потому нам бы хотелось, чтобы кто-то из вас сопровождал меня при расследовании и розыске. Мое начальство этому было бы только радо.
– Но мне следовало бы сообщить… Элвиг улыбалась уже открыто:
– В отличие от вас, ваши спутники как раз воспользовались гостеприимством во всей его полноте… Так что было бы нетактичным им сейчас мешать. Все решено и обговорено, вы преспокойно можете отправиться со мной. Зачем терять время?
Она допила бокал, нетерпеливо встала. Поручик только сейчас обратил внимание, что на поясе у нее, справа и слева, висят два футляра из мягкой коричневой кожи с одинаковыми, тиснеными золотом, то ли гербами, то ли эмблемами. Более всего они походили на пистолетные кобуры – но гораздо более плоские, непривычного вида. С ходу невозможно и догадаться, что за оружие там укрыто…
Он медлил. Ему пришло в голову, что это неожиданное предложение может оказаться вульгарной ловушкой и за пределами дворца он очень быстро разделит судьбу пропавших сослуживцев, которых никогда не встречал и знал только по фотографическим карточкам. Гость из другого мира покинул дворец – и растворился в воздухе…
Но, с другой стороны, кто мешал одному из множества бесшумных, как мотыльки, лакеев накинуть ему на лицо тряпку с каким-нибудь дурманящим зельем? Так было бы гораздо проще… Или некий заговор все же не проник во дворец, и заговорщикам необходимо его выманить подальше? Будучи новичком в подобных интригах, трудно с ходу догадаться, как на самом деле обстоят дела… У него не было приказа соглашаться на подобные предложения – но не было и запрета…
– Вы чего-то боитесь? – ангельским голоском осведомилась Элвиг.
– С чего вы взяли? Глупости…
– Может быть, вы меня боитесь? – она восхитительно изображала простушку. – Я же вижу, что вы человек крайне добродетельный и, несомненно, серьезный, так что легкомысленная, взбалмошная девица вроде меня если и не пугает, то может не внушать доверия.
– Ну что вы, у меня и в мыслях подобного не было…
– Вот и прекрасно. Я, конечно, взбалмошное создание, но, могу вас заверить, на хорошем счету у начальства. Отнюдь не из-за родословной или пленительной внешности…
– Верю.
– Чему? – прищурилась Элвиг. – Тому, что я пленительна или тому, что я на хорошем счету?
– Всему сразу.
– Благородный Аркади, вы просто чудо! – воскликнула она с наигранным восхищением. – Вы галантный кавалер, смелый путешественник меж мирами, наверняка отважный охотник за цвергами. Я начинаю чувствовать себя перед вами девчонкой-простушкой. Меня нешуточная робость охватывает…
Ее глаза смеялись – красавица откровенно забавлялась. Поразмыслив, поручик пришел к выводу, что лучшей линией поведения будет – принимать ее такой, какая она есть, не конфузиться лишний раз, как гимназистка, не поддаваться на подначивания.
– Что вы узнали? – спросил он серьезно.
– Довольно интересные вещи, – девушка мгновенно перешла на насквозь деловой тон. – Обнаружился трактир, где ваши друзья проводили немало времени, – и вряд ли ради тамошнего скверного вина или кособоких служаночек с соломой в волосах – в той гостинице, где они поселились, вино не в пример лучше, как и девицы… И обнаружился человек, с которым они там встречались. Я, конечно, могу допросить его и сама, в одиночку, но вряд ли вы будете от этого в восторге…
– В таком случае, пойдемте, – сказал поручик. Он решился. Возможно, это было и безрассудно, но, с другой стороны, военный обязан проявлять инициативу. А риск, как известно – дело благородное…
Роскошные коридоры, по которым они шагали бок о бок, по-прежнему были пусты, разве что временами попадались смахивавшие на бесплотных духов лакеи. Он помнил дорогу – но Элвиг вдруг свернула в какой-то неприметный узенький коридорчик, выглядевший уже не так роскошно, повела его по узкой витой лестнице с коваными перилами. На ловушку это пока что все же не походило, они не спустились ниже уровня земли, так что о неких зловещих подземельях, с таким вкусом описанных в приключенческих романах, и речи не шло. Он мимоходом коснулся револьвера, оттягивавшего большой накладной карман камзола, и это придало уверенности.
В конце концов они оказались в тихом мощеном дворике, где лакеи держали под уздцы двух знакомых лошадей – каракового коня Элвиг и его гнедого. И снова о ловушке пока что и речи нет… Впрочем, это не означает, что можно ослабить бдительность…
Императорский дворец они покинули через те же ворота, в которые пару часов назад въехали. Он приготовился к очередной бешеной скачке, не разбирая дороги, но Элвиг на сей раз являла собою образец благонравия: и не думала гнать сломя голову, ехала едва ли не шагом. Так что у него была возможность присмотреться к окружающему.
Никаких таких особенных чудес или странностей на улицах не наблюдалось. Разве что в большом количестве разъезжали те самые самобеглые повозки, не производившие никакого шума, кроме как негромкого стука колес о мостовую. Кроме груженых, попадались еще другие, с рядами лавок, на которых сидела самая разнообразная публика, среди которой не усматривалось никого с непокрытой головой. Судя по их равнодушному виду, такие поездки вовсе не были в новинку. Бока повозок, перевозивших людей, были украшены непонятными надписями (надо полагать, это были попросту какие-то неизвестные ему названия то ли улиц, то ли местностей, отчего поручик и не мог их уразуметь, даже прекрасно читая здешнюю письменность). Ему пришло в голову, что это, вероятнее всего, нечто вроде здешних омнибусов. Еще он подумал, что подобные повозки как нельзя лучше подходили бы для перевозки солдат и военных грузов.
Все остальное, что он видел вокруг, не особенно и увлекало. Прохожие как прохожие, проезжие как проезжие, молодые и старые, нахмуренные и веселые, разве что одеты непривычно. Вывески, уличные торговцы, богатые кавалькады, городские стражники в красных камзолах и начищенных шлемах – судя по тому, что они никуда не спешили, а прохаживались по улицам и площадям то поодиночке, то парами, бросая по сторонам характерные лениво-бдительные взгляды, это именно что-то вроде полиции. Полиции здесь, сразу видно, многовато – ничего удивительного, впрочем, учитывая пребывание в городе императора…
Улица неожиданно оборвалась, вернее, вывела на обширнейшую площадь, где самобеглых повозок не наблюдалось, были только конные и пешие. А посередине…
Он невольно придержал коня – зрелище оказалось внушительное, особенно для сибирского провинциала, каковым он еще оставался.
Посреди площади зеленел невысокий холм с плоской вершиной, окаймленный оградой из черно-красного полированного камня, а на вершине холма вздымался не менее чем на сорокасаженную высоту исполинский змей, тоже каменный на вид (камень светло-коричневого цвета с алыми прожилками, отполирован так, что должен сверкать в лучах полуденного солнца, даже сейчас, вечером отсвечивает ясными бликами). Свернувшийся кольцом змей вздымал верхнюю часть туловища подобно разъяренной кобре (виденной на картинке в каком-то журнале), его оскаленная пасть обилием вовсе не змеиных зубов напоминала скорее драконью, по бокам торчали уши наподобие причудливых китайских вееров, лоб украшен зубчатым гребнем, зеленые глаза (размером не менее чем с мельничный жернов) с удивительным мастерством выполнены так, что остается впечатление дикой мощи и свирепости. Очень похоже, что они неведомо каким техническим достижением подсвечены изнутри.
Элвиг ехала прямо к исполинскому изваянию, и поручик поневоле держался рядом. Змей нависал, подавлял, промелькнули совершенно детские страхи, что он может вдруг ожить и шевельнуться. Теперь, вблизи, можно рассмотреть, что он весь покрыт мириадами мастерски выгравированных чешуек величиной с человеческую ладонь. Неимоверное количество труда и нешуточного мастерства вложено…
Элвиг остановила коня. Прижала ладони к вискам и щекам, склонила голову с невероятно серьезным, оцепеневшим лицом, и ее губы беззвучно зашевелились. Молитва это или что-то другое, поручик не мог определить – но лицо у девушки – именно лицо человека, вставшего на молитву. Он подметил, что все, кто проходил или проезжал мимо, точно так же прикладывали ладони к вискам, склоняли голову и что-то про себя произносили с потупленными глазами – разве что одни едва замедляли шаг, а другие оставались в таком положении надолго. Савельев так и сидел в седле, держа поводья, но никто ему ни разу не попенял за нерадивость, разве что иные поглядывали явно неодобрительно. Что ж, особого фанатизма не наблюдается…
– Поедемте, – сказала Элвиг. Ее лицо вновь стало обыкновенным, без тени молитвенной отрешенности. – Сейчас мы приедем в трактир. Там должен быть человек… Я сама им займусь, поскольку вы ничего в наших делах не понимаете, но неплохо будет, если вы время от времени станете мне подыгрывать.
– Как именно? – деловито спросил поручик.
– Если он начнет запираться и вилять, а он непременно начнет, знаю я эту публику, – держитесь соответственно: смотрите на него угрожающе, так, словно собираетесь сию минуту уши отрезать, припугните карами… Мы с вами представляем тайную полицию его величества, а он… в общем, мы его допрашиваем.
– Чем мне его пугать? Тюрьмой?
«Не может же оказаться так, чтобы здесь не существовало тюрем, – подумал он. – Всякая человеческая цивилизация тюрьмы ретиво воздвигает…»
– Прекрасно, вы быстро ухватываете суть, – одобрительно кивнула Элвиг. – Тюрьмой, казнью, высылкой в дикие степи… Ну, и пыточных дел мастерами, конечно. Что вы так смотрите? У вас нет пыточных?
– Давно уже, – признался поручик. – Лет сто как отменили. – Что за глупости! – покачала головой Элвиг. – Угораздило же вас до этакой слюнявой доброты опуститься…
Но развивать эту тему она, к счастью, не стала. Направила коня в боковую улочку, внимательно присматриваясь к табличкам с названиями и номерами домов.
Сразу видно было, что они покинули барские кварталы города и оказались в здешних предместьях, населенных сплошь народом, обязанным покрывать голову. Никак нельзя сказать, что вокруг простираются грязь, нищета, трущобы, но улицы, хотя и чистые, стали заметно уже, дома в несколько этажей отчего-то сразу напоминают питерские доходные, не видно ни одного особняка, а верховые с непокрытыми головами попадаются крайне редко, и вид у таковых откровенно потрепанный, наподобие отечественных прокутившихся помещиков. Повозки исключительно грузовые – впрочем, и управлявшие ими, и прохожие крайне предупредительно относятся к парочке благородных всадников, шарахаясь с дороги без понукания, останавливая свои постукивающие колесами экипажи.
– Сюда, – показала плеткой Элвиг.
Они подъехали к одноэтажному унылого вида зданию без всяких архитектурных украшений, напоминавшему, скорее, солдатскую казарму. Свисавшие с карниза трубы для стока дождевой воды местами проржавели, окна первого этажа раза в два побольше размером, чем окна второго, над дверью укреплена изрядно облупившаяся вывеска, которую поручик прочитал без всякого труда: «УЮТНЫЙ УГОЛОК». Если это не искомый трактир, то неизвестно, какими уж трактиры и бывают…
Слева от входа вдоль тротуара протянулась длиннющая коновязь. Судя по ее размерам, хозяин был неисправимым оптимистом и надеялся, что его заведение будут целыми ватагами посещать благородные господа, – однако у коновязи привязаны лишь три четвероногих: понурившийся серенький конек, мало похожий на лихого скакуна, и через несколько больших медных колец от него еще два, серый и соловый, опять-таки непрезентабельного вида, по меркам того мира, что он покинул, то ли извозчичьи клячи, то ли мужицкие сивки-бурки. Если принять, что верхом здесь имеют право ездить только благородные (а судя по его наблюдениям, так оно и обстоит), хозяева этих одров благородством, может, и способны похвастать, а вот хорошим доходом – сомнительно…
Элвиг спешилась, и поручик последовал ее примеру. К ним тут же кинулся разбитной малый, несомненно, трактирный служка, с таким решительно-подобострастным видом, словно опасался, что столь многообещающие посетители внезапно передумают и вновь усядутся в седла, Кинулся привязывать коней, с туповатой, будто приклеенной улыбкой неся какую-то околесицу о невиданных яствах, потрясающих питиях, искуснейших поварах, проворнейших служанках, несказанном уюте и прочих, несомненно, насквозь вымышленных достоинствах заведения. Элвиг прошла мимо него, как мимо пустого места, только швырнула через плечо маленькую медную монетку, сцапанную конюхом на лету с невероятным проворством.
И тут же, словно из воздуха возникнув, рядом с ней объявился прилично, но неброско одетый субъект в черном колпаке, неприметный настолько, что, отведя на миг взгляд, уже не в силах эту физиономию вспомнить. Сделал какой-то знак, девушка чуть заметно кивнула, и неприметный будто растаял среди немногочисленных прохожих.
– Он здесь, – тихонько сказала Элвиг. Тщательно застегнула камзол почти доверху, так что ее загадочных кобур теперь не видно было.
– Как мне держаться? – так же тихо спросил поручик, охваченный охотничьим азартом.
– Естественно, – хмыкнула девушка. – Просто сопутствуйте, а там, сдается мне, и сами увидите, когда следует вступить. А если не сообразите, я дам знать…
Они вошли. Никакого такого особенного уюта, конечно же, не оказалось: просто-напросто длинное обширное помещение, где аккуратными рядами расположены десятка три массивных столов, из которых не занято и трети. Под потолком перекрещиваются массивные потемневшие балки, в глубине зала высокий, незажженный, явно старинной постройки камин, а рядом, за невысокой полукруглой стойкой восседает пузатый лысоватый субъект с продувной рожей типичнейшего кабатчика – уж их-то поручик насмотрелся изрядно, они везде, надо полагать, одинаковы…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.