Текст книги "Записки охотника Восточной Сибири"

Шкурка с соболя снимается чулком. Здесь лапки от соболиных (лисьих и рысьих) шкурок отрезаются и продаются отдельно; из них собираются превосходные теплые шапки; кроме того, они идут на опушки к разной теплой одежде. Мездра у соболя очень крепка к носке, а равно и шерсть не скоро вытирается. Соболиные шкурки выделываются очень трудно, нужна опытность в этом деле и особое искусство. Главное дело – чтобы не скатать шерсти и не сбить оси, потому что шерсть соболя или, лучше сказать, пух с мягким волосом чрезвычайно нежны, и неумеющий скорняк тотчас испортит шкурки, которые после ничем не поправишь.

Мясо соболя в пищу не употребляется. Соболя с длинною пушистою шерстью здесь обыкновенно называют пышным соболем, а с маленькою и менее пушистою – невыходным. Скупщики пушнины обыкновенно связывают по 40 соболиных шкурок в один пучок, что и называется сорочком (сорочек) или сороковиком. Эти сороковики собираются по партиям, то есть соболи сортируются – лучшие к лучшим, средние к средним, а низкий сорт (партия) к низким. Самая же сортировка соболей заключается в их доброкачественности шерсти, то есть в черноте и пышности соболей. Сорочками их отправляют уже на ярмарки и различают цену по партиям, согласно подбору. Соболи поштучно, на выбор из партии, продаются дороже, чем бы они пришлись при покупке с валу всей партии, ибо как ни хорош подбор по партиям, но все же соболь соболю разница в одной и той же партии. Чтобы купить соболей, например, на воротник и подобрать их друг к другу хорошо, нужны своего рода практика, опытность и знания этого дела. Я посоветую только людям, не знающим в этом толку, обращаться к знатокам, а если и выбирать соболей самим, то отнюдь не при искусственном освещении вечером, а днем. В противном случае можно жестоко ошибиться. Я говорю это потому, что испытал на себе последствия того, что не послушал людей более опытных в этом деле, чем я. Хорошие хозяева держат собольи меха обыкновенно в темном месте и отнюдь не на солнце, для того чтобы они не отцветали, то есть не теряли черноту шерсти. Действительно, солнечные лучи имеют влияние на собольи меха. Поэтому и говорят что те соболи, которые водятся в хребтах, в тени, лучше тех, которые живут на более открытых местах, например на Амуре. Даже собольи воротники здесь многие нарочно держат в сундуках, завертывая их во что-нибудь черное.

При покупке соболей из первых рук нужно быть осторожным и знающим дело, ибо искусные промышленники ловко дымят собольи шкурки и делают худых черными.

В южной половине Забайкалья в настоящее время особой охоты за соболями почти нет, а их бьют случайно, на охоте за другими зверями. Промышленник, найдя свежий соболиный след, начинает охоту с того, что делает округу или окидывает след, чтобы хорошенько узнать, где именно находится соболь, и когда убедится, что он в известных пределах, тотчас спускает собаку на след и поспешно идет за ней, глядя во все стороны и прислушиваясь, не лает ли где-нибудь собака, не прыскает ли соболь на собаку или не уркает ли на нее, сидя на дереве. Заслыша то или другое, он тихонько подкрадывается к чарующим его душу звукам, отыскивает зорким глазом притаившегося где-нибудь соболя, скрадывает его в меру выстрела, ставит винтовку на сошки, припадает к ней, словно примерзнет, и, затаив дыхание, как истукан, выцеливает добычу… Еще мгновение, вспыхнуло на полке, раздался роковой выстрел, и эхо еще не успело раскатиться по высоким горам глухой тайги, как уже соболь, как подкошенная былинка, сраженный пулей, медленно, считая сучки, полетит с дерева… Но легко сказка сказывается, да не скоро дело делается. Я здесь привел счастливый случай соболиной охоты, но менее счастливых бывает больше: то соболя потеряет собака, то охотник не подоспеет вовремя и соболь скроется верхним следом, по деревьям, то он залезет в дупло, а у охотника не случится с собой топора срубить дерево; наконец, чаще всего бывает, что соболь залезет в щели между большими камнями и плитами, так что его нельзя выгнать. Словом, много случается таких обстоятельств, которых нельзя предвидеть охотнику, и охота, счастливо начатая, кончается безуспешно. Часто охотник, найдя соболя, живет по нескольку суток в лесу около того места, каждый день гоняется за хитрым зверьком и все-таки не может убить его. Иногда же не пройдет и четверти часа, как промышленник выследит соболя, загонит его на дерево и убьет. Недаром говорят здешние промышленники, что «как к фарту, так соболя даст бог ни с чего, а уж как запоперечит кривая, так хоть ты убейся, а соболя не добудешь!..»

На соболиную охоту лучше ходить двум и трем охотникам вместе, тогда скорее можно отыскать и убить соболя, нежели одному. Многие зверовщики так и делают; найдя соболиный след, они начинают охоту с разных мест, и тогда испуганный соболь, бросившись от одного охотника, попадает на другого или на третьего.

Но не все думают одинаково, злодейка зависть нередко овладевает охотником, и он, надеясь на авось или на счастливый случай, нарочно таится от товарищей, чтобы одному воспользоваться дорогою шкуркою соболя, отправляется за ним один и поэтому чаще теряет, чем выигрывает.

В тех местах, где соболей много, промышленники, отправляясь на промысел, берут с собою сети, то есть тенёта, для того, что если соболь успеет уйти от собак и заскочит в пустоты между камнями, то промышленники около того места разбивают эти сети, так что соболь, выскочив из своего убежища, попадает в них и запутывается. Попавшего соболя нужно тотчас убить, иначе он при малейшей проволочке времени перегрызет ячеи сети и уйдет. В южном Забайкалье с тенетами совершенно не знакомы, и я, не видя этой охоты, не знаю подробностей дела и потому говорю о ней коротко. Многие здешние промышленники из инородцев (орочон) утверждают, что соболи изредка попадают в беличьи плашки, которыми они так искусно ловят белок, чему вполне можно поверить, потому что на Амуре соболей редко бьют из винтовок, а ловят их преимущественно в плашки. Чтобы удостовериться в этом, стоит только посмотреть шкурки амурских соболей: на редкой из них найдете сквозную круглую дыру, которая служит верным признаком, что соболь был убит пулей; напротив, по большей части они целы, что доказывает поимку соболей ловушками. Я не знаком с этой ловлей в такой степени, чтобы мог передать читателю устройство ловушки и способ ловления, а потому ограничусь только вышеописанным.

Мне рассказывал один старичок промышленник, что он однажды в белковье, уже поздно вечером, возвращался с промысла на табор (место стоянки в лесу), слышал уже голоса товарищей и хотел прострелить свою винтовку, чтобы утром промыть ствол, как вдруг собака его бросилась в сторону, немного прогнала и стала лаять, подняв голову кверху. Он подбежал к ней с винтовкой и слышит, что на дереве уркает, как надо было полагать, соболь. Он тотчас наломал сучков, набрал валежнику, высек и разложил огонь и тогда только при свете его увидал на ветке, близ самого ствола дерева, притаившегося соболя, который боязливо заглядывал вниз на лающую собаку и, по-видимому, готовился спрыгнуть с дерева… Товарищи старика, слыша знакомый лай собаки и видя разложенный огонь, кричали старику «во всю глотку», звали к себе, посылали ругательства и разные остроты на его счет, ибо они были уверены, что старик, не дойдя несколько десятков сажен до табора, заблудился, вздумал ночевать и потому разложил огонь…

Но старик, слыша эти послания, переносил их терпеливо и делал свое дело не торопясь; он зашел с противоположной к огню стороны, бросил винтовку на сошки, «пришурупился», как он выразился, т. е. прицелился, выстрелил и убил нечаянную дорогую находку, а потом, придя на табор, в свою очередь, поругал товарищей и удивил своей добычей… Желал бы я сам, а также и другим охотникам, так счастливо простреливать свои ружья!..

Приведенный мною ниже сего случай показывает, как надо быть внимательным во время охоты не к одному привлекающему вас промыслу, но и ко всякому постороннему шороху, особливо в тех местах, где можно надеяться встретить и дорогую добычу.

Однажды ходил я с дробовиком за рябчиками около речки Гальджиргуйский-Урюм (в окрестностях Горбиченского караула), в страшной глухой тайге. Уже смеркалось. Собака моя убежала за козулей, и я не мог ее дождаться. Как вдруг я увидел мельком сбоку, что кто-то скачет по деревьям; я подумал, что это белка, и потому не обратил никакого внимания; к тому же я подкрадывался тогда к перелетевшему неподалеку на дерево рябчику. После выстрела по рябчику я пошел отыскивать показавшуюся мне белку и – о боже! – рассмотрел на снегу вблизи от того места, где упал рябчик, свежие соболиные следы! Я бросился искать соболя, проходил до вечера, конечно, не нашел и едва-едва, уже впотьмах, с трудом отыскал свою лошадь… Не могу и теперь вспомнить без содрогания и досады те проклятые минуты. Что же делать, сам виноват! И до сих пор пеняю на себя, а прошлого все-таки не воротишь!..

Позволю себя здесь сделать небольшую выписку из статьи г. Пржевальского «Уссурийский край», помещенной в «Вестнике Европы» за июнь месяц 1870 года, в которой он между прочим коротенько говорит об охоте на соболей. Сведений о соболе так мало, что с удовольствием пользуешься всякой заметкой. Вот что говорит г. Пржевальский.

«Лишь только замерзнет Уссури[74]74
  Река Уссури впадает в Амур с правой его стороны.


[Закрыть] и земля покроется снегом, гольды[75]75
  Гольды – особое монгольское племя.


[Закрыть] оставляют свои семейства и, снарядившись как следует, отправляются в горы, лежащие между правым берегом Уссури и Японским морем, преимущественно в верховьях рек Вики на, Има и его притока Вака. Многие из них (даже большая часть) для того, чтобы не терять времени и начать охоту с первым снегом, идут на место ловли еще ранее замерзания воды и поднимаются в верховья названных рек на лодках; те же, которым идти поближе, отправляются уже зимою. Для этой цели они снаряжают особенные легкие и узкие сани, называемые норты, кладут на них провизию и все необходимое и тащат эти норты собаками, которые служат для охоты.

Обыкновенно, добравшись до места промысла, каждая партия разделяется на несколько частей, которые расходятся по различным падям и избирают их местом своей охоты. Прежде всего устраивается шалаш, в котором складывается провизия и который служит для ночевок.

К этому шалашу каждая отдельная партия собирается всякий вечер, между тем как днем все ходят особо или только вдвоем.

При этом гольды никогда не забывают взять с собою своих богов, или бурханов, которые представляют изображение человека китайского типа, сильно размалеванного краскою, на бумаге или на дереве. Устроив шалаш, каждая партия вешает тут же на дереве и своего бурхана. Отправляясь на промысел, гольды молятся ему, прося хорошего лова, и в случае действительной удачи, т. е. поймав хорошего соболя, убив кабана или изюбра, опять приносят своему бурхану благодарственные моления, причем брызгают на него водою, мажут салом или вареным просом и вообще стараются всяким образом выразить свою признательность.

С начала зимы, т. е. в течение ноября и декабря, когда снег еще мал, охота производится с собаками, которые отыскивают соболя и, взогнав его на дерево, начинают лаять до тех пор, пока не придет промышленник. По большей части соболь, взбежав на дерево, начинает перепрыгивать с одного места на другое чрезвычайно быстро, но хорошая собака никогда не потеряет зверька из виду и, следуя за ним с лаем, всегда укажет охотнику дерево, на котором наконец он засел.

Случается, что иной соболь пускается на уход по земле и залезает в дупло дерева, в нору или под камни. В первом случае обыкновенно дерево срубается, во втором – копают нору, если только это позволяет грунт земли, наконец, в третьем – выкуривают зверька дымом. Охотясь за соболями, гольды бьют и других зверей, если только они попадаются. Весьма большою помехою для всех этих охот служат тигры, которых довольно много на Уссури и которые часто ловят охотничьих собак, а иногда приходят и к самым шалашам спящих промышленников.

Гольды страшно боятся тигров и даже боготворят. Завидев тигра, хотя издали, гольд бросается на колени и молит о пощаде; мало того, они поклоняются даже следу тигра, думая этим умилостивить своего свирепого бога.

Впрочем, с тех пор, как на Уссури поселились русские и начали почти каждый год бить тигров, многие гольды, видимо, сомневаются во всемогуществе этого божества и уже менее раболепствуют перед ним. Некоторые даже совсем перестали поклоняться тигровым следам, хотя все еще не отваживаются прямо охотиться за страшным зверем. Здесь кстати заметить, что гольды охотно заменяют свои прежние фитильные ружья нашими сибирскими винтовками, которые хотя по виду не стоят и двух копеек, но в искусных руках здешних охотников без промаха бьют всякого зверя, и большого и малого.

Когда выпадут большие снега и охота с собаками сделается крайне затруднительною, тогда гольды промышляют соболей иным способом. Нужно заметить, что в это время, т. е. в январе, у соболей начинается течка, и каждый из них, напав на след другого, тотчас же пускается по этому следу, думая найти самку. Другой, третий делают то же самое, так что наконец протаптывается тропа, по которой уже непременно идут все случайно напавшие на нее соболи. На таких тропах гольды настораживают особенные луки, устроенные таким манером, что когда соболь заденет за привод, то стрела бьет сверху вниз и пробивает его насквозь. Такой способ охоты гораздо добычливее и не требует особенных трудов от охотника, который только однажды в сутки обходит и осматривает свои снаряды, а остальное время сидит или спит в своем шалаше.

Кроме того, есть еще способ добывания соболей, который также употребляется с успехом. Этот способ основан на привычке соболя бегать непременно по всем встречным колодам. Не знаю, чем объяснить такую привычку, но я сам, видевши не одну сотню соболиных следов в хвойных лесах, покрывающих главный кряж Сихотэ-Алиня, всегда замечал то же самое: соболь непременно влезет и пробежит по верху каждой встречной колоды.

Зная такое его обыкновение, в тех местах, где много соболиных следов, устраивают на колодах особенные проходные загородки, в которых настораживают бревна и иногда даже кладут какую-нибудь приманку: кусочек рыбы или мяса. Соболь, взбежав на колоду и схватив приманку или просто пробегая сквозь загородь, трогает за привод бревно, которое падает и давит зверька. Такой снаряд употребляется всеми инородцами на Уссури и нашими казаками, у которых называется слопцом. Подобные слопцы употребляются также для ловли енотов и зайцев.

Между всеми соболиными промышленниками, как инородцами, так и русскими, развита чрезвычайная честность относительно добычи, охоты, запасов и т. п. Часто случается, что промышленник набредет на чужой шалаш, в котором никого нет, но где лежит вся провизия и добытые соболи, однако он никогда ничего не украдет. Только по существующему обычаю он может сварить себе обед и поесть сколько хочет, но ничего не смеет брать в дорогу. Примеров воровства никогда не бывает, и я, несколько раз расспрашивая об этом у казаков и гольдов, всегда получал один ответ, что если бы случайно набредший на чужой шалаш промышленник украл из него что-нибудь, то хозяин украденной вещи непременно нашел бы его по следу и убил из винтовки. Вероятно, такая острастка сильно действует даже и на тех из охотников, которые при случае не прочь стянуть чужое.

С соболиного промысла гольды возвращаются в конце зимы, т. е. в феврале и марте; другие же остаются в лесах до вскрытия рек и выезжают уже на лодках. Число соболей, добываемых каждым охотником, неодинаково из года в год и изменяется от 7 до 15, даже до 20 штук. Это зависит от большего или меньшего счастья, главным же образом от количества соболей, которых в один год бывает много, в другой на тех же самых местах – мало.

Подобное явление происходит оттого, что соболи, так же как белки, хорьки, а в Уссурийском крае даже кабаны и дикие козы, предпринимают периодические переселения из одной местности в другую. Эти переселения обусловливаются различными физическими причинами. Так, например, когда снег ляжет на замерзшую землю, следовательно, кабанам неудобно копаться, они тотчас же перекочевывают на другие, более удобные места. Точно так же урожай кедровых орехов в данном месте привлекает туда множество белок, за которыми следует и соболь, их главный истребитель.

Всех добытых соболей гольды отдают китайцам за порох, свинец, просо, табак, соль и другие продукты, которые они забирают наперед, в долг, и за это обязываются доставлять весь свой улов. Заплатив за прежде взятое, гольд снова забирает у китайца, опять несет ему на будущий год всех добытых тяжким трудом соболей и, таким образом, никогда не освобождается от кабалы. Эта кабала так велика, что гольд не смеет никому продать своих соболей, даже за цену, гораздо большую, и обязан всех их доставить своему заимодавцу – китайцу, который назначает цену по собственному усмотрению. Я думаю, что каждый соболь обходится китайцу гораздо менее рубля.

Этих соболей китайцы, в свою очередь, отдают русским купцам, большею частью за товар, взятый в долг, или свозят на продажу в устье Уссури в село Хабаровку[76]76
  Хабаровка теперь уже город.


[Закрыть], где летом, в июне и июле, скопляется до двадцати тысяч соболиных шкурок. Средняя цена соболя бывает здесь в это время 6–8 рублей за штуку.

Мех уссурийского соболя незавидный, по большей части короткопушистый и светлого цвета, так что далеко уступает в ценности меху соболей амурских, особенно добываемых в Малом Хингане и на низовьях Амура.

Соболиным промыслом занимаются и наши казаки, но только в размерах, несравненно меньших, чем гольды.

Русские охотятся на этих зверьков только с собаками и уходят из станиц в горы по первому снегу недели на две, на три или уже много на месяц».

В южной половине Забайкалья выдры попадаются довольно редко и считаются между жителями деревень за диковинку, но в северной части этого края выдры встречаются чаще, хотя и реже других зверей, более обыкновенных. Почему выдр мало в Забайкалье, решить нетрудно: животное это живет обыкновенно около воды, питается преимущественно рыбою, а в Забайкалье мало того и другого; поэтому ясно, что выдре в нашем крае жить не при чем, как говорят простолюдины. Зато в тех уголках, где есть рыбные речки или озера, непременно водятся и выдры.

Выдра величиною с среднюю дворовую собаку, она имеет длинное и тонкое туловище на весьма коротких пятипалых ногах; она даже ниже барсука, хотя туловищем не меньше его[77]77
  Длина всего тела выдры колеблется от 2½ и почти до 4 футов, а вышина в зашейке у взрослого самца достигает одного фута.


[Закрыть]. Голова выдры широкая, плоская, с коротенькими круглыми стоячими ушами; глаза живые, острые, выдавшиеся; нижняя челюсть уже и несколько длиннее верхней; по бокам рыла длинные жесткие усы. Шея короткая, толстая, худо отделяющаяся от широкой головы. Самый нос, т. е. конец рыла, как бы немного приподнят кверху. Хвост короткий, при основании толстый, к концу островатый и плоский. Зубы выдры сходны с куньими, только что больших размеров и, по-видимому, крепче и прочнее. Лапы ее вооружены небольшими острыми и загнутыми книзу когтями, а пальцы соединены плавательными перепонками, которые снизу голы, а сверху слегка опушоны. Выдра имеет чрезвычайно крепкую кожу, покрытую весьма густым и довольно мягким пухом, сходным с бобровым, но далеко уступающим ему в доброте; на шкуре ее вместо седой, или, лучше сказать, серебристой, оси бобра торчат длинные темно-бурые лоснящиеся волосы, которые, высовываясь из густого пуха, придают особую красоту меху, хотя и теплому, но тяжелому, зато весьма прочному и крепкому к носке. Продавцы нарочно выдергивают эти волоски из выдровых шкурок и продают последние незнающим людям за низкий сорт бобровых. Из выдровых шкурок шьют теплые и прочные шубы, но более же делают из них воротники, которые, несмотря на разные косметические средства, которыми их стараются подвести под бобровые, все-таки резко отличаются от последних. Цвет шерсти на выдре темно-кофейный. Выдра после барсука – второй зверь в Сибири, шкурка которого годна к употреблению и летняя, хотя зимняя несравненно лучше летней – она темнее и гораздо пушистее.

Я слыхал, что острые зубы выдры некоторые сибирские инородцы употребляют при своих домашних работах как орудие, заменяющее им некоторые простые инструменты образованного мира. Маленькиеуши выдры внутри закрываются клапаном, а маленькие глаза имеют круглый зрачок с коричневой радужной оболочкой; конец носа голый и покрыт бородавчатой кожей.

Выдра боязлива и потому держится в удалении от жилых мест; она никогда не живет на хребтах и в глухих лесах, но более на падях и открытых местах сибирской тайги. Она обыкновенно поселяется около рыбных речек и озер, на их берегах. Выдра без воды жить не умеет, хотя по устройству своему и может. Где вода и рыба, там можно встретить и выдру; где же нет воды или и есть вода, да без рыбы, там выдры нет. Зверь этот не живет долго на одном месте. Как степной туземец – киргиз или здешний тунгус – живет на одном месте до тех пор, пока есть что поесть, а как только не стало корма, он отправляется в другое место – словом, постоянно кочует; так и выдра – живет на берегу какой-нибудь речки или озера до тех пор, пока рыбы достаточно; по уменьшении ее она переселяется к другой рыбной речке или озеру. Малым озерам и прудам выдра наносит страшное опустошение. Вследствие своей кочевой жизни она никогда не делает себе прочной, постоянной норы, а живет где попало и как попало в наскоро приготовленном гнезде, сделанном где-либо в самом берегу речки или озера или неподалеку от него под большими камнями, плитами, корнями больших деревьев, валежинами и проч. Иногда же выдра помещается на временное житье-бытье и в чужих норах, отбивая их силою у лисиц. Случается также, что она селится в щелях и пустотах утесов, которые нередко упираютя своими вековыми скалами в самое дно горных речек, как бы нарочно спустившись обмыться в их хрустальной холодной струйке и послушать их постоянный шумный лепет.

Гнездо, или нору, выдры узнать нетрудно, потому что около нее всегда валяются рыбьи кости и кости других мелких животных, а из норы постоянно несет каким-то особенно противным запахом, особливо летом, от тухлой излишней рыбы и различных костей, так что разносимый ветром смрад за несколько сажен говорит опытному охотнику о близком жилище выдры. Кроме того, в зимнее время около норы видны на снегу отпечатки ее лап, которые трудно приписать какому-либо другому зверю, ибо на снегу видны оттиски плавательных перепонок, и след выдры сходен с гусиным.

В тех местах сибирской тайги, где есть так называемые тальцовые речки, то есть такие, которые не замерзают во всю долгую здешнюю зиму или замерзают ненадолго только в сильные холода, и то только местами, – речки, питающиеся сильными подземными ключами и в которых всегда держится много рыбы, там обыкновенно на их берегах поселяются выдры, и поселяются прочно, в сделанных ими норах и живут зимою и летом на одном месте. Гнезда свои, или норы, они делают тогда точно так же, как и норки (особ, зверьки, живущие около рек; их здесь нет), то есть выгребают нору в берегу реки таким образом, что лаз норы всегда находится под водою, а главное помещение норы, котловина, всегда выше среднего уровня воды в речке. В такой норе, постоянной, всегда сделано мягкое логово из листьев, мху и ветоши; это обстоятельство показывает, что и выдра при удобном случае может быть оседла и любит своего рода покой и комфорт. Кроме главного лаза из воды, выдра делает один отнорок на поверхность, который служит окном для вентиляции воздуха.

Нельзя не удивляться, каким образом она делает нору из-под воды, иногда довольно большую, да еще с такими угодьями! Понятно, что в таком жилище, имеющем главное сообщение чрез воду, выдра безопасна от всякого хищного зверя; только человек, найдя ее дом такого устройства, поставив в воде перед лазом какие-нибудь ловушки, иногда и ловит хозяйку, но редко, ибо выдра хитра и, заметив ловушку, в нору не пойдет, а в гнезде ее никогда не захватишь, потому что она при малейшем шуме тотчас ныряет в воду.

Выдра не любит общежития, уединение она предпочитает; самец с самкою сходятся только в урочное время года, во время течки, которая у них бывает зимою в феврале месяце. Самка совокупляется с одним и с несколькими самцами; самцы за любовь самки страшно дерутся между собою и по окончании любовных отношений удаляются в разные места. Самка ходит чревата, как надо полагать, около 9 недель, ибо в конце апреля и редко в начале мая находят уже молодых, которых самка приносит обыкновенно по два и редко по три. Некоторые же охотники утверждают, что бывает и по четыре выдренка у одной самки, чему я верю, ибо у нее четыре сосца, которые находятся на животе под задними ногами. Мать сначала кормит молодых молоком, а когда они подрастут, приучает их есть рыбу, мелких животных и птичек; когда им минет месяца два, то есть когда они начнут матереть, водит их с собою и приучает ловить рыбу. Зимою, когда уже молодые почти совершенно обматереют, выдра их отгоняет, и они уже пропитываются сами. Молодые выдрята чрезвычайно некрасивы, неуклюжи, нерасторопны, смешны в движениях и вообще безобразнее старых, которые, в свою очередь, не могут похвалиться красотой своего вида. Уродливая голова выдры, сильно выдавшиеся глаза, суровый взгляд, какое-то особенно странное движение при несоразмерной длине корпуса и уродливо коротких ногах, а также машинальное и непрестанное ее посвистывание производят довольно неприятное впечатление, даже отвращение к зверю, и поневоле даст повод к заключению о его глупости, чего, в строгом смысле слова, выдре приписывать не следует, хотя ее в этом случае нельзя сравнить с другими, боле смышлеными зверями, как, например, с лисицей.

Мать пред разрешением от бремени избирает для житья более рыбные и уединенные места; приготовляет где-либо в скрытном месте гнездо и в нем спокойное логово, для которого она таскает во рту траву, мох, листья и тонкие побеги береговых кустов. В первые дни возраста молодых мать, уходя на промысел, закрывает выдрят травою или мхом в том случае, если гнездо сделано не в норе, а с поверхности земли, пряча их от хищного зверя или хищной птицы.

Здешние промышленники говорят, будто бы совокупление у выдр происходит в лежачем положении. Мне не случалось видеть самому этого акта, а потому я и не выдаю вышеписанного за истину и, признаться, этому не верю. Голос выдры состоит из сиплого, глухого посвистывания, сходного с густым свистом человека. Во время их течки неприятный свист этот слышен непрестанно; он много способствует промышленникам к отысканию выдр. Г. Брем говорит, что в плену выдры, довольные своим положением, тихо хихикают, но с голоду или когда дразнят их аппетит, громко кричат. Этот крик состоит из слога «гиррк», повторенного несколько раз, который так пронзителен, что режет уши.

Выдра люта, дика и кровожадна. Здешние промышленники пробовали ловить маленьких выдрят живыми и кормить их на дому, чтобы зимою, когда они вырастут, получить с них ценные шкурки. Но опыты не удались; выкормить их не могли, ибо они, отнятые от матери, скоро пропадали. Я сомневаюсь в том, чтобы молодых выдр нельзя было воспитать дома, потому что животное это по природе своей весьма крепкое, переносчивое, ест всякую всячину, ни мокроты, ни холода не боится. Если промышленники не могли их выкормить, то это еще не доказывает, чтобы их нельзя было воспитать при доме; быть может, они с ними сурово обращались, худо кормили и не умели подделаться к той среде, в которой зверь этот должен находиться, не могли удовлетворить хотя некоторым естественным побуждениям животного и проч. – словом, не соблюдали тех непременных условий, которые необходимо исполнять для того, чтобы исподволь побороть дикую природу этого зверя и заставить перенести домашнее воспитание.[78]78
  Примечание. При исправлении и дополнении своих записок я нарочно оставляю эти строки как прежнее свое мнение, которое и подтвердилось фактами воспитания выдр, кои не были под руками у меня прежде.


[Закрыть]

Действительно, выдра и в диком состоянии питается разною разностию. Главною пищею служит ей рыба – мелкая и крупная; раки составляют для нее лакомый кусочек; за недостатком рыбы выдра ест лягушек, водяных крыс, ловит животных, отыскивает птичьи гнезда, поедает птенцов, яйца и ловит на гнезде даже и самых наседок (маток). В случае крайности ест молодую траву, новые побеги молодых деревьев и даже древесную кору. В этом легко убедиться, стоит только посмотреть кал выдры, в котором видны мелкие части костей рыб, птичек и небольших животных. Из всего вышеписанного нетрудно заключить, что выдра так же коротко знакома с водой, как и с сушей; и действительно, выдра, снабженная плавательными перепонками на всех четырех ногах, чрезвычайно легко и быстро плавает как на поверхности воды, так и в самой ее среде, то есть она превосходно ныряет. Словом, выдра так же быстра в воде, как рыба; зато на суше, сравнительно с другими животными, она чрезвычайно слаба. Слишком короткие ее ноги не дают ей возможности скоро бегать. В самом деле, она так тихо бегает, что легкий человек в состоянии ее догнать, а собаки легко ее ловят, но редкие из них давят; выдра так храбро и язвительно защищается, что перекусывает собакам ноги, а в опасности не боится даже человека и с яростию бросается на него, почему при охоте за выдрами нужно быть осторожным и без обороны к раненым близко не подходить, а лучше их достреливать, чем добивать холодным оружием. На побои выдра чрезвычайно крепка и не уступит в этом случае барсуку и росомахе, так что палкой ее убить трудно.

На промысел выдра отправляется большею частию ночью, хотя в уединенных местах не боится ходить и днем. Живя около больших рек, выдра в ясные зимние дни нередко взбирается на высоты и высматривает речные полыньи и трещины во льду, для того чтобы ночью прямо на них отправиться для ловли рыбы. Выдра, как зверь сухопутный, не может жить в воде, она даже не в состоянии пробыть долго под водою и, плавая в ней за рыбою, часто выныривает на поверхность воды, чтобы перевести дыхание и запастись свежим воздухом. Вот почему выдра, гнавшись за рыбою, попадает иногда в верши, вентеля, морды, мережи, заколы, еза и другие рыболовные снасти и, не успев из них высвободиться, не имея возможности под водою набрать в себя свежего воздуха, скоро в них задыхается.

Выдра, живя около небольших речек и озер, много бродит по ним во время ночи, отыскивая полыньи, трещины на льду, ледяные отдувы около берегов, а между тем попутно ловит мелких животных. Ходит она хотя и тихо, но податно, как здесь говорят, и главное – неутомима, так что в продолжение бесконечной зимней ночи она искрестит несколько десятков верст, а к утру куда-нибудь скроется. Следить ее нетрудно; кроме оригинального ее следа, на снегу заметны полосы или черты ее от хвоста, ибо ноги ее слишком коротки, и потому хвост на ходу задевает снег и даже волочится по нему. Выдра ставит передние лапы вместе, потом так же и задние, поэтому она скорее скачет, чем бегает. Она одарена довольно тонким слухом и весьма острым зрением: завидя издали человека или собак, она тотчас скрывается, то есть прячется в береговые щели, расселины гор, залегает под ледяные отдувы и проч.; если же она будет захвачена около большой речки или озера, то старается только добежать до полыньи, трещины на льду или проруби и тотчас бросается в воду. Видя опасность, она ни за что не вылезет из воды, а только изредка выныривает или выставляет конец своего носа из воды, и то чрезвычайно аккуратно и незаметно, чтобы перевести дыхание и запастись свежим воздухом; потом снова скрывается. Но вот беда, если нет полыньи и трещин; надо видеть ее испуг, отчаянное положение, унылый сильный свист и старание куда-нибудь спрятаться… Конечно, летом она не боится погони и при малейшей опасности тотчас юркнет в воду.