Текст книги "Записки охотника Восточной Сибири"

– Нет, не уйдешь.

– Нет, брат, уйду. Не спорь. Да и чем нам спорить по пустякам, так давай ударимся об заклад. – говорит изюбр.

– Давай, брат, давай. Что держишь? Да уж давай биться голова об голову, то есть коли ты от меня убежишь, то с меня голова прочь – не существуй я тогда и на сем белом свете; а коли я убегу, с тебя голова прочь, ты с миру долой, понимаешь? Ну, согласен, что ли? – спросил конь.

Вот и стало изюбру забедно, что его конь так пристыдил перед всеми зверями и зовет на такой большой заклад. Ретивое у него так и взыграло.

– Ну ладно, я согласен, – говорит изюбр. – Только дай мне три дня сроку, чтобы приготовиться к бегу.

– Ладно, – отвечал конь, – я и на это согласен: только смотри, изюбр, мы станем гоняться трое суток сряду, хорошо?

– Хорошо, – отвечал изюбр.

Они ударились по рукам, значит, при свидетелях; стало быть, и тогда друг другу не верили!.. Началось трехдневное приготовление: изюбр стал больше есть и пить, а конь почти ничего не стал употреблять в пищу и начал держать себя на выстойке, чтобы подобрать брюхо, то есть подъяроватъся и быть легче, чтобы во время бега не разгореть от жира. А изюбр все ест да ест. Вот однажды в продолжение этих трех дней приходит он к коню и видит, что тот почти ничего не ест, потерял брюхо и подъяровался. Изюбру стало смешно.

– Ты что за дурак, конь, – сказал изюбр, – что почти ничего не ешь? Ну, куда ты голодный-то побежишь? Много ли надюжишь? Вот я так все время ем и пью, чтобы не пристать после.

– Нужды нет, – говорит конь, – не твоя беда – моя. Про то я знаю, что делаю. Ты, поди-ка, слыхал пословицу: «Не хвались идучи на рать»…

Изюбр ушел. Настал час бега. Закладчики собрались в условное место. Изюбр разжирел, растолстел – печка печкой, а конь похудел, подобрался. По условному знаку закладчики пустились бежать. Ну, коню где же гнаться за изюбром? Тот скочил раза три-четыре – так конь и потерял его из виду. Вот к обеду изюбр обождал, приостановился; подбежал и конь.

– Ну что, брат, видел ли ты меня хотя издали? – хвастал изюбр.

– Нет, не видел, – говорит конь.

– Отдохнем, что ли?

– Нет, брат, пущайся; на это и заклад.

Побежали. Изюбр снова оставил далеко за собой коня. Наконец, к утру, опять остановился и сождал коня, который уже прибежал скорее прежнего.

– Отдохнем, что ли? – говорит опять изюбр.

– Нет, – молвил конь, – пущайся!

Побежали. Конь уже стал брать на вид изюбра, который в обед, на другие сутки, остановился и хотел сождать коня. Оглянулся – а конь тут и есть.

– Отдохнем, брат, я уже пристал, – говорит изюбр.

– Нет, пущайся, а то голова прочь; до заклада еще далеко, а ты уж и пристал, хвастунишка!

Вот опять побежали, но уже рядом; конь не отстает от изюбра, а его же хвостом понукает. Дошло дело до вечера других суток. Изюбр пристал и упал на землю.

– Отдохнем, – говорит он коню.

– Нет, брат, беги. Вперед не хвастайся!

– Не могу, пристал я, моченьки моей нет, только и силы; ноги не несут дальше.

– Ну, как знаешь, а беги!

– Что хошь делай, а бежать не могу, – говорит изюбр.

– А помнишь условие заклада?

– Помню, брат; прости великодушно! Теперь никогда не буду хвастаться.

И стал изюбр слезно плакать и просить коня о пощаде. Вот плакал-плакал, и наконец дело дошло до того, что выплакал свои нижние глаза и остался только при двух верхних, а два нижних со слезами вытекли».

– Ведь хитрый зверь, – прибавляют рассказчики. – Верхними-то не плакал же – дескать, конь сжалится, и хоть потеряю два глаза, так два чистых все же останутся.

Действительно, конь, видя увечье изюбра, в самом деле сжалился над ним и простил хвастуна, удовольствовавшись тем, что тот потерял два глаза, а главное – своею победою.

Так вот оно отчего изюбр потерял два нижних глаза, а то он был, как говорят, взаболь четырехглазным; вот почему теперь изюбр и покорен коню, вот отчего промышленники и загоняют изюбров на удалых конях, – заключают рассказчики.

Теперь посмотрим, как сибиряки добывают этих зверей, и расскажем тут же два истинных случая.

Охота за изюбрами в Забайкалье бывает во всякое время года и производится различным образом. Зимою изюбров обыкновенно облавят: узнав достоверно, что изюбры находятся в известном месте, несколько охотников заезжают вперед и садятся на ходовых местах и перевалах (собственно этих зверей), а другие спустя несколько времени, чтобы дать возможность засесть стрелкам на места, заезжают с противоположной стороны и гонят зверей. Вся гоньба состоит в том, что загонщики осторожно, без шуму едут верхом или идут по лесу, тихонько покрикивая и постукивая палками о деревья, отчего изюбры, если тут находятся, тотчас бегут в противную сторону от загонщиков и попадают на стрелков, которые должны быть постоянно наготове. В засаде нужно сидеть как можно тише, выбирая для этого такие места, на которых бы ветер дул от охотников в поле, по отнюдь не в ту сторону, откуда должны прибежать изюбры. При облаве изюбров стрелкам надо садиться на пути бега, выбирая для этого самые высокие точки, как-то: увалы, вершины грив и проч., а не лога, как при сохатиной облаве, потому что изюбр бежит обыкновенно на самое высокое место, прямо гривами, солнопеками и сиверами хребтов, тогда как сохатый направляется постоянно падью, логом или перевалом, как козуля. Как только стрелок увидит приближающихся к нему изюбров, то, допустив их в меру выстрела, он обыкновенно куркает по-вороньи или же свистнет или стукнет чем-нибудь о дерево. Это делается потому, что изюбры, услыхав стук, крик или свист, всегда ненадолго останавливаются и начинают прислушиваться. Вот тогда-то нимало не медля и должно стрелять, причем еще надо охотнику также смотреть на бегущих зверей и примечать, заложили они уши назад или нет. Если заложили, то нечего и стучать – они не остановятся, и тогда стуком их еще больше напугаешь; в таком случае нужно немедля стрелять на бегу, ибо примета эта означает, что они «переняли дух человека» и, следовательно, сильно испугались. Надо заметить, что изюбр чрезвычайно крепок к ружью, потому стрелять нужно в самые убойные места, но лучше всего по лопаткам, особенно когда пуля пройдет обе лопатки и заденет легкие. Если же пуля пройдет по кишкам, по брюшине, как здесь говорят, то изюбр уйдет далеко и забьется в сивер, в чащу, так что его и собаками не всегда отыщешь.

Все, что было говорено в предыдущей статье относительно раненого сохатого можно отнести и к изюбру.

В начале зимы по первой густой порошке и в великом посту, когда уже образуется наст, изюбров гоняют на лошадях с собаками. Это делается так: двое или трое охотников едут верхом с собаками в лес, где водятся изюбры, и отыскивают свежие их следы. И как только найдут, тотчас пускают на след собак, а сами поспешно едут за ними; словом, охота эта производится точно таким образом, как охотятся в подобном случае на сохатых.

То есть собаки поднимают зверя и останавливают, подскакивают охотники и при первом удобном случае стреляют. Взбуженный изюбр обыкновенно стремглав, как птица, бросается спасаться; хорошие легкие собаки скоро его догоняют и более двух или трех верст не гонят, но дурные, тяжелые иногда и на десяти верстах ни разу не остановят зверя. Главное условие этой охоты состоит в том, чтобы собаки с первого взбуда сильно погнали зверя и не дали бы ему отдохнуть, а при первом удобном случае тотчас забегали бы вперед и ставили зверя на отстой. Одной собаке трудно остановить изюбра на ровном месте, но две или три – могут; в местах же гористых, узких, около утесов, в скармаках, как говорят некоторые сибиряки, и одна хорошая собака может загнать изюбра в такое место, что ему и шагу некуда будет сделать. В таких отбойных местах хорошие собаки держат изюбров на отстое иногда по целым суткам, пока охотнику представится возможность подкрасться к зверю в меру выстрела. Здесь погоня собак, их достоинство, преследование охотниками изюбров, скрадывание и проч. одинаковы, как и при охоте за сохатыми. Конечно, охотники, знающие хорошо местность, всегда стараются вспугнуть зверя и направить собак так, чтобы они погнали зверя в ту сторону, где есть удобные отстой, а не туда, где их вовсе нет и место ровное. Самое лучшее охотнику скрадывать зверя, поставленного на отстой, в то время, когда лают на него собаки, и как скоро они перестают лаять, останавливаться и не шевелиться, иначе легко можно испугать зверя, который может убежать и не скоро или совсем не стать на отстой.

Подобная же охота бывает и летом, да и во всякое время года, если легко раненный изюбр уйдет из глаз охотника. Кстати замечу, что раненый зверь скорее останавливается, чем здоровый, но скрадывать его труднее, потому что он тогда боится малейшего шороха или треска, а потому, заслыша то или другое, тотчас бросается спасаться, особенно если рана легка. Весною, когда с увалов стает снег и на солнопеках покажется первая зелень, которая, словно изумрудно-зеленым бархатным ковром, покроет полуденные покатости гор, начинается дорогое время для изюбриной охоты. Но самое лучшее время охоты, когда по увалам появятся синенькие цветочки ургуя (пострела), которые изюбры чрезвычайно любят; в это время они аккуратно каждый день выходят на увалы, чтобы полакомиться ургуем, вечером – на закате солнца, утром – до солновсхода. Стоит только охотнику прийти на увал, чтобы убедиться в том, ходят на него изюбры или нет. Если есть на нем свежие следы изюбров и свежий их кал, то это ясный признак, что звери были недавно. Обкусанные стебельки ургуя и молодой травки тоже служат хорошим признаком. Убедившись в том, что зверь ходит на увал кормиться, охотник замечает, откуда он приходит, и потому, избрав удобное место, в известное время, вечером или рано утром, садится караулить дорогую добычу. Конечно, садиться нужно в таком месте, откуда бы ветер отнюдь не тянул в ту сторону, из которой должен прийти зверь, а в поле; в противном случае изюбра не убьешь. Таким образом, дожидаться прихода зверей хорошо только в таком случае, если увал гладок, всюду может быть обозреваем охотником и один между лесистыми горами, но если увал состоит из маленьких отдельных злобчиков, разделяющихся между собою маленькими же ложками, или имеет на себе гребни утесов и каменьев, тогда лучше по увалу тихо и осторожно ходить и высматривать, не вышел ли где-нибудь изюбр, не стоит ли на увале, не кормится ли в ложочке. Ходить при этом нужно так тихо, так осторожно, «чтобы самому себя не слыхать было», чтобы ничто не задело, не зашарчило и не треснуло под ногою, а для этого здешние промышленники надевают на ноги сверх обыкновенных чулок или обвертков (портянок) так называемые прикопотки, т. е. толстые волосяные прямые чулки, в которых ходить очень мягко и легко. В прикопотках можно скрадывать зверя как угодно, только бы он не видал и не почуял охотника раньше, потому что под ними трава и лист не шарчат, мелкие сучки не трещат и мокрота в них не держится. Прикопотки обыкновенно вяжутся, как чулки, из волос конской гривы. Таким образом, ходя по увалам или сидя на одном удобном месте, поджидают прихода зверей. Надо сказать, что изюбр чрезвычайно хитер и выходит на увал удивительно тихо и осторожно, обыкновенно из сиверу или из лесистой падушки. Для этой охоты на увалы нужно выходить перед закатом солнца и дожидаться пока совсем не стемнится, или утром до солновсхода, потому что в это время, едва только зарумянится восток, как изюбр уже идет на увал. Охота на увалах продолжается до тех пор, пока не появится зелень везде: и в сиверах, и в падушках – словом, когда изюбру на увал ходить будет незачем, потому что тогда корм будет везде. Увидав зверя на увале, охотнику торопиться не нужно, а осторожно скрадывать его против ветра или, всего лучше, сидеть и дожидаться, ибо у изюбра манера – придя на увал, обойти все кормное место, и потому он не замедлит прийти к охотнику сам, нужно только сидеть как истукану и быть готовым к выстрелу. Скрадывать же изюбра следует только в то время, когда он кормится, и стоять неподвижно, когда он поднимет голову, а тем более начнет прислушиваться. Если местность позволяет, то лучше скрадывать из-за деревьев или утесов, а по чистому месту лучше и не пробовать – он тотчас узнает охотника и убежит. Взбуженный или, как выражаются сибиряки, бросившийся изюбр, чтоб посмотреть причин» тревоги, отбежав несколько сажен, останавливается только раз, и то ненадолго, а затем убегает без оглядки. Поэтому охотнику нужно быть всегда готовым к поспешному выстрелу.

В тихие ясные холодные вечера можно скорее дождаться изюбра, нежели в пасмурную теплую погоду. Если днем был дождик и промочил зелень, а к вечеру разъяснит, можно почти наверное сказать, что изюбр непременно выйдет на увал, если есть признаки, что он на него ходит. Само собою разумеется, что охотник, желающий узнать, ходят изюбры на увал или нет, но не знакомый с местностью, должен делать свои осмотры в то время, когда изюбров нет на том месте, где он думает их караулить, и это время есть день, когда звери держатся в лесу, в чаще. Иначе он может испугать изюбров и, следовательно, испортить всю охоту. Точно так же и приходить для караула зверей на избранное место следует до росы, когда трава еще суха, в противном случае зверь, нечаянно перешедший след охотника, который прошел после упавшей росы, тотчас услышит его запах и убежит обратно в лес.

Изюбр на солонцы и солянки начинает ходить гораздо раньше других зверей, так что едва только покажется на потных местах молодая зелень и едва только начнет отходить земля, как изюбр уже идет на солонец или солянку. Но в это время он ходит так, между прочим, как бы от безделья, для препровождения времени и как бы только знакомится или, лучше сказать, наведывается, существует ли знакомое ему место, на которое он так часто ходил лакомиться прошлое лето. Визиты его в это время коротки, моментальны, его манит молодая зеленая травка, синенькие цветочки ургуя, которые так весело показались на божий свет и красиво распустились на роскошном увале… Но лишь только появится овод, потекут горные речки, зажурчат и запенятся ручейки, распустятся деревья и заколышутся широкие степи – словом, когда все в природе говорит и напоминает о начале лета, тогда только и начинается лучшее время для изюбриной охоты на солонцах и солянках. Хорошие здешние промышленники еще с зимы, в великом посту, озабочиваются подсаливать природные ключи, выгары, поточины, мочажины, на которых осенью ходили звери пить или отдыхать от палящего жара, во время гоньбы. Еще с зимы настоящие зверовщики заготовляют новые или подновляют старые сидьбы и устраивают лабазы, для того чтобы заранее приучить осторожных зверей к переменам на солонцах и солянках и чтобы новые их поделки успело обдуть ветром и обмыть дождем. Щепки, которые накопятся при постройке лабазов и сидьб, необходимо убирать и засыпать землей, чтобы звери их не пугались и чтобы они не гнили вблизи приготовленных тайников.

Итак, начало лета самое лучшее время для изюбриной охоты на солонцах и солянках. Надобно только иметь много навыку и уменья, чтобы убить изюбра на солонце или солянке, потому что зверь этот чрезвычайно хитер и чуток. По мере приближения лета истые охотники Забайкалья изредка ездят осведомляться на приготовленные свои солонцы и солянки, были на них звери или нет. Если были, то ели солонцеватую землю или только так заходили? – что сейчас будет видно по свежим следам и другим ясным признакам. Главное достоинство хорошей изюбриной солянки, как здесь называют зверовой, состоит в том, чтобы она имела постоянно хороший дух, то есть чтобы на ней ветер тянул ровною струей в какую-нибудь сторону, а не вертелся бы зря по всем направлениям. Словом, вся обстановка изюбриной солянки с устройством сидьбы или лабаза имеет совершенно одни и те же условия, о которых уже было говорено в предыдущей статье «Сохатый». Здесь еще можно добавить следующее замечание для более счастливой охоты: когда уже она началась на зверовых солонцах или солянках, отнюдь ничего не следует изменять в их обстановке, то есть не расчищать места, не поправлять и не подновлять сидьб или лабазов, а оставлять в том виде, в каком привыкли их видеть изюбры. В противном случае может быть неудача, потому что звери эти чрезвычайно памятливы или недоверчивы, малейшее изменение в сидьбе или лабазе, по-видимому и лучшее к успеху в охоте, может испортить все дело, т. е. возбудить подозрение или недоверие изюбров и, следовательно, сделать то, что они перестанут ходить на такие солонцы или солянки. Все неудобства надо предвидеть заранее, вот почему опытные промышленники и подготовляют свои солонцы и солянки для будущей охоты в то время, когда на них звери уже не ходят, то есть зимою… Но я распространился в подробностях – хочется познакомить читателя со всеми мелочами сибирской охоты, но мелочами такими, от которых зависит успех самой охоты.

Итак, дело в том, что если охотник заметит, что на его солонцы и солянки ходят изюбры, то немедля начинает охоту, избирает удобное время и едет на любую солянку караулить зверей. В это время многие охотники обыкновенно поступают так: по утрам и вечерам ходят караулить изюбров на увалы, а на ночь отправляются сидеть на солонец и солянку, потому что тогда изюбры продолжают еще выходить на солнопеки, на молодую зелень, а ночью, хотя и поздно, приходят на солончаки поесть солонцеватой земли, словом, они поступают как настоящие гастрономы, которые после сытного обеда или ужина любят покушать сыру. Помните, что конец весны и начало лета – время наилучших пантов, а я ведь уже говорил, что панты – это идеал охоты сибирского промышленника, это магическая сила, которая заставляет его бросить дом, хозяйство, жену, детей и, не теряя ни минуты, скорее, скорее ехать в лес, в любимую тайгу… Вот почему здешний зверовщик днем и ночью находится в бдении и старается тем или другим способом приобрести дорогие панты. Вот почему он и дорожит временем, потому что тут и одна неделя много значит, в неделю много воды утечет: панты могут перерасти и сделаться никуда не годными.

Так как изюбры приходят на солонцы и солянки обыкновенно с одного места, из известных частей прилегающих к ним сиверов, падей или колков, то сидьбы или лабазы делаются преимущественно против прихода зверей, на другой стороне солонца или солянки, или сбоку, но отнюдь не около того места, откуда приходят звери. Из всего этого видно, что поставить сидьбу или лабаз при всех наивыгоднейших условиях есть дело смышлености, навыка и опытности.

Чем холоднее и светлее ночь, тем скорее придет изюбр на солонец или солянку. Если подует с вечера холодный ветерок, как здесь говорят – захиузит, заревут в окрестностях козули, заснуют кучами комары – словом, окажутся все признаки холодной ночи, бодрее и веселее сидит на карауле сибирский промышленник. Совсем другое бывает, если ночь тиха, тепла, пасмурна, как-то глуха, нигде не шолнет, как здесь говорят, – плохо! Надежды нет, и промышленник обыкновенно тут же в сидьбе ложится спать. Но если с полночи прояснит на небе, захолпит ветерок, сделается свежее в воздухе, начнут порявкивать пугливые козули, о! это хорошо. Это значит, что утро будет ходовое, и промышленник, забывая сладкий сон, бодрствует, нетерпеливо поглядывает в ту сторону, откуда должны прийти звери, прислушивается ко всякому шуму, к малейшему шороху – караулит. В дождливую ночь, и особенно во время сильной грозы, звери на солонцы и солянки совсем не ходят, а проводят это время большею частию в лесных опушках, в редколесье, около солнопеков и под утесами.

Опытный промышленник на солянку или солонец отправляется обыкновенно еще засветло, до заката солнца, следовательно, до росы, а к самой сидьбе или лабазу подходит в прикопотках, чтобы не трещать и не шарчать. Приближаясь к солянке, он обыкновенно несколько раз остановится, прислушается, посмотрит, нет ли на ней зверей, чтобы как-нибудь не испугать их, если они тут, ибо часто случается, что изюбры приходят на солонцы и солянки перед закатом солнца, даже днем. Тихонько садится он в сидьбу или залезает на лабаз, закуривает сухую березовую губку или конский шевяк, чтобы спастись от бессчисленного множества комаров и мошки, подготовляет винтовку, чтоб не было осечки, и, совсем приготовившись к выстрелу, дожидает зверей. Сидит смирно, озираясь и прислушиваясь: не увидит ли где-либо пробирающегося к солнцу изюбра, не треснет ли около солянки сучок под ногой зверя, не зашелестит ли трава или куст – нейдет ли изюбр? И лишь только заслышит, что зверь идет, и тем более увидит его, тотчас становится истуканом, не шевелится, едва переводит дыхание и таким образом дожидает прихода зверя на приготовленное место. Все это необходимо потому, что изюбр чрезвычайно осторожно подходит к солонцу или солянке, никогда не придет на них прямо и смело, нет, он иногда так тихо и осторожно подберется, что и опытный промышленник не всегда скараулит его приближение и появление на солонце или солянке. Иногда же изюбр, особенно пуганый, в этом случае бывает хитер, как человек. Подойдя к солонцу, он останавливается, прислушивается, глядит прямо на сидьбу или на лабаз, нет ли тут притаившегося охотника, не шарчит ли что-нибудь на солончаке. Потом, не убедившись этим, он вдруг бросается быстро в сторону, как будто чего-нибудь испугавшись, но, отбежав несколько сажен, опять останавливается, снова прислушивается, снова глядит и нюхтит. Потом опять бросается, бежит, останавливается и т. д. Разве это не хитрость? Дескать, я испугался, бросился, так не зашарчит ли на солонце спрятавшийся охотник, не зашевелится ли в сидьбе или на лабазе? Подобные проделки он выкидывает иногда раза два или три, но другой раз и этим не довольствуется: он заходит к солонцу с подветренной стороны и нюхает – дескать, не пахнет ли с солонца человеком? Вот тут-то и хороши лабазы, а не сидьбы. Почему – понятно! Но изюбру и этого мало: он зайдя с тылу к охотнику и не чуя его присутствия, и тут еще повторяет свои проделки. Каково же положение охотника во все это время!.. Не правда ли, это своего рода сильнейшая пытка? Знать, что зверь пришел к солонцу, и несколько минут сидеть в тайнике без малейшего движения, едва переводя дыхание, быть вещью, быть как мертвому, когда кипит и сильнее обыкновенного стучит ретивое охотничье сердце!.. Это ужасно! Наконец, потерять изюбра из глаз, когда он бросится и убежит в ту сторону, чтобы зайти с тылу, – и все-таки не сметь пошевелиться; быть в неведении, действительно испугался зверь или это его хитрые проделки? И все-таки не пошевелиться – нет! Это уж из рук вон! Это уж больше чем ужасно!.. А все это нужно, необходимо при этой охоте. После этого скажите, что сибирская охота не имеет сильных ощущений и треволнений, скажите, что тут не нужна своего рода сила воли, сила характера! Нет? Я говорю, не только нужна, но необходима! Необходима для того, кто хочет убить такого зверя, как изюбр, а тем более убить панты! Чтобы хорошо и справедливо все это взвесить, нужно поставить, читатель, себя на месте сибирского промышленника; нужно знать все его обстоятельства, нужду и тогда рассудить, что стоят для него панты, те самые панты, которые здесь иногда продаются за 150 руб. сер… Итак, во все время проделок хитрого изюбра караулящему охотнику необходимо прихилиться, по выражению сибиряков, и быть как истукану. Беда, если охотник не выдержит курсу (тоже по их выражению) и как-нибудь зашевелится, зашарчит, заговорит, а чаще всею – заругается, думая, что изюбр действительно чего-нибудь испугался и убежал. Опытные здешние промышленники хорошо знакомы с этими проделками и подобными маневрами, они не горячатся, и их надуть трудно. У них одно несчастье, совершенно не от них зависящее, – это если на зверя пахнет духом охотника; тут уж ничего его не удержит – испугается и не станет ходить на эту солянку, пожалуй, целое лето. Но когда на солонце все тихо и спокойно и когда изюбр убедится, что тут никого нет, то начинает тихо подходить к самому солончаку, а придя на него, есть солонцеватую землю. Но сначала ест медленно и все прислушивается, так что охотнику и тут еще не следует шевелиться. Когда же он раза два или три прожует и проглотит пищу, то уже ничего не боится и ест не опасаясь. Вот тогда только и поднимаются охотники, избирают лучший момент и стреляют по зверю.

Изюбр на солонцы и солянки ходит обыкновенно, как здесь говорят, на три хода, т. е. приходит вечером еще засветло, либо в полночь, или рано утром. Если изюбр придет на солонец или солянку ночью и не испугается, то наверное пробудет до утра, только бы он не почуял охотника.

Часто случается караулить зверей на солонцах и солянках в самые темные ночи, например осенью, так что бывает худо видно не только движущегося по солончаку зверя, но трудно различить ружейный ствол от общего мрака; тогда необходимо на конец дула винтовки навязывать белый маяк, иначе попасть в зверя пулей довольно трудно, несмотря на то, что в этом случае приходится иногда стрелять на далее как в 6 саженях. Много нужно иметь хладнокровия, чтобы не торопясь выцелить зверя в такую темную ночь. А терпение необходимо, потому что нередко какой-нибудь куст или пень ночью принимается за зверя, когда он стоит к охотнику передом или задом и не шевелится. Бывали случаи, что и самые лучшие, опытные промышленники стреляли по ночам в кусты вместо зверей, тут нужно глядеть да глядеть; мало того, нужно прислушиваться – там ли шорох, где, по-видимому, чернеет зверь? Нужно убедиться в том, что видимая черновина есть зверь или куст, пень и проч. Поэтому бывалые промышленники в таких промахах, еще засветло садясь в сидьбу или на лабаз, нарочно приглядываются к местности и замечают, где на солончаке стоят кусты или пни, чтобы после ночью не ошибиться и не выстрелить в какой-нибудь пень вместо изюбра. А это не долго, особенно горячему охотнику, тем более потому, что в ночное время, даже при тихой погоде, и неодушевленные предметы кажутся одушевленными, особенно при настроенном воображении. Ну, вот смотришь, бывало, на куст, пристально приглядываешься, а так и кажется, что он шевелится, в особенности тогда, если тут же только видел движущегося зверя. О, ночная охота на солонцах и солянках! Сколько в тебе жизни, поэзии, сколько ты оставляешь приятных впечатлений в жизни страстных охотников! Сколько приятных воспоминаний рождаешь ты впоследствии и желаний на будущее время!.. Сколько приятных снов и сладостных грез видит потом горячий охотник!.. Сколько досады приносишь ты после неудачных выстрелов, сколько раскаяния!..

Надо заметить, что изюбр ест медленно, жует долго и зубы его в это время гремят, как у коня, так что по этим признакам многие зверовщики среди самой темной ночи отличают изюбра от сохатого и никогда не ошибутся в том, ко из них пришел на солонец.

Изюбры ходят на солонцы и солянки все лето, даже во время течки, а после оной в особенности, так что их можно караулить на солянках вплоть до заморозков. Во время гоньбы, особенно в жаркие дни, на солонцы иногда приходят изюбры целыми стадами, штук по 12, 20 и даже более. Бывали случаи, что хорошие зверовщики убивали тогда по два и по три изюбра на один заряд, а случалось также, что горячие стрелки палили мимо и по таким табунам, да не ночью, а вечером, до заката солнца, и не более как на 20 саженях расстояния. Этому причиной уж не что иное, как горячность, запальчивость. Подобные промахи ничему другому я не приписываю.

Заметно, что в слишком дождливые годы изюбры на солонцы и солянки ходят очень редко, а в засушливые – напротив.

Раненого изюбра вскоре беспокоить не следует, а тем более тогда, когда рана легка, не душевередна, как выражаются промышленники, что можно узнать по многим признакам, описанным в статье «Сохатый». Крепость изюбра в ране удивительна; в этом случае с ним не может сравниться никакой зверь. Мне кажется, этого довольно, чтобы иметь понятие о его крепости: бывали примеры, что раненые изюбры, изнемогая от страшной боли и не имея силы ходить, прислонялись к деревьями и пропадали в таком положении, не падая на землю; или, имея две-три сквозные грудные раны, они бегали от охотников по целым дням и не поддавались собакам. Если у изюбра будет сломана задняя или передняя нога, то он бегает как здоровый и не отстает от своих здоровых товарищей долгое время, пока потеря крови не ослабит его могучие силы. Даже на двух здоровых ногах, имея остальные две поврежденные, например обе переломленные, изюбр бегает так скоро, что и на лошадях с трудом его догоняют. Словом, он в этом случае поступает, как козуля, о чем и будет сказано в своем месте. Раненый изюбр нередко нарочно переплывает огромные реки и озера, для того чтобы скрыть свой след. Изнемогая от боли, он много пьет воды, а зимою ест снег. Самое лучшее – раненого изюбра оставить в покое и не пугать, тогда он далеко не уйдет, а спустя день или ночь уснет, если же рана не тяжела, тогда можно через день ехать за ним с собаками. Во всяком случае за раненым изюбром без ружья и собаки ходить не следует.

Итак, летом главная охота на изюбров – это на солонцах и солянках. А по мере приближения изюбриной течки (с начала их токования) и, наконец, во время оной род охоты изменяется, и тогда солонцы и солянки на время покидаются.

Именно во время изюбриной гоньбы или течки бывает охота на трубу, то есть охотники ходят или ездят по таким местам, где больше гонятся изюбры, и кричат в трубу, которая издает звуки, совершенно сходные с изюбриным ревом. Трубы эти делаются или деревянные, или берестяные, или же роговые. Они сходны видом с обыкновенной пастушьей свирелью, только без отверстий (конечно, с двумя концевыми). Труба с одного конца имеет небольшую дыру, в которую и трубит охотник, а с другого – большое овальное отверстие, в которое и выходят звуки. Трубы бывают двух родов: одни называются просто трубами, а другие – горлянками. Вся разница их состоит в том, что в трубу охотник, приставив сжатые губы к малому отверстию, втягивает воздух в себя, а в горлянку сквозь то же отверстие вдувает в нее из себя. Хотя на горлянке и легче научиться трубить, чем на трубе, но зато звуки ее не так сходны с голосом изюбра, как звуки последней. Кроме того, труба требует здоровой и сильной груди, а в горлянку может реветь и слабогрудый. Я нахожу излишним описывать здесь подробно самое устройство трубы и горлянки. По-моему, не к чему. Скажу только, что самые большие трубы не бывают длиннее 12 или 14 вершков и весят от 2–3 и редко до 5 фунтов, разве уж сырые. Промышленники носят их на погонах через плечо. Есть такие мастера трубить в эти трубы, что издали и опытные промышленники не в состоянии бывают отличить настоящего изюбриного рева от поддельного. Но есть опять и такие, которые всю жизнь хотят научиться трубить и все-таки не могут успеть в этом искусстве. В семье не без урода! Я знал двух и таких промышленников, которые на близком расстоянии приманивали к себе зверей просто ртом, производя звуки как-то особенно смешно губами и приставленной ко рту ладонью. Это уж верх совершенства! Однажды во время гоньбы я подкрался к одиноко ходившему изюбру; ближе подойти было нельзя, а выстрелить – далеко, трубы же со мной не было; я вздумал попробовать подманить его губами – но боже! Испустил такие пронзительные, ни на что не похожие звуки, что изюбр сначала как будто удивился, а потом опрометью бросился бежать и скрылся… Что делать, попытка не удалась! Но в то самое время мне было сначала ужасно досадно на себя, а потом я хохотал чуть не до истерики… Хорошо еще, что я тогда был далеко от своих товарищей и никто не слыхал моей проделки, а то бы куда деваться от едких насмешек «зубатых» промышленников! Конечно, я им и впоследствии не сказал об этом.