Текст книги "Записки охотника Восточной Сибири"

Еще менее замечателен в охотничьем мире тушканчик, или земляной зайчик, которого сибиряки в Южном Забайкалье называют алагдай или карагана. Тушканчики живут только в степных местах Забайкалья, в норах, которые приготовляют посредством зубов и передних лапок. Склад тушканчика совершенно сходен с заячьим. Вся разница заключается в том, что тушканчик гораздо меньше зайца, но задние его ноги несравненно длиннее заячьих, а вместо короткого зачатка хвоста тушканчик имеет весьма длинный хвост, оканчивающийся кистью волос. Передние ноги тушканчика короче задних по крайней мере в четыре или пять раз, так что они не более вершка. Уши его такие же длинные, как и у зайца, да и вообще вся мордочка чрезвычайно похожа на заячью. Тушканчики весьма разнообразны цветом шерсти и величиною[92]92
  …Тушканчики весьма разнообразны цветом шерсти и величиною. – Наиболее распространен в Сибири один вид – сибирский тушканчик (Allactaga sibirica Forst.). В Забайкалье могут встречаться (намного реже) еще один-два вида.


[Закрыть]. Чаще всего попадаются желтовато-серенькие, с мягкой, короткой и пушистой шерстью. Тонкий, длинный и ровный их хвост бывает такого же цвета, но кисть хвоста всегда на конце беловатая. Тело тушканчика бывает длиной от 6 до 10 дюймов, а хвост от 7 до 11. Тушканчики, прижав туловище к задним ногам и выпрямляя их с силою, по-видимому не касаясь земли, делают огромные прыжки (шагов в 12 и более), направление которых во время самого скачка изменяется по воле животного с помощью хвоста. В спокойном состоянии тушканчики бегают на четырех лапках, но невероятных размеров прыжки делают только испугавшись и убегая от преследований; в таком случае они прыгают так скоро, что их с трудом догоняют на лошадях. Легкие собаки редко ловят тушканчиков, потому что последние, делая огромные прыжки, быстро изменяют направление бега и вертятся в разные стороны. Бег их скорее похож на неровный полет птицы, чем на быстрое движение животного. Тушканчик на бегу часто машет хвостом в разные стороны – для перемены направления бега, так что хвост, белея издали, действительно кажется взмахами крыльев, а бегущий тушканчик – летящей птицей над землей, подобно тому, как часто делают здешние мышеловки и другие хищные птицы, добывая себе пищу.

Норы тушканчиков, сделанные на ровной степной поверхности, невелики, пологи, имеют один главный небольшой лаз и два или три побочных вылаза. Во время сильных внезапных дождей или продолжительного ненастья норы их нередко наполняются водою, если только тушканчики не успели заткнуть их вовремя изнутри глиной или землею. А случается также, что вода, неожиданно хлынувшая в норы, заливает тушканчиков, и они, не имея возможности выбраться на поверхность, пропадают в своих подземельях. Хищные звери, каковы волки и лисицы, истребляют тушканчиков во множестве, отыскивая их неглубокие норы и разгребая лапами; даже хищные птицы ловят этих зверьков и пожирают.

Тушканчики питаются растительною пищею, в особенности они любят луковицы тюльпанов и других степных цветов, которые проворно выграбают из земли передними лапками. Зимою их не видно, по всему вероятию, они лежат в норах, но бывают ли подвержены спячке – не знаю. Они любят также сидеть на задних лапках и, уставив длинные ушки, прислушиваться ко всякому шороху, дабы при малейшей опасности тотчас скрыться в свои норы. Они боязливы, чутки и проворны, но, пойманные, скоро привыкают к человеку и ручнеют, едят молоко, творог, масло и сметану. В диком состоянии они любят бегать между пасущимся скотом и сосут молоко у коров, как лежащих, так и разгуливающих по широкой степи. В последнем случае они оплетают своими длинными ногами заднюю ногу коровы, а передними держатся за вымя, высасывая молоко на ходу[93]93
  …высасывая молоко на ходу… – Это широко распространенная легенда не подтверждена наблюдениями.


[Закрыть], и держатся так крепко, что животные не могут их с себя сбросить.[94]94
  Вот почему некоторые жители Забайкалья зовут этих зверьков оплетаями.


[Закрыть]

Передние лапки тушканчиков служат им как руки, они ими умываются, как белки или кошки, и подносят пишу ко рту. Прирученные, эти животные игривы, бойки и забавны, но пакостливы, как зайцы; в диком состоянии они бодрствуют более ночью, чем днем; боятся холода, чистоплотны. Если лошадь или корова нагадит поблизости к их норе или на самую нору, то они нередко переменяют место своего жилища или с тщательностию отгребают кал подальше от норы.

Время супружеских отношений тушканчиков, метание молодых, воспитание их и проч. мне неизвестны. Туземцы утверждают, что они приносят детей дважды в год и не более как по два в один раз. Не знаю, так ли это. Вот один случай. В селении Ак-го рудника, в Нерчинском горном округе, летом 1861 года у одного рабочего коровы стали по утрам мало давать молока. Хозяева думали на соседей, что будто бы они ночью выдаивают их коров, почему караулили их, но поймать никого не могли. Вора не оказывалось, но сомнение продолжалось. Дни шли за днями, как вдруг случай открыл виновника и оправдал невинных: у этого рабочего был большой черный кот, который однажды со двора принес в избу тушканчика и съел. Хозяева удивились его находке; у них тотчас явилась мысль следить за котом, чтобы узнать место, где он достал тушканчика, про которого они знали, что он сосет коров. Вскоре после этого сама хозяйка дома однажды рано утром увидела во дворе тушканчика, который попрыгивал около коров, и тотчас выпустила из избы кота; увидав зверька-вора, кот бросился на него и поймал, не дав тушканчику и опомниться. Подозрение на соседей в покраже молока кончилось, кот их оправдал, как хороший адвокат. По пойманным двум тушканчикам легко было судить, что где-нибудь около двора есть нора алагдая; стали искать и действительно нашли гнездо, сделанное в огороде, в камнях, а в нем двух молодых тушканчиков, которых поймали и скормили коту в знак благодарности за его открытие. После этого коровы стали доиться по-прежнему.

Известно, что отечество енотов, из которых собираются енотовые легкие меха, хотя и не теплые, но столь известные по своей красоте во всей Европе, – Америка. Какого зверя сибиряки называют енотом[95]95
  …сибиряки называют енотом… – Речь идет о енотовидной собаке.


[Закрыть], который попадается в Забайкалье, – не знаю. Я, как сибиряк и не знающий настоящего, научного названия этого неизвестного зверя, буду называть его енотом же.

Сибирский енот попадается здесь чрезвычайно редко и то только в Южном Забайкалье. При всем моем желании познакомиться побольше с этим зверем, составляющим такую редкость в крае, я успел только приобрести его шкурку, и, заметьте, случайно, несмотря на то, что я несколько лет сряду жил в тех частях Забайкалья, где встречаются так называемые сибирские еноты. Шкурка этого зверя досталась мне чуть ли не из десятых рук за два рубля серебром и хранится у меня доныне, как редкость, как диковина, на которую посмотрит всякий охотник и не охотник с большим вниманием и любопытством. Зверь, носивший эту шкурку, был добыт тунгусом, но как, где и когда, я узнать не мог. Убитый зверь долго хранился у туземца, не обдирался и показывался многим охотникам и сборщикам пушнины как редкость, а они не знали, как его назвать и во что оценить. Потом кто-то сказал тунгусу, что зверь этот черно-бурая лисица; тот поверил, снял шкурку и повез продавать в соседние караулы богатым казачкам на воротник. Действительно, в каком-то пограничном казачьем карауле (на р. Аргуни) нашлась одна несмыслящая тысячница, которая поверила тунгусу, что шкурка эта черно-бурой лисицы, почему и давала ему за нее 50 руб. сер. Тунгус поупрямился, не отдал, надеясь взять больше. Как вдруг кто-то из жителей караула, увидев эту шкурку, объяснил, что она не черно-бурой лисицы, а енота, и оценил ее в один рубль серебром. Конечно, это тотчас узнали все в карауле, узнала и богатая казачка, дававшая за нее 50 руб. сер., боязливо схватилась за голову и благодарила бога, что он сохранил ее от такой покупки. Но не так, как казачка, схватился за голову и за гладко остриженные свои волосы, за длинную тонкую косу, прикрепленную к самой маковке, тунгус, что не умел воспользоваться находкой и взять с незнающей богатой бабы такие большие деньги!.. Долго не мог он опомниться, досадовал, кряхтел, разводил своими черными, никогда не мытыми руками и только почмокивал губами и поплевывал как-то особенно мастерски вбок, далеко на сторону (что обыкновенно делают здешние туземцы при большом горе, досаде, удивлении или смотря на какую-нибудь хорошую вещь, им незнакомую, и т. п.). Не стану описывать дальнейшей истории этой шкурки, да и незачем; скажу только, что нужда заставила тунгуса продать мнимую черно-бурую лисицу за 1 руб. 50 коп. сер…

Познакомлю читателя с этой шкуркой, которая уже двух заставила схватиться за голову, а любезного читателя, быть может, поморщиться за потерю нескольких минут, которые он употребил на прочтение истории шкурки сибирского енота. Шкурка забайкальского енота (хранящаяся у меня) длиною от рыла до начала хвоста один аршин, следовательно, величина такая же, как и настоящего енота. Шерсть на ней длинная, густая и пушистая, цвет ее совершенно подходящий к енотовому меху, но длина волос более, чем на еноте. На спине цвет шерсти темнее, чем на боках, а на щеках, задних и передних ногах она короче и почти совсем черная; на брюшке (которое разрезано вдоль) и пахах короче, светлее и не имеет ости, которая покрывает всю спину и частию бока и оканчивается черным цветом. Действительно, каждый волосок, составляющий ость, выходя из темного пуха, окрашен желтовато-серым цветом, а на конец черным. Некоторые же волоски, особенно на боках, на концах своих, выше черного цвета, – серебристо-белые, они придают меху какой-то особенно приятный оттенок.

Жаль, что хвоста нет при шкурке и я не могу его описать, равно как передних и задних ног, отрезанных до половины. Уши маленькие, стоячие, округленные. Глазные отверстия на шкурке большие, продолговатые. Вообще по шкурке можно судить, что она принадлежала зверю крепкому, плотному и коренастому. Здешние туземцы называют сибирского енота мангут. На р. Ононе есть казачий караул, который носит название Мангусткого; не потому ли он получил это прозвище, что в окрестностях его живет много туземцев и, как я слышал, водятся еноты, по-туземному – мангуты? Туземцы говорят, сто сибирские еноты живут в глубоких норах и выходят из них только ночью, как барсуки, а потому и попадают на глаза человеку реже, чем другие звери; что они чрезвычайно боязливы, осторожны и хитры и что след их сходен с барсучьим. Мне никогда не случалось видеть живого енота, а потому я совершенно незнаком с образом его жизни, характером и нравами. Понятно, что по редкости этого зверя в здешнем крае и особого промысла на него нет.

Хранящуюся у меня шкурку сибирского енота я однажды показывал охотнику г. Др-му, который несколько лет жил на р. Амуре; он тотчас сказал, что это енот и что совершенно такие же еноты водятся и на Амуре, которые живут там в пологих норах, бывают чрезвычайно жирны, медленны в движениях; там их ловят в различные поставушки, загоняют на лошадях и давят собаками.

Вероятно, читатель уж догадался, какого зверя сибиряки называют бабром; да оно и не трудно для образовнного человека. Ну а если да мои заметки попадутся в руки только грамотному, да еще простолюдину, который прочтет – бабр – и станет в тупик! В голове его быстро завертятся все известные ему звери, а этого не найдется, наверное не найдется, ручаюсь в этом. Желал бы я знать, на кого он подумает, к кому отнесет это название? Всего вероятнее, что он сначала почешет в затылке и скажет: «Это зверь не тутошний, поди-ка, заморской». Я помню, было время, что у русского простолюдина все, что ему незнакомо, было заморское. Не знаю, как теперь, Оставаясь при старом мнении, я скажу ему, что бабр зверь не заморский, а просто попадающийся в Восточной Сибири и на р. Амуре (про Сибирь-то и Амур, поди-ка, он знает; первая известна издавна, а последний-то ведь шибко прогремел по всему белому свету) и что сибиряки бабром зовут без различия барса[96]96
  …зовут без различия барса… – Барс и леопард – название одного и того же зверя (Panthera pardus L.).


[Закрыть] и тигра, зверей лютых, сильных, кровожадных, питающихся преимущественно живою добычею и которые по величине не меньше медведя!..

Известно с давних времен, что в Даурию нередко заходят из Маньчжурии, Тибета и других уголков Небесной империи тигры и барсы. Я думаю, об этом неоднократно доходили слухи до образованной Европы из глухой Даурии. По крайней мере, мне помнится: когда я был еще маленьким, то, сидя на школьной скамейке, слышал от профессора о появлении иногда в Восточной Сибири тигров и барсов, но не обратил тогда на это никакого внимания, пропустил, что называется, мимо ушей и чуть ли не смотрел тогда в окно на прохожих и проезжих, а главное, разносчиков, которые так сладко и заманчиво выкрикивали: «Пиль-сины, лимоны хоро-ши!..» Действительно, кажется, этот сладостный мотив помешал тогда и не мне одному со вниманием выслушать профессора… Бога ради извини, читатель, забравшемуся в такую глушь и трущобу страстному охотнику за приятные воспоминания детства и тех счастливых минут беспечной жизни… Право, слезы на глазах! Простите за слабость, бога ради простите… Виноват, тысячу раз виноват!..

Но как бы то ни было, а дело в том, что в южную половину Восточной Сибири изредка заходят тигры и барсы. Про них, как временных гостей даурской фауны, распространяться описанием я не считаю себя вправе, тем более потому, что об них знает весь образованный мир и без моих замечаний, а сами по себе эти звери здесь не составляют предмета охоты, и появление их считается чрезвычайным случаем. Но опять мне нельзя же было и не упомянуть об этих зверях в охотничьих заметках, потому что они сюда заходят, гостят, на них охотятся, хотя редко и большею частию случайно.

Со времени присоединения Амура побывавшие там лица рассказывают, что в тех краях бабры не составляют особенной редкости и что к ним даже будто бы привыкли тамошние инородцы, но зато ими страшно напуганы забайкальские переселенцы. Впрочем, несколько штук их уже убито тамошними русскими промышленниками, но, к сожалению, не без неприятных приключений. Жители Амура зовут бабра лютым зверем или просто лютым.

Амурские выходцы рассказывают много интересных случаев и встреч с тамошними бабрами. Если верить этим рассказам, которые, впрочем, передаются разными лицами почти с одинаковой точностью и верностью, то хищность, алчность, сила и неустрашимость этих зверей достойны особого замечания. Конечно, и там бабры тоже китайские выходцы[97]97
  …там бабры тоже китайские выходцы. – В среднем течении Амура тигры и леопарды оседлы.


[Закрыть], а не оседлые обитатели края, как и в Забайкалье; только там они встречаются гораздо чаще, что, конечно, зависит от географического положения самой страны. По рассказам, в станице Доброй, находящейся на самой южной оконечности Приамурья, зимою 1860 года бабры показали чудеса своей наглости и силы: они приходили в самое селение среди белого дня, таскали из дворов собак, различных домашних животных, как-то: уносили на себе коров и лошадей, даже будто бы заглядывали в окна изб, и преспокойно уходили с добычей, не будучи преследуемы вследствие панического страха, наведенного на жителей своей неустрашимостью. Не быв очевидцем подобных приключений, а только слушая рассказы, поневоле усомнишься в истине их и скажешь про себя: «Свежо предание, а верится с трудом!» Положительно известны только то, что бабры никогда не боятся открытого нападения, всегда встречают смело грудью отважных промышленников и при малейшем промахе с их стороны жестоко платят своими огромными и острыми зубами и когтями за удальство сибирских немвродов. Не было еще примера, чтобы бабры, окруженные иногда со всех сторон охотниками, струсили и убежали. Но про трусость и ненаходчивость промышленников, которые слыли своей нестрашимостью при поединочном бое с медведем, а при виде бабров робели, рассказывают много случаев. Как слышно, довольно бабру сделать два или три невероятной величины прыжка и зареветь громовым, потрясающим душу голосом, как задрожат поджилки у самого небоязливого промышленника. Но это, быть может, потому только еще бывает, что сибирские охотники не познакомились хорошенько с характером и привычками лютого зверя. Приведу несколько примеров истинных событий относительно появления здесь бабров, случившихся в Забайкальском крае и рассказанных мне большей частью очевидцами. Лет около 30 тому назад (в 30-х годах) в окрестностях деревни Кучугая крестьяне в сенокос мельком увидели в лесу бабра, но тем дело и окончилось. Настала осень, а с нею и холодные заморозки, верные предвестники близкой зимы; полетели белые мухи, как говорят некоторые сибиряки; речки и озера передернулись льдом; настало давно ожидаемое время здешними промышленниками – время белковья (см. ст. «Белка» и «Белковье», которые помещены в конце заметок). Закопошились мужики-зверовщики, стали налаживать (приготовлять) свои забавные винтовки, закупать свинец, порох и проч. Наконец прошло еще несколько дней, и промышленники целыми ватагами отправились в тайгу на белковье. Спустя с месяц или несколько более некоторые из них уже вернулись из тайги домой с богатой пушниной. Вот в числе этих-то промышленников, воротившихся из лесу, и были три брата Исачкиных[98]98
  Большая часть настоящих сибирских фамилий не оканчивается на – ны, а на – ых, например: Черемных, Сизых, вероятно потому, что сибиряки всегда спрашивают незнакомого человека так: «Чьих вы?»


[Закрыть], которые жили в деревне Кучугае. После этого возвращения Исачкины жили дома. Однажды, поужинав, прибравшись на дворе и напоив коней (сибиряки не говорят лошадей), легли спать. Но рано утром, перед затоплей (время, когда в деревнях начинают топить печи), одному из братьев вздумалось выйти ко дворам, чтобы посмотреть, все ли благополучно. Как вдруг он увидел во дворе двух неподвижно лежащих коней с вырванными глотками, а остальных лошадей и вовсе не было. Испугавшись и прибежав в избу, Исачкин сказал про это братьям. Те выскочили вместе с ним в сени и с трудом разглядели в сеннике спокойно лежащего бабра (надо заметить, что здесь крестьянские дворы некрытые и сено валится прямо на землю, в особо загороженный двор – сенник, который обыкновенно и делается вблизи конского и скотского дворов). Уверяют, что мать Исачкиных, старуха преклонных лет, была женщина очень умная и к тому же колдовка (довольно и первого); она заранее узнала причину несчастия и сказала, как поступить с разбойником-бабром. Исачкины возвратились в избу, испросили благословения у матери, зарядили винтовки и, дождавшись зари, когда уже стало возможным с ясностию различать предметы, вышли и, подкравшись к сеновалу, выстрелили залпом в лежащего бабра, после чего сами стремглав бросились в избу. Бабр, раненный двумя пулями, как молния, бросился из сеновала, но, ослабев, ударился так сильно грудью об заплот, что вышиб целое прясло плах, забранных в глубоких пазах между двумя стобами; после чего в страшных судорогах, с оглушительным ревом пропал тут же около сеновала. Говорят, что если бы он не ударился так сильно об заплот, то наделал бы много шуму, а пожалуй, и несчастий в Кучугае. Это был барс огромнейшей величины. Как надо полагать, летом забежал из Китая в Забайкалье, жил в лесу, кормился большими дикими зверями, а когда стало холодно и пища не так легко, как летом, попадалась ему на зубы, он и переселился поближе к селению, где надеялся легче добывать себе пропитание. Забраться в самое селение, мало того – во двор, задавить двух лошадей и лежать спокойно тут же, на месте преступления, – какая смелость и кровожадность!.. Шкура этого барса[99]99
  …Шкура этого барса… – См. прим. 32.


[Закрыть] была желтовато-белая, с темно-коричневыми поперечными кольцами, неправильно разбросанными по светлому фону. Она была подарена крестьянами в знак уважения и особенной благодарности (?!) заведующему покойному К. 3. Р-к, который и употребил ее на полсть. Случай этот я слышал из уст одного из братьев Псачкиных.

Тоже лет десять тому назад был убит тигр верстах в четырех от станицы Аргунской казаками, косившими сено, и при этом один из них пал жертвою лютого зверя. Шкура этого зверя долго хранилась как редкость у нерчинского почетного гражданина Н. X. К-го. А вот и еще случай. Несколько лет назад был убит тигр тунгусами около деревни Бушулей, в которую он забрался ночью позднею осенью и задавил тоже во дворе коня. Утром его выследили, отыскали в лесу и убили из винтовок благополучно.

Надо заметить, что здешние промышленники чрезвычайно боятся бабров. Боязнь эта выражается тем, что если кто-нибудь из них найдет след бабра, то, по принятому народному поверью, он должен идти от него взадпятки, непрестанно кланяясь до земли, до тех пор, пока совсем не потеряет из виду этот след. Промышленники, в особенности тунгусы и орочоны, крепко убеждены в том, что если они будут кланяться следу бабра, то тем самым испросят помилование от зверя.

Не лишним нахожу сообщить здесь одну легенду, которая с незапамятных времен существует между здешними инородцами, именно орочонами и частию тунгусами. Суеверие кочующих туземцев возводит бабра, равно как и лебедя, в число их божеств; почему они первого бьют только в таком случае, если он нанес им видимый ущерб или покушался на собственную их жизнь, лебедя же они не бьют никогда. Про него тоже есть какая-то легенда, содержание которой я узнать не мог; слышал только от орочонов, что они лебедя не бьют потому, что будто бы самка-лебедка носит на себе месячное очищение, как женщина. Они в этом убеждены, хотя и говорят, что человек по грехам своим видеть этого очищения не может.

Но вот легенда про бабра, которую я узнал от одного дружного мне орочона в редкий час откровенности сибирского туземца. «Однажды (еще бог знает когда) перекочевала целая семья орочонов из одной пади в другую. Семья эта состояла из старого орочона и трех его женатых сыновей. В одно прекрасное утро после продолжительного отдыха с дальней и трудной перекочевки старик орочон заметил невдалеке от их табора лежащего бабра. Старик испугался; посоветовавшись с сыновьями и поклонившись бабру, поспешно снялся с табора и перекочевал снова в другую падь, чтобы уйти от зверя. Но утром на другой день они опять увидали того же бабра, лежащего против юрты младшего сына. Перепугавшись больше вчерашнего, они снова поклонились зверю и перекочевали в третье место. Там повторилась та же история – бабр лежал опять невдалеке против юрты младшего сына. Отец, видя неминуемую беду, счел преследование бабра за негодование его к их грехам, почему, посоветовавшись с двумя старшими сыновьями, присудил оставить младшего сына на этом месте в жертву лютому зверю. Сын повиновался. Ему оставили винтовку, ножик, огниво, огнестрельные припасы и другие необходимые вещи, а сами, отец с двумя старшими сыновьями, снялись и перекочевали в новое место, сказав покинутому орочону, что если он останется жив, то к ним бы уж больше не присоединялся. Они ушли. Бабр тоже скрылся. Молодой орочон остался в жертву. Стало смеркаться. Страх, тоска по своей семье, невыразимая грусть судорожно стянули грудь несчастного орочона; с трепетом и замирающим сердцем оглядывался он кругом на густую чащу леса, на высокие сосны, на величественные кедры и вечно трясущиеся осины – все было зелено вокруг, все дышало жизнью и как бы предвещало жизнь; глядел он и на синеющую даль глухой тайги, которая, как темная могила, в свою очередь, сурово глядела на него издали и как бы дышала сыростью, пробирающим до костей холодом; глядел он и на верхушки громадных высоких гор, где еще бегал последний догорающий луч вечерней зари, который как бы прощался и с ним, сыном свободы, несчастной жертвой слепого предрассудка… Тяжко приходилось орочону, сильнее билось его свободное сердце, и кровь холодела в жилах! А в лесу становилось все темнее и темнее, и безмолвная тишина как бы слушала неровное, но сильное биение его сердца и еще больше смущала и без того уже настроенное воображение и дрогнувшую душу. Знакомый крик ворона и столь известный ему рев дикой козули, изредка нарушавшие эту могильную тишину, с громким эхом раскатившиеся по беспредельной пучине тайги, тут казались ему громовым голосом приближающегося бабра… Но есть кризисы в жизни человека, и орочон, как бы очнувшись, с презрением посмотрел в ту сторону, куда ушли его родные, взял винтовку, подошел к дереву, взобрался на его мохнатые ветви и стал дожидаться конца своей судьбы, как бы сказав: от зверя ль вольному могила!.. Настала ночь. Послышались легкие шаги бабра, который чрез несколько минут тихо и гордо подошел прямо к тому дереву, где сидел орочон. Видя его испуг, бабр лег под деревом, тихо рычал и медленно, как кошка, шевелил хвостом; потом он встал и начал как бы манить к себе орочона, который бледнее смерти сидел высоко на дереве и не внимал приветствиям зверя. Бабр рассердился, глазами разбойника окинул орочона, медленно отошел от дерева на несколько сажен, поворотился к нему головой и снова манил к себе орочона. Тот сидел и не спускался на землю. Тогда бабр рассердился сильнее прежнего, заревел, как буря, грозно замахал хвостом, присел, выпустил свои огромные когтищи и с быстротой молнии бросился к дереву; в несколько неимоверной величины прыжков достиг он его и прискокнул высоко от земли, чтобы схватить орочона. Но бог не допустил его до этого, ослабил силы зверя и наказал за кровожадный умысел: бабр, не допрыгнув до орочона, попал в развилину между сучьями и завяз. Тогда орочон, видя промысел божий, пришел в себя, спустился к бабру и наступил ему на шею, прижав к суку так крепко, что зверь едва переводил дыхание. Орочон, видя свою победу и безопасность, вскоре сжалился над лютым врагом, который покорным движением хвоста и молящими глазами просил помилования. Тогда он, тронутый до глубины сердца, освободил бабра и руками вытащил его из развилины, и зверь, обессилев, тяжело и глухо рухнул на сырую землю; долго лежал он и стонал, как человек, потом, очнувшись, стал снова звать к себе орочона, но уже гораздо ласковее прежнего. В этот раз орочон долго не думал – он живо спустился к бабру, который всячески старался выказать свою благодарность, причем облизал ему руки и ноги, поклонился в землю (уж не знаю как), отошел от него и начал таскать дрова. Орочон высек огня и разложил костер. Бабр принес ему дикую козу и позавтракал вместе с орочоном; с эти пор он стал жить с орочоном неразлучно и помогать ему, принося различных зверей или подгоняя их под его выстрелы. Так жил он с ним два года. Орочон разбогател и вздумал снова присоединиться к семейству. Отец его принял, но бабр оставил (его) и уже больше не являлся».

Странно видеть, с каким суеверием, энтузиазмом и жестами рассказывают эту легенду орочоны, но, надо заметить, не всем, а лицам доверенным и коротко знакомым. Я сохранил в этом интересном рассказе последовательно все мысли рассказчика чуть не буквально, не пропустил ни одной, и ручаюсь за верность переданного смысла легенды.

Если хватит терпения и времени, я постараюсь поближе познакомить читателя с кочующими орочонами, с их образом жизни, нравами, привычками, суеверием и прочим.

Говоря в этой статье более, нежели в других, об Амурском крае, я как охотник, радуясь удобному случаю, сделаю еще несколько замечаний, которыми я и сам воспользовался от достоверных лиц, бывших на Амуре несколько лет сряду. Тамошние волки – огромнейшей величины, так что превосходят всех доныне известных. Кроме обыкновенных зайцев, там часто попадаются совершенно черные, ничем не отличающиеся по фигуре и статям от первых, тогда как в России, Западной и Восточной Сибири они составляют большую редкость. Шкурок их я не видал и потому ничего не могу сказать о них как очевидец. Амурские медведи далеко не так свирепы, как забайкальские, так что медведица с детьми нередко убегает от охотника и оставляет медвежат на явную смерть – очевидная трусость зверя, тогда как в Забайкалье не было еще примера, чтобы медведица бросила своих детей без защиты. Когда она с детьми, страх и смерть беззащитному человеку. Только смертельная рана заставляет ее стиснуть огромные челюсти, усаженные большими острыми зубами, и опустить чудовищные лапы, вооруженные чуть не железными когтями.

Говорят также, что на Амуре водится особенный вид зверей, тоже хищных, которых амурцы называют дикими собаками[100]100
  …называют дикими собаками. – Имеется в виду, вероятнее всего, красный волк (Cuon alpinus Pall.). Редкий вид, занесен в Красную книгу СССР.


[Закрыть]. Я не имею о них никакого понятия.