Текст книги "Записки охотника Восточной Сибири"

Разряд II. Снедные звери

Всех зверей, водящихся в Восточной Сибири и составляющих охоту здешнего промышленника, я разделил в своих заметках на два разряда таким образом, что в 1-й вошли все звери хищные, питающиеся за счет других и в снедь человеческую не употребляемые, кроме медведя, которого кушает и образованная Европа, а не только что сибирские инородцы, но русские сибирские простолюдины не едят. Во второй ряд и поместил животных, употребляемых человеком в пищу. Разбирая строго, нельзя не заметить, что разделение это не совсем точно – в тот и другой разряд вошли некоторые звери не соответственно своему назначению. Так, например, я поместил в первый разряд джумбуру, или еврашку, которая питается только одной зеленью и, следовательно, не принадлежит к классу хищных зверей. Если же ее поместить во 2-й разряд, то и там она не годится, потому что ее едят только одни здешние инородцы. Точно так же в разряд II вошли чикичей (дикий конь) и тарбаган (сурок), которые хотя и питаются одной зеленью, но в пищу употребляются только одними инородцами, а христианами нет. Поэтому гораздо лучше было бы сделать два же разряда, но перетасовать зверей иначе и назвать их так: 1-й разряд – звери лапчатые, например медведь, волк, а 2-й разряд – звери копытчатые, напр. лось, козуля. Но опять и такое разделение было бы тоже не совсем точно, но все же лучше сделанного мною. Я сознаю свою ошибку и оставляю ее на суд читателя, а сам придержусь пословицы: «Что написано пером, того не вырубишь топором». Пусть же будет по-старому.

В России редко употребляют слово сохатый, а говорят обыкновенно лось (cervus alces). В Сибири же не поймут вас простолюдины, если вы сохатого назовете лосем; сибиряк выпучит на вас глаза и будет в неведении, не зная, про кого вы говорите, кого называете лосем. Но скажите – сохатый, и дело в шляпе – он поймет. Здешние инородцы, тунгусы, называют сохатого кондагай. Слово сохатый, как надо полагать, произошло от того, что рога этого зверя (быка) похожи на обыкновенную нашу соху, которую сибиряки, наоборот, сравнивали с рогами зверя и назвали «рогалюхой», точно так же, как сибиряки называют рассошиной вершину пади (лога) или речки, разбившуюся надвое под острым углом. Откуда произошло слово лось, право, не знаю и не хочу философствовать, а то, пожалуй, как раз назовут метафизиком, Уж не потому ли, что сохатый, имея гладкую, короткую и жесткую шерсть, на которой бывает заметен какой-то особенный лоск, «лоснет», лоснится. В настоящее время сохатых стало гораздо меньше, чем во времена старые, сиречь в старину, то есть как в старину – 50, 60 тому назад, только? К сожалению, это не пристрастие стариков охотников к своему времени, нет, а всем известная горькая истина!! Доказательством этому служат в здешнем крае находимые в лесах, глухих непроходимых тайгах, во множестве старые, полусгнившие сохатиные рога, между тем как свежих попадается очень немного. Полагаю, что это уменьшение зверей заметно еще в большей степени в Европейской России. Надо видеть здешних старожилов, стариков промышленников, с каким они увлечением, жестами, манерами рассказывают про старые годы, и притом не голословно, а доказывая фактами свои похождения и ратные подвиги на поприще страстной охоты. Право, в это время морщины их разглаживаются, спины распрямляются, потухшие глаза заблестят огнем юноши, явится молодецкая удалая осанка – так и видишь их, каковы они были лет 30 или 40 назад…

При первом взгляде на сохатого является желание сравнить его с настоящим северным оленем, но, рассмотрев его поподробнее, нельзя не заметить огромной разницы решительно во всем, не говоря уже о величине, которая первая бросится в глаза при сравнении. Действительно, она достойна замечания. Матерый сохатый, бык, по крайней мере в 2½ раза более северного оленя и вытягивает до 30 пуд. Но такие мастодонты нынче в диковину, пудов же 20, 25 и в настоящее время не редкость. Сохатый – зверь такой величины, что может стать в ряду всех доныне живущих тварей по всему миру, которые замечательны своей массивностию и силою. Конечно, в настоящее время по своей величине из числа зверей, наводняющих Сибирь, сохатый должен занять первое место.

Сохатый весьма высок на ногах и потому при всей массивности кажется как бы коротким и не так толстым. Огромная его шея относительно всей фигуры сохатого коротка; она имеет небольшую гриву, которая бывает только у быка. Волоса, составляющие гриву, темного цвета, гораздо короче конских и расположены по обе стороны шеи. Голова сохатого очень длинна, но узка, с большими живыми темными глазами. У большого быка нередко голова от ушей и до конца губ бывает длиною почти в ручную сажень, а весом до двух и более пудов. Многие промышленники по весу головы сохатого узнают вес всего мяса, заключающегося в туше. Обыкновенно приходится такая пропорция: если голова весит более двух пудов, то туша потянет более 20 пуд.; если голова два пуда, мяса – 20 пудов; голова в полтора пуда, туша – в 15 пуд. и т. д. Рот сохатого огромнейший; он усажен до того крепкими зубами, что при ударе об них огнивом вылетают искры, как от кремня. Он напереди, в верхней челюсти, зубов не имеет. Верхняя губа сохатого чрезвычайно толста, мясиста, длиннее нижней на столько, что отвешивается наружу; она очень вкусна и славится как лакомый кусок между гастрономами. Уши сохатого довольно длинные, по фигуре и положению они сходны с коровьими. Под горлом сохатый имеет нарост с кулак величиною, который здешние промышленники называют серьгою; он приятно сладковатого вкуса и может поспорить в этом с прославленною губою.

Летом, когда шкура вылиняет, сохатый имеет бусую шерсть на боках, бурую на голове и ногах. По спине идет почти черный ремень, оканчивающийся у хвоста; последний чрезвычайно короток, составляет как бы зачаток, покрыт длинною бурой шерстью. Зад сохатого красноватый, резко отличающийся от боков и спины. Некоторые из здешних промышленников предпочитают сохатиный хвост и губе и серьге. Его надо жарить в шкурке и, когда поспеет, дать немного остыть и тогда уже очистить и есть, иначе он весь вытечет на огне, потому что состоит как бы из сплошного жира.

Зимою сохатый бывает более темного цвета и издали даже чернеет, тогда как летом, в особенности по утрам, до солнышка, когда еще не обсохла роса, сохатый кажется как бы серебряным. Самка, или, как говорят здесь, матка редко достигает до весьма значительной величины и, самое большое, весит около 20 пуд. Гривы, серьги и рогов она не имеет, а следовательно, не так красива, как бык, который всегда бывает выше ее на ногах, статнее, крепче и отважнее. Природа дала ему твердую оборону в огромнейших рогах, крепких зубах и мускулистых, сильных ногах. Действительно, огромные рога сохатого достойны особого внимания и рассмотрения. У большого быка размер их чрезвычайно велик: между конечными отростками рогов нередко бывает более двух аршин расстояния, а сами рога весят иногда до полуторых пудов. У молодых сохатых после рождения рога начинают расти через следующую зиму на другую, то есть через полтора года. Появление их заметно уже со второй зимы возраста зверя или в конце второго года после рождения; именно в феврале месяце появляются на голове, где должны быть рога, небольшие возвышения под кожей, которые некоторые из здешних промышленников называют опупками. В великом посту опупки лопаются и из них выходят молодые, первые рога. По этому случаю здесь есть тоже особое выражение, говорят, что рога проникаются. Рога же эти в Забайкалье зовут не спичками, как в России, а сойками. При спадении сойков на третий год возраста у молодых сохатых вырастают уже рога, то есть сойки раздвояются или растрояются и начинает образовываться так называемая лопата. На четвертом году лопата делается шире и рога уж бывают о 5 и 6 отростках, которые получают настоящую фигуру и выходят из той беспорядочной формы, которую рога имели на третьем году возраста сохатого. На пятом году рога принимают настоящий вид и имеют от 7 до 10 и 11 отростков на каждом роге, так что на обоих считается иногда до 20, 22 и более отростков. Часто случается, что на одном роге сохатого бывает 5 отростков, а на другом 7 или на одном 9 или 10, а на другом 11 или 12. Вот почему в России и принято считать отростки на обоих рогах вместе, то есть ведется счет всем отросткам, находящимся на голове сохатого; и этот счет вернее сибирского, где считают отростки по одному какому-нибудь рогу, как я и говорил в начале описания рогов.

Вообще все сохатые, старые и молодые, роняют рога ежегодно, зимою, почти в одно и то же время, обыкновенно около рождества Христова; разница бывает небольшая, после чего на голове их остаются только одни корни рогов, которые называют гроздами (грозд), почему в это время, время безрожия, сохатого быка издали трудно отличить от матки. В великом посту рога снова начинают расти и растут чрезвычайно скоро, так что месяца в полтора и много два достигают почти до настоящей величины. Весною рога на оконечностях мягки, имеют вид желваков и покрыты все, начиная от венчика, находящегося на самом грозде и состоящего из ряда небольших роговых желвачков, кожею темного цвета, которую промышленники называют разно: одни – рубашкой, другие – сорочкой; в России ее зовут, кажется, лыком. В начале лета желваки эти начинают постепенно утончаться, твердеть и принимать вид сойков или отростков. После чего кожа или рубашка лопается и сходит уже окончательно летом, не ранее августа. Тогда рога затвердеют, как кость, и примут настоящие размеры. Кроме того, сохатые сами ускоряют время спадения рубашки, потому что таскать на себе такие огромные рожищи тяжело и без сырой кожи; они нарочно трутся рогами около деревьев, пилят, как говорится, и тем сдирают с рогов рубашку, которая и отрывается большими лохмотьями или, как здесь выражаются, лавтаками. Говорят, что сохатые сами съедают эту кожу, а для чего – неизвестно. Не придает ли она им особенной похотливости? Ибо известно, что китайцы, народ в высшей степени сладострастный, из молодых рогов здешнего изюбра, называемых пантами, и сайгачьих приготовляют сладострастный конфертатив, так сильно действующий на половые органы человека. Точно так же сохатый зимою ускоряет спадение рогов, которые, постоянно ослабевая на грозде, спадают от легкого прикосновения к деревьям. Старые звери теряют рога ранее, чем молодые, равно как и начинают они расти у них раньше, чем у молодых. У слишком старых сохатых рога толще, кудрявее, отростки тупее, грозд площе, чем у середних, а зубы желтее и не так остры, глаза не так блестящи и менее выпуклы. Не могу не сравнить рога сохатого и здешнего изюбра с деревом, как по фигуре, так и вырастанию; явления одинаковы, начиная с сойков и молодого тонкого ствола деревца и кончая большими ветвистыми рогами и большим кудреватым деревом: зимою они увядают, весною оживают, а летом достигают полной красоты и силы.

Несмотря на такую большую голову, увенчанную огромными ветвистыми рогами, и высокий рост зверя, сохатый чрезвычайно быстро бегает по самой чаще леса, не задевая рогами, которые он, приподняв голову кверху, как бы прикладывает на спину и тем самым ловко отводит сучки и ветви деревьев. Самая лопата у больших быков бывает величиною ладони в три и более. В Забайкалье сохатиные рога почти не имеют никакого значения в торговом отношении и нередко просто бросаются на месте добычи зверя, потому что тащить их на вьючных лошадях неловко, да и лишняя тяжесть. Редко бывают такие случаи, что сохатого убьют в таком месте, куда можно приехать на санях или в телеге, чтобы увезти добычу. Рога идут здесь изредка на домашние поделки и потребности промышленников; из них делают черешки к ножам, рукоятки и разные безделушки. Копыта у быка сохатого круглее, чем у матки, и в следу бывают величиною почти с обыкновенную тарелку.

Известно, что быки (волы) овцы и лошади подвержены в летнее время укушению особой породы мух, которые называются оводами (oestris ovis – bovis, gastrus equi) и что эти оводы для размножения своего рода кладут яички вблизи рта и носа животных или прокусывают им кожу снаружи и кладут яички в эти отверстия, где вышедшие личинки или проходят в тело животных, в желудок, в легкие, в лобные пазухи и т. п., или остаются под кожею и кормятся вполне за счет животного, в теле которого они поселились. Потом личинки пред переходом в куколку выходят из этих полостей и мест или вместе с остатками пищи проходят весь кишечный канал животного и падают на землю, в которую зарываются и там уже окукляются. Те, которые кладут яички под кожу, производят подкожные нагноения, которые приметны снаружи в виде опухоли и излечиваются сами собою, когда личинка выйдет прочь. Этому же самому подвергаются и сохатые, изюбры, козюли и друг, звери, а именно оводы (oestr. tarandi) перед линянием зверей прокусывают кожу сохатых и кладут в эти отверстия яички, из которых к новому году или несколько позже у зверей заводятся подкожные угри, т. е. черви величиною в полвершка, белого цвета, с черною головкою. Места, где сидят червячки, делаются приметными еще с осени, а зимою они представляют собою бугорки, весьма заметные снаружи и бывающие величиною около дюйма. С наступлением теплого времени червячки эти вываливаются чрез отверстия на землю; кожа зверя в это время бывает вся в дырах, как бы простреленная дробью, почему и ценится дешевле целой. Число отверстий на шкуре зверя покажет число бывших под ней угрей, потому что каждый червячок сидит отдельно в своем подкожном помещении. Отверстия эти в большем количестве бывают на хребте и верхних частях боков и называются здесь свищами. Замечено, что те звери, у которых свищей нет (больше старые), сыты и жирны не бывают; те же, у которых с осени появились угри и впоследствии образовались свищи, бывают иногда чрезвычайно жирны и сыты, так что это обстоятельство служит дикому зверю в пользу, заменяет как бы фонтанели и очищает его от худосочия.

Нельзя не удивляться еще более следующему обстоятельству, которое достойно наибольшего внимания и рассмотрения: каким образом заводятся черви в носу, в самых ноздрях зверя и в горле? Но это факт ничем не опровержимый. Именно с появлением первой зелени у зверей появляются в носу черви желтого цвета с черной головкой такой же величины, как и первые, вследствие чего в это время звери худо слышат носом, обоняние их притупляется, и они непрестанно чихают и фычкают ноздрями, чем помогают червям скорее выпадать наружу. Летом от этих гостей они освобождаются, зато к ним на постой являются другие, подкожные, о которых говорено выше.

Замечено, что червяки выпадают из зверей преимущественно на солновсходе, как бы зная то, что если им выпасть до солнца, то они могут замерзнуть от холодных утренников, не успев спрятаться в землю, где будет производиться их окукление, а если в самый жар, то могут засохнуть от палящих лучей солнца!..

Здешние промышленники думают, что подкожные черви частью проходят в горло и выходят ноздрями. Мне кажется, что это нелепость, которая очевидна уже потому, что черви подкожные и черви носовые весьма различны между собою по виду.

Мне рассказывал один достоверный промышленник, что он, убив однажды сохатого, тотчас подбежал к нему и заметил, как из его ноздрей выползли два овода и улетели. Ясно, что они забрались к нему в ноздри еще тогда, когда он был жив, ибо нельзя предположить, чтобы они залетели в продолжение нескольких секунд падения, предсмертных судорожных движений и самой смерти.

Сохатый живет обыкновенно в страшных непроходимых тайгах и трущобах сиверов, в удалении от жилых мест. Он редко выходит из темных вертепов на голые солнцопёчные увалы, а тем более в степные и луговые места. Подобный случай я знаю только один. В 1861 году в окрестностях кличкинского серебряного рудника, лежащего в узле гор, тянущихся с запада на восток и называющихся Кличкинскими, почти совершенно безлесных (в Нерчинском горном округе), верстах в 25 от него, на р. Урунгуе, или Урулюнгуе, текущей по весьма широкой пади, принимающей вид степи, летом тунгус убил сохатого быка довольно значительной величины. Случай этот, как небывалый еще доныне в этой местности, удивил всех и глубоко запечатлелся в памяти каждого жителя этого уголка Забайкалья. Теперь он, как небывалая редкость, глубоко начертится в летописях истории этого края и будет передаваться изустно из рода в род, из колена в колено, а, быть может, со временем и составит предание, которое будет повествоваться будущими старожилами… Дело было так. В один летний день, рано утром, тунгус пас баранов на голой степной возвышенности, прилегающей к пологим берегам р. Урулюнгуя. Он был верхом и с винтовкой, заряженной маленьким (тарбаганьим) зарядом. Как вдруг тунгус вдали, на крутой покатости противолежащей горы, увидел какого-то зверя, совершенно не знакомого ему, как кочующему жителю Даурских степей. Сперва он принял этого зверя за тымёна (верблюда), но потом, вглядевшись хорошенько, увидал у него рога. Любопытство овладело сыном степей. Он решился оставить свое стадо и поехал смотреть диковинного зверя. Подъехав ближе, он увидал, что это зверь дикий, не степной. Не долго думая, тунгус слез с коня, пустил его на траву, а сам зашел с противоположной покатости горы, выглянул из-за каменистого гребня вершины горы и увидал на другой ее покатости, в нескольких саженях от гребня, пасущегося сохатого.

Понаслышке тунгус узнал, кого он встретил, и сначала испугался, но потом собрался с духом, насторожил винтовку, прицелился, выстрелил и попал сохатому прямо в лоб. Зверь покачнулся и устоял на ногах – пуля не пробила лобной кости и только ошеломила сохатого. Тунгус, суеверное дитя степей, не поняв, в чем дело, сильно испугался, но, опомнившись, догадался и столкнул с вершины горы огромнейший камень, который, разбежавшись сильнее и сильнее, попал прямо в зверя и сшиб его с ног. Тогда тунгус проворно зарядил боевой заряд и дострелил полумертвого зверя. Нужно было видеть торжество тунгуса и удивление других, когда тунгус приехал в юрту, рассказал про свою невероятно счастливую охоту и звал на помощь, чтобы общими силами разнять на части небывалую в степях дичину и привезти ее к переносному тагану. Случай этот быстро разнесся по необозримому пространству широкой степи, с которой со всех улусов и временных стойбищ десятками съехались тунгусы в походную юрту победителя, чтобы отведать незнакомого им сохатиного мяса и запить его вином своего приготовления – аракой (сделанным из молока). До сих пор неслыханное появление сохатого в степи остается у всех загадкой. По рассказам лиц, евших этого зверя, известно, что мясо его было слишком грубо, черство и сухо.

Сохатый большею частию держится в чернолесье и не любит хвойных лесов, потому что в последних ему мало пищи. Он питается преимущественно молодыми побегами и прутьями небольших дерев, как-то: березы, осины и др. Молодой осинник и тальник составляют для него лакомство. Вот почему зверь этот держится преимущественно в березниках и осинниках. Кроме того, он ест мох зеленого цвета, который растет на камнях. Травы, грибов, ягод и других плодов скудного севера он в пишу не употребляет. Вот почему сохатый постоянно держится в лесу и на луговые открытые места не выходит, исключая немногие случаи, о которых будет сказано в своем месте.

Как ни высок сохатый на ногах и как ни длинна его шея и морда, но все же бы ему не достать было вершинок молодых березок, которые годны на оглобли, а следовательно, значительной толщины и вышины, если бы при этом сохатый не употреблял хитрости, тесно связанной с огромной массой и тяжестию его корпуса. Он поступает очень просто: нагибает деревцо не ртом, а находит на него, пропуская его между передними ногами, отчего деревцо, конечно, нагибается, а сохатому чего нужно: он тотчас подвигается по нему до сучков и веточек и ест их сколько захочет. Когда же доберется таким образом до вершины, то с особенной жадность скусывает ее и освобождает оголенное деревцо, которое мало-помалу выпрямляется, приходит в первоначальное свое положение, но уже не имеет той жизни и эффекта: вершины у него нет, ветки обкусаны, что же хорошего, какая же красота[101]101
  В тех местах, где березник мелкий, сохатый нагибает деревца подбородком или прямо достает верхушки их ртом, которые и скусывает.


[Закрыть]? Нередко такие деревья совсем пропадают и прощаются с жизнию навеки, а многие из них ломаются под страшной тяжестью сохатого, особенно в сильные холода. Вот почему грудь у этого зверя всегда почти голая, расцарапана до крови, с болячками и коростою; особенно зимою мерзлые деревья при нагибании нелегко повинуются сохатому и требуют большего усилия, чем летом, когда они гибки и мягки. Эти-то обкусанные деревья и служат верным признаком при отыскивании места жительства сохатых; деревья эти видны издали, и обмануться невозможно. Опытный охотник никогда не ошибется в том, когда деревцо скушено, давно или недавно, стоит только посмотреть самый излом веток, который тотчас и покажет истину. В зимнее время этот признак почти не нужен, потому что след покажет лучше его, но летом след различить довольно трудно, особенно во мху, в ягодниках, да и вообще там, где нет голой земли или грязи; тут нужно иметь много опытности и навыку, нужно быть лесным сибирским туземцем, орочоном, а это трудно и невозможно для нашего брата. Орочон вырос в лесу, в тайге, тут и состарился, тут его колыбель, тут и могила! Он в состоянии летом выследить белку, не только сохатого, а нам этого никому не сделать; с нас довольно и того, если мы по скусанным деревцам узнаем место жительства зверя и определим приблизительно время, когда деревцо скушено, а следовательно, далеко или близко находится сохатый. Нужно смотреть, засохли листья или нет. Свежий излом веток или старый?.. И прочие признаки, которые покажут охотнику долговременная практика и свои собственные наблюдения. Нужны только терпение и внимание, что непременно явится само собою у страстного, горячего охотника, в особенности если да еще ко всему этому присоединится нужда-матушка!.. О, эта нужда такой рычаг, который в состоянии поворачивать огромные тяжести… Она-то и играет такую важную роль в классе простолюдинов, в быту бедных промышленников. Это – магическая сила, которая часто заставляет учиться тому, к чему ты не способен, не имеешь влечения, но послушаешь ее, то хотя и трудно будет, а посмотри, можешь сделаться мастером этого незнакомого, нелюбимого дела. Не все превосходные сибирские промышленники – охотники в душе, нет! Половина их охотники из-за нужды. А посмотрите на них в лесу, и вы, наверное, не отличите их в удальстве и уменье от истых страстных охотников, но загляните поглубже в их душу, если вы сумеете это сделать, и тогда тотчас увидите огромную разницу. Истый страстный охотник – везде охотник, и в избе, и в поле за сохой. Словом, везде, везде! Конечно, такой промышленник уж должен стать выше охотника из-за нужды… Не всякий музыкант тот, который играет на скрипке!.. Не всякий и охотник тот, который метко стреляет из ружья!.. Но я заболтался, экая страсть болтать, прости, читатель. Позволь, докончу мысль: грешно перед собою не высказать того, что думаешь, и не поделиться тем, что знаешь. Именно скажу еще, что вследствие ее, то есть нужды, промышленник доходит сам без помощи старых и опытных охотников до мелких подробностей и других тонкостей, сам узнает тайны природы и ее сокровища.

Нельзя не заметить, что вырастание рогов у сохатых и других рогатых зверей имеет тесную связь с их похотливостию. Действительно, молодые сохатые входят в течку только тогда, когда они получат рога, то есть на третьем году своего возраста, следовательно, тогда, когда они обматереют и получат надлежащую силу и крепость. Кроме того, на похотливость имеет еще влияние и отучнение, или ожирение, зверей. Жировые вещества, накопляясь в лето около детородных членов, скорее возбуждают их к совокуплению. Вот почему течка сохатых сухих, не успевших в лето отучнеть наравне с другими, бывает несколько позже. Действительно, течка сохатых бывает тогда, когда они успеют заправиться, как здесь говорят, то есть после лета, после хорошей пищи. Именно она начинается несколько ранее изюбриной и позже козьей, то есть с половины сентября, и продолжается почти до половины октября. Время это не всегда постоянно, оно зависит от состояния погоды и продолжительности лета; чем оно продолжительнее, тем позже наступает гоньба, и наоборот, чем ранее наступит холодная осень, тем скорее начнется течка зверей. Разница эта бывает иногда до двух недель.

Так как сохатый бык в обыкновенное время живет отдельно от матки, то за неделю перед началом гоньбы он начинает токовать, то есть ходить по лесу и голосом звать матку, которая, в свою очередь, в это время тоже ищет быка, но не токует. Сохатый во время тока как-то особенно мычит; звуки у него выходят коротко, отрывисто и довольно громко, так что в тихую погоду, особенно ночью и по зорям, версты за две можно слышать сохатиное токованье. Сохатые гонятся преимущественно на марях (смотр. объясн.), выбирают более чистые места под гривами (то же), утесами и никогда не гонятся в глухих, таежных местах. Во время течки бык почти ничего не ест и бывает до того тучен, что не может заскочить на матку. Надо заметить, что сохатый всегда гонится с одной маткой, исключения чрезвычайно редки, и беда, если явится другой любовник: между соперниками поднимается страшный бой, на который матка смотрит хладнокровно и обыкновенно в это время спокойно лежит в стороне или кормится. Бойцы сначала долго ходят, роют копытами землю, мотают рогами, мычат и издали пугают друг друга; и если не видно уступки ни с той, ни с другой стороны, быки с яростию и неистовой злобой бросаются друг на друга, ударяются рогами об рога так крепко и сильно, что более чем за версту бывают слышны звуки, похожие на то, как бы кто бил доскою в доску. В подобных сшибках нередко рога переламываются пополам и отлетают на несколько сажен в сторону от места побоища. Если быки не равны силами, тогда бой кончается обыкновенно скоро: сойдутся раза два или три, а после того слабейший тотчас убегает и оставляет матку во владение сильнейшему. Совсем другое бывает, если быки равносильны: бой происходит сутки и более и нередко кончается тем, что они так заплетутся рогами, что уже сами собой не в состоянии разъединиться, вследствие чего, выбившись из сил, падают на землю и потом пропадают с голода и от изнеможения. Тогда матка, причина смерти двух кавалеров, переходит во владение других. Если матка холодна к ласкам своего супруга долгое время, то подвергается побоям: сохатый начинает ее бодать рогами, кусать зубами и бить задними и передними ногами. Такая напуганная самка чрезвычайно боится своего сурового любовника; достаточно одного сердитого взгляда быка, как она уже начинает громко мычать и этими далеко слышными звуками частенько открывает место течки сохатого. Если же она нежна и внимательна к его ласкам, он ее лижет и тихо щекочет рогами. Если во время течки никто не помешает счастливой чете насладиться вполне супружеством, то сохатые все это время живут на одном месте и никуда не ходят, так что вытопчут траву на большом пространстве и сделают целые утолоки, как во дворе; некоторые называют эти места токовищами. Сохатый во время течки почти ничего не ест и под конец оной изъяруется до того, что едва-едва ходит, а по окончании ее лежит несколько дней на одном месте и никуда не отходит. Уши сохатого быка в гоньбу всегда бывают опущены, равно как и голова. Если матка кормится, бык обыкновенно медленно похаживает за ней и тихонько мычит короткими, отрывистыми звуками, которые тоже нередко открывают опытному охотнику место сохатиной течки. Молодые сохатые в течку приходят несколько ранее старых, не так изнуряются, как последние, и скорее поправляются. Во время самой гоньбы они не мычат, как бы зная, что на их голос прибегут старые, отнимут матку и не дадут насладиться супружеством. Часто случается, что старые самцы дерутся между собою, а молодой, подметя кровавую сцену, подберется к самке, сделает свое дело – и был таков. Но старые самки не любят молодых самцов и предпочитают старых, которые похотливее и горячее первых. Молодые же матки начинают гнаться, или, как здесь говорят, обганиваться, преимущественно с молодыми кавалерами. Самки и самцы, первый раз поступившие в течку, вообще здесь называются промышленниками первопутина. Если самец вошел в течку, узнать не трудно: тогда длинные волосы, составляющие кисть около детородного члена, потемнеют и распушатся на стороны; самка же, вошедшая в течку, носит зад шире обыкновенного.

Если случится найти двух сохатых во время их течки, то нужно стрелять матку, потому что бык, отуманенный супружескими ласками прекрасной особы, не услышит выстрела, но еще начнет бодать свалившуюся подружку, а если и убежит от выстрела, то скоро воротится к ней, стоит только спрятаться охотнику и не подходит к убитой матке. Если же сперва убить быка, то самка убежит и не воротится. Она боязлива, да и знает, что вскоре найдет себе другого супруга. Действительно у сохатых самцов гораздо больше встречается, чем самок, тогда как у изюбров и козуль того незаметно. Кроме того, мясо быка сохатого во время течки почти не годно к употреблению в пищу. Во первых, потому, что оно имеет неприятный запах, а во-вторых, оно худо, мягко, как-то бывает ослизло и скоро портится, так что годна только одна шкурка, из которой в Забайкалье выделывают превосходные половики (замшу), а из них шьют штаны, дашки (род сюртуков), и в особенности из такой шкуры приготовляют крепкие унты, олочки и прочую обувь, которая носится только зимою и выслуживает три, четыре и пять зим без починки. На подошвы употребляется преимущественно шея зверя, как здесь говорят, шеина, потому что кожа на ней толще, нежели где-либо в другом месте шкуры, ибо шея зверя перед началом гоньбы сильно толстеет, а кожа на ней грубеет и делается несравненно крепче и прочнее. Мясо же матки вкусно во всякое время года и годно к употреблению в пищу даже во время самой течки, которая продолжается недели три и более. Уже во время токования сохатые до того разгорячаются, что, бегая по лесу и отыскивая матку, прибегают часто к пасущимся в лесу лошадям промышленников, так как, завидя их издали, принимают за сохатиных самок, особенно если лошади сходны цветом шерсти с сохатыми. Надо полагать, что самое совокупление сохатых совершается ночью, потому что я не слыхал ни от одного промышленника, который бы похвастался тем, что видел их совокупление.