Текст книги "Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945"

Глава 17
Германия и сельское хозяйство Востока (часть II)

В теории декрет об аграрной реформе, торжественно провозглашенный в феврале 1942 г., должен был проводиться в жизнь по единому плану во всех областях СССР, находившихся под немецкой оккупацией. Однако на практике встречалось столь много его вариаций, что стало бессмысленным говорить о единой аграрной политике. Отчасти это было вызвано «обязательными к исполнению директивами», которые принимал специальный штаб по аграрным вопросам [Sonderstab Agrar-ordnung], образованный при каждой хозяйственной инспекции. Эти директивы были различны для районов с избытком сельскохозяйственной продукции и для районов, особенно северных, с ее явным дефицитом, в частности зерновых. Имело также значение конкретное отношение чиновников на местах к специфическим проблемам, с которыми им приходилось сталкиваться и решать самостоятельно без консультаций с вышестоящим начальством. Украина имела свою концепцию аграрной реформы, отличную от Белоруссии и тылового района групп армий «Север» и «Центр». Отдельная политика проводилась в отношении Северного Кавказа и стран Прибалтики.

Украина давала основную часть сельскохозяйственной продукции, и немецкие плановики рассматривали ее как житницу Северной Европы. Она привлекала к себе особое внимание экономического штаба «Ост», и сам Шиллер наблюдал за ходом выполнения здесь аграрной реформы.

Конечно, Эрих Кох продолжал пресекать все попытки местного населения добиться большей самостоятельности. Его деятельность преследовала двойную цель, о чем он непрестанно напоминал: обеспечить рейх рабочей силой, а армию и внутренний фронт – продовольствием. Кох писал своим подчиненным: «Единственным вкладом, который местное население может внести в свое освобождение, это вернуть Германии долг, предоставив свою рабочую силу и обеспечив поставки продовольствия. Это сможет восполнить хотя бы в малой степени ту жертву, что принесла ради них Германия, потеряв своих лучших сынов… И если мы окажемся перед выбором, позволить голодать нашим соотечественникам в Германии или украинцам, мы твердо знаем, каков будет наш выбор».

«Перед лицом этих задач, – заявил Кох, – вопрос, как прокормить гражданское население Украины, не имеет никакого значения». Принимая во внимание его точку зрения и требование жестких мер для заготовки большего количества сельскохозяйственной продукции, стоит ли удивляться, что Кох считал преступным любой план передачи украинским крестьянам земли. В будущем, когда начнут прибывать немецкие переселенцы, «подобные привилегии должны быть отменены».

Кох открыто саботировал аграрный декрет, который был принят, несмотря на его решительный протест. На следующий год сельскохозяйственный отдел министерства оккупированных восточных территорий был вынужден признать, что действия рейхскомиссара «в течение вот уже нескольких месяцев вызывают крайнюю обеспокоенность». «Политическая линия, которую Кох проводит с самого начала своей деятельности, и особенно в последние месяцы, вступает в конфликт с политикой министерства оккупированных восточных территорий. Она может привести к ситуации, когда эксплуатация ресурсов страны, крайне необходимых для ведения войны, окажется под угрозой». Коха критиковали не за то, что он отстаивал свои взгляды, но за его действия, препятствовавшие разработке ресурсов страны, ради чего он, собственно, и трудился.

Занятый прежде всего заготовкой продовольствия, он так и не смог понять, как программа заготовок влияла на политические отношения и в итоге на получение всей сельскохозяйственной продукции. Кох был подвергнут резкой критике за свои политические взгляды, но не за аграрные аспекты своей политики. Правда, его штаб вступил в конфликт с Шиллером, который лично следил за ходом реформы на Украине. Однако по ряду политических и экономических причин сам Шиллер был сторонником постепенных преобразований сельского хозяйства, в частности на Украине.

Даже ограниченные перемены, намеченные Шиллером для рейхскомиссариата «Украина», не получили одобрения Коха. Он вынужден был принять их только под давлением. Делая вид, что он иначе формулирует декрет Розенберга, в действительности он сильно изменил его смысл. Версия Коха подчеркивала прерогативы немецкой администрации. Он отменил некоторые положения основного текста декрета, такие как право частного владения скотом. При этом он настаивал на праве немцев налагать штрафы на крестьян. Его собственные распоряжения нисколько не улучшили ситуацию.

Даже после принятия обязательных директив для рейхскомиссариата «Украина» начальник его сельскохозяйственного отдела Хельмут Кернер продолжал препятствовать их исполнению. В июне 1942 г. он зашел так далеко, что заявил протест Рикке против директивы министерства оккупированных восточных территорий, требовавшей гуманного отношения к украинскому населению. Он был убежден, так же как Кох и Даргель, что только принуждением можно заставить украинцев работать, и поэтому декрет мог вызвать «значительное снижение производительности труда у украинцев». Когда Шиллер пожаловался в Берлин на деятельность Кернера, тот всячески старался помешать ему. В итоге в апреле 1943 г. Рикке сделал ему строгий выговор за намеренную задержку в выполнении распоряжений Берлина, касавшихся проведения реформы.

Трагический, а возможно, и фарсовый аспект противостояния заключался в том, что намечаемые перемены на Украине были столь незначительны, что производили впечатление их полной бессмысленности. В 1942, первом году реформ, колхозы здесь стали называться «общинами», как это и происходило повсюду. Только «от 10 до 20 процентов» общин были выбраны для последующего их преобразования в товарищества, а затем этот показатель упал до 10 процентов. Фактически к маю 1943 г. число общин, ставших товариществами, в различных районах рейхскомиссариата «Украина» колебалось от 8 до 16 процентов. На 1943 г. было намечено преобразовать еще 20 процентов общин. К концу 1943 г., по сути завершающего года оккупации самых богатых районов рейхскомиссариата, менее чем половина земли была передана индивидуальным хозяйствам для совместной ее обработки. О последующем этапе – организации частных хозяйств – даже не было разговора. Таким образом, масштаб изменений был самым незначительным именно на той территории, которая в наибольшей степени отвечала за поставки зерна. Политики и экономисты по обоюдному согласию придерживались близорукой тактики, которая уменьшила масштабы и влияние аграрной реформы.

Дело было не только в догматическом упорстве Коха, что замедлило процесс реприватизации хозяйств на Украине. Аналогичные директивы принимались на сопредельных территориях военной администрацией. В регионе, имевшем те же самые условия, хозяйственная инспекция «Юг» (позднее известная как Дон-Донецкая) первоначально проводила ту же самую политику постепенных и зачастую чисто внешних преобразований, чья практика была идентичной практике в рейхскомиссариате «Украина».

Особая ситуация складывалась в северных областях, где наблюдался дефицит сельскохозяйственной продукции. Некоторые немецкие чиновники, такие как доктор Ваймерт, начальник особого штаба тылового района группы армий «Центр», и барон фон Врангель, прибалтийский немец, работавший в сельскохозяйственном отделе хозяйственной инспекции «Север», выступали за немедленный роспуск колхозов. Северными областями, игравшими менее важную роль в поставках продукции для рейха, управляла местная администрация. Поскольку земли здесь были менее плодородными, чем на Украине, возможное резкое снижение продуктивности в результате отмены колхозов не имело решающего значения. Для экономистов из экономического штаба «Ост» он имел скорее теоретическое значение. По свидетельству Шиллера, в Белоруссии и областях в тылу групп армий «Север» и «Центр» «ландшафт однообразный; леса и кустарники чередуются с полями и болотами. Это осложняет общинное использование земли, и оно теряет свои преимущества. В таких случаях предпочтителен раздел на индивидуальные участки».

Основные положения декрета об аграрной реформе быстро проводились в жизнь в той части Белоруссии, что находилась под гражданским управлением. Уже в апреле и мае 1942 г. первые 1400 хозяйств были реорганизованы непосредственно в 5300 товариществ, охватывавших 123 тысячи домовладений. За ними последовали другие, так что к концу года, когда на Украине только возникли первые товарищества, в Белоруссии все было закончено. Во многом там вернулись к системе чересполосицы и другим досоветским формам землевладения, чему явно способствовали сами крестьяне. В то же самое время площадь индивидуальных наделов значительно увеличилась и интенсивность их эксплуатации резко возросла.

В отличие от Украины, где засилье крайнего догматизма и террора мешало реальным переменам в сельскохозяйственных отношениях, в Белоруссии имелось больше возможностей для завершения реформы, хотя препятствий тоже хватало. Поголовье скота было незначительным, не хватало лошадей, что было следствием эвакуации и последовавшего затем хаоса. Был дефицит искусственных удобрений, и отсутствовала в достаточном количестве сельскохозяйственная техника. Принимая во внимание все эти трудности, недовольство крестьян «новым аграрным порядком» было все же разительно меньшим, чем на Украине.

Результаты реформ в условиях оккупации часто оказывались нулевыми. Белоруссия стала оплотом советских партизан, которые совершали рейды по деревням в поисках продовольствия. Во многих случаях крестьяне, сопротивлявшиеся как партизанским реквизициям, так и немецким квотам поставок продукции, пытались сражаться с партизанами при поддержке отрядов «самообороны»[58]58
  Так называемых полицаев – предателей, которых партизаны уничтожали в первую очередь.


[Закрыть]. В других областях немцы прибегали к террору против партизан, что заставляло крестьян переходить на их сторону. Политика террора и другие меры, предпринимаемые немцами, особенно принудительная трудовая повинность, перечеркивали все возможные положительные результаты аграрной реформы.

Хозяйственная инспекция «Север» энергично принялась за выполнение программы упразднения колхозов еще до того, как был принят декрет об аграрной реформе. Уже осенью 1941 г. система чересполосного расположения земельных участков была восстановлена, и урожай делился между крестьянами с целью стимулирования сельскохозяйственных работ и обеспечения лояльности сельского населения. По сообщениям хозяйственной инспекции «Север», были получены «удивительно высокие результаты». Была введена система «общественной взаимопомощи», при которой владельцы скота и инвентаря должны были оказывать помощь тем членам общины, которые всего этого не имели. В то же самое время площадь земельных наделов, находившихся в частной собственности, была увеличена до 4–5 гектаров. В 1942 г. раздел колхозов был завершен, минуя промежуточный этап. Колхозы были поделены на деревни, а те, в свою очередь, на земельные участки; равное их количество было выделено для каждого хозяйства, в то время как пастбища и леса были оставлены в общинном пользовании. Оставались еще добровольные товарищества, которым община или немцы предписывали, какую культуру сеять на каждом поле. В полевых работах каждый участвовал самостоятельно или совместно с другими крестьянами, как они считали нужным; урожай шел индивидуальным хозяйствам (часто его реквизировали немецкие власти). Не связанный догматическими директивами и руководствуемый трезвым пониманием местных требований, аграрный отдел хозяйственной инспекции «Север» добился довольно успешных, безболезненных и быстрых преобразований. Он принял общий план еще до реорганизации в других областях, оставив обсуждение деталей на усмотрение крестьян и немецких учреждений на более позднем этапе. Конечно, инспекция сообщала, что крестьяне были склонны сами выбирать такую форму организации, которая в экономическом плане наиболее подходит их условиям и помогает получить наибольшие урожаи. Берлин терпимо относился к такой практике, потому что область не имела большого экономического значения. К середине 1943 г. инспекция могла сама санкционировать окончательную форму частного землевладения, которую выбирали крестьяне, – от отрубов до хуторов.

В области, подотчетной хозяйственной инспекции «Центр», которая выступила в поддержку реформы одной из первых, преобразования также происходили достаточно быстро. Здесь, однако, изменения были существенными. Земледельческие товарищества организовывались только после тщательной проработки вопроса и составления карт землевладений. Общины формировались здесь по принципу индивидуального владения землей и на основе чересполосной системы по образцу соседней Белоруссии и согласно планам хозяйственной инспекции «Север». Несмотря на рост партизанского движения, экономический эффект был положительным. Земли, считавшиеся малоплодородными при Советах, начали распахивать; в некоторых случаях урожай был равен или даже превышал довоенный уровень, несмотря на меньшее число рабочих рук и недостаток техники. И снова политический эффект таял в хаосе событий.

В то время как Берлин молча соглашался на коренные изменения в первоначальной матрице советской деревни, в регионах Севера и Центра возникавшие по ходу дела вопросы вызывали бесконечную переписку между различными немецкими ведомствами. Был выработан план – предоставлять земельные наделы в частную собственность в первую очередь коллаборационистам, в частности военнослужащим и полицаям, отличившимся в борьбе с партизанами. Проект, родившийся в сотрудничестве с армией в январе 1942 г., в принципе получил одобрение Гитлера в июне.

Еще до публикации директивы ОКБ (Верховного главнокомандования вермахта) вызвали яростные протесты СС и экономических организаций. В частности, Гиммлер настаивал, что, как минимум, «получатель такого дарения должен был приносить клятву вечного служения» Германии. Аграрный отдел экономического штаба «Ост» возражал против вторжения военной юрисдикции в пределы, как он считал, исключительно его компетенции – распределения и наделения землей. В то время как протесты последнего были частично удовлетворены, частично проигнорированы, СС продолжали возражать против плана. Гиммлер пришел к окончательному мнению, что весь план ОКВ был «фундаментальной ошибкой», так как население восточных областей никогда не получит достаточного количества земли, чтобы выживать самостоятельно. Если оно ее получит, у него не будет никакого стимула сражаться за немцев.

После еще нескольких месяцев переговоров, в которые к тому времени было вовлечено и министерство по делам оккупированных восточных территорий, и совместной конференции Гиммлера и Рейнеке, начальника общего управления Верховного главнокомандования вермахта, армейское руководство заявило, что «вознаграждение землей» не должно даваться более чем 2 процента коллаборационистов в год. Это был уже конец лета 1943 г., и сам вопрос быстро терял свое практическое значение.

Особая политическая линия была выработана для Северного Кавказа. Здесь с самого начала имели вес политические соображения, что было уникально само по себе. Для его жителей предусматривалось «не создание сельских общин, но частных хозяйств». Последнее, как уже было прежде замечено, являлось «наиболее эффективным способом пропаганды» и было рекомендовано Гитлеру армейским руководством. Директивы, принятые для Кавказа, носили компромиссный характер. Было желание привлечь на свою сторону местных жителей, но в то же время существовали аргументы, что плодородные районы Кубани следует использовать так, как это делалось на Украине. В богатых зерновых районах севера Кубанского региона намечалось создать общины вместе с большими частными земельными наделами, которые необходимо было преобразовать затем в товарищества значительно более быстрыми темпами, чем на Украине. В преимущественно пастушеских горных районах было разрешено сразу же создавать личные хозяйства. Хотя официальное решение было принято в декабре 1942 г., незадолго до отступления немецких войск, колхозы были упразднены уже несколько месяцев назад. Горцы Кавказа имели привилегированное положение, им было дано право владения землей. До тех пор пока поголовье скота не восстановится, крупный рогатый скот и лошадей следовало использовать совместно, для этого жители объединялись в группы из 5—10 домашних хозяйств. Эти многообещающие перемены вместе с щедро раздаваемыми обещаниями помогли потушить недовольство населения, а в некоторых случаях вызвали неподдельный энтузиазм. Несмотря на то что оккупация здесь была слишком краткой, чтобы верно оценить ее результаты, полученный опыт говорил в пользу тех, кто выступал за более быстрые и масштабные изменения повсюду.

Многие немецкие чиновники сельскохозяйственных учреждений на местах выступали против поспешной реализации половинчатой реформы февраля 1942 г. Психологическая пропасть между ними и крестьянством продолжала расти, за небольшими исключениями. К 1942 г. их затруднительное положение было признано всеми. Случалось, что от местного ла-фюрера не поступало никаких сообщений в вышестоящие органы на протяжении месяца-двух и больше; ему удавалось посещать каждую общину из многих находившихся под его контролем не чаще, чем один раз за несколько недель. Вечно погруженный в местные проблемы, зависимый от местного переводчика (иногда фольксдойче, иногда советского агента), ла-фюрер был чудаковатым «пионером прогресса» – импровизатором в своей работе, неспособным адаптироваться к окружавшей его враждебной обстановке и решать вопросы, с которыми он раньше никогда не сталкивался. Это был нещадный эксплуататор нищих крестьян, которые, в свою очередь, постоянно обманывали его. К тому же он находился под постоянной угрозой нападения партизан.

Жалобы советских крестьян против подобных представителей немецкой администрации и комендатур были настолько похожими, что заслуживают быть процитированными. Вот что говорилось в записке, переданной немецким властям молодым украинцем: «Тысячи служащих штаба восточной пропаганды используют тысячи тонн бумаги в Берлине и на местах, чтобы объяснить нам в стихах и картинках, как счастлив украинский крестьянин, освободившийся от большевизма и понимающий, какое счастье ожидает его впереди. Германия – это культурная нация, где носят монокли и не утирают нос двумя пальцами. Германия освободитель! Нас, русских варваров, надо учить!»

Вопросами управления и образования украинских крестьян в деревне Сахаровке Ровненского района, округ Бобринец, занимался комендант Шиффер. Вот как действовал этот «учитель» из культурной Германии. «Он ведет паразитическое существование за счет труда других людей. Он то и дело прибегает к плетке. И жертвами его становятся не те, кто не успел вовремя сдернуть с головы шапку, но любой, встретившийся ему на пути. Не считая, сколько птицы и скота он уже забил и вывез, в настоящее время у него имеется 6 лошадей, 2 коровы, 5 свиней, 5 овец, 15 гусей, 8 пчелиных ульев, 3 лисы, 1 куница. Все эта живность была украдена им у крестьян… В среднем 28 крестьян работают на этого барина в дополнение к тем, кто трудится на его участке… Разве это настоящий социализм, настоящая культура? Картинки «нового аграрного порядка» уже больше не заставляют нас смеяться. Если подобное положение быстро не изменить… линия фронта будет приближаться все быстрее. Шифферы решают судьбу войны».

Реальная обстановка сильно различалась по областям; она складывалась в зависимости от прихоти местных немецких чиновников и инициатив крестьян, находившихся под их властью. В некоторых районах немцам удалось распустить колхозы, прежде убедив крестьян держаться «добровольно» вместе и трудиться сообща, «пока не закончится война». В тех местах, где поддерживалось существование общин, крестьяне работали так, как если бы она была разделена на частные участки. Но в то же время, при всех отличиях, чувства симпатии и неприязни были схожи повсюду.

Надежды сменились горьким разочарованием. В отсутствие продуманной аграрной реформы, как сообщала в декабре 1941 г. хозяйственная инспекция Украины, «за последние недели наблюдается некий упадок духа». К этому привели реалии жизни в оккупации. «Существовавшие запасы продовольствия закончились; обязательные поставки скота уже не имели прежнего эффекта. Наступление зимы… работает в том же направлении. Снабжение деревни потребительскими товарами и товарами ежедневного спроса явно недостаточно. У сельского населения не хватает топлива и спичек». Подобные сообщения приходили и из других мест.

О результатах аграрной реформы февраля 1942 г. поступали разные сообщения, но все они свидетельствовали о том, что на смену надежде пришло разочарование. Из тылового района группы армий «Юг» поступали следующие донесения: «Местное население не может понять, почему «всезнающим» немцам требуется столь длительное время на предварительное изучение дела такой исключительной важности. В результате неопределенности ситуации возникло чувство явного недоверия, которое подпитывается к тому же вражеской пропагандой (слухи о якобы готовящейся Сталиным аграрной реформе)… То, что было бы принято как дар летом 1941 г., факт невиданный, теперь подвергается всеобщей и острой критике. Применение директив суживает круг задач аграрного декрета, о которых ранее поставили крестьян в известность… Хотя они не делают никакого секрета из своего желания иметь землю в своей частной собственности; в настоящее время крестьяне трудятся сообща с максимальной отдачей даже в товариществах».

В северных регионах ситуация была схожая. «Декрет об аграрной реформе, подписанный министром Розенбергом, был воспринят в основном сдержанно, поскольку крестьяне считали, что новые общины не сильно отличаются от предыдущих колхозов». Наибольшее недовольство вызывали так и не отмененные трудодни. Другой проблемой была непредсказуемость немецких реквизиций и невозможность рассчитывать на любую часть урожая как «свою собственную». С другой стороны, в тех районах, где продолжился раздел земли, удовлетворенный инстинкт собственника служил, по крайней мере, неким стимулом к добровольному труду. Следует сказать, что община колхозного типа не была воспринята как шаг в улучшении положения крестьянина, в то время как рост наделов хозяйств и особенно образование товариществ с личными участками были встречены с одобрением, несмотря на то что и в данном случае было много нареканий.

На Украине, согласно донесениям экономического штаба «Ост», у населения «община не вызывала теплых чувств, в отличие от товарищества. Причиной этого является сохраняющаяся система трудодней и невозможность в полной мере распорядиться урожаем из-за норм обязательных поставок. Некоторые крестьяне стремятся избежать обязательного вступления в общину; для этого несколько их домовых хозяйств объединяются в одно независимое хозяйство». В северных регионах, где преобладали товарищества и частные земельные владения, «крестьяне работают и в будни, и по выходным, с утра до ночи. Они помогают друг другу лошадьми, являя собой образцовое товарищество. С любовью и заботой ремонтируют дома, чинят амбары и возводят заборы вокруг садов». Шиллер лично неоднократно доносил, что, «несмотря на часто высказываемое опасение, что русский крестьянин уже полностью стал безынициативным, тем не менее он еще не выродился».

Несмотря на то что не все было столь идилличным, результаты явно свидетельствовали, что широкомасштабные меры по разделу земли, домашнего скота и сельскохозяйственного оборудования (даже там, где их продолжали использовать сообща), отмена обязательных трудовых норм и разрешение сельского самоуправления, даже в ограниченной форме, были действенными факторами, привлекавшими крестьянство на сторону немцев. Конечно, в тех районах, где немецкий контроль был минимальным – в отдельно стоявших деревнях далеко от шоссейных и железных дорог, на границах контролируемой партизанами территории или в районах местного самоуправления кубанских казаков и бригады Каминского[59]59
  Имеется в виду так называемая Республика Локоть (Русское государственное образование – Локотское окружное самоуправление), существовавшая с ноября 1941 по август 1943 г.


[Закрыть] – колхозная система была полностью упразднена, что положительным образом сказалось на настроении местного населения.