Текст книги "Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945"

Проводившаяся реформа ухудшила материальное положение крестьянства и привела к падению поддержки немцев среди сельских жителей. Продолжение войны означало ужесточение немецкой политики в отношении крестьян: постоянно повышались квоты на поставку сельскохозяйственной продукции и, что было тяжелее всего, все чаще немцы прибегали к практике принудительной трудовой повинности. Гитлер лично распорядился привлечь к работе в рейхе, в промышленности, на шахтах и в сельском хозяйстве миллионы работоспособных мужчин и женщин с Востока. Новая политика вызвала ожесточение и страх среди крестьянства, а молодежь заставила уйти в ряды партизан, что было для нее единственным средством избежать депортации в Германию. С другой стороны, это резко сокращало количество рабочих рук в деревнях, лишая сельское хозяйство наиболее квалифицированной рабочей силы. Административные органы и различные хозяйственные ведомства не хотели, естественно, падения сельскохозяйственного производства. Однако так и не была решена проблема выделения приоритетов в распределении рабочей силы. К середине зимы 1942/43 г. недостаток рабочих рук на Востоке был настолько острым, что любая трудовая повинность могла нанести непоправимый урон сельскохозяйственному производству. Обсуждая эту проблему с военной администрацией, Розенберг признал наличие «трудностей, которые автоматически появляются при выполнении фундаментальных требований рейха». Все сильнее расходились друг с другом задачи максимально большей поставки рабочей силы в Германию и наиболее эффективного использования рабочей силы на местах.

На практике программа принудительного трудового набора продолжала выполняться, несмотря на протесты администрации и агрономов. Сельское хозяйство Востока и так уже испытывало дефицит рабочей силы, и те крестьяне, что еще оставались, были запуганы и озлоблены продолжавшейся отправкой их собратьев в рейх.

В то же самое время требования экономии продовольствия в Германии принуждали Гитлера «выжимать из Востока» как можно больше ресурсов. Геббельс, начавший смотреть на вещи более реалистично после первого зимнего кризиса, заметил весной 1942 г., что «фюрер сделал все возможное, чтобы избежать урезания пищевого рациона в Германии. Даже сейчас он делает все возможное, чтобы обеспечить большие поставки продовольствия, особенно с Украины». Но затем Геббельс добавил: «Я не разделяю оптимизм фюрера, что нам удастся в обозримом будущем добиться значительных поставок с Украины. У нас нет рабочих рук, надлежащей организации и особенно транспорта…» Однако Гитлер продолжал выдвигать новые планы. Если будет необходимо, он «заберет последнюю корову с Украины, чтобы не позволить своей стране голодать». С возмущением фюрер отмахивался от всех тех, кто призывал не смотреть с излишним оптимизмом на поставки добавочной продукции с Востока. Подобно ему Геринг также утверждал, что «немецкий народ питается явно недостаточно», и придерживался мнения, как и в первые месяцы кампании, что «на каждой оккупированной территории народ объедается, в то время как наши люди голодают. Немецкие чиновники были посланы на Восток, Бог свидетель, не для того, чтобы заботиться о благополучии вверенного им населения, но чтобы получить там максимум возможных ресурсов для выживания немецкого народа». Неудивительно, что постоянно растущие поставки продовольствия с оккупированных восточных территорий в Германию еще больше увеличили пропасть между правителями и подданными и обесценили все положительные стороны аграрного «нового порядка».

Для многих критиков реформы это отчуждение было неизбежным следствием неадекватного немецкого подхода к проблеме советского сельского хозяйства. Провозглашение аграрного декрета не заставило замолчать критиков. В то время как Кох и его подчиненные продолжали саботировать умеренную «реформу», эти критики выступали за более широкие и быстрые преобразования, и не только по причине их целесообразности. Так, профессор Ханс Юрген Серафим утверждал, что «необходимо осуществить передачу земли таким образом, чтобы убедить крестьянство, что Германия действительно желает перемен, и это не останется просто обещанием на будущее».

К концу лета 1943 г. стали видны результаты реформы, и критика ее усилилась. Представители Розенберга при группе армий «Центр» сообщали, что «распоряжения о высоких квотах поставок зерна, картофеля, скота и прочего вызвали у населения беспокойство и, отчасти, явное неудовольствие». Вернувшись из инспекционной поездки по Востоку, Шиллер писал, что «трудолюбивому крестьянину должна быть предоставлена большая свобода», чтобы пробудить у него большую инициативу. Даже высокие квоты поставок не вызовут протеста, если не будет нарушено право справедливой оплаты и крестьянину будет выдаваться все большая часть урожая, побуждая его производить все больше. Имея в виду тактику Коха, Шиллер настаивал на своем: «Лучший заготовитель продукции не тот, который требует больше от крестьян, но тот, кто может получить больше». Бройтигам объяснял разочарование населения на Украине медленным претворением в жизнь аграрной реформы. В письме к Рикке он потребовал более быстрой реорганизации хозяйств в общины, роста частного землевладения и расширения пропаганды реформы, которая ничего не дала, но лила воду на мельницу советской пропаганды.

Ахметели, директор Института Ванзе, снова продолжил критику реформы. После поездки на Украину он представил доклад, в котором содержались обвинения в некомпетентности министерства Розенберга и одновременно был предложен целый ряд будущих реформ. Готтлоб Бергер, которому был передан доклад по каналам СС, с возмущением назвал его «крайне угрожавшим безопасности государства». «Украинцы должны знать, – заметил он, – что мы победители и хозяева. В военное время они должны подчиняться нам. Что будет после войны, их совершенно не касается». Он не был согласен с предложением Ахметели дать право коренным жителям на самоуправление и с удовольствием отправил бы «профессора» на постоянное жительство на Востоке.

Возможно, наиболее настойчивое требование быстрых и политически оправданных перемен исходило от некоторых армейских кругов, и особенно от военной администрации. Как докладывал офицер разведки 2-й полевой армии в конце 1942 г., «…снова и снова все указывает на то, что справедливая, твердая и последовательная реализация аграрной политики – в том числе и раздел земли – единственное средство в нашем распоряжении, способное улучшить материальное положение населения хотя бы в этом одном отношении».

В октябре 1942 г. порядка 40 офицеров Генерального штаба и военной администрации посетили конференцию под председательством полковника фон Альтенштадта в Виннице, на которой обсуждалась немецкая аграрная политика. Было сделано несколько докладов, одним из которых был доклад Шиллера, после чего Клаус фон Штауффенберг, в будущем полковник и участник покушения против Гитлера, взял слово и в своей страстной получасовой, произнесенной экспромтом речи подверг уничтожающей критике немецкую политику. Рейх, восклицал он, сеет ненависть, которая вызреет в следующем поколении. Ключом к победе было привлечь на свою сторону симпатии населения Востока и добиться его поддержки!

Тот же самый дух, хотя и в более сдержанной форме, витал на знаменитой декабрьской конференции представителей армии и министерства оккупированных восточных территорий. Делегат от группы армий «Север» подчеркивал, что квоты поставок слишком высоки и их можно выполнить не более чем на 60–70 процентов. В районе расположения их армейской группировки войска занимаются бесконечными реквизициями; часто в протоколе встречается фраза: «Крестьянин был вынужден отдать свою лошадь, свой скот и даже свою последнюю корову». Именно такие действия санкционировал Гитлер. В протокол конференции была внесена рекомендация, что в случае, «если крестьяне соберут большой урожай, то большую его часть они могут оставить для себя. Проводя аграрную реформу, следует проявлять большее снисхождение к сельскому населению, в противном случае эффект будет абсолютно нулевым».

Этот призыв прозвучал в то время, когда Гитлер приказал военным оставаться вне политики и Розенберг получил приказ не вмешиваться в военные дела. Еще одна попытка перемен сверху была пресечена, но критический настрой остался. Несколько дней спустя фон Альтенштадт снова выступил против применения понятия «унтерменш» в политике и неправильной трактовки понятия «аграрная реформа». Он призвал к быстрым и решительным действиям: «принимая во внимание ситуацию на Востоке, нельзя терять ни минуты».

Несколько недель спустя были приняты новые директивы по сельскому хозяйству. В конце января 1943 г. экономический штаб «Ост» отдал распоряжение за лучшие результаты работы и получение более высоких урожаев «вознаграждать крестьян большим количеством товаров и премиальных». Через краткое время было вновь заявлено, что основная проблема сельскохозяйственного производства – «соответствующее отношение к людям». Согласно директиве штаба, «особое внимание должно быть обращено на справедливое и надлежащее отношение к трудящемуся сельскому населению, и в данном случае не будут лишними применение наказаний или подобные меры». В тот же самый месяц после Сталинградской битвы[60]60
  Сталинградская битва происходила с 17 июля 1942 г. по 2 февраля 1943 г.


[Закрыть] фельдмаршал Манштейн отдал приказ о дальнейшем развертывании реформы в районе ответственности его группы армий «Юг»[61]61
  Группа армий «Юг» была вновь образована 12 февраля 1943 г. (до этого с 21 ноября 1942 г. существовала группа армий «Дон»).


[Закрыть]. В это же время фельдмаршал фон Клейст принял директивы (с далеко идущими последствиями) об отношении к гражданскому населению. Несмотря на протесты Шиллера и Рикке, по мнению которых он «зашел слишком далеко и был слишком поспешен в своих действиях», Клейст отдал распоряжение о преобразовании еще большего числа общин в товарищества и о дальнейшей раздаче участков в частную собственность. Он заявил: «Квоты поставок продукции сельского хозяйства не должны превышать 80 процентов от ее общего количества, подобного не было и при большевиках… Ни при каких обстоятельствах последняя корова, свинья, овца и тому подобное не должны отбираться у крестьянина».

Аргументы пересекались странным образом. Рикке критиковал Коха за отказ поддержать реформу, потому что опасался, что это неблагоприятно скажется на поставках продовольствия в Германию. В то же время он поддержал Шиллера в его нападках на директиву Клейста, которая была направлена для ознакомления непосредственно самому Гитлеру. Во время кризиса, как он утверждал, никто не может обещать, что у крестьянина не заберут последнюю корову. Теперь уже Рикке, который обвинил Коха в навешивании на украинцев ярлыка «илоты», был заклеймен Клейстом как приверженец «теории илотов».

Все это уже не имело большого значения, и было слишком поздно. Сталинград стал реальностью, а в Берлине была провозглашена тотальная война. В теле нацистского Голиафа появились первые трещины, войска союзных держав готовились к высадке на континент, а гражданское население на Востоке было охвачено недовольством и гневом, и Берлин уже не пользовался той поддержкой, которой ему удалось добиться двумя годами ранее. Постепенно разработчиков аграрной политики охватило чувство пессимизма. В 1942 г. Гитлер обрушил свой гнев на тех, кто вел «пораженческие разговоры» о малом количестве продовольствия, которое можно получить на Востоке. Теперь, в середине 1943 г., берлинская пресса писала о «латентном кризисе» в сельском хозяйстве Украины. Даже Герберт Бакке, опора немецкого экономического эгоцентризма, в конфиденциальной беседе признал, что половина сражения проиграна. Он распространял копии лекции профессора Эмиля Ворманна, эксперта и директора Берлинского института европейских сельскохозяйственных исследований, в качестве документа «особой важности». Его автор утверждал, что «вследствие потери территории и низкого урожая поставки сельскохозяйственной продукции из оккупированной части России будут в текущем году меньше…».

По мере все более интенсивной эксплуатации ресурсов Востока не прекращались попытки как-то «успокоить» население. К началу 1943 г. назрел новый кризис и началось обсуждение неких новых уступок, чтобы задобрить крестьянство и получить его поддержку. С того времени, как был опубликован аграрный декрет, некоторые экономисты и политики требовали принятия добавочной льготы: признания за крестьянами права не только пользования земельными наделами в общинах (и их собственными приусадебными участками), но и права частной собственности на них. Противодействие этому было значительным. Гиммлер и Кох наложили на это предложение вето, поскольку создание политически сознательного и имеющего права класса фермеров впоследствии могло помешать немецкому контролю над территорией и созданию немецких поселений. В конце концов, Гитлер решил, что никакое право частного владения не может быть даровано, пока не закончилась война, и он отверг план, переданный ему через ОКХ (Главное командование сухопутных войск) летом 1942 г., о признании права частной собственности.

К 1943 г. положение еще более ухудшилось. Так же как СС к 1944 г. пересмотрели свое представление о политической войне, так и в 1943 г. Геринга, Бакке и даже Гитлера выводили из себя малейшие попытки облегчить материальное положение местного населения. В середине февраля 1943 г. экономический штаб «Ост» и министерство Розенберга подготовили новый декрет. Согласно декрету, бывшим членам колхоза передавалась в постоянное владение земля, которую они обрабатывали в новых товариществах. 24 апреля Розенберг подал фюреру проект декрета, который поддержали ОКВ (Верховное главнокомандование вооруженных сил), ОКХ (Главное командование сухопутных войск) и управление четырехлетнего плана Геринга.

Будучи против предложенного декрета, Кох решил доложить о своей точке зрения Борману и Герингу, но ничего не добился. Личное одобрение Гитлера было получено, и в конце мая 1943 г. Розенберг подписал «Декларацию о введении крестьянской земельной собственности». Вся земля, бывшая прежде в «постоянном пользовании» крестьянина, отныне могла стать его собственностью: «Все, кто трудится на земле, имеют право на ее владение». При раздаче земельных участков особая оговорка была сделана в отношении эвакуированных, беженцев, солдат и военнопленных. Декрет завершало оптимистическое заявление: «Распределение земельной собственности означает признание активного сотрудничества сельского населения в решении задач производства сельскохозяйственной продукции. Это обязывает крестьянство в будущем напрячь все свои силы в деле преобразования сельского хозяйства на оккупированных восточных территориях, чтобы тем самым внести свой вклад в окончательный разгром большевизма».

Несмотря на все символическое значение этой меры, появлялась возможность использовать ее в интересах пропагандистской машины Германии. Однако буквально все, включая немецких чиновников на местах, соглашались с тем, что ее эффект равнялся нулю. Все эти благочестивые призывы и цветистые обещания вряд ли могли убедить селянина, который потерял своего сына, свою скотину и крышу над головой. Окружающая действительность говорила больше, чем всякие декреты и пропаганда. Декларация осталась большей частью на бумаге. Перейти от «обязательных директив» к конкретным делам мешали объединившиеся ее противники в самом рейхе.

Основную вину за саботаж декрета нес Кох. Он заявлял еще до того, как декрет был принят, что он будет способствовать созданию класса украинских землевладельцев, в чем Кох видел угрозу. Теперь он утверждал, что декрет предполагает создание своего рода наследственного крестьянского двора (Erbhof), что был у немецких крестьян и который чужд «илотам» Востока. Кох настаивал на том, что ни один местный житель не должен владеть больше чем одним гектаром земли и принятие декрета в политическом отношении представляло бы угрозу рейху. После нескольких безуспешных попыток повлиять на Коха, тем более что его положение еще больше укрепилось после успешной победы над Розенбергом во время встречи с Гитлером 19 мая, министерство по делам оккупированных восточных территорий и экономический штаб «Ост» приняли до конца июня необходимые директивы. Тем временем Кох продолжил конфронтацию с Розенбергом и Шиллером, а затем совершил поездку по Украине, вновь разразившись истерическими протестами. Он угрожал воспользоваться дарованным ему правом обращения непосредственно к Гитлеру, когда не согласен с Розенбергом. После ряда конференций Кох попытался выйти на фюрера через Бормана и Ламмерса. Он также попытался заручиться поддержкой Гиммлера, чтобы воспользоваться авторитетом СС и помешать принятию декрета.

Рикке, Шиллер, Лейббрандт и работники ведомства Розенберга были вынуждены защищаться от обвинений Коха в «слабости и саботаже» немецких интересов. Рикке повторил, что декларация была нацелена на восстановление веры крестьян в Германию и тем самым на увеличение продукции. Что же касается вопросов создания на Востоке наследственного крестьянского двора и будущего немецких поселений, то «всегда будет существовать возможность после окончания войны освободить необходимую для заселения территорию, приняв законы об экспроприации и о мерах по созданию новых поселений». И на этот раз Коха поддержали немногие. Бормана, как всегда, раздражали экономические вопросы, и он не хотел снова быть посредником в переговорах с Гитлером. За декретом стояла армия и военные экономические агентства. Даже Гиммлер не заступился за Коха, поскольку Бергер, через которого он действовал, добился компромисса, который был выгоден для СС, но не для Коха.

Проходили месяцы в бесплодных спорах и препирательствах. Наконец, когда «все партийные и государственные органы» убедились в необходимости «директив, намеченных к исполнению», Ламмерс написал 24 сентября 1943 г. Коху, что он больше не может беспокоить Гитлера по этому вопросу, так как фюрер в принципе одобрил декрет. Хотя это и могло казаться победой сил, противостоявших Коху, она не имела смысла. Все заинтересованные стороны – экономический штаб «Ост», министерство Розенберга и СС – решили отложить «на неопределенный срок» формальное принятие декрета.

На практике декрет о собственности тихо умер. Экономический штаб «Ост», оценивая ситуацию, писал, что его время прошло. «Тем временем военная ситуация настолько ухудшилась, что время для продвижения директив было упущено… Декрет о собственности из-за отсутствия директив нельзя было сделать объектом пропаганды. Последний остававшийся козырь немецкой аграрной политики – дарение земли безземельным крестьянам – был разыгран впустую. И замалчивание декрета, которому придавали большое значение в связи с министерской поездкой, не могло не оставить чувства неискренности немецких намерений».

Фиаско декрета о собственности говорило о конце немецкой аграрной политики на оккупированном Востоке. То, что последовало затем, было не больше чем отчаянная операция по спасению, превратившаяся в безудержный грабеж. В 1944 г. все еще продолжали составлять планы по преобразованию общин в товарищества; новые и большие «премиальные» должны были выплачивать тем крестьянам, которые перевыполнили квоты поставок; и было организовано несколько частных хозяйств. Здесь и там немецкие чиновники рисковали своей головой, когда посещали деревни, чтобы вручить свидетельство на владение землей, украшенное свастикой, или благодарственное письмо. Однако продвижение советских войск и рост активности партизан все больше сокращали площадь обрабатываемых земель, которые все еще находились под немецким контролем. Немецкие чиновники гибли от мин на дорогах и партизанских пуль, а квоты поставок оставались невыполненными.

На повестке дня было проведение полной эвакуации. Тремя годами ранее Сталин провозгласил тактику «выжженной земли». Теперь пришла его очередь пожинать плоды всеобщей разрухи. Начиная с весны 1943 г. немцы, отступая под натиском Красной армии, вывозили на запад скот, зерно и сельскохозяйственное оборудование. Когда немецкие войска оставляли Донбасс, Гиммлер писал в сентябре 1943 г. своему подчиненному Гансу Прюцману, находившемуся в Киеве: «Генерал пехоты О. Штапф [начальник экономического штаба «Ост»] получил специальное распоряжение относительно Донецкого бассейна. Я предоставляю вам все полномочия в деле сотрудничества с ним… Ни один человек, ни одна голова скота, ни один центнер зерна, ни одна грузовая платформа не должны быть оставлены… Врагу должна достаться полностью опустошенная и разрушенная территория».

Несколько дней спустя, исполняя директиву фюрера, Геринг издал подобный секретный приказ: в районах, которым угрожают наступающие советские войска, «вся сельскохозяйственная продукция, все средства производства и техника предприятий, обслуживающих сельское хозяйство и пищевую промышленность, должны быть эвакуированы… Вся база сельскохозяйственного производства… должна быть разрушена. Население, занятое в сельском хозяйстве и пищевой промышленности, необходимо эвакуировать на Запад…».

В то время как высшее начальство руководящей группы сельского хозяйства в экономическом штабе «Ост» отошло от дел, чтобы описать свою деятельность на Востоке и составить детальный план «будущей оккупации», отступавшая армия уничтожала все вокруг, оставляя после себя полное опустшение. Немецкие чиновники сообщали, что «…поведение немецких солдат было страшным. В противоположность русским, они взламывали амбары, когда фронт был еще далеко. В небывалых количествах они грабили зерно, особенно семенной фонд… Свиньи и птица резались в огромном количестве и забирались с собой. К сожалению, просто невозможно подсчитать, что было конфисковано…».

В последние месяцы оккупации уже не существовало никакой «аграрной политики», царил только хаос, произвол и грабеж.