Текст книги "Джаз сапожных гвоздей"

***

Через четверть часа к воротам подкатил полицейский Форд. Из салона вышло пятеро: двое в форме с погонами прапорщиков и трое в штатском. Тот, что повыше, в чёрной водолазке и серых брюках, поспешил поздороваться со мной за руку.

– Мастер?

– Да…

– Примите мои искренние соболезнования!

– Спасибо.

И всё… Больше никаких расспросов, никаких! Меня просто так отпустили восвояси. Через неделю уголовное дело будет закрыто, едва его примут к исполнению. Всё имущество Умара перейдёт через суд мне, так как иных наследников у него не имеется, с родителями (если они ещё живы) связаться не удалось, а я, согласно договору социального найма, являюсь его единственным близким человеком. Естественно прошло всё это не без помощи прокурора, но я никого ни о чём не просил…

Спустя три дня после самоубийства Умара были похороны. Спустя три дня и в третий раз… Я снова отправлял в последний путь близкого человека. Жизнь моего друга была особенной, поэтому я помог ему уйти особенным образом: хоронили его на старом мусульманском кладбище, для церемонии я специально вызвал имама. Хоронили не совсем по канону – в деревянном гробу. Священник закрыл на этот факт глаза, но тщательно проследил за тем, чтобы голова покойника была повёрнута в нужную сторону. Поверх закрытой крышки гроба положили одежду Умара – его любимый маскхалат городского камуфляжа. Мы стояли позади имама, который читал молитву. Валентина, облачённая в закрытое чёрное платье, всё время пыталась прильнуть ко мне, я не был настроен на ласки – грубо одёргивал её рукой, однако вовремя опомнился и позволил себя обнять. Не так давно я также невнимательно относился к желаниям своего помощника, друга, а теперь… Потерю любимой женщины пережить не хватило бы сил. Каждый из пришедших бросил вслед гробу по горсти земли со словами «Все мы принадлежим Богу и возвращаемся к Нему». Когда яму засыпали доверху, привезли гранитный памятник. Имам распорядился, чтобы его передней частью повернули точно в сторону Мекки. Каждый из работников Шоршеткалока на прощение кинул по семь горстей земли на могильный холм (так потребовал имам). В этот день я распустил всех по домам, а сам отправился в мастерскую.

Шкура Борзоева ждала меня в подвале, мирно покоясь на дне сорокалитровой алюминиевой фляги (в ней же не так давно подавали тефтели для бродяг). Для заключительного этапа дубления прошло достаточно времени – пора закидывать материал в барабан. Чёрная горечь пробежала по душе, стоило взять шкуру в руки, я вспомнил лицо Умара в день нашей последней встречи, эту глубокие карие глаза полные слёз… Как я мог быть таким невнимательным?

***

Пять часов дубления пролетели одним мгновением. Я много курил. Верная трубка и вишнёвый табак смиренно ожидали своего звёздного часа в ящике верстака. Барабан эрзац-дубильной машины всхрапнул и остановился. Всё, хватит рефлексировать, пора делать выкройки. Как бы не было горько на душе, работа есть работа – кроме меня ей заняться некому. «Соткать путь, чтобы человек мог нести его бремя с достоинством!» – вот о чём я должен думать.

Руки работали спорно. Выкройки левого и правого сапога вышли идеальными зеркальными копиями друг друга. Пожалуй, это будет самая аккуратная обувь из всех, что мне доводилось шить. В кармане рабочего фартука завибрировал мобильник, это была Валентина:

– Ну и как поживает мой мастер?

– Работаю, сегодня допоздна задержусь.

– Ну вот, а я тебе твоих любимых тефтелей наготовила, свиных…

– Ладно, можешь забрать меня из мастерской, на машине. Я сегодня слишком устал, чтобы самостоятельно садиться за руль.

– Хорошо! Даю господину шоршеткалоку ещё пару часов. Чтобы к моему приезду ждал меня у ворот мастерской!

– Да, Валь, постараюсь…

– Вот и отличненько!

Меня всегда поражал позитивный настрой, который буквально распирал эту женщину. Всего несколько часов назад она была на похоронах, и ей хватает сил готовить для меня и искренне смеяться в трубку… Милая фройляйн, ты лучшее, что могло случиться со мной в этой грешной жизни!

Однако план Валентины провалился. Дошить сапоги мне удалось лишь через четыре часа. Держа на вытянутых руках готовые творения, я внезапно ощутил болезненный укол страха: уйдя в рабочий транс, я совершенно забыл снять мерки с ног прокурора. К своему стыду я не интересовался политической жизнью города, я не знал, как выглядит этот человек, какая у него комплекция, какая длина голени и ширина ступни. Я непростительно поспешил, а всему виной моя рассеянность. Конечно, Пугайло и прокурор косвенно виноваты – могли бы и позвонить, хотя они, скорее всего, не хотели тревожить звонками после похорон. Всё же основной груз ответственности лежит на мне. Надо было сначала прийти себя, а уж потом браться за работу. В конце концов, смерть подчинённого (и уж тем более смерть друга) вполне уважительная причина для переноса сроков заказа. Чтобы не опростоволоситься, из остатков кожи пришлось приладить на голенища стяжные ремни, сапоги от этого лишь выиграли в дизайне. Однако меня мог ждать вылет в трубу, ибо обувь я ладил на колодке стандартного сорок третьего размера. Это был большой риск, шанс провала был как никогда высок. Однако я не располагал ни временем, ни силами на поиск нового охотоведа для успешного «донорства». Ай, будь что будет! Если в этот раз постигнет неудача – так мне и надо! Это станет наказанием за смерть Умара.

Валентина всё же осмелилась заехать за мной:

– Кхе-кхе, ты что, курил? – Её светлая фигурка, казалось, разгоняла тьму по углам подземелья.

– Да, вишнёвый табак. В особенно тяжёлые моменты иногда приятно немного подкоптить себе лёгкие.

– Но это же вредно! Ты сознательно сокращаешь себе жизнь.

– Я знаю. Но несколько минут абсолютного спокойствия этого стоят.

– О боже, какая красота! – Валентина взяла в руки сапог. – Это те самые, над которыми ты сегодня весь день работаешь?

– Да, это они…

– Да уж, теперь я понимаю, почему ваши клиенты готовы такие бешеные деньги отдавать за обувь. Будешь много курить – свет увидит гораздо меньше подобных шедевров.

В ответ на аргументацию спутницы жизни я лишь рассеянно пожал плечами.

– Ладно, Валь, поехали домой. Тефтели, наверное, получились отменные!

– Ещё и смеешь журить, негодяй! Полдня у плиты простояла, пока ты тут пылью дышишь.

***

Банальность нашего совместного существования начала доставлять мазохистское удовольствие: ужин, состоящий из простой, но вкусной домашней еды, просмотр интересных фильмов, чтение любимых книг (а вкусы у нас с Валентиной совпадали), горячий секс без всяких акробатических излишеств. Раньше я презирал людей, которые всё это имеют, а теперь стал одним из них. За одним исключением: я – шоршеткалок! Кому-то могу проложить дорожку сквозь дремучие дебри жизни, а у кого-то могу и отнять путь, если он не осознаёт всю ответственность своего выбора. «Соткать путь, чтобы человек мог нести его бремя с достоинством!» – для этого и живу.

Но я не был всемогущим. Я не мог остановить смерть, ибо нельзя сшить сапоги из того кто не имеет кожи. Костлявая старуха с косой неуязвима, она сама – путь.

Мне очень не хотелось повторения трагедий. Каждый из работников Шоршеткалока был мне по-своему близок, каждого я по-своему любил. Перед сном я открыл текстовый файл на своём старом компьютере, в нём значились дни рождения каждого из сотрудников Шоршеткалока. Я бережно занёс все даты в календарь сотового телефона и поставил флажок напротив необходимых дней, так мобильник напомнит мне (аж в двенадцать ночи) кого я должен поздравить! Чтобы подстраховаться, я строго настрого приказал себе выучить все дни рождения наизусть. Сказать по-честному, процесс запоминания цифр не числился в списке моих особых умений.

Между делом я вбил в поисковик имя нашего прокурора – посмотрел его фотографии: человек обычного телосложения, рост чуть выше среднего. Достаточно быстро нашлась интересная картинка: Пугайло, прокурор, главный судебный пристав области и глава регионального управления следственного комитета стояли на фоне нового кирпичного здания, за их спинами отчётливо вырисовывалась табличка с надписью «Центр профилактики правонарушений». Это заведение открыли примерно полтора года назад, а значит, сильных изменений в фигуре прокурора быть не должно. На фоне Пугайло он выглядел маленьким и хилым, однако если учесть габариты двухметрового шефа полиции, рост прокурора составлял приблизительно сто восемьдесят два сантиметра. Примерно с меня ростом… Что же, если и я дал осечку где-то ещё, то уже ничего нельзя исправить. Если расстрою местечковых воротил от мира исполнительной и законодательной власти – плакала моя вседозволенность. Я упорно пытался найти хоть одну фотокарточку, где удалось бы разглядеть ноги прокурора, но перерыв все две тысячи фотографий, выданных поисковиком, нужного изображения так и не нашёл. Оставалось надеяться только на удачу.

Утром я набрал номер шефа полиции:

– Алло, Олег Несторович? – изнутри живот будто ножом резали.

– Ааа, мастер! Ну что, можно приезжать снимать мерки?

– Да-да, можете приезжать. Сапоги уже готовы…

– Готовы? Вот это новость! И как же вы это так, без измерений всяких? – голос Пугайло в этот момент показался квинтэссенцией удивления.

– Профессиональное качество, мне не всегда нужно мерить стопу и голень сантиметром, достаточно увидеть по телевизору или на фотографии. – врал, врал как умел!

– Хех, – смешок Пугайло прозвучал как нечто само собой разумеющееся. – Это да, мастерство не пропьёшь. Кстати. Борзоева этого нашли, но не целиком. Весь лес прочесали – увезли в лабораторию только клочки полуистлевшей одежды и череп обглоданный. Волки, бляди! Не иначе они. Умар ваш маньяком оказался, как-никак! У самого основания черепа судмедэксперты нашли отметины от ручной пилы. Это значит что Борзоева как свинью, прости Господи, разделали. Ну что же, ваш хачик во всём признался, виноватого нашли, а значит дело закрыто. И слава Богу! Хорошая такая монетка в копилку статистики раскрываемости.

– Я бы попросил вас воздержаться от ксенофобских высказываний, Умар был прекрасным человеком.

– Как угодно, – Пугайло раздражённо хрюкнул в трубку. – Вот только не советую я вам впредь брать на работу кавказцев. От них чего угодно можно ожидать.

Мне едва хватило сил, чтобы сдержаться и не наорать на этого напыщенного индюка. Я мысленно представил, как свежую тучного полицейского, подвешенного к потолку на мясницких крюках. Много гладкой, тёплой кожи, мягкий жир и крепкие мышцы под ним, целое море крови… Стало значительно легче…

– Хорошо, в полтретьего прокурор сможет?

– Думаю да, для вас, мастер, время есть всегда, как-никак.

***

В назначенное время у ворот моего магазина появился бронированный «Мерседес» с тонированными стёклами и проблесковыми маячками на крыше. Из машины вышли четверо: уже знакомый мне Пугайло, двое охранников, которые практически не уступали по габаритам шефу полиции, и прокурор собственной персоной. Человек, который сейчас осторожно подбирался к двери моего магазина, ничем не отличался от того, что я видел на фотографии в интернете. За полтора года прокурор совершенно не изменился, даже прическа осталась прежней. Я облегчённо вздохнул. Сзади на моё плечо опустилась пухлая ладошка, прерывистое дыхание донесло до ноздрей знакомый запах вишнёвого табака.

– Хозян, волнуетесь?

– Сёмён! – воскликнул я удивлённо. – Сегодня не твоя смена, когда ты в последний раз был дома?

– Может быть месяц назад, не знаю… Я поругался с родителями. Отец назвал меня дураком, я хлопнул дверью и ушёл. Он мне звонил несколько раз, SMS-сообщений с дюжину написал. Но храбрости сюда приехать ему не хватает, родители вас боятся, думают, что вы их раздавите, в случае чего. А меня это ещё сильнее бесит. Я до хрипоты в голосе убеждаю их, какой вы на самом деле хороший человек!

– Зря ты так, Семён, он всё-таки твой отец. Даже я его понять могу – хоть он обо мне и не лучшего мнения, а ты всё злишься. Вот у меня отца нет, как спичка вспыхнул и угас в один день, а я всё жалею, что так и не поговорил с ним на все темы, о которых с детства мечтал поговорить. Ты уж прости его!

Семён крепко обнял меня:

– Вот видите! Поболтали с вами и на душе легче! Я же говорю – хороший! Но и в этот раз правы оказались… Так уж и быть, останусь ночевать у мамы с папой на денёк-другой.

– Вот и славно!

Варвара, дежурившая сегодня в торговом зале, громко прочистила горло. Я глянул в её сторону: женщина жестом указывала мне на стеклянную дверь. Прокурор со своей свитой шествовал с видом горделивым настолько, что казалось он вот-вот лопнет от чувства собственной важности. Почётный квартет немного притормозил на лестнице в полуметре от двери, сквозь стекло я видел, как прокурор нервно поглаживает лацкан своего синего форменного кителя.

– Добро пожаловать в Шоршеткалок! – с улыбкой произнесла Варвара, распахивая двери перед гостями.

– Спасибо. – абсолютно серым и бесцветными голосом ответил прокурор. Пугайло подмигнул Вере, сидевшей за кассой, и поцеловал протянутую руку Варвары.

Я обменялся рукопожатиями с гостями.

– Разрешите представить: это прокурор области – Дмитрий Михайлович Сиреньев.

– Спасибо, Олег Несторович, однако кто же не знает нашего прокурора? Стыдно не знать.

Ни один мускул на лице Сиреньева не дрогнул, его каменная монолитность не выдавала никаких эмоций. Он постоял, уставившись в пол, покивал сам себе, будто ведя какой-то мысленный монолог, а потом внезапно обратился ко мне:

– Так вы говорите, что сапоги уже готовы? – лицо прокурора было белым, будто бы из его тела откачали всю кровь.

– Да, вы правы, обувь уже ждёт, так сказать, своего звёздного часа.

– Что ж, это на самом деле очень странно. Признаться, если бы не пылкие дифирамбы Олега Несторвича в ваш адрес, и не мои личные наблюдения за возросшим рыбацким мастерством шефа, я бы подумал, что вы шарлатан. Ну не может никакой мастер просто взять и сшить сапоги, даже не взглянув на ноги клиента.

В этот самый миг я понял, что с Сиреньевым будет тяжело. В какой-то момент мне захотелось сдаться и убежать из магазина куда-то далеко, однако, увидев на ногах прокурора дорогие лакированные туфли «дерби» сорок третьего размера, в душу закралась надежда.

Мы зашли в подсобное помещение. Я чувствовал на своей спине пронизывающий рентген холодного прокурорского взгляда, видимо это какая-то профессиональная черта руководителей надзорных органов.

– А вот и они! – я достал сапоги из домотканого мешка.

По бескровному лицу прокурора пробежала искра, неизвестно какая эмоция возникла в сердце этого человека, но это точно не могло быть равнодушием. Пугайло стоял чуть поодаль. Глаза его блестели от восхищения.

– Что ж, недурно. Позвольте примерить?

– Конечно.

Прокурор лёгким движением нырнул правой ногой в сапог, потом обул левый, затянул стяжные ремни на голенищах и немного потоптался на месте.

– Удобно, – всё также бесцветно говорил Сиреньев. – Пожалуй, в таких сапогах можно проходить много часов подряд и ноги совершенно не устанут. Они… Они будто вторая кожа.

– Я очень рад, Дмитрий Михайлович. Ваша похвала очень важна для меня.

– Разве я вас похвалил?

В ответ я лишь пожал плечами.

– Хорошо, сколько с меня?

– Вот счёт с реквизитами. – я протянул прокурору бумажку формата А4. Его правая бровь дёрнулась.

– Дорговавто…

– Изготовление этих сапог было сопряжено с большим риском. Чтобы сделать сапоги для охотника и самому пришлось поохотиться. Я мог лишиться жизни.

– Не будем вдаваться в подробности, – Сиреньев оборвал мой монолог. – Уже достаточно того, что вы сказали. Сапоги действительно хорошо сидят на ногах, хотя никаких замеров вы не делали. Но откуда мне знать, что это именно мои? Может вы сделали их для кого-то, а теперь пытаетесь перепродать.

– Вопрос уместный. Видите ли, весь розничный товар в нашем магазине дублируется в каталоге. Вот, – я протянул прокурору буклет. – Можете пролистать – похожих сапог вы не найдёте. Что касается пошива обуви на заказ: это удовольствие дорогое, каждый отдельный заказ фиксируется в торговой базе данных магазина, вы первый, кто у нас заказал именно охотничьи сапоги. Это также можно проверить.

– Что вы, – впервые в голосе прокурора появились нотки растерянности. – Я поверю вам на слово.

– Мне нет смысла вас обманывать. Как видите – сапоги подошли идеально, они действительно сшиты для вас.

– Ну не так чтобы идеально, но я бы сказал очень хорошо. Ладно, в целом я доволен покупкой. У вас можно расплатиться карточкой?

– Конечно.

Обмен любезностями был недолгим. Оплатив свою покупку, прокурор спешил убраться восвояси, ссылаясь на срочные дела.

– И всё же… Как вам удалось угадать с размером без необходимых замеров? – спросил напоследок Сиреньев.

– Я следил за всеми вашими появлениями в новостях. В репортажах вас часто показывают в полный рост, поэтому мне не составило труда оценить метрику ступни и сопоставить необходимые пропорции.

Моя ложь оказалась убедительной, прокурор не нашёл что ответить.

– А я тебе говорю мастер! Ты достал со своим скепсисом, как-никак. – отозвался Пугайло.

– Олег, сколько раз я тебе говорил: никакого панибратства на людях! – ответил прокурор, после чего вся четвёрка гостей скрылась за дверями Шоршеткалока.

***

Сиреньев пропал до зимы. Я уж было решил, что на этот раз моё мастерство подвело и сапоги получились «обычными». Но прокурор позвонил: разгорячённый спиртным, он был непривычно откровенен, всё рассказывал о каких-то деталях охоты.

– …и, когда я вышел на поляну, там стоит он – секач! Одним выстрелом уложил – между глаз. Я двадцать пять лет мечтал об этом. Спасибо, мастер. Примите мою искреннюю благодарность. – дифирамбы прокурора не были фальшивыми, я это чувствовал.

Где-то невдалеке слышался сбивчивый бас Пугайло. Неразлучный дуэт… В таком захолустье как наше, столь тесная дружба двух мужчин может вызвать недвусмысленные догадки о нетрадиционной сексуальной ориентации. Впрочем, какая разница? Не самая ужасная девиация. Для местной полукриминальной челяди они всё равно будут «пидорасами», даже являясь закоренелыми натуралами. Такой вот феномен провинциальной ментальности.

На этом всякие приключения временно закончились. Рутина растянулась в ленивую бесконечность. От жирной еды, которой меня буквально пичкала Валентина, я сильно растолстел и ситуация грозила растратами на полную замену гардероба.

Однако в этом социальном штиле нашлись и положительные моменты: я решил жилищный вопрос некоторых своих подчинённых. Близняшкам Варе и Вере было тесно в двухкомнатной «хрущёвке», приходилось ютиться на съёмной квартире и гиганту Андрею. Сергей, который с рождения страдал ДЦП, был вынужден коротать своё существование в комнате коммуналки. Соседи алкаши отравляли ему и без того тяжёлую жизнь. Когда я предложил ребятам переехать в дом Умара, они с радостью согласились. За время работы в Шоршеткалоке они сумели крепко сдружиться, став настоящей семьёй.

Я выделил немного денег, чтобы значительно расширить пространство осиротевшего дома. Пристройка вместила в себя ещё три спальни и два дополнительных санузла. Дом с просторным флигелем мог с лёгкостью принять весь персонал, но Ринат предпочёл и дальше жить в своей двухкомнатной квартире в центре города, а Семёна не отпускали родители. Андрей настоял на том, чтобы комнату для Семёна всё-таки предусмотрели, и теперь пухлощёкий толстячок мог оставаться ночевать в кругу друзей, а не спать в пыльной подсобке магазина.

***

Новый год мы справляли все вместе, даже родители Семёна приехали отметить с нами праздник. Атмосфера волшебства и счастья буквально пронизывала воздух. Боль от утраты нашего друга потихонечку затухала, немногочисленные плохие воспоминания улетучились сами собой, а хорошие навевали приятную ностальгию. Под бой курантов и брызги шампанского мы проводили этот нелёгкий год со всеми его тяготами и лишениями. Не могу сказать, что именно в тот момент моё настроение что-то тянуло на дно, однако гнёт какой-то нарастающей тревоги не давал прочувствовать дух праздника до конца. Валентина, моя пышногрудая белокурая нянька, как всегда вовремя заметила сгущающийся мрак моего состояния и не отходила весь вечер ни на шаг.

Какое-то странное противное чувство разрывало изнутри, казалось все суставы, кишки, каждую косточку тела кто-то медленно, будто опытный живодёр, выкручивал плоскогубцами. Из стороны в сторону, из стороны в сторону…

Я любил проводить время со своими подчинёнными, мне нравилось общество моей фройляйн, но в этот раз хотелось сбежать. «С вами всё хорошо?» – спрашивали они. Эти невинные по своей сути вопросы раздражали, я едва сдерживался, чтобы не нагрубить.

– Что такое? – Валентина отвела меня в сторону.

– Не знаю, тревога какая-то. Валя, давай уедем домой, иначе я с ума сойду.

– Ты что, издеваешься? Полбутылки водки выпил и собрался садиться за руль? Нет, ты и есть сумасшедший!

– Да, да. Ты права. Давай вызовем такси.

– Ну, раз уж ты так хочешь… Ладно. Ради приличия минут пятнадцать ещё потерпи и звони в диспетчерскую.

– Хорошо, пятнадцать минут потерплю.

Меня буквально колотило от напряжения. Спешно со всеми распрощавшись, мы выскочили в прихожую. Представшая пред глазами картина чуть не отправила меня в обморок: Альфа, чёртова собака, лежала посреди растерзанной кучи обуви и неторопливо дожёвывала мой ботинок. Псина подняла на меня свои добрые глаза и ласково вильнула хвостом. В воздухе запахло болью, почти осязаемой. Я вскрикнул и медленно попятился, в глазах темнело, сознание покидало тело. Падение продолжалось, будто в замедленной съёмке я видел, как кадры незамысловатой панорамы сменяют один другой: Альфа на полу, дверь на улицу позади неё, наличник двери, потолок, пыльная трёхрожковая люстра, вот уже виднеется вход в прихожую, лицо Андрея, темнота… Обморок всё-таки случился.

Очнулся я лишь ближе к утру. Именно что очнулся, сном назвать это нельзя. Голова трещала по швам и гудела словно улей, казалось, что из ноздрей и ушей вот-вот наружу вырвутся пчёлы. Едва я открыл глаза, как перед моим лицом возник стакан с шипучей жидкостью.

– Что это?

– Аспирин и Алка-Зельтцер. Два в одном. Незамысловатая панацея от мелких болячек. – лицо Вали сияло. Она всегда рада помочь, всегда… Меня это иногда бесит до тошноты.

– Что стряслось?

– Собака сожрала твои ботинки и тебе стало плохо.

– Господи ты Боже мой, оксфорды, – я схватился за голову. – Надо было в другой обуви приехать. Вот ведь напасть, что мне теперь делать?

– Да что ты так нянчишься с этими туфлями? И зимой и летом в них. Что такого особенного в этих твоих «оксфордах».

– Это первая моя большая работа. Мой первый опыт шоршеткалока!

– Успокойся, дорогой. Ты же мастер, сошьёшь себе ещё.

– Много ты понимаешь, женщина, – я махнул рукой. – Эти ботинки давно стали частью меня. Часть моего пути, они и есть сам путь. Без них – я простой сапожник, сын алкаша и тупой домохозяйки.

– Дорогой… – Валентина попыталась заключить меня в объятия.

– Не надо! Отстань. Мне нужно побыть одному.

Все собравшиеся, в особенности родителя Семёна, уставились на меня в недоумении. Они не понимали, какая такая ценность была заключена в обыкновенных, по их мнению, мужских туфлях. Со стороны это выглядело нелепо: владелец крупного обувного магазина и элитной мастерской нервничает из-за одной пары порченых башмаков. В курсе всех дел были только Семён, Сергей, Андрей и Ринат. Близняшки, по причине плохого здоровья и преклонного возраста о тайной жизни Шоршеткалока ничего не знали, впрочем, Валентина и родители Семёна также пребывали в неведении. Ради их же блага…

Моё тело будто бы облили холодным кипятком, не знаю, как ещё описать это состояние. Валентина так и стояла, готовая меня обнять. Её большие голубые глаза наполнились слезами, она едва сдерживала себя, чтобы не расплакаться. Мне не хотелось становиться очевидцем её позора, я был слишком зол и занят собственными переживаниями. Кожа Мажора теперь покоилась на дне собачьего желудка. Альфа сожрала путь, который мне помогал последние четыре года.

В чём был одет, обутый в драные велюровые тапочки с эмблемой гостинцы «Вымпел», я прыгнул в салон верных жигулей. С ума сойти! Даже у моих подчинённых машины были лучше. Я давно мог купить себе автомобиль подороже, но после стольких авантюр, после всего, что мы пережили с моей «семёрочкой», пересесть на дорогую иномарку или джип было бы настоящим предательством!

Я мчал как умалишённый. Машину заносило на поворотах, но я должен был сейчас же уехать в мастерскую, в мою уютную темницу, в моё убежище, в мой склеп золотых мыслей. Только запахи обувного клея, дерева и кожи могут успокоить по-настоящему.

Сколько раз я обещал себе выкинуть эту чёртову трубку, однако дело было не в никотиновой зависимости, ей-то я как раз и не страдал, пять минут самоубийственного спокойствия – вот что важно! Пять минут абсолютной свободы мысли – вот что давал мне табак! Бриаровая чаша зажглась красноватым глазком в полутьме подвала мастерской. Привычный запах сырости разбавил приятный аромат вишнёвого табака. Я выпустил густое кольцо дыма, оно прожило всего мгновение, разбившись о трубы в бесформенное облачко. Нужно было что-то срочно решить. Как тогда – одному, не впутывая в сомнительную авантюру своих немногочисленных подчинённых, им и так приходилось жить во лжи. Но что именно я должен сделать? В прошлый раз я освежевал сыночка крупного предпринимателя. По этому пути я уже прошёл достаточно: магазин приносит доход, мастерская постоянно имеет заказы, связи растут и ширятся. Однако это была всего лишь короткая джазовая реприза, импровизация, репетиция перед становлением на путь великих поступков.