Текст книги "Макароны по-флотски (сборник)"

Шары

Оторвали Ваньке встаньку.

(Горе)

От несоблюдения техники безопасности, человек может не только умереть, но и родиться.

(Фольклор)

На флоте подготовка к дембелю начинается уже с момента призыва. Сначала, «по карасёвке», всё, что ты реально можешь для этого сделать, так это считать, сколько дней осталось до приказа о дембеле. Арифметика поначалу неутешительная, даже удручающая, потом становится немного легче.

Когда отслужишь года полтора и появляется свободное время, начинается второй, главный, этап подготовки. Он, этот этап, длится до самого конца службы. Подготовка состоит в доведении до совершенства всех основных дембельских атрибутов; собственно, их всего два – форма и фотоальбом. Но чтобы их подготовить, как полагается, нередко уходят все оставшиеся полтора года. Гражданскому человеку трудно понять и оценить, сколько труда и фантазии вкладывается в это дело.

Бляхи для ремня мы с моим другом Колей Кондрашовым две недели выпиливали из медной гильзы от снаряда; и ещё месяц доводили до совершенства, полируя и закрепляя накладные якоря. Бляхи стали предметом белой, ну, а иногда и чёрной, зависти на корабле. Таких блях до сих пор только две в мире. Вообще мы с Колей всё делали в двух экземплярах. Только когда он заказал себе в городском ателье дембельские брюки-клеш шириной 60 сантиметров, я сказал «пасс». До сих пор помню лицо портнихи принимавшей заказ: она Колю несколько раз переспросила: – «Вы уверены что 60 – это ширина? Может всё-таки длина? Они же при ходьбе винтами вокруг ног гулять будут!» Но Коля был неумолим. Он мечтал вернуться домой на рязанщину в настоящих широченных матросских «клёшах».

В дембельской форме важен каждый элемент: ленточка, краб (кокарда), бескозырка, ремень, бляха, погоны… Даже лычки на погонах. Ленточка, например, должна обязательно быть тиснёной и только с золотыми буквами. До службы я и не подозревал, что существует такое множество видов ленточек, отличающихся по тиснению букв и оттенкам краски. «Золотая» – тиснёная, с золотыми буквами – самый редкий вид. «Бронзовая» – не тисненная с бронзовыми буквами – самая «левая». Гражданский человек, даже если очень захочет, различия не увидит. Но для настоящих моряков различие неоспоримо. Уходить на дембель с чём-либо другим считается до того «чмошно», что даже самые задрипанные моряки уходили на дембель только с «золотыми» ленточками. И вообще, увидеть «золотые» ленточки можно только на дембелях. Никто даже не дерзнул бы использовать такую драгоценность в повседневной жизни. Это всё равно, что в мазутные цистерны в костюме лазать. Ленточки бережно хранились в потайных шхерах, дожидаясь заветного дня дембеля.

Дембельский фотоальбом – это вообще произведение искусства. Чего только стоят рисованные тушью парусники на разделительных кальках!

Готовясь к дембелю, мы готовимся к гражданке, а кто нас там ждёт кроме друзей и родных? Ну, конечно, девушки! Во всяком случае, так нам это представлялось с корабля. С доведением до совершенства дембельской формы и фотоальбома, естественно совмещается процесс совершенствования самого себя. Здесь понятие «совершенство» каждый воспринимает в силу своего кругозора и фантазии. Один таджик, например, мечтал вставить себе все золотые зубы. Но в основном, конечно, котировались накачка мускулов, татуировки и… шары.

– Слышь, Крот, – полторашник Строев потрепал за плечо Олега Кротова. Он как раз дремал в машинном отделении: развалился на промасленной ветоши, набросанной поверх полукруглого кожуха, прикрывавшего вал, вращавший корабельные винты.

– Чё?

– Ну ты даёшь – харю мочить… И как это ты с этого кожуха не свалишься?!

– Давай короче, чего надо?

– Про последнее достижение эротический науки слышал? Шары. Бабы от них тащатся!

– Не понял. Какие шары? – привстал на локте Олег.

– Во. В член вставляешь! – Строев выплюнул изо рта на ладонь две блестящих пилюле-образных капсулы из полированного красного пластика: – Бабы тащатся!

– Так и тащатся?

– Конкретно. Визжат.

– А чего ты их во рту держишь?

– Полирую. Из зубной щетки сделал, три дня шкурил, теперь вот уже второй день во рту полирую.

– Не хрена себе! … А почему их два?

– С двух сторон поставлю.

– А что не с трёх?!

– Вот ты смеешься, а Ребров вообще себе кукурузный початок сделал. И ничего. Пока, правда, ещё не испытывал… Ждёт увольнения… Я думаю для начала двух хватит, – сказал Строев, подумав. – …Потом ещё добавлю…

– Блин! Я тоже хочу, чтобы визжали.

– Ну так в чём дело? У тебя же зубная щетка есть – вперёд! – Строев снова засунул в рот пластиковые капсулы. Он помолчал, погонял их языком за щекой и спросил, немного шепелявя:

– Слушай, а ты мне их вставить не поможешь?

– Да о чём разговор, хоть сейчас – Кротов с готовностью обтёр замасленные руки об ещё сильней замасленные штаны. Штаны, похоже, даже стали малость чище:

– Че делать?

– Я тут зубную щётку наточил. – Строев достал из кармана робы заточенную, как резец, зубную щётку и передал Кротову

Заинтригованный Кротов сжал щётку в кулаке, как кинжал:

– Головку пробивать?

– Себе пробей!

– А где бить-то? – обиделся Олег.

– По коже. Хрен кладётся на деревяшку, оттягивается крайняя плоть и в ней аккуратно делается дырка… Там кожа двойная, под кожу и вставляется шар… Потом зарастёт… Строев, несколько обескураженный рвением Кротова, недоверчиво посмотрел на него:

– Сумеешь?

– Да блин, о чём ты говоришь! На гражданке я и не такое делал.

– Делал? – неуверенно переспросил Строев, но дополнительных заверений не потребовал.

Строев разложил своё достоинство на неструганной доске, оттянул вбок кожу, зажмурился и замер, ожидая начала операции. Олег повертел маслянистыми пальцами обсосанные до блеска шары и положил рядом, на кусок газеты. Потом он деловито обошёл место предстоящей работы, оценивая ситуацию. Было около двух часов утра. В машинном отделении тихо, лишь тихонько посвистывал пар из расположенного в двух шагах парового котла. Достоинство Строева доверчиво лежало на доске, как на ладони. Олег, прикидывал про себя траекторию удара, не решаясь приступить к операции. Строев, принимая во внимание деликатность своего положения, начал терять терпение: а если сейчас, не дай бог, ворвётся офицер с прихватом. Но тут Крот очнулся и решительно установил на оттянутой коже пластиковый резец.

– Ну, наконец, – проговорил Строев, неожиданно отмечая про себя, что слово «наконец» принимает в данной ситуации несколько двусмысленное значение.

Прищурившись в ожидании удара, Строев с опаской наблюдал за всеми манипуляциями хирурга-самоучки.

– Не ссы.

Кротов прицеливался долго и по всем правилам. Он зажмурил левый глаз, выверил положение и направление резца, несколько раз поднял и медленно опустил молоток. Промахиваться здесь было нельзя. При каждом замахе, Строев боязливо жмурился.

– Ну давай, блин! – не выдержал он.

Раз-мах… и сильнейший удар молотка… наглухо прибил достоинство Строева к доске! Заточенная щётка, как по маслу, прошила кожу и глубоко увязла в мягком, податливом дереве.

– А-а-а-а-а-а-а!!! – Строев вскочил на ноги уволакивая окровавленным членом неструганную доску! – А-ААА!!! – взвыл он ещё громче.

У Олега звенело в ушах.

– Не ссы, сейчас оторвем, – немного удивленный результатом удара, Кротов ловил руками раскачивающуюся на конце Строева доску.

– Я тебе оторву-у-у!!!

Олег поймал доску и, притянув к себе Строева, водрузил её и «достоинство» на место. Качательными движениями он начал постепенное отсоединять друга от доски.

– У-у-у-у-у-у-у… С-у-у-у-у-у-ка…

– Ладно, чего сука-то… Второй быстрее вставим.

– У-у-у-у-у-у-у…

– Не ссы. Бабы визжать будут… – Олег методично отсоединял друга.

Прибил он его качественно, ничего не скажешь. Но уже через пол часа все было кончено. В машинном отделении на промасленных пайолах сидели два окровавленных, но счастливых человека – хирург-любитель Кротов и начинающий герой-любовник Строев. Последний бережно, как новорождённого младенца, держал в руках своё перебинтованное «чудо».

– А ты боялся! – Кротов удовлетворённо вытер окровавленные руки о штаны и блаженно затянулся бычком «Беломора».

Подобной экзекуции в тот период службы подвергли себя многие, чуть ли не половина старослужащих корабля. Строев поначалу ходил загадочный и довольный. Но его походка становилась все более напряженной, ноги постепенно начинали выгибаться колесом. К концу недели он уже еле передвигался. Со стороны, не посвященному человеку, могло показаться, что матрос наложил в штаны. Причём спереди. Сначала Строев переносил все эти мучения героически. Но, когда его «достоинство» раздулось до размеров, что он его еле-еле двумя руками обхватывал, и появилась реальная опасность остаться совсем без какого-либо мужского достоинства, он сдался. Обречённо перебирая ногами, Строев поплелся в медпункт сдаваться на милость медикам.

Вид распелёнутого дива произвел на впечатлительного лейтенанта медицинской службы неизгладимый эффект. Такое в медучилище не проходили. Обалдевший от стадии и размеров воспаления начмед сразу доложил по инстанции – старпому. Через несколько минут на корабле началась цепная реакция. Построили весь экипаж. Перед строем вывели бледного деформированного Строева. Белый от ярости старпом орал:

– Докатились!.. Какого хрена!!!.. Это же членовредительство!.. В прямом виде!!! Да за такое под трибунал! … В дисбат!

Старпом перевел дух:

– Кто тебе это сделал?

Строев молчал.

– Кто тебе это сделал, я говорю!? Отвечай!

– Кротов.

– Кротов?!! Гинеколог Кротов, шаг из строя!

Кротов обречённо вышел на середину.

– Посмотрите, кого он себе выбрал в гинекологи! Кротова! Додумался! С него же машинное масло капает! Хирург хренов… Какого хрена!!!

Старпом обвёл экипаж пристальным взглядом:

– Вы о чём думаете? Вы же нормальных девок испортите! Вы чё, рехнулись!

Почти половина экипажа виновато опустила головы.

– Экипаж! Слушай мою команду! Справа по одному… в каюту к медику… для мед. осмотра… шагом марш!!!

Несостоявшиеся герои-любовники были изобличены, шары принудительно извлекались и скакали по медкаюте, как разноцветные горошины. Жаль, конечно, что девчонки так и не узнают, что они в тот день потеряли…

* * *

А Колины дембельские брюки с шестидесятисантиметровыми клешами у него украли. Украли из запертого железного ящика, спрятанного под пайолами за ГРЩ (главным распределительным щитом) с напряжением 380 вольт. Мы с Колей тогда много народу построили, много трюмов перевернули, но не нашли. Кому-то сильно повезло. Но, всё тайное становится явным. Мы с Колей не теряем надежды.

Самоход

На гражданке, матрос, может делать всё что угодно! Главное, чтобы эта гражданка была не против!

(Флотский фольклор)

Летом 1986 года, перед первым выходом в море, ракетный крейсер «Адмирал Фокин» направили в сухой док для ремонта деталей корпуса. Крейсер медленно завели в огромный наполненный водой цементный отсек, а затем, закрыв шлюз, откачали воду. Корабль постепенно опускался всё ниже и ниже, пока не остался наконец сиротливо стоять на подставках на дне пустого дока, как в подарочной цементной коробке. Было несколько непривычно, глядя за борт, вместо привычной желтоватой, с тонкими мазутными разводами глади бухты Золотого Рога, видеть черную пустоту дока. Перевесившись через леера, мы как с обрыва, смотрели вниз, на дно, туда, где среди разного строительного хлама лежали чугунные змеи стравленных якорных цепей.

Рабочие облепили корабль строительными лесами и «грохотками», с методичным скрежетом стали сдирать с железного корпуса ржавчину и ракушки. Грохот внутри корабля стоял такой, как будто тебе на голову надели железное ведро и по нему кто-то елозит десятком другим напильников. Этот скрежет отдавался нескончаемой свербящей зубной болью, и от неё абсолютно некуда было деться. И на этом гремящем, неестественно выдернутом, как рыба из воды, корабле мы жили. Жили и днем и ночью. На берег нас спускали разве что в гальюн и то в сопровождении вооруженного штык-ножом конвойного.

Отсутствие воды за бортом сильно осложняло жизнь ещё и по другому поводу: годкам стало невозможно бегать в «самоход» (самовольную отлучку) в город, на свидания с местными красавицами… Раньше, при наличии воды, после отбоя годки раздевались, складывали робу в полиэтиленовый мешок и, нырнув голышом в мазутную водицу, вплавь добирались до недалёкого берега. Там, на стенке, в укромном месте, вытаскивали припрятанную «гражданку» (гражданскую одежду): джинсы, батники, рубашки… Переодевались. Теперь оставалось только пролезть через дыру в заборе – и в город. До центра Владивостока от завода рукой подать. Возвращались под утро. Спрятав «гражданку», снова переодевались в робу и ждали, когда экипаж выведут с корабля на утреннюю пробежку. А слиться с толпой, здесь уже дело техники. Увы, отсутствие воды за бортом нарушало налаженную схему…

Можно, конечно, было договориться по поводу определённого типа девочек, с заводскими рабочими. Девок для развлечений в заводе найти можно, но риск сопутствующего букета прелестей большинство любителей слабого пола, всё же, останавливал. Ещё свежа в памяти была история с матросом Хохловым, словившим себе во время одного такого любовного приключения рассаду животных, в виде лобковых вшей – мандавошек. Как только Хохол их не выводил! Чего только не перепробовал! Опрыскивался дихлофосом, смазывал скипидаром – тщетно. Достоинство распухало, морщилось, меняло цвет, а насекомым хоть бы хны! Только злее стали! И тут какая-то добрая душа посоветовала страдальцу старинный флотский способ – мазутную ванну. Хохол разделся догола, залез в трюмную цистерну по самый кадык в вязкий холодный мазут. Сидел целый час. Сидел бы и дольше, да дикий зуд подкосил его силу воли. Вопя, чешась и матерясь на советчика, вылетел из цистерны, как пробка от шампанского. После «грязевых ванн» вдобавок к неубиваемым мандавошкам заработал аллергию во всю жопу. Точнее, от пяток до подмышек. Это красно-буро-бугристое видение, появлявшееся по субботам в душе личного состава, стало наглядной демонстрацией необходимости предохраняться. Вывод был один – более менее безопасной любви и ласки искать надо только в городе и только по проверенным местам…

В один из вечеров Рома-Краб и Шура-Танк ходили взад-вперёд по палубе, обсуждали создавшуюся ситуацию. Отделённые от остального мира чёрной пустотой гигантского дока, они метались по палубе, как тигры в зоопарке. Желанный берег так близок, и в то же время так далек. Годки твердо решили найти способ уйти в «самоход» и непременно сегодня. Высота пропасти в пять этажей – не преграда, когда матрос спешит на свидание.

После отбоя друзья пробрались на бак. Там от катушек якорных шпилей через клюз (литую чугунную трубу, проходящую через палубу сквозь борт судна) пропущена чугунная якорная цепь. Эта цепь соединяла корабль с дном дока. Ребята осторожно, цепляясь за скользкие массивные звенья якорной цепи (каждое звено размером с лошадиную голову), подстраховывая друг друга, медленно спустились по цепи вниз, на дно дока. Очутившись на твёрдой земле, они с уважением оглядели зловеще нависающую над ними махину ракетного крейсера. Самоходчики, избегая света прожекторов и глаз дежурного офицера, змейкой проскользнули через док до ближайшей отвесной стены.

– Как из концлагеря, блин, бежим! – запыхавшись, выдохнул Танк.

По вертикальному трапу полезли наверх, на территорию завода. На верху оглянулись… По другую сторону бездонной пропасти, как в воздухе, парил гигантский чёрный силуэт ракетного крейсера…

– Ну, с Богом! – легонько подтолкнул Рому Танк.

Дальше всё пошло по старой отработанной схеме: переоделись в «гражданку», через знакомую дыру в заборе выбрались с заводской территории… На всё про всё в запасе ещё целый остаток вечера и вся ночь! Вернуться на корабль нужно только утром. Главное успеть до подъема флага. Но, до утра ещё было о-о-чень далеко…

– Пора по ба-бам, по ба-бам, по ба-бам! – весело напевал Танк мотив из «Бременских музыкантов».

У Танка в городе была знакомая официантка. Она работал здесь недалеко, в ресторане «Якорь». Рядом со штабом флота. Эх, хороша свободная жизнь в гражданской одежде! Никакой патруль не докапывается.

– А ведь правильно говорят, – философски заметил Рома, – по-настоящему свободу осознаёшь, только когда её потеряешь.

Шура-Танк понимающе кивнул.

Без помех добрались до ресторана, попросили швейцара вызвать знакомую официантку, встали за углом, у входа – перекурить. Вдруг, какой-то шум и возня отвлёкли их внимание.

– Пустите меня!.. Пустите!.. Я хочу пройти!

Мелкорослый стриженный подросток, в гражданской одежде, с редкими черными усиками толкался с плечистым швейцаром. Ресторанов в городе раз-два и обчелся, и попасть туда без блата или хотя бы «капусты» – дохлый номер.

– Пустите меня! – не унимался подросток. – Я офицер!

Рома с Шурой заулыбались такой наивной разводке.

– Иди отсюда, малолетка. Офицер нашелся! Паспорт покажи сначала, – раздраженно оттолкнул подростка швейцар.

Было видно, что паренёк уже навеселе и теперь требовал продолжения банкета.

– Как вы смеете! – отверженный посетитель усердно рылся в карманах, роняя разные бумажки и билетики. – У меня документ…

– Не сори тут у меня… – лениво пригрозил пальцем швейцар.

– Вот!.. Удостоверение офицера! – паренек тыкал швейцару в нос какую-то книжечку.

Но швейцар уже принял решение, и никакие формальности его больше не интересовали:

– Давай вали отсюда, малолетка!

Паренёк обиженно отшатнулся в сторону. Он встал в двух метрах от Ромы с Танком и безуспешно пытался засунуть свою бесполезную книжечку обратно в вывернутый наизнанку карман куртки.

Рома, насторожившись, повернулся к Танку:

– Саня, вроде, блин, голос знакомый…

Тут паренёк, в свою очередь, насторожился и поднял голову. Его глаза и глаза «самоходчиков» – встретились.

– Прихват… – только и успел выдохнуть Рома.

– Тагнер!.. Фролов!.. Вы?!!.. – взорвался «подросток», не веря своим глазам и делая шаг в сторону опешивших «самоходчиков».

В поддатом подростке, которого у них на глазах таким бесцеремонным образом отлучили от ресторана, ребята признали «комсомольца», лейтенанта-комсорга с их корабля! У него сегодня был выходной, он был на сходе. А «по гражданке», без фуражки и погон, ну пацан-пацаном…

– …Вы?!!.. В самовольной отлучке!.. Марш на корабль! – петушился «комсомолец», беря реванш за нанесенный его самолюбию удар в стычке со швейцаром.

– Да ладно… тащ, что вы… в самом деле, – попытался утихомирить офицера Танк. – Дело молодое. Ну, в «самоходе» и в «самоходе». Что такого?… до подъема флага обратно будем…

– Что такого?!! А ну марш на корабль!.. О своём проступке доложите дежурному офицеру! Лично проверю! – почти протрезвел лейтенант.

Швейцар с высоты ресторанного крыльца с любопытством наблюдал за развитием событий. Дело принимало неприятный оборот, и Рома понял, что нужно менять тактику. Подойдя к лейтенанту, он слегка приобнял его за худенькие плечики и, отведя комсорга чуть в сторону, доверительно произнес.

– Смотри, брат, тут дело такое… Мы же с одного корабля. Так?

Комсомолец, насупившись, грозно хмурил брови.

– Оттого, что ты нас заложишь, – продолжал Рома, – тебе ни жарко, ни холодно. Так ведь? Даже спасибо, скорее всего не скажут… А нам ты жизнь испортишь. А оно тебе надо?.. Значит, мы должны друг другу помогать…

Лейтенант попытался возразить. Но голос его звучал уже не так уверенно.

– Вот ты смотри, – развивал успех Рома, – тебя в ресторан гнида-швейцар не пустил, так? …Ну вот, видишь…а мы всё устроим со швейцаром. И не только с ним. У нас тут знакомая есть… Официантка. Девушка…

При слове «девушка» комсомолец в первый раз за время Роминого монолога оживился.

– Девушка, – повторил Рома, заметив произведенный эффект. – С нами тебя пустят.… Вместе посидим… С девушками… Повеселимся, и всем хорошо будет…

Дверь ресторана открылась и на крыльцо вышла очень симпатичная Шурина знакомая официантка:

– Ну что, ребята, пойдём?

Танк вопросительно глянул на Рому, а Рома в свою очередь с выражением тихой грусти посмотрел в глаза «комсомольцу». Комсомолец, же не отрываясь, как завороженный, смотрел на девушку. Рома легонько подтолкнул зазевавшегося комсорга в бок:

– Ну, что, брат, идёшь с нами? Или здесь под дверью постоишь?

Лейтенант перевел взгляд с официантки на Рому, затем на швейцара, потом снова на девушку… и сдался.

– А пошли! – махнул комсомолец рукой, бросая торжествующий взгляд на швейцара.

Рома весело подмигнул Танку:

– Всё! Идём!

– Нас трое будет, Оленька, – игривым голосом пропел Шура на ухо своей улыбчивой подруге.

Оленька понимающе кивнула и ласково шепнула что-то на ухо хмурому привратнику, тот ухмыльнулся и, махнув рукой, отошел в сторону и закурил.

– Пошли, – позвала Оля, указывая рукой в сторону черного хода.

Фокинцы гуськом проследовали за Олей до двери черного хода, которая гостеприимно распахнулась перед ними как Сим-Сим перед Али-Бабой. Дальше всё тоже было, как в сказке. Оля со своей кудрявой подругой, игриво подмигнувшей Роме, как старому знакомому, проводила ребят до предусмотрительно зарезервированной для них отдельной кабинки со шторкой в самом укромном уголке ресторана. Весело играла задорная музыка. Обалдевший от такого приёма комсомолец только успевал крутить головой. Хотелось пить, гулять и веселиться! Ночь обещала быть очень интересной!

Девчонки засуетились, и тут же на столе появились невиданные яства и угощения. Вскоре последовало и спиртное. Ребята вместе с ошарашенным от близости лиц женского пола комсомольцем и двумя своими улыбчивыми спутницами задернулись в кабинке шторкой и объявили начало банкета. По мере того, как уменьшалось количество спиртного в бутылках, разговор становился всё более и более непринужденным. Через полчаса и не разобрать, кто тут офицер, а кто самоходчик… Да и какая разница! Все почти сверстники: двадцать с небольшим. Гуляй, моряки!

– А что, братан, может тебя с кем-нибудь познакомить, а? – хлопнул Рома по плечу своего нового товарища – А? …Иль ты женат?

– Да нет… Не женат пока, – улыбнулся комсомолец, закусывая кабачковой икрой.

Рома подмигнул Шуре, и тот, приняв сигнал, наклонился к прильнувшей к его плечу Оленьке.

– А что, Ольчик, часом под рукой свободных женщин нет, а? Ну, тех, у кого неотложная потребность в мужиках есть, – и, успокаивая насторожившеюся было подругу, Танк кивнул головой в сторону расплывшегося в довольной улыбке комсомольца.

Ольчик понимающе кивнула и посовещалась со своей подругой, вышла. Она вернулась уже через пять минут и в сопровождении «Бой Бабы»! Такого гренадера в женском обличии надо было ещё поискать! Рост метр девяносто! А какие формы! Золотой крестик на её завораживающей груди нежно колыхался параллельно земле!

Видя такое обилие женских форм в непосредственной близости от своего месторасположения, щуплый комсомолец сглотнул слюну. Впрочем, под влиянием выпитого алкоголя он быстро пришел в себя, распушил хвост и, притянутый к себе энергичной девахой, перешел к активным действиям. Его дама не возражала. Через час счастливый предводитель коммунистической молодежи уснул на её обширной груди, а та, предусмотрительно вызвав такси, осторожно приподняла его и, томно улыбнувшись на прощанье, увезла свою причмокивающую губами, драгоценную добычу к себе домой.

А Рома с Танком довели вечер до логического конца. Навеселившись вдоволь, они едва не свалились с якорной цепи, когда усталые, но довольные забирались по ней обратно на свой родной корабль. Еле-еле успели к построению на подъём флага.

Выстроившись на юте, Рома с Танком, позевывая, переглянулись – комсомольца на построении не было! Во попадалово! Загулял боец со своей гренадершей! Офицеры тоже переглядывались между собой и, шушукаясь, искали глазами комсорга. Ну, сейчас начнется. Нет офицера. Самовольная отлучка. Залёт! Горнист поднял «дудку». Вперёд вышел Командир…

Тут, Танк толкнул Рому локтем в бок. Рома повернул голову. По деревянному мостику взъерошенный, раскрасневшийся в гражданских штанах и куртке несся комсомолец. Летел на крыльях любви на подъем флага! Успел, за полминуты до команды! Герой-любовник стоял на подъеме флага чуть отдельно от офицеров, «по гражданке» и по стойке смирно. Несмотря на устремленные на него со всех сторон хмурые начальственные взгляды, комсорг счастливо улыбался.

Даже, когда после подъема флага его за опоздание и форму одежды отчитывал Командир, загадочная улыбка не сходила с лица комсорга. Олень его отчитывал, а комсомолец стоял, улыбался, и взгляд у него такой счастливый, и такой отрешенный, что Командир, в конце концов, махнул на него рукой и отправил переодеваться.

– Слушай, а не первая ли это баба в его жизни?! – осенила вдруг Рому интересная догадка.

– Очень может быть. Даже, даже, – улыбнулся, провожая взглядом щуплую фигуру комсомольца, Танк – Ну дела…Такое счастье брату подогнали.

С тех пор комсорг регулярно ходил на сход и исключительно к своей новой подруге. Как только шаг с корабля сделает, так сразу к ней. Возвращался всегда счастливый и влюбленно задумчивый.

И всё бы хорошо, но вот только Роме обидно стало.

– Блин! Такую бабу ему подогнали, а он про нас забыл совсем!.. Мы что, не люди что ли?!

– Да, некрасиво как-то, – согласился Шура.

Решили поговорить с молодым лейтенантом. По душам.

– Слушай, брат, ты бы нас в культпоход куда-нибудь сводил, что ли… В кино там, или на стадион, – обиженно сказал Танк, отловив комсомольца в коридоре после очередного схода. – А то совсем про нас забыл. Как будто мы тебе чужие, честное слово.

– Да, не ребята. Вы что. Я помню, – улыбался в ответ комсорг.

– Ну, раз помнишь, мы тебе группу надежных ребят из годков и полторашников соберём. Ты нас только из завода выведи, а там иди себе к своей подруге, а мы уж найдем, что делать. А к концу дня мы в условном месте в условное время соберёмся – и на корабль. Всё чин-чинарём. И себе, как говорится, и людям, – поддержал Рома.

Счастливый комсомолец против такого хорошего плана и не думал возражать. К тому же, ему представлялась такая прекрасная возможность видеть свою зазнобу почаще, и не дожидаясь планового схода. Это уж точно – и себе, и людям.

И потекли с ракетного крейсера в организованные культпоходы отутюженные группы отборных ответственных годков и полторашников во главе с комсоргом. Рома с Шурой здесь брали только самых надежных, тех, кто не напьётся, с концами не свалит и язык за зубами держать умеет. По официальной версии посещали исторические и краеведческие музеи, картинную галерею, стадион, и даже два раза – музей героев революции. Большой Зам был доволен: насыщенная культурно-массовая программа в действии! Молодец комсорг, проявляет инициативу!

А годки под руководством комсомольца выходили из завода, договаривались о месте и времени встречи, хлопали по рукам и валили по своим делам на все четыре стороны, а комсорг, летел к своей зазнобе. Когда подходило время, все непременно собирались в назначенном месте и дружно, строем, как прилежные школьники, чуть ли не взявшись за руки, шли на корабль. Всё это время комсомолец понимал, что рискует, но держался молодцом, и никто из ребят ни разу не подвёл лейтенанта. А иначе и не могло быть. Иначе, это было бы не по понятиям…