Текст книги "Вся политика. Хрестоматия"

Без долгих размышлений следует признать, что обещание автоматически увеличить степень свободы и сделать людей более счастливыми путем перевода средств производства в общественную собственность было следствием простого недомыслия. ‹…›

К современному обществу мы предъявляем следующие требования: все должны иметь работу, достаточное питание, одежду, достойное человека жилище, свободное время, доступ к школьному образованию и профессиональному обучению, страхование на случай болезни, бедности и потери трудоспособности. Для достижения этих целей и повышения благосостояния путем подъема нижних границ необходимо планомерное использование рабочей силы, науки и природных ресурсов. ‹…›

Как бы то ни было, но факт есть факт: в нашей стране мы просто не можем позволить себе роскошь иметь ориентированную на прибыль экономику, которая хотела бы быть более американской, чем сами американцы.

Мы не можем также позволить себе безумие новой миллионной безработицы. В нашей стране более чем достаточно работы для всех, кто хочет работать. В нашей стране необходимо еще более быстрое наращивание производства и более справедливое распределение созданной товарной массы. ‹…›

В вопросах международного сотрудничества демократические социалисты стоят на твердой почве. Мир через взаимопонимание между народами, солидарность и верховенство права с самого начала были записаны в их программе. ‹…›

Среди международных проблем, которым мы уделяем первоочередное внимание, находится идея европейского единства. Уже в 1866 г. в программе Всеобщего немецкого рабочего союза было выдвинуто требование «солидарного европейского государства». В Гейдельбергской программе, на которую мы могли опираться в процессе воссоздания нашей партии, говорится: социал-демократия выступает «за ставшее настоятельно необходимым по экономическим причинам создание европейского экономического единства, за образование Соединенных Штатов Европы, чтобы таким путем добиться солидарного согласования интересов всех континентов». С того времени, с 1925 г., ход событий убедительно показал, что раскол нашего континента угрожает миру и препятствует рациональному использованию производственных возможностей. Цепляние за давно устаревшее понятие национально-государственного суверенитета превратилось в тормоз прогресса. ‹…› уже на практике появляются первые очертания того, что демократические социалисты пропагандировали не одно десятилетие. Первым шагом явилось образование Совета Европы. Следующие шаги могут последовать лишь при наличии воли к общеевропейскому суверенитету. Но новая Европа будет оставаться иллюзией до тех пор, пока у нее не будет достаточной основы для экономического объединения и сотрудничества. ‹…› Демократический социализм в Европе – это единственная устойчивая позитивная альтернатива коммунистическому тоталитаризму. Соединенные Штаты Европы должны быть наполнены социалистическим духом. ‹…›

Политическое объединение на основе прав человека пока еще не может охватывать все страны. Тем не менее европейская политика должна означать политику для всей Европы. ‹…›

Строительство Европы в значительной степени зависит от американской поддержки. Но европейская политика утратила бы свой смысл, если бы она не стремилась также к достижению политической и экономической независимости от США. ‹…›

В нашей собственной стране Европа стала надеждой миллионов, после того как мы дорого заплатили за безумие национализма. Эта надежда не должна быть обманута. Опираясь на почву фактов, мы должны указать выход из послевоенного кризиса прежде всего молодому поколению. Он заключается в переходе от узколобого национализма к европейскому патриотизму. ‹…›

Демократический социализм имеет дело с реальностями. Но он не ограничивается вопросами насыщения желудка или политической текучкой.

Прав писатель, который на днях писал, что социализм – это больше, чем страховое общество. Он должен оставаться целью, ради которой стоит отдать все, видением, достойным мечтаний.

Социалистическое движение должно обеими ногами стоять на почве реальной действительности. Но оно стало бы регрессивным, перестав быть идейным движением.

Демократический социализм представляет собой внутренне незавершенную систему представлений о преобразовании общественных условий. Его сформулированная программа всегда будет лишь суммой общих принципиальных убеждений в определенный период, отвечающих тому или иному уровню научного знания. Но в основе этих постоянно развивающихся принципиальных убеждений – общие воззрения на жизнь. Они опираются на приверженность свободе и гуманизму, правовому государству и социальной справедливости. ‹…›

ПРАВЫЙ И ЛЕВЫЙ РАДИКАЛИЗМ

Нечаев Сергей Геннадиевич (1847—1882), деятель русского революционного движения. Вольнослушателем Петербургского университета участвовал в студенческих волнениях 1868—1869 гг., возглавляя радикальное меньшинство. В «Программе революционных действий», составленной при его участии, конечной целью студенческого движения провозглашалась социальная революция и излагался план создания и деятельности тайной революционной организации. Иезуитским лозунгом «цель оправдывает средства», положенным в основу «Катехизиса», Нечаев руководствовался с первых шагов революционной деятельности. В сентябре 1869 г. Нечаев создал отдел тайного общества «Народная расправа». Столкнувшись с недоверием и противодействием члена организации студента ИМ. Иванова, обвинил его в предательстве и 21 ноября 1869 г. убил при участии четырех других членов. 14 августа 1872 г. арестован в Цюрихе и выдан русскому правительству как уголовный преступник. 8 января 1873 г. в Москве приговорен за убийство Иванова к 20 годам каторжных работ. Был заключен и умер в Алексеевском равелине Петропавловской крепости.

§1. Революционер – человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью – революцией.

§2. Он в глубине своего существа, не на словах только, а на деле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него – враг беспощадный, и если он продолжает жить в нем, то для того только, чтоб его вернее разрушить.

§3. Революционер презирает всякое доктринерство и отказался от мирной науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает только одну науку, науку разрушения. Для этого, и только для этого, он изучает теперь механику, физику, химию, пожалуй, медицину. Для этого изучает он денно и нощно живую науку людей, характеров, положений и всех условий настоящего общественного строя, во всех возможных слоях. Цель же одна – наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого строя.

§4. Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ее побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции.

Безнравственно и преступно все, что мешает ему.

§5. Революционер – человек обреченный. Беспощадный для государства и вообще для всего сословно-образованного общества, он и от них не должен ждать для себя никакой пощады. Между ними и им существует тайная или явная, но непрерывная и непримиримая война не на жизнь, а на смерть. Он каждый день должен быть готов к смерти. Он должен приучить себя выдерживать пытки.

§6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благородства и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение – успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель – беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть, и погубить своими руками все, что мешает ее достижению.

§7. Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционная страсть, став в нем обыденностью, ежеминутностью, должна соединиться с холодным расчетом. Всегда и везде он должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции.

§8. Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционным делом, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью полезности в деле всеразрушительной практической революции.

§9. О солидарности революционеров и говорить нечего. В ней вся сила революционного дела. Товарищи-революционеры, стоящие на одинаковой степени революционного понимания и страсти, должны, по возможности, обсуждать все крупные дела вместе и решать их единодушно. В исполнении таким образом решенного плана каждый должен рассчитывать, по возможности, на себя. В выполнении ряда разрушительных действий каждый должен делать сам и прибегать к совету и помощи товарищей только тогда, когда это для успеха необходимо.

§10. У каждого товарища должно быть под рукою несколько революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвященных. На них он должен смотреть как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение. Он должен экономически тратить свою часть капитала, стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу. На себя смотрит, как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела. Только как на такой капитал, которым он сам и один, без согласия всего товарищества вполне посвященных, распоряжаться не может.

§11. Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос, спасать его или нет, революционер должен соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела. Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем – с одной стороны, а с другой – трату революционных сил, потребных на его избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решать.

§12. Принятие нового члена, заявившего себя не на словах, а на деле, в товарищество не может быть решено иначе как единодушно.

§13. Революционер вступает в государственный, сословный и так называемый образованный мир и живет в нем только с волею его полнейшего, скорейшего разрушения. Он не революционер, если ему его жаль в этом мире. Если он может остановиться перед истреблением положения, отношения или какого-либо человека, принадлежащего к этому миру, в котором – все и все должны быть ему равно ненавистны.

Тем хуже для него, если у него есть в нем родственные, дружеские или любовные отношения; он не революционер, если могут остановить его руку.

§14. С целью беспощадного разрушения революционер может, и даже часто должен, жить в обществе, притворяясь совсем не тем, что он есть. Революционеры должны проникнуть всюду, во все слои высшие и средние, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократический, военный, в литературу, в третье отделение и даже в Зимний дворец.

§15. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория – неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела, так чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих.

§16. При составлении такого списка и для установления вышереченного порядка должно руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, не даже ненавистью, возбуждаемой им в товариществе или в народе.

Это злодейство и эта ненависть могут быть даже отчасти и кроме того полезными, способствуя к возбуждению народного бунта. Должно руководствоваться мерою пользы, которая должна произойти от его смерти для революционного дела. Итак, прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, и такие, внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство и, лишив его умных и энергичных деятелей, потрясти его силу.

§17. Вторая категория должна состоять именно из тех людей, которым даруют только временно жизнь, дабы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта.

§18. К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов или личностей, не отличающихся ни особенным умом и энергиею, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием и силою. Надо их эксплуатировать всевозможными манерами и путями; опутать их, сбить их с толку, и, овладев, по возможности, их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть, влияние, связи, богатство и сила сделаются таким образом неистощимой сокровищницей и сильною помощью для разных революционных предприятий.

§19. Четвертая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибрать их в руки, овладеть всеми их тайнами, скомпрометировать их донельзя, так чтоб возврат был для них невозможен, и их руками и мутить государство.

§20. Пятая категория – доктринеры, конспираторы и революционеры в праздноглаголющих кружках и на бумаге. Их надо беспрестанно толкать и тянуть вперед, в практичные головоломные заявления, результатом которых будет бесследная гибель большинства и настоящая революционная выработка немногих.

§21. Шестая и важная категория – женщины, которых должно разделить на три главные разряда.

Одни – пустые, обессмысленные и бездушные, которыми можно пользоваться, как третьею и четвертою категорией мужчин.

Другие – горячие, преданные, способные, но не наши, потому что не доработались еще до настоящего безфразного и фактического революционного понимания. Их должно употреблять, как мужчин пятой категории.

Наконец, женщины совсем наши, то есть вполне посвященные и принявшие всецело нашу программу. Они нам товарищи. Мы должны смотреть на них, как на драгоценнейшее сокровище наше, без помощи которых нам обойтись невозможно.

§22. У товарищества ведь нет другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда. Но, убежденные в том, что это освобождение и достижение этого счастья возможно только путем всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию.

§23. Под революцией народной товарищество разумеет не регламентированное движение по западному классическому образу – движение, которое, всегда останавливаясь с уважением перед собственностью и перед традициями общественных порядков так называемой цивилизации и нравственности, до сих пор ограничивалось везде низвержением одной политической формы для замещения ее другою и стремилось создать так называемое революционное государство. Спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции, порядки и классы в России.

§24. Товарищество поэтому не намерено навязывать народу какую бы то ни было организацию сверху. Будущая организация без сомнения вырабатывается из народного движения и жизни. Но это – дело будущих поколений.

Наше дело – страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение.

§25. Поэтому, сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов, против гилдейского мира и против кулака-мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России.

§26. Сплотить этот мир в одну непобедимую, всесокрушающую силу – вот вся наша организация, конспирация, задача.

Бакунин Михаил Александрович – род. в 1824 г. в Тверской губ. в семье родовитого дворянина, умер 13 июля 1876 г. в Швейцарии; воспитанник артиллерийского училища, он выпущен, не кончив курса, в прапорщики; в 1840 г. оставил отечество и попал сначала в Швейцарии, а потом во Франции в кружки революционеров-социалистов. Речью своей, произнесенной 29 ноября 1847 г., Бакунин закрыл себе возврат в отечество.

Знаменитая фраза «Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть» из его статьи «Реакция в Германии» приобрела для него значение девиза практической деятельности.

В чреде крушений революционных замыслов и предприятий, из которых состояла жизнь Бакунина, наиболее катастрофическим было изгнание с позором из Интернационала в сентябре 1872 г.

Опытнейший конспиратор и политик, он оказался жертвой мистификации со стороны авантюриста, революционного фанатика без чести и совести Сергея Нечаева.

Ярый анархист, он горячо приветствовал Парижскую коммуну в качестве «революции рабочих» и «ярко выраженного отрицания государства». В 1873 и 1874 гг. его адепты попытались спровоцировать революционные мятежи в Испании и Италии. Ф. Энгельс в этой связи справедливо замечал: «… бакунисты дали нам в Испании неподражаемый образчик того, как НЕ следует делать революцию».

Критикуя сторонников Маркса, Бакунин предупреждал, что «ученые коммунисты», «доктринальные революционеры», заполучив государственную власть, попытаются уложить жизнь будущих поколений в прокрустово ложе своего социального идеала. «Дайте им полную волю, они станут делать над человеческим обществом те же опыты, какие ради пользы науки делают теперь над кроликами, кошками и собаками». Бакунин пророчествовал о том, что реализация идеи диктатуры пролетариата как представительной демократии на основе всеобщего избирательного права неизбежно выльется в деспотическое управление массами со стороны «незначительной горсти привилегированных избранных или даже не избранных».

Государство – это самое вопиющее, самое циничное и самое полное отрицание человечности. Оно называет всеобщую солидарность людей на земле и объединяет только часть их с целью уничтожения, завоевания и порабощения всех остальных. Оно берет под свое покровительство лишь своих собственных граждан, признает человеческое право, человечность и цивилизацию лишь внутри своих собственных границ; не признавая вне себя никакого права, оно логически присваивает себе право самой жестокой бесчеловечности по отношению ко всем другим народам, которых оно может по своему произволу грабить, уничтожать или порабощать. Если оно и выказывает по отношению к ним великодушие и человечность, то никак не из чувства долга; ибо оно имеет обязанности лишь по отношению к самому себе, а также по отношению к тем своим членам, которые его свободно образовали, которые продолжают его свободно составлять или даже, как это всегда в конце концов случается, сделались его подданными. Так как международное право не существует, так как оно никак не может существовать серьезным и действительным образом, не подрывая саму основу принципа суверенности государства, то государство не может иметь никаких обязанностей по отношению к наследию других государств. Следовательно, гуманно ли оно обращается с покоренным народом, грабит ли оно его и уничтожает лишь наполовину, не низводит до последней степени рабства, – оно поступает так из политических целей и, быть может, из осторожности или из чистого великодушия, но никогда из чувства долга, ибо оно имеет абсолютное право располагать покоренным народом по своему произволу.

Это вопиющее отрицание человечности, составляющее сущность Государства, является, с точки зрения Государства, высшим долгом и самой большой добродетелью: оно называется патриотизмом и составляет всю трансцендентную мораль Государства. Мы называем ее трансцендентной моралью, потому что она обычно превосходит уровень человеческой морали и справедливости, частной или общественной, и тем самым чаще всего вступает в противоречие с ними. Например, оскорблять, угнетать, грабить, обирать, убивать или порабощать своего ближнего считается, с точки зрения обыкновенной человеческой морали, преступлением. В общественной жизни, напротив, с точки зрения патриотизма, если это делается для большей славы государства, для сохранения или увеличения его могущества, то становится долгом и добродетелью. И эта добродетель, этот долг обязательны для каждого гражданина-патриота; каждый должен их выполнять – и не только по отношению к иностранцам, но и по отношению к своим соотечественникам, подобным ему членам и подданным государства, – всякий раз, как того требует благо государства.

Это объясняет нам, почему с самого начала истории, то есть с рождения государств, мир политики всегда был и продолжает быть ареной наивысшего мошенничества и разбоя – разбоя и мошенничества, к тому же высоко почитаемых, ибо они предписаны патриотизмом, трансцендентной моралью и высшим государственным интересом. Это объясняет нам, почему вся история древних и современных государств является лишь рядом возмутительных преступлений; почему короли и министры в прошлом и настоящем, во все времена и во всех странах, государственные деятели, дипломаты, бюрократы и военные, если их судить с точки зрения простой морали и человеческой справедливости, сто раз, тысячу раз заслужили виселицы или каторги; ибо нет ужаса, жестокости, святотатства, клятвопреступления, обмана, низкой сделки, циничного воровства, бесстыдного грабежа и подлой измены, которые бы не были совершены, которые бы не продолжали совершаться ежедневно представителями государств без другого извинения, кроме столь удобного и вместе с тем столь страшного слова: государственный интерес!

Поистине ужасное слово! Оно развратило и обесчестило большее число лиц в официальных кругах и правящих классах общества, чем христианство. Как только это слово произнесено, все замолкает, все исчезает: честность, честь, справедливость, право, исчезает само сострадание, а вместе с ним логика и здравый смысл; черное становится белым, а белое – черным, отвратительное – человеческим, а самые подлые предательства, самые ужасные преступления становятся достойными поступками!

И так как теперь уже доказано, что никакое государство не может существовать, не совершая преступлений или, по крайней мере, не мечтая о них, не обдумывая, как их исполнить, когда оно бессильно их совершить, мы в настоящее время приходим к выводу о безусловной необходимости уничто-жения государств. Или, если хотите, их полного и коренного переустройства в том смысле, чтобы они перестали быть централизованными и организованными сверху вниз державами, основанными на насилии или на авторитете какого-нибудь принципа, и, напротив, реорганизовались бы снизу вверх, с абсолютной свободой для всех частей объединяться или не объединяться и с постоянным сохранением для каждой части свободы выхода из этого объединения, даже если бы она вошла в него по доброй воле, реорганизовались бы согласно действительным потребностям и естественным стремлениям всех частей, через свободную федерацию индивидов и ассоциаций, коммун, округов, провинций и наций в единое человечество.