Текст книги "Опыты литературной инженерии. Книга 1"

Фрагмент 11

Сердобольный Милорадович подхватил на руки почти бесчувственное тело, повисшее на казенном заборе, и бережно доставил его на крайнюю койку, на которой имелся матрац и лежали рассыпанные с вечера карты. Младший лейтенант Ге потянулся в бреду, называя Милорадовича Милочкой и пытаясь его облобызать.

Через два часа проснувшаяся команда в полном составе скорбно стояла у кровати, на которой скрючился Ге, по внешней кондиции аналогичный останкам человека, погибшего при извержении вулкана Везувия в несчастных Помпеях.

Размышления о горестной судьбе молодожена прервал стук резко распахнутой калитки. К домику решительно шагал командир роты диверсантов – майор Мартьянов. Трем «эМ» ничего не оставалось делать, как только одернуть гимнастерки и стать по стойке «смирно».

– Та-ак, – многозначительно произнес майор, потянув носом и презрительно взглянув на бездыханного Ге, – чем это можете объяснить, лейтенант Мозырец?

– Краткосрочное посещение молодой жены, – бодро отрапортовал Мозырец. Не расчетное возлияние по поводу горькой разлуки.

– Какое время провела здесь его жена?

– Одну ночь, товарищ майор.

– А вы где ночевали?

– Во дворе, на сене, товарищ майор.

– Я что-то не заметил сена во дворе.

– Так его рано увез хозяин, – помог Мозырцу Милорадович. – Сено было взято нами в долг, с условием срочной отдачи.

– И от этого сена вы успели уже и обмундирование почистить?

– Так точно, – весомо вставил доселе молчавший Могильный.

– Хорошо, позже разберемся, – многозначительно пробурчал майор. – А сейчас даю вам ровно пять минут на сборы. Этого молодца вместе с матрацем грузите в мою машину. Через четыре минуты выезжаем, так как минута уже прошла!

На заднем сиденье армейского уазика разместились три «эМ» со своими автоматами и вещмешками на коленях. В багажном отделении в немыслимой тесноте поместились целых четыре предмета: полосатый матрац, мл. лейтенант Ге, его вещмешок и автомат. Автомат в это замкнутое пространство распорядился положить майор Мартьянов, аргументируя тезисом о неотделимости офицера от его личного оружия. Но про личный пистолет младшего лейтенанта Ге он почему-то забыл. Поэтому пистолет покоился в кармане брюк лейтенанта Мозырца. Последний из провожающих комаров отшатнулся от выхлопной трубы автомобиля, когда уазик резко рванулся в сторону, противоположную восходящему солнцу.

Фрагмент 12

На плоский берег большого озера набегали почти незаметные плоские волны. Заходящее солнце золотило воду, лес и почерневший деревянный двухэтажный дом на самом берегу. На второй этаж дома, прямо снаружи, по стене вела двухмаршевая деревянная лестница с красивыми перилами и балясинами. У лестницы прохаживался часовой с автоматом. Неподалеку на прибрежной лужайке в сиреневое небо устремилась радиомачта, удерживаемая тонкими растяжками.

Выбравшись с помощью водителя из трюма уазик, младший лейтенант Ге ошеломленно оглянулся. Весь долгий путь до места прибытия он провел, не приходя в чувство, безвольно колотясь головой то о борт машины, то о приклад автомата. Ге пощупал голову, посмотрел вверх, на мачту и вычислил на ней антенну дальней связи. Результаты наблюдения свидетельствовали, что дом слева от него являлся как минимум штабом дивизии. Если не армии.

Войдя в воду, сколько позволяли берцы, внук-муж-диверсант поплескал на лицо водой, пригладил волосы и вернулся к машине, чтобы опознать себя в зеркале.

В ответственный момент недоуменного узнавания на верхней площадке лестницы появился майор Мартьянов и потребовал младшего лейтенанта к себе. Хорошо, что лестница имела промежуточную площадку, которая дала возможность Николаю перевести дух и начать что-то соображать.

– Коля, я тебя по-человечески прошу, ничего не отвечай генералу. Только стой ровно и не падай. И не дыши на него, понял? Ни в коем случае. Если что говорит, отвечай – есть, и точка! – полуобняв подчиненного, зашептал ему на ухо майор в несвойственной ему мягкой манере.

– Есть! – с искренним пониманием ответил ему младший лейтенант. И после короткого молчания добавил: – И точка!

Майор Мартьянов с укоризной посмотрел на него, обреченно вздохнул и подтолкнул Ге к входу в коридор второго этажа.

Испросив разрешения войти, майор и его подчиненный оказались в просторной комнате, обвешанной картами и опутанной проводами оперативных телефонов. Со стороны окна неразличимым в деталях силуэтом поднялся и подошел к ним высокий человек. Как срочно догадался Ге, сам генерал. Махнув рукой на доклад майора, генерал обратился персонально к младшему лейтенанту и начал что-то эмоционально говорить, называя Ге гордостью школы диверсантов по дисциплине подводного плавания и еще по чему-то. Под хвалебные речи Николай Ге взбодрился и даже попытался вникнуть в смысл сказанного. Вчерне ему было ясно одно: нужно добраться до противоположного берега озера, где засели «красные», и любой ценой добыть там «языка», потому, что достоверной информации для начала активных действий у «синих» нет. И времени тоже нет. И всем им поснимают головы, если они не победят!

Ошибочно приняв последнюю фразу как завершающую, Ге вытянулся в струнку и невпопад рявкнул:

– Есть!

Генерал на секунду осекся, но такое рвение молодого офицера ему явно пришлось по душе. Поэтому он похвалил майора Мартьянова за правильный выбор и благодушно закончил:

– Вы свободны.

Младший лейтенант Ге четко повернулся через левое плечо, четко вышел за дверь и во второй раз за этот день потерял тормоза. Он ударился плечом о левую стенку коридора, по ней же добрался до площадки, куда зачем-то переместился часовой. Едва не сбив часового и не переломав хлипкие балясины, Ге скатился да самой земли, грохоча каблуками по ступенькам. Добравшись до спасительной воды, не обращая внимания на то, что он погрузился глубже разумных пределов, Ге стал снова энергично охлаждать буйну голову. Сверху на него смотрел улыбающийся майор Мартьянов, уже простивший ему беспробудное пьянство за безукоризненное поведение.

Фрагмент 13

На задание в напарники себе Ге выбрал Милорадовича, который славился хитростью и врожденным коварством – свойствами, незаменимыми для диверсанта. Они получили у тыловика два дыхательных аппарата АВМ-1М доколумбовой эпохи, проверили давление воздуха в баллонах и развели руками. Оба баллона были полными едва наполовину или, проще говоря, полупустыми. Компрессор в радиусе двухсот километров можно было даже не пытаться искать. И опять же – время…

Ранним утречком следующего дня, когда над водой еще плавали серебристые лоскуты ночного тумана, «эМ-Ге» вошли в прохладную воду и тихонько поплыли, поддерживаемые на поверхности пластиковыми вставками на аквалангах. Воздух решили строго экономить и погружаться только в случае крайней необходимости. Без плеска и следов на воде они добрались до противоположного берега, на котором только-только начали просыпаться беспечные «красные», убежденные в непреодолимости водной преграды. Поверхность озера с «красного», более высокого берега, просматривалась как на ладони, на что и рассчитывали ловцы человеков: постоянный блеск воды и туманное марево утомляют глаза наблюдателя и снижают бдительность.

Приткнувшись к берегу, где вода на мелководье была хоть чуточку теплее, продрогшие лазутчики распластались в низкой осоке, укрыв ядовито-желтые баллоны водной растительностью. Замысел их был прост и безотказен. По вполне определяемым признакам они вычислили местонахождение места общего пользования и решили здесь поджидать свою жертву, твердо уверенные в неизбежности ее появления.

Сначала по тропинке, которая вела к туалету, сбивая росу сапогами, сбежал некто без погон, расхристанный и неопрятный. Милорадович неодобрительно покачал головой: такой «языка» нам не нужен!

Потом один за другим прошмыгнула еще парочка посетителей, на которых нападать было несподручно и безответственно. Но вот над травяным бугорком показалась долгожданная офицерская фуражка, потом и ее владелец – подтянутый старший лейтенант. Фуражка, надетая с утра, на вылазку в туалет, и застегнутый на последние дырочки ремень с портупеей свидетельствовали о педантизме и дисциплинированности. Именно такой «язык» – внимательный, наблюдательный и исполнительный, представлял для диверсантов особую ценность.

Брать «языка» решили немедленно, так как неизвестно было, в какой момент и кому еще приспичит пробежаться по заветной тропинке.

– Если ему совсем станет худо, – с гадючьим присвистом пошептал Милорадович, – так пусть дует в озеро, в нем воды много!

Поглощенный проблемами полного пузыря, старший лейтенант двигался по тропинке целеустремленно и активно, не отреагировав надлежащим образом на восставших из озерных глубин двух украшенных водорослями водяных.

Старлея затащили в воду, где тихонько придушили, объяснив знаками, что кричать и звать на помощь может оказаться крайне вредно для здоровья. Ге снова выскочил на берег, расправил траву и подхватил утраченную старлеем в пылу объятий «красную» фуражку. Не теряя ни секунды, Милорадович, оставив «языка» на попечение Ге, смотался на двадцать метров правее и быстро возвратился, буксируя большую рогатую корягу. Это сооружение Мозырец вчера вечером разглядел в бинокль со «своего» берега и посоветовал друзьям иметь эту корягу в виду.

Самыми опасными были первые двести метров от «красного» берега. Туман таял на глазах, солнце вот-вот должно было осветить акваторию, и не было даже ветерка, чтобы создать необходимую для маскировки рябь. Старлея пришлось притопить и сунуть ему в рот загубник от аппарата. Ге наскоро научил беднягу дышать в водной среде, зажав рукой нос неприятельскими пальцами. Ноги полоненному «красному» коллеге по ратному труду связали во избежание демаскирующих всплесков. Правую руку привязали к туловищу. А левую, для управления и для того, чтобы «язык» случайно не плеснул, плотно придерживал Милорадович. Свои головы «эМ-Ге» насколько можно глубже засунули под корягу, дыша через ноздри. Коряга медленно плыла вдоль вражеского берега, не привлекая ничьего внимания.

На «синем» берегу Мозырец и Могильный, скорчившиеся в неглубоком окопчике у крупнокалиберного пулемета, выполняли условное огневое прикрытие группы. В два сильных бинокля они следили за ходом операции и страшно переживали. По условиям учений, взятый в плен противной стороной не должен был оказывать сопротивления и обязан был давать ответы на любые вопросы «противника». Если «эМ-Ге» попадутся, то крах операции неизбежен. А с ним и провал наступления «синих», и их надежды на победу. Там же и конец благорасположения к ним безвестного генерала и «своего» майора Мартьянова. Коряга передвигалась настолько медленно, что Мозырец уже дважды засомневался, что ее толкают люди и что она не плывет в слабом течении сама по себе. Голов соратников он не видел, пленного, естественно, тоже.

Тем временем, плененный старлей уже приканчивал воздух во втором аппарате, дыша неразумно часто. Видимо, нервничал. А нервы для водолаза – последнее дело. Вместо нормы воздуха расходуешь две, значит, и конец твой близок.

Пользуясь накрывшим корягу последним клочком тумана, Ге поднял голову «языка» на поверхность, чтобы тот хоть чуточку подышал свежим воздухом. Хорошо, что за процедурой оживления наблюдал Милорадович с молниеносной реакцией жалящего скорпиона. Не успел пленник набрать воздуха в грудь, чтобы заорать на всю округу, а именно это намерение прочел в мутных глазах старлея тонкий психолог «эМ», как вместо порции живительно кислорода, он получил в рот осточертевший резиновый загубник и был снова отправлен в зеленоватую глубину, но уже без надежды увидеть белый свет когда-либо вообще.

Обидевшийся на добычу Ге достал из воды старлеево ухо и вполголоса сказал в него:

– Береги воздух. Дыши реже. Иначе утопим.

Проповедь возымела действие. Пузыри рядом с корягой стали появляться реже. Коряга продолжала дрейфовать к «ничейному» проливу между двумя соседними озерами, куда по суше уже со всех ног неслись Мозырец и Могильный.

«Красного» вытащили волоком на теплую со вчерашнего дня хвою берега – ему действительно было плохо. Он так старался экономить воздух, что посинел и без остановки икал, переводя полные ужаса глаза с одного водяного на другого. Диверсанты тоже замерзли, и им было искренне жаль «красного» коллегу-служивого, которого явно не поощрят в приказе за сдачу в плен без харакири. Но война есть война, даже если она учебная!

– Фамилия? – спросил Ге старлея, не давая воли сантиментам, действуя по правилу получения первых сведений «не отходя от кассы».

– Д-драпез-зо, – пролязгал в ответ зубами мокрый старлей.

– Должность? – жестко продолжил неумолимый Ге.

– К-ком-манд-дир р-роты р-р-радио-о-обесп-печения т-т-т-тридцать ч-ч-етвер-р того артил-лерийского п-п-полка.

– Стоп, – скомандовал Ге. – Достаточно. Это то, что нам надо. Сейчас тебе принесут кофе в постельку, и ты нам аккуратно расскажешь, все, что знаешь и про полк и про дивизию. Понял?

– П-понял, – согласно закивала головой и заморгала глазами знатная добыча. На шее она все еще хранила ощущение железной лапы водяного-Ге.

Зашуршали кусты орешника выше по склону. К мокрой троице буквально съехали по скользкой хвое двое оставшиеся сухими «эМ».

– Поздравляем, ребята! – искренне возликовал Мозырец.

А знаток дела Могильный стал тут же отпаивать бедолагустарлея горячим чаем из термоса.

Фрагмент 14

Мал золотник-старлей, да дорог. Но только до тех пор, пока его не хватились «красные» и не начали срочно менять диспозицию войск. Действовать нужно было немедленно, и генерал, доложив результаты допроса «пленного» в Генштаб, принялся азартно рисовать синие стрелы, направленные остриями на запад. Неожиданный удар должен стать для «красных» неотразимым и убийственным.

Засвистели турбины самолетов, откашлялись синим масляным дымом танки, упали на траву брезентовые чехлы с холодных зеленых гаубиц, неохотно полезли в остывшие за ночь отсеки боевых машин пехоты недоспавшие мотострелки. И пошло-поехало!

Майор Мартьянов, перед срочным отбытием на передовую, успел все-таки оставить оперативному дежурному по штабу «синих» записку для «Трех эМ-Ге»: «Возвращайтесь в Миоры. Сидите тихо. За пьянство – под трибунал!»

В пылу разворачивающихся грандиозных событий о четверке диверсантов, которая сделала свое дело, просто забыли.

Все, что могло шевелиться, двигалось в этот день на запад. На восток не ехало ничего. «Три эМ-Ге», осознав безысходность своего положения, решили легализоваться. То есть вышли на шоссе и начали голосовать всем автобусам, которые направлялись в нужную им сторону.

После всяческих дорожных передряг в трясущемся, как в пляске святого Витта, пазике, к вечеру они добрались до Миор, сошли на центральной площади, у костела и, не сговариваясь, повернули в сторону хутора.

Баба Ядвига и Вой цех Людвигович были несказанно рады прибытию пропыленных и усталых гостей и тут же направили их отпариваться в баньку, которую хозяин не в пример искрометному Могильному растопил за три минуты.

Блаженствуя на распаренных осиновых досках, розовые, как новорожденные поросята, недавние диверсанты делились впечатлениями от проведенной операции, так как за бесконечными голосованиями и пересадками обсудить это дело никак не удавалось.

Внук живописца сетовал на вероломство старлея Драпезо, который вознамерился было заорать и «засветить» всю компанию. Милорадович, наоборот, оправдывал Драпезо, призывая отдать дань мужеству полузатопленного и полузадушенного «языка». Мозырец недоумевал, как это ему даже в бинокль не удалось рассмотреть головы пловцов рядом с корягой. Молчаливый Могильный, оглаживая себя по впалому животу березовым веником, высказал предположение, что всем им светят правительственные награды и внеочередной отпуск.

В безветренный вечер комары многозначительно постукивали коваными хоботками в банное оконце. В доме хозяев в ожидании гостей призывно искрился медовый самогон в граненых стаканчиках. Майор Мартьянов, отправив за линию «фронта» очередную группу диверсантов, нервно ходил по летному полю аэродрома подскока, ожидая уведомления о благополучном приземлении своих людей в глубоком тылу «противника». Хуторской кот с высоты своего насеста оценивал глазом знатока стратегическую обстановку и вычислял слабые места обороны гостей на пути к аппетитной грудинке.

Вододром

– Как жить? Как жить дальше?

Командир схватился за голову и закачался в кресле:

– Солярка на вес золота! Магнитолу из служебной волги воруют третий раз за год! Вчера на КПП задержали прапорщика, который выкатывал сразу две покрышки от камаза!

Первый зам за приставным столиком философски заметил:

– Значит, судьба!

Командир непонимающе уставился на первого зама:

– Какая судьба? При чем тут судьба? Ты что городишь?

Первый зам дипломатично промолчал.

Командир истерически закричал:

– Лена!!!

Первый зам вздрогнул.

Вошла оскорбленно-надменная секретарша в обтягивающих брюках из бежевой лайкры. Первый зам весь ушел в созерцание.

– Приготовь мне чаю да покрепче. И с лимоном! – спокойным голосом распорядился командир.

Секретарша удалилась в соседнее с кабинетом помещение и там принялась демонстративно звякать посудой. Первый зам вздохнул и перевел взгляд на командира. Тот что-то мучительно соображал.

– Песок, – произнес он наконец как нечто глубоко выстраданное.

– Какой песок? – удивился первый зам. – К чаю, что ли?

Командир повеселел и уже вовсе игриво посмотрел на секретаршу, которая вносила чашку с чаем, отставляя ее подальше от лайкры. Первый зам опять отвлекся от беседы и, кажется, про песок забыл.

– Мы на полигоне песок копаем? – вдруг задал вопрос командир приставному столику.

Первый зам спохватился и утвердительно кивнул.

– Песок продаем? – уточнил командир.

Первый зам часто закивал, пытаясь понять, куда клонит начальство.

– А если об этом узнают наверху, что с нами сделают? – совсем тихо спросил командир.

Первый зам закатил глаза, что, видимо, должно было означать приговор к смерти через повешение.

– Правильно понимаешь обстановку, – похвалил командир. – А как сделать так, чтобы ни того и ни этого?

Первого зама наконец осенило:

– Затопить котлован!

Командир направил поверх стола затуманенный взгляд.

– И мальков запустить, – вдохновляясь до белого каления, быстро заговорил первый зам. – Рыбу ловить будем! Надо заявку подать наверх, на деньги, на малька!

– На малька из бюджетных средств не дадут! – убежденно вздохнул командир, остужая пыл первого зама.

Первый зам сконфузился и начал пристально рассматривать цветную фотографию на стене. На фотографии был изображен трогательный момент вручения министром правительственной награды командиру.

– У нас учебный центр есть, – робея от собственной догадливости, вполголоса промолвил первый зам.

Командир нервно забарабанил пальцами по зеркальной поверхности стола.

– Вот за что я тебя уважаю, – веско сказал он, – так это за светлую голову!

Первый зам просветлел от ласковых слов:

– Начальнику учебного центра сейчас же поставим задачу разработать учебную программу…

– И немедленно отправим рапорт наверх, что мы оборудовали новый вододром для подготовки судоводителей маломерных судов! – радостно потирая руки, завершил его мысль командир.

Водолаз навынос

Что там было: то ли День милиции, то ли День спасателя, но холодище стоял ужасный. А холод, он как, на пользу или во вред организму? Никто вам точно не скажет.

Вот друг мой Леня, тот в прорубь ныряет на Крещение. Мне бы так, но организм не тот, не позволяет. А у Лёсика – это прозвище Лени – дар. Он триста пятьдесят зараз берет на грудь и своим ходом легко перемещается. Он у нас в учебке работает водолазом-инструктором. Для водолаза спирт очень важная штука. У него маленькая плотность. У спирта, я имею в виду. Легче воды он, но разбавляется, если надо. Так вот Лёсик потому и непотопляемый. Всегда может Лёсик всплыть из-под воды, так как он легче. Легкий спирт постоянно растворен в крови в достаточном количестве.

Вот этот праздник, например. Отмечаем у себя внутри части, в Центре досуга, а в перерывах танцы. Разгорячились, но расход далеко не тот, что всегда. Женщины почему-то на этот раз пить вино отказались.

Выходит одна на крылечко бара. У нас он, напоминаю, Центр досуга называется. Стоит там и курит. А тут и Лёсик выходит на свежий воздух. Он всегда курит, а сейчас решил не курить, просто глоток свежего воздуха глотнуть. Вот за тем и вышел. А она стоит и курит и дрожит при этом. Я вам уже сказал, что мороз.

Леня ей говорит, мол, мороз и все такое, а в моих жарких объятиях никакой мороз не возьмет. Та вдруг рассердилась и впарила Лёсику оплеуху. Сама вывернулась ловко – и снова в бар. И как это у них всегда так ловко получается? Присела слегка, крутанула кормовым отсеком, и не удержать, как ни старайся! Вот и эта крутанула и убежала. А Леня остался на морозе.

Он подумал, что это несправедливо, насчет оплеухи. Никакого че-во-ле… отставить, че-ло-ве-ко-лю-би-я. И пошел внутрь, ее, эту, что курила, искать. А народ как раз пляшет. Стало Лене неинтересно заниматься поисками. Думает: да бог с ней, да еще и курит, видите ли! Сам мог бы закурить на морозе, но ведь не стал!

Хвать он за руку преподавательницу психологии, в смысле потанцевать. Она же уже полчаса сама с собой танцует! Решил Лёсик, что надо срочно воспроизвести тактильные ощущения от той, которую хватал на крылечке, чтобы можно было потом узнать на ощупь. А эта ни с того ни с сего – в крик! И шасть на мороз! Еще кто-то куда-то побежал. Леня, понятно, за ними. У нас там елки голубые посажены между сугробов. И фонари горят. Только в тот вечер их сильно снегом присыпало. В общем, света мало.

Бегал Лёсик, бегал, искал кого-то – у него же дар. Всегда только своим ходом. Но в тот вечер, скорее всего, устал. Лег в сугроб. Лежит, отдыхает.

А все те, кто там курил-не-курил, уже смотались в городок за мужьями. Весь праздник им перебили. В городке, естественно, тоже праздновали. Что такое военный городок, вы ведь знаете: туда-сюда, два шага, напра-во, нале-во, кру-гом – и все расстояния!

Прибежали мужья, злые по другой причине. Стали Лёсика искать. Нашли, конечно. Ну, и за жен, и за то, что их от стола оторвали, сильно Лене впарили. И оставили в сугробе, изверги. И ушли дальше тор-жест-во-вать.

Мы же водолазную подготовку где проводим? В Звездном городке, у космонавтов. Там у них гидролабола… отставить, гидро-ла-бо-ра-то-ри-я такая. Бак громадный с подсветкой и все такое. Вода как кристалл. Лёсик там легко всплывает, если до того малость с технарями. Космонавтов тех на понюх не допускает. У них режим, диета. Сухой закон. А технари всегда имеют «шило» в трехлитровой банке. На то они и технари.

Так что же случилось, комар его забодай? А случилось то, чего никто не ожидал. Всего от неполной пол-литры Леня сошел с резьбы. Я думаю так: от Лени дар отвернулся. Не должен он был тогда ложиться в сугроб. Всегда ведь на своих двоих. Он какой? Берет пол-литра в компании. Все закосели, орут, поют, курят. А Леня среди них как айсберг. Сердце только тук-тук, ровно. Пульс сколько надо. Глаза ясные. Хоть сейчас акваланг на спину и под воду! У нас что за аппарат – АВМ-12. Воздуха минут на пятьдесят, если глубина два метра. А если метров двадцать, то всего-то минут на двадцать. Тактико-техническая характеристика (ТТХ) у него такая.

А Лёсик всегда в форме. У него ТТХ – литр на двоих – легко! А тут совсем дар потерял. Чего его вдруг ни с того ни с сего в сугроб потянуло?

Ох, наврал. Те, кто его колотили, решили, что он нашу часть позорит. Хоть и гражданский, не военнослужащий. И решили его за КПП вынести. Еще кого-то позвали. Ногами пинали. А у Лёсика ведь дар пропал! Не идет своим ходом, хоть плачь! Они его тогда за руки, за ноги – и потащили. На КПП солдатик, конечно, спал и ничего не видел. Там прямо за КПП его в снег и кинули.

Не поверишь, где-то в час ночи командир в часть едет. С чего это он вдруг? Отродясь по ночам не ездил. Даже во время учебных тревог за него замы всем заправляли. А тут взял и поехал! Смотрит, а возле КПП на видном месте Леня валяется. Совсем ход потерял и к тому же побитый. Позор! Командир своему шоферу говорит:

– Грузи его немедленно в мой лендровер, такого-сякого. Совсем, уё-моё, стыд потеряли. Не часть – бардак какой-то! Это кто такой? Военнослужащий?

Солдат на КПП проснулся от крика. Выскочил, взял под козырек и докладывает, что это наш водолаз-инструктор из учебки. Гражданский.

– Что за учебка? – кричит командир. Будто про свою же учебку ничего не знает!

– Уё-моё, ларек какой-то! Палатка базарная! Водолазами навынос торгует!

А шоферу что? Шоферу ничего. Взял Леню поперек. У командира шофер на Кубани откормленный, поперек себя шире. И головой вперед, чтобы не как покойника, сует его в пятую дверь внедорожника. Лёсик не сопротивляется, бесполезно. Что тут поделаешь, когда дар потерял?

Загрузили Лёсика и снова повезли внутрь части. Едут прямо в учебку. А там все еще дым коромыслом! Мужья из городка уже сюда выдвинулись. И с женами и не с женами пляшут и закусывают. А Леня в машине, лежит вне праздника. То есть совершенно пьяный: ни петь, ни рисовать!

Командир зашел в «центр досуга» и давай шерстить! Опять все куда-то побежали. Снега тогда нанесло – мама не горюй! Леня в теплом ленд-ровере обрел сознание, вылез на мороз и, заметьте, своим ходом тоже пошел. Или побежал.

Я вам точно говорю, что он тогда потерял и пространственную ориентацию. Побежал почему-то не на первое КПП, откуда его привезли, а на второе, для грузового транспорта. Совсем в другую сторону. В сторону деревни Соколово. А на КПП все спят, и, понятно, все закрыто. У Лени не было уже сил сломать дверь, так он под дверями лег отдохнуть, прямо на крыльце.

Из тех, кто отмечал и кто жил в Соколово, когда нашли друг друга, тоже пошли на второе КПП, потому что генерал весь праздник испоганил. Что успели – с собой захватили, чтобы дома снять стресс. Смотрят: во, так это же Лёсик, наш водолаз-инструктор! Тоже ведь земляк, в Соколово живет. Постучали дружно, разбудили солдата на КПП. Приподняли Лёсика и тащат наружу. За КПП начали его устанавливать. Знают же, что у Лени – дар. Что он всегда своим ходом. А тут вредничает, идти не хочет. И мороз ему, видимо, нипочем! Я же говорил, на Крещение в прорубь ныряет. Сугроб для него – дом родной.

Тогда те решили: ну и черт с ним, если домой сам идти не хочет! И бросили Леню прямо посреди дороги. Получается, что опять Леню вынесли, но уже через другую сторону.

Рано утром поварихи из Соколово пошли в часть на работу. Смотрят – человек на дороге. Старшая повариха говорит:

– Видите, головой к дому лежит. Наработался, пошел домой, а ему поплохело.

Закричали, разбудили всех, кто спал на КПП. Дозвонились до автопарка, вызвали дежурную машину. Завезли Лёсика в какой уж раз обратно на территорию. В медсанчасти, само собой, все спали и дверь не открыли. Тогда повезли его к себе и положили в кухонном блоке на полу, возле варочных котлов, чтобы отогрелся. Не знали, что командир всю ночь не спал, в своем кабинете сидел у телефона. Что-то там где-то такое страшное случилось, и он ждал, что сам министр позвонит и поставит задачу. Только потом узнали: наводнение в Японии.

Когда рассвело, а министр не позвонил, он по злобе начал делать обход своей воинской части. Отродясь на кухню не заходил, а тут – на тебе! Видит, Леня лежит у котлов, прямо на кафельном полу.

– Что это такое? – кричит. – Вы из него, уё-моё, гуляш приготовить собираетесь, что ли? Почему этот чертов водолаз снова на кухне, у меня перед глазами? Где он работает? Начальника учебки немедленно ко мне! Я ему, уё-моё, задам перца!

А времени-то всего пять утра с чем-то! Говорил же вам, что Леня дар потерял. Никогда с ним такого не случалось, чтобы после, не знаю точно, сколько там, но меньше пол-литра, это точно! Никогда ход не терял! И ТТХ что надо! А все из-за баб! Такая вот зараза! Психологичка-то орала, будто бы Лёсик с ней что-то прилюдно сотворил. Просто потанцевать хотел человек. Надо было его за это колотить, вызывать мужей, выбрасывать за ворота части?

Старшая повариха, якутка она у нас к холоду привычная, робко шепчет, что человек замерз, реанимацию, однако, проводить надо. А командиру точно шлея под хвост попала:

– Я этого, уё-моё, ре-а-ни-мет-ро-ло-га в борщ, в кашу, в шницель, его мать! Выбросить на мороз, а то развели здесь антисанитарию! Где дежурный врач? Укол ему в задницу, да не врачу, а вот этому, уё-моё! И вон отсюда! С часу на час сам министр приедет, а у меня тут не воинская часть – ларек с водолазами навынос! Вся моя кровопотливая работа с личным составом насмарку! Кафель до зеркального блеска помыть и все здесь про-де-зи-се… отставить, продезинфицировать!

Жестокие у нас люди, вам скажу! И командир туда же! «Отец», называется, родной! Совершенно не знает своих кадров! Только и запомнил, что Лёсик – водолаз. Леня же – никогда! Всегда своим ходом! Только в этот раз сошел с орбиты. А все потому, что дар потерял. Надеюсь, временно.

Знаете, чем все закончилось? Переместили Лёсика в медсанчасть с признаками переохлаждения. А через пару дней действительно приехал министр. Ему приготовили «показуху», в которой Леня – главнейший номер!

Министр стоял на морозе хмурый, пока мимо трибуны солдаты маршировали и «ура» кричали. Хмурый осматривал выставленную спасательную технику, которую заводили еще с прошлой ночи. Но некоторые камазы все равно выволокли на плац на буксире. Улыбнулся только тогда, когда Леня бултыхнулся без акваланга в загодя приготовленную прорубь.

Вылез Лёсик на мороз, слегка подрагивает, а наш командир загодя припасенную бутылочку министру сбоку сует, чтобы лично он из своих рук, значит, Лёсика ре-ни-а… отставить, ре-а-ни-ми-ро-вал. И две хрустальные рюмочки в придачу. Министр дело понимает: разлил аккуратненько, Лёсику и себе. Чокнулись они и опрокинули за обоюдное здоровье. Закусили корнишонами из баночки, которые лично командир на вилочках преподнес. Леня натянул на босу ногу сапоги, кто-то ему накинул бушлат на плечи, и в таком вот виде он вполне себе гоголем своим же ходом пошел в учебку. Это навскидку метров четыреста через плац, мимо столовой! А я точно знаю, что до того, как совершить ныряние, Лесик еще в учебке уконтрапупил триста полновесных граммов беленькой! Выходит, благодаря роковому стечению обстоятельств Леня снова приобрел дар и авторитет в глазах командира.