Текст книги "Дай руку, капитан!"

Уходя на перерыв, Игорь Кольцов благодарно тискал своего голкипера.

– Ну как? Здорово вас «стрельцы» пощипали? – посмеивался Павел Федорович. – Ничего не скажешь, школа у них отменная.

– Вы, ребята, перестарались с задачей: с первых минут и на весь тайм в глухую оборону, – заговорил Юрий Хопров. – Да вы что? Испугались? Опасно так играть. Ишь, даже до пенальти докатились. Не забывайте, мяч круглый – он влетит в ворота, как галка.

– Это ничего. У «Встречи» сегодня боевое крещение. Хорошо, что в обиду себя не дает, – и отвечал ему, и подбадривал команду шеф. – Во втором тайме пора свой класс показывать. Играйте как по нотам, и чуть-чуть импровизации…

В прохладу раздевалки, пыхтя от тяжести ведра, ввалились Константин и Эдик.

– Мы вам водички освежиться принесли. Очень вас просим – вколите им гол, ну пожалуйста!

– Чего-чего «Стреле» забить? Гол или кол? – нагнувшись к ним, блеснул каламбуром Василий.

– Нам без разницы, лишь бы «Встреча» не продула.

Взрыв дружного хохота, казалось, чуть не сорвал крышу со старенького амбара-склада, склада-раздевалки.

Юноши потихоньку пили холодную воду, освежали головы. Раскрасневшиеся, разгоряченные, они старались собраться с силами. Часть команды вповалку улеглась на матах, задрав ноги кверху, другая поправляла «доспехи».

В один голос хвалили игру вратаря. Впрочем, каждому хотелось отличиться в матче чем-нибудь особенным, чтобы и его поставили в пример. Недолгий отдых, несмотря на немногословные выводы опекунов, вселил в игроков ту уверенность, после которой обычно приходит победа.

Снова алой и зеленой лентой сошлись команды у центрального круга. Свисток – и все увидели дуэль капитанов. Ковалев без труда перехватил мяч у Кольцова – повторилось начало первого тайма, только наоборот.

Кольцовым овладела страсть во что бы то ни стало продемонстрировать свое превосходство. Отобрав мяч, думал хотя бы с полминуты покрутиться с ним.

Если смотреть со стороны, то движения капитанов напоминали какой-то танец. Куда бы ни поворачивался Кольцов, за ним, словно флюгер по ветру, следовал Ковалев. Редкий случай, но судья назначил спорный мяч. После свистка Кольцов завладел им, но тут же потерял от молниеносного подката Андрея. Эту дуэль болельщики оценили рукоплесканиями.

Капитан «Встречи» передал мяч с подката Валентину. Прикрывая друга, устремился рядом к штрафной площадке. Еще ни разу не блистал за всю игру сыгранный дуэт. Зеленое поле под быстрыми ногами стало похожим на движущуюся ленту транспортера, где мелькали белые линии отметок, черные гетры противника и красные – своих.

От такого рейда защита заколебалась. Мяч дугой пролетел к ногам Вани Глазкова, и тот, набирая скорость, оторвался от мешавшей обороны. Удар через образовавшуюся брешь – штанга!

– Дави, ребята, дави! На вас вся Дёминка смотрит! – гудели болельщики.

Андрей носился с ветерком, устраивая сложную карусель. Теперь «Стрела» вынуждена уйти в оборону – на нее нажимали даже подтянувшиеся защитники «Встречи». Никто из нападающих не думал об усталости и не замечал учащенного дыхания.

Мяч все чаще и чаще грозно нависал над вратарской площадкой гостей. Стадион ахал и стонал, когда удары встречинцев получались неточными. Дважды бил издалека Андрей. Один раз мяч отскочил от верхней штанги, и, казалось, уже побывал за линией ворот, но судья гола не засчитал.

После свободного удара «Стрела» перестроилась. Прорыв за прорывом делали хозяева поля. Но что это? Каждый раз штрафная площадка была пуста. Вот она, сила «положения вне игры», которое ловко создавали гости – искусственный офсайд. Капитан «Встречи» с тревогой оглядывался на Павла Федоровича.

– Ничего-ничего, – успокаивал он. – Это ничего. Бейте с края на край – разрывайте оборону, шатайте ее!

Длинные, отвлекающие перепасовки, и «Встреча», перемешиваясь со «Стрелой», уже хозяйничает в штрафной площадке гостей.

Острейшая стычка на левом крае. От неожиданной подножки Андрей кувырком покатился по земле. Нет, судья штрафного не назначил, хотя грубое нарушение могло обернуться одиннадцатиметровым.

Из разбитого колена сочилась кровь, расплываясь темным пятном на красной гетре. Не обращая внимания на болельщиков, капитан подбежал к кусту сирени, нависавшему над скамейкой, сорвал широкий лист и стал приклеивать его к ране. Лист оказался жестким, поэтому заменить пластырь не мог и никак не держался. Да и как ему удержаться в такой вихревой игре? Рядом ойкнула Ирина:

– Андрейка, держи! – и вырвала из косы синюю ленту.

Капитан тут же превратил ее в надежную повязку.

– Ого! – многозначительно подметил кто-то из приезжих горожан.

– Ковалев, орлы! До конца игры четыре минуты. Пора «распечатывать» ворота, – требовал, предупреждал и умолял Павел Федорович.

Как вовремя капитан вернулся в строй и как своевременно пробился на выручку Валентину, на которого наседало сразу три игрока. Получив мяч, рванул к воротам. Сильный встречный удар защитника, и мяч улетел в центральный круг.

Вот где в полном блеске раскрылось дарование Василия Дроздова. Всю игру он раздражающе действовал на соперников.

– У-у, «перекати-поле», – сердились они.

– А вот и нет! Я – «перекати-мяч»! – озорно поправлял их Василий.

Полузащитник с земли перевел мяч на голову и удар за ударом понес его, жонглируя, к штрафной площадке. Попробуй дотянись до такого! Заметив Валентина, Василий перекинул мяч ему, а тот – Андрею.

Ворота – защитник – вратарь. Велик соблазн ухватить счастье за гриву – гол вколотить. Друзья по команде, болельщики выдохнули только одно слово, вкладывая в него всю поддержку: «Анд-рей-ка!»

Можно бы и ударить. Но удобно ли положение? Стоит ли рисковать? А вдруг промах? Нет, лучше не рисковать. Не о личной славе надо думать, а о команде, о победе, для которой каждым так много сделано. И капитан прострельной передачей перевел мяч на правый фланг набегавшему Ване Глазкову. Около Ковалева толклась вся защита, а Глазков почти открыт.

Казалось, далековато уходил адресованный правому крайнему мяч. Но никто не ожидал, что Ваня сделает неимоверный прыжок и в падении пошлет его ударом головы в ворота «Стрелы». Миг никто не мог поверить происшедшему, но потом болельщиков словно прорвало:

– Гол! Го-о-л! Гол!

Кольцов так и замер у поверженного вратаря. Футболисты «Встречи» облепили форварда со всех сторон. Каждого из них охватило какое-то невыразимое, до слез, счастье.

Никто не слушал требовательного свистка судьи, звавшего к центру поля. Пришедшая в себя «Стрела» предпринимала последние попытки уйти от поражения – удары так и сыпались в ворота Емельянова. А тот с невозмутимостью индейца ловил мячи и выбивал их в поле: ногами, а то и сложенными кулаками, адресуя товарищам по команде.

Болельщики не умолкали, готовые от избытка счастья вот-вот сорваться навстречу землякам. Что только не выговаривал команде гостей, жестикулируя, ее строгий тренер – трель свистка наконец прекратила баталию.

Упоительно, в такт с ударами сердца, зазвучал футбольный марш. Чуть ли не бежал, наклонившись грудью вперед и простирая к питомцам широкие объятья, Павел Федорович. Радостно сияли лица его «орлов», покидавших арену с чувством исполненного долга. С поздравлениями спешили, не говоря уж о мелюзге, Юрий Хопров и Николай Александрин, директор школы Иван Саввич и преподаватель физкультуры Вениамин Павлович; поднялся со скамейки даже председатель колхоза Гвоздков.

Казалось, «Встреча» выросла на голову. Еще бы! Одолеть серебряных призеров – это стать вровень с победителями областного первенства. И не важно, в каком матче – товарищеском или официальном. Ни в том, ни в другом случае даром победу никто не отдает.

Обращаясь к юношам, по-отцовски ероша головы наиболее отличившимся игрокам, Павел Федорович сказал:

– Вот это «Встреча»! Знай наших! Дай руку, капитан!

Глава 19
Судьбина

Добросовестно отрабатывая смену, там, в пронзительной небесной голубизне, медленно катаясь к закату, еще держалось солнце-ярило, свидетель интереснейшего матча юношеских команд. Горячий ветерок слегка покачивал заросли пыльного чертополоха, репейника и подорожника по сторонам от серой тропинки, спускавшейся в овраг и поднимавшейся в сторону маслосырзавода, за которым виднелась скромная хатка Павла Федоровича.

До чего же она была знакома Андрейке, Женьке да и Валентину! В хатке, куда они шли, когда-то жила Женькина бабка Федора – старая-престарая и тихая-претихая женщина. К ней нередко наведывались еще дошкольниками Ковалев и Поликарпов, чтобы передать привет от Женькиных родителей и принести трехлитровую банку молока за подвязанную у горлышка бечевку-ручку. Бабка Федора сажала друзей за стол и подавала по кружке холодной ключевой воды и тарелку ржаных сухарей из мешков, что стояли в чулане. И лучшего угощения для вечно голодных мальчишек не было.

Но однажды им перекрыл тропинку не в меру воинственный мальчишка-погодок: босой, в одних черных трусах, стриженный наголо и крепко загорелый. Он приближался, держа в руке длинный и кривой осколок стекла, и, вышагивая босыми пятками в пыли, кричал в такт угрозе:

– Зарежу! Зарежу! Зарежу! Зарежу!

От такой встречи Андрейка с Женькой изрядно трухнули. После спасительного «обходного маневра, сильно запыхавшиеся и испуганные дружки шумно ввалились в темный чулан приветливой старушки.

– Царица небесная! Да на вас лица нет! – всплеснула она руками. – Это что же случилось с вами, соколики мои?

– Там, на горке, какой-то фулюган хотел нас зарезать. Мы из-за него чуть молоко не опрокинули.

– Это что же за фулюган такой объявился? Ну-ка, гляну, где он вас подкарауливает?

И бабка просунулась морщинистым лицом в маленькое окошко. Щуря после яркого света выцветшие от старости глаза, обернулась к приятелям и тихо рассмеялась:

– Да не бойтесь вы. Это вовсе не фулюган, а Валька. Ничего он вам не сделает.

– Ну да, он обещал подстеречь нас, когда обратно пойдем.

– Ну и что? Я вам дам такое оружие, что он сразу от вас убежит.

И бабка Федора сняла с печи большой деревянный гребень-ческу и выломала из него длинные, острые зубья. Ну, прямо как кинжалы.

– Идите и Вальку не бойтесь, а родителям передайте от меня поклон.

В общем, оправдались все опасения, когда друзья вступили на узенькую тропинку. С криком: «Зарежу!»

на них выскочил со стекляшкой-ножом задиристый Валька.

– А ну, попробуй! – и Андрейка с Евгением ощетинились своими «кинжалами».

И куда девалась Валькина смелость? Он остолбенел от такого поворота. А когда одумался, не оглядываясь дал такого стрекача, словно его на тропинке и не было.

…Эту историю только что припомнили давно подружившиеся капитан, полузащитник и левый крайний нападения «Встречи». Немного посмеявшись, отвлеклись, но, как и все, поспешили на зов тренера Ушакова. И не надо было открывать калитку во двор с пожухлой травой-пышечником, чтобы увидеть, какой там стелется дым.

– А-а-а! Мои орлы! Ну-ка, марш в хату!

Немного робея, парни стали заходить в жилище старого холостяка. В полумраке небольшого чулана все так же громоздился деревянный ларь для муки и крупы, а рядом стояла враскорячку широкая скамья с ведром воды и прислоненным к нему синим ковшиком. По стенам свисали вязки прошлогоднего лука и укропа, тут же была прибита вешалка, на которой покоилась знакомая плащ-палатка, а под ней – сапоги и валенки с галошами.

Друзья распахнули дверь, обитую рогожей, и вошли в единственную комнату с русской печью. Убранство жилища Павла Федоровича было скромным: по стенам расставлены комод, на котором отливал перламутром трофейный аккордеон, узкая железная кровать, аккуратно заправленная байковым одеялом, стол и табуретки.

В простенке между окнами висел портрет Павла Федоровича, с которого смотрел на любопытных гостей бывший старшина – в пилотке, с тремя медалями «За отвагу» на груди и полосками ранений. А ниже – Андрей так и ахнул – та самая знакомая фотография в самодельной рамке, где сгрудилась, похоже, команда, в которой Павел Федорович играл с «немцами в футбол».

– Ну, раз пришли – чур, слушаться, – сказал Павел Федорович. – Ты, Василий, и ты, Валентин, дуйте к колодцу за водой. А ты, Женя, и ты, Витек, – двигайте стол и тащите из чулана скамейку. Остальные – ждите. Ты, капитан, иди за мною в сад, там у меня самовар на парах стоит и шашлыки жарятся.

Как быстро шеф нашел занятия для всей команды. Сразу все вокруг загремело, зазвенело и задвигалось.

«Так вот отчего такой дым…» – подумал Андрей, идя за шефом, обутым в тапочки «ни шагу назад».

В обыкновенном корыте, пристроенном на стопках кирпичей, жарились, истекая соком, ароматные куски мяса на проволочных шампурах. Золотыми звездочками вспыхивал на пепельно-красной россыпи жаркого древесного угля капавший жир.

– Это мне дружок с райпотребкооперации полбарашка подбросил, – хвалился Павел Федорович. – В погребе долго не улежался бы. Вот и решил вас, ребята, на радостях подкормить. Вроде бы получается шашлык по всем правилам: тут и помидоры, и лучком жареным попахивает, да и уксуса в меру…

Павел Федорович нагнулся над импровизированным мангалом, покручивая узловатыми пальцами шампуры и с удовольствием втягивая ноздрями запах чудо-блюда. Иногда с азартом брался обмахивать полотенцем темнеющую от жара баранину.

И тут Андрей не мог не заметить, что шеф немного навеселе, но и тот не мог не заметить того, что не ускользнуло от Андрейки:

– Ты это, того, не обращай внимания. День-то у нас особенный, а я свою фронтовую норму соблюдаю.

Глянул Андрей на самовар и задумался: что-то знакомое увидел в нем, чего тоже не пропустил внимательный кулинар.

– На самоварчик смотришь? Узнаешь, что ли? Да, тот самый. Из металлолома, после операции «Феррум» выхватил – один из двух собрал. Я, братец, красоту пожалел. Вон какие медали затейливые на боках – настоящий антиквариат. Так-то вот! – И со смехом добавил: – Ты не тушуйся, за те самовары я еще тогда расплатился. Помнишь, денег на форму добавлял? Это, товарищ капитан, памятный трофей. Он вроде кубка сегодня.

Хотел было Андрейка рассказать, на какую диверсию пустился с младшим братом Константином, чтобы выудить эти «аппараты», но удержался, что-то стыдно стало. И подумал, какой хозяйственный и сметливый Павел Федорович. В самом деле, вон какую красоту уберег. Такое не всякий сумеет. Ну, а не приметь он сам эти самовары? Окислялись бы под плетнем, пока та же тетка Настя не выбросила их куда подальше.

Павел Федорович повернул голову в сторону калитки и, увидев Валентина с Василием, крикнул:

– Эй, эй! Куда, куда? Не в хату, сюда воду тащите, у самовара ставьте.

– Ух, как вкусно пахнет! – не удержался Василий, жадно заглядываясь на мясо. – Я про такое объеденье только в книжках читал.

Павел Федорович рассмеялся. Наказав Андрею подложить щепок в самовар, поспешил в хату проверить, как там Евгений с Виктором и другими ребятами расставили стол, скамейки и табуретки.

– Порядок, – сказал он, вернувшись к кострищу. – Можно подавать!

…Сидя во главе стола, Павел Федорович сноровисто колол кухонным ножом кусковой, отливавший синевой сахар. Медный, «заслуженный», надраенный опытной рукой музыканта самовар сиял золотом, выпуская по кружкам и стаканам из фасонистого краника зеленоватый кипяток, заваренный мятой.

– Ну что? – спросил он. – А ну навались на мясо! Берите хлеб, пододвигайте томатный соус – так вкуснее буде, а я под шашлык себе еще сто граммов налью, чего вам не положено. За победу!

При веселом застолье время пробегает незаметно. В один голос «Встреча» говорила о захватывающем матче, о незабываемых игровых ситуациях, об отличившихся героях – было что вспомнить по горячим следам. Наверное, «Стрела» доехала до города, и город теперь узнал, какой оказалась «Встреча», как она умеет играть.

– Ну, а теперь, мои орлы, слушайте сюда, – сказал Павел Федорович. – Пришел час, когда я раскрою вам тайну свою. Считаю, вы доросли до нее. Слушайте, и дело ваше: хотите – верьте, хотите – нет. Только для начала покажу вам один документ.

Павел Федорович дотянулся до своего портрета на стене, вытащил из-за него сыпавшуюся по краям желтую бумажку и пустил ее по рукам:

– Читайте и изучайте!

С волнением и не без труда разбирали юноши непривычные, полустертые слова:

Справка о снятии судимости

Настоящая справка выдана красноармейцу Ушакову Павлу Федоровичу в том, что в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 января 1941 года, постановлением Военного совета 4-го Украинского фронта от 12 ноября 1944 года за № 101 за проявленное отличие в боях с немецкими захватчиками, судимость по приговору Военного трибунала Калининского фронта… с него снята.

12 ноября 1944 г. Секретарь Военного совета 4-го Украинского фронта – подпись

Печать: Военный трибунал 4-го Украинского фронта

– Мытарства мои начались с того, как попал я к фашистам в плен, – начал рассказывать притихшим ребятам Павел Федорович. – Если бы знал, где соломку подстелить, пулю бы себе в лоб пустил.

До войны уехал в Сталинград, работал на тракторном заводе инструментальщиком. Там в футбол играл и там в духовой оркестр бегал на репетиции. Там я и женился. А грянула война, записался добровольцем, и тут же под Киев бросили, который обороняли от немца почти голыми руками.

Как в котле кипели бои. Танки гремят и пылят, прут на нас, а мы их – из пушек, до последнего снаряда. Редеют наши ряды, нечем фронт держать. И поднялся в ярости контуженый комиссар: кровь струйками из ушей и носа течет. С топором, во весь рост на танки пошел. А я – за ним, его спасать. Вот тут и грохнуло рядом: огонь и земля перед глазами, все завертелось. Не знаю, как от снаряда живым остался, он ведь совсем рядом разорвался. Вот нас и накрыло, и отключило…

Очнулся в плену, в лагере за колючей проволокой. Страшно стало, а все же благодарю красноармейцев за то, что не бросили меня, взяли заботу притащить на себе. А они мрачно улыбаются и говорят, что лучше бы меня на поле боя оставили.

Может, оно было бы и лучше. Кто знает? С конца августа 1941 года восемь месяцев в неволе томился. Изнуряющая каторга в каменоломне. Лопату сломаешь – под расстрел. Суют нам, как собакам, похлебку из гнилой брюквы. Приодели нас, гады, в полосатую одежду и обули в деревянные лагерные коты.

Ох и противно все! Не жизнь, а безответное существование. Исхудал, как и все военнопленные. Выживали в непогодь в дырявых, продуваемых бараках на гнилой соломе. И это в зиму? Высох весь: кожа лоб и скулы обтянула. И какая-то отупелость загнанного зверька. Многие с ума сходили: кто-то на колючую проволоку, что под напряжением тока, бросался.

И вот однажды приезжает в лагерь на «опель-адмирале» майор с железным крестом на мундире. И началась фильтрация. И какая? Он футболистов искал, дотошно спрашива, кто, где и в какой команде играл до войны. Как услышал от меня про Сталинград, тут же хлыстом перетянул…

Знали бы мы, какую пакость немцы затевают, ведь до этого захваченный Киев сам Гитлер навещал и усмотрел унылую жизнь в оккупированном городе, ставшим не линией фронта, а уже глубоким тылом. Вот и задумался генерал-комендант, как бы откликнуться на пожелание вождя, чтобы вселить в офицеров и солдат гарнизона патриотическое воодушевление, ведь Гитлер-то привык, чтобы круглыми сутками только военные марши по радио и гремели, прославляя победоносность вермахта.

Наверное, этот генерал на календарь глянул и заметил приближение годовщины необъявленной нашей стране войны. Вот и пришла в голову блажь отметить 22 июня 1942 года футбольным матчем.

Подходит спесивый офицер, тычет пальцем в мою впалую грудь и через переводчика спрашивает: ты, мол, футболист? А когда хлыстом начал грозить, выпытал, что я запасным в «Тракторе» играл, полузащитником.

Вот тут, смотрю, он подобрел, закивал в ответ: «О-о-о, гут-гут, тебе ми устройт кароший шиснь – ком цу мир!» Пальцем манит, не пойму, на какой такой «мир» намекает.

Вывел, сволочь, за барак. Я – на ногах шатаюсь. А он мне мяч сует: «Цум фусбалль шпиль! Шлаг фусбалль! Шнель-шнель!» Это по-ихнему значит: «Играть в футбол!», «Бей мяч!», «Быстро! Быстро»!

Ну и злость же меня взяла. Сбросил коты, бил по мячу босиком и правой, и левой ногой, забыв про этого немца. А тот свое лопочет, все ему «гут» и «зер гут».

Он, оказывается, еще кого-то, таких как я, из бараков выудил и их с мячом погонял. А охранники стояли с автоматами на вышках и ржали над нами.

После этого содержать нас отдельно стали, на работы не гоняли, давали отоспаться. И кормежку намного улучшили против прежнего – только тренировок от нас и требовали. Ну, мы и старались – мало ли что впереди может случиться?

Действуя на нервы, скотина-переводчик похвастал, что к немцам попали в плен почти все игроки киевского «Динамо» – серебряные призеры первенства СССР, и что в годовщину начала войны с Россией они будут играть против сборной футбольной команды противовоздушной обороны вермахта – «Эдель эльф». А нас, значит, для подстраховки готовили. Вдруг кто из киевлян быстрее на расстрел пойдет, чем на игру согласится? До этого на игру со сборными армейскими командами немцев, венгров и румын выходили в общем-то бывшие динамовцы в переименованной команде «Старт», которая провела с десяток матчей, и все они оказались исключительно победными, благодаря вратарю Николаю Трусевичу, нападающим Ивану Кузьменко, Алексею Клименко и другим. Команда базировалась при городских хлебозаводах, где игроки работали грузчиками. Как сейчас помню 22 июня 1942 года[1]1
  22 июня 1942 года в городе Киеве действительно состоялся легендарный «Матч смерти». Имена и фамилии футболистов «Динамо» (Киев) названы настоящие.


[Закрыть]. В целях безопасности немцы отказались от центрального стадиона и перенесли матч на стадион «Зенит». Очень не нравилось оккупантам, когда «покоренные» городские болельщики в горячие минуты игр дружно кричали с трибун: «Бей немцев!» И это при том, что половина трибун окрашивалась в грязно-зеленые, серые и черные тона от мундиров немцев, шагавших болельщиками под духовые оркестры.

…Сирена самонадеянного судьи-немца, и команды стали выходить на поле. Команда «Старт» – в красных майках, а «Эдель эльф» – в черно-оранжевых полосатых футболках. Восточные трибуны подавленно молчат, а западные в крике зашлись: «Геснер, Блунк, Гаммершлаг, Реннерт!» – любимчиков узнают.

А майор, что с железным крестом на груди, крутится в центральном круге – фотоаппаратом щелкает. «Эдель эльф» по-русски «добри молоци» называет, а киевский «Старт» не иначе как «руссише швайн».

Сижу в запасных и жду: играть мне или не играть? С каким же немым укором смотрели на меня ребята-киевляне, свои же – славяне. «Ничего, ребята, костьми упаду, но не подкачаю», – вполголоса отвечал я им.

И игра началась – «Матч смерти», потому что немцы грозили, что в случае нашего выигрыша нас же и расстреляют. И было уже все равно, какой решался вопрос – жизни ли, смерти. Главное, надо было сломать немцев на футбольном поле, одолеть, победить их, надеясь на чувство локтя, товарищества, чтобы ни единым промахом или ошибкой не размазать старания друг друга.

Сижу на скамейке запасных, вижу страшное побоище. Конец второго тайма. Счет – 0: 3 в пользу немцев. Пошли минуты второго тайма. Постепенно «Старт» берет инициативу в свои руки. Вот команда сравняла счет – 3: 3. Вот она вышла на четвертый гол. Судья совсем забыл о правилах приличия: страшные свалки, травмы киевлян – и ни одной замены. Длинный свисток, и я сгоряча срываюсь с места, показалось, что на игровое поле зовет меня капитан. Мог ли я подумать, что немец из оцепления с размаху, от избыточного служебного рвения, ткнет меня штыком винтовки в плюсну ноги? Кое-как доковылял обратно до скамейки. В ноге – боль, кровью бутсу залило. Зато как я радовался успеху команды «Старт» – счет 5: 3! Значит, не зря сердцем чувствовал – будет победа, будет!

Досмотреть игру до конца мне не дали. Кликнули санитаров. На том опека надо мной как бы кончилась. Вроде бы и немецкий порядок, а попался подвыпивший по случаю юбилейного матча немецкий медик. Уж и не знаю, как у него это получилось, но в санитарной машине он отправил меня совсем в другой концлагерь, где оказался даже небольшой лазарет и где мне могли подлечить разбитую плюсну. Может, потому я и жив до сих пор, не знаю…

Так что же могу сказать вам, мои орлы, о «Матче смерти»? Пять голов забили динамовцы под мстительную тишину немецкой солдатни и три пропустили в свои ворота. Дай фашистам волю, они бы из автоматов всех наших футболистов порешили тут же, на зеленом поле. Это потом почти половину игроков тайком свели на тот свет, после пыток в подвалах гестапо.

Вот так-то, ребята. Мы своей, ни национальной, ни спортивной чести не уронили. Все решали воля, страсть, отвага и… прожитая жизнь. И это не было безумство, а смелость храбрых. Нашим оружием в окружении врага были не танки и пушки, не винтовки и гранаты, а обыкновенный футбольный мяч. И мы – победили…

Павел Федорович затих, опустив голову. Долго разминал в пальцах папиросу «Наша марка», дул в ее гильзу, зажег спичку, затянулся и пустил дымок. А ребята сидели не шелохнувшись. Во время драматического рассказа все смотрели на фотографию футболистов команды «Старт». Многие уже нашли на ней бритоголового молодого Павла Федоровича.

– А дальше что, Павел Федорович? – спросил Андрей.

– Дальше? – вернулся из задумчивости рассказчик и потрепал юного капитана по голове. – Я всегда поражался, милый ты мой, твоему терпению и такту по отношению к волновавшей тебя и твоих друзей тайне.

Дальше продолжался плен, и надо было бежать из него как можно скорее, пока силы оставалась после того, как подкармливали меня немцы до «Матча смерти». Вот все думаю и скажу откровенно, встреться теперь мне тот подвыпивший немецкий «эскулап», который определил меня в другой концлагерь и, видимо, не остался за это безнаказанным, ей-богу, я бы с ним по-человечески выпил.

Снова были каторжные работы, но уже немного полегче – лес грузили на платформы. Надоевшие утренние и вечерние переклички, сверки по спискам. В задней шеренге военнопленных, на свой страх и риск, раза два приседал на корточки, пока немцы не потеряли моей фамилии. Конечно, ненадолго, но потеряли, чем я тут же и воспользовался. Во время погрузки леса «затесался» между досок и уехал подальше от концлагеря. В сумерках благополучно спрыгнул на ходу эшелона в бурьяны и как привидение полтора месяца пробивался к своим на Калининский фронт.

Мне бы в руки винтовку, а оперуполномоченный из особого отдела измотал все нервы. Стараюсь на его вопросы отвечать честно, нормально, а он, капитанишка, смотрит на меня, как на ненормального.

«Как, – спрашивает, – ты с немцами в футбол играл? Да как ты мог, когда лучшие люди кровь свою за Родину проливали? Ты говори, да не заговаривайся».

Вот и пришил мне глупое понятие – «С немцами в футбол играл». И никто не хотел меня понять, считали, выворачиваюсь, брешу что-то и, может быть, на какие привилегии намекаю. Повозились и решили: либо трибунал, либо штрафной батальон.

– Ну и дела! – заворочался, скрипнув табуреткой, Василий Дроздов, подбиравший со стола крошки сахара.

– Тише ты, не перебивай! – шикнул Евгений.

Не обратив на них внимания, Павел Федорович продолжал:

– Вот я вам показал справку о снятии судимости. Ее я зарабатывал в штрафном батальоне. Нужно ли судьбу проклинать? Если у человека убеждение, своя позиция, он человек правильный. Для меня бумажка стала реабилитацией, а это дороже любого правительственного ордена и любой медали. Этой справкой командование вернуло мне имя честного человека. Как штрафник, я искупал вину кровью. На убитых писали похоронки «смертью храбрых», а дело получивших ранение пересматривали. Пулю свою принял в лобовой атаке на дзот.

Затем санитарным поездом ехал в Калугу. Пока заживало левое предплечье, восстановил переписку с родными и с ужасом узнал о гибели семьи: в Сталинграде прямым попаданием бомбы погребло жену Елизавету и двух моих сынков – Мишу и Гришу.

И крепко же после фашистов я бил, когда попал на 4-й Украинский фронт под командование славных генералов Петрова и Малиновского. Первую медаль «За отвагу» получил за форсирование Днестра, вторую – за подбитый «тигр» – рука на противотанковую гранату была тяжелая. Ну, а третью, вы знаете, с тем организатором «Матча смерти», ставшим подполковником и получившим еще железный крест, судьба дозволила расквитаться. Вот, ребятки, и вся моя история…

– Да, но откуда же, Павел Федорович, такая нехорошая молва пошла, такие вздорные слухи? – спросил Евгений Поликарпов.

– Вы что, не знаете, что я после войны, чтобы наладить жизнь, во второй раз женился? Увлекся женщиной, а она подколодной змеей оказалась. Терпел-терпел ее выходки и сказал ей, что нам пора разойтись. Это она обо мне все шиворот-навыворот преподносила. Да так, что ничем и не остановить. Не зря же говорят, что злой язык страшнее пистолета? Вот и пошли гулять обо мне небылицы, с пятого на девятое, а дальше все хуже и хуже. С тех пор и зажил холостяком и к вам вот привязался…

В хате на столе давно поостыл старинный самовар. Ребята из «Встречи» забыли о чае. Тем временем на стекла окон все сильнее и сильнее давила ночная мгла. Прохладный ветерок принес со степных просторов горький запах полыни и заструились над ними голоса бойких цикад.

– Что же вы, орлы, загрустили, головы повесили? А ну, подайте аккордеон! Победу надо праздновать – порадовали вы мое стариковское сердце, родителей своих, воспитавших и поставивших вас на ноги, удивили хуторян хорошей игрой в футбол.

Павел Федорович взял в руки инструмент, наклонил голову, присматриваясь к широким планкам клавиш. Цепкие пальцы бывшего военного музыканта и человека, вошедшего в мало кому известную страничку истории отечественного футбола, проворно пробежались по клавиатуре инструмента. Органным торжеством подкрепили правильно подобранную мелодию басовые ноты.

– Эта песня добрая. Вы ее обязательно подпоете.

Я завожу куплет, а вы – подпевайте в самом конце.

Три-четыре! – кивнул Павел Федорович.

 
Ты ждешь, Лизавета,
От друга привета.
И не спишь до рассвета,
Все грустишь обо мне.
Одержим победу,
К тебе я приеду
На горячем, боевом коне…
 

…Полным впечатлений возвращался капитан «Встречи» от Павла Федоровича. Ночное небо рассыпавшейся солью пересекал Млечный путь, таинственно перемигивались звезды. Во дворах, как часовые, перекликались петухи. Давно не горел свет в окнах родного дома.

Не успел Андрей ступить на крыльцо, как услышал голос Ирины, которая стояла у плетня и звала к себе. Обрадованный парень, перемахнув через изгородь, уселся с ней на скамейку.

Неведомое чувство охватывало обоих. Только почему-то задумчивой и грустной выглядела Иринка. Не зная в чем дело, Андрей пытался ее развеселить. Реагируя на дрожащий, приглушенный голос, пытался приласкать ее, обняв за теплые плечи. А Ирина, взяв его руки в свои, судорожно сжимала и не выпускала их.