Текст книги "Второе открытие Америки"

Изображение постоянно было висячим, но не перевернутым. Температура маленьких воздушных течений у самой поверхности земли была настолько различной, что при наблюдении за стадом диких быков нам казалось, будто у некоторых из них ноги приподняты над землей, а у других стоят на земле.

Судя по расстоянию, отделявшему нас от стада, угловой промежуток между горизонтом и изображением равнялся 3–4 минутам. Там, где рощи пальм мориция вытянулись длинными полосами, края этих зеленых полос висели в воздухе, как те мысы, на которые я часто смотрел из Куманы. Один образованный человек уверял нас, что между Калабосо и Уритику ему пришлось как-то видеть перевернутое изображение животного при отсутствии прямого изображения.

Подобное же явление наблюдал Нибур в Аравии. Несколько раз нам казалось, будто мы видим на горизонте очертания tumulus и башен, время от времени исчезавшие. Истинной формы предметов мы не могли различить; возможно, это были холмики или небольшие возвышенности, находившиеся за пределами обычного видимого горизонта. Я не стану упоминать о лишенных растительности местах, которые кажутся большими озерами с волнующейся поверхностью.

Это явление, отмеченное еще в глубокой древности, дало повод к тому, что в санскритском языке мираж получил выразительное название: мечта (жаждущей) антилопы. Мы восхищаемся у индийских, персидских и арабских поэтов частыми упоминаниями о таинственных результатах земной рефракции.

Греки и римляне почти ничего не знали о ней. Гордые богатством земли и мягким климатом родины, они не испытывали зависти к этой, возникшей в Азии, поэзии пустыни. Восточные поэты черпали вдохновение в природе страны, где они жили, в зрелище обширных голых пространств, расположенных, подобно морским рукавам и заливам, между областями, которые природа наделила исключительным плодородием.

С восходом солнца равнина оживилась. Скот, ночью лежавший возле озерков или под пальмами Murichi и Rhopala Schreb. [Roupala Aubl.], собирался в стада, и пустынные пространства заполнились лошадьми, мулами и быками, которые жили здесь если не как дикие животные, то как свободные животные, не имея постоянного приюта, презирая заботы и покровительство человека.

В этих жарких краях быки, хотя они, подобно быкам с холодных плоскогорий Кито, принадлежат к испанской породе, обладают более мягким нравом. Путешественнику не грозит опасность, что они нападут на него и будут гнаться за ним, как это часто случалось с нами во время переходов на гребне Кордильер, где климат суровый, с жестокими бурями, где ландшафт более дикий и пища менее обильна.

Приближаясь к Калабосо, мы увидели стадо мелких оленей [пампасовые олени], которые мирно паслись среди лошадей и быков. Их называют matacani; их мясо очень вкусное. Они несколько крупнее наших косуль и похожи на ланей с очень гладкой рыжевато-бурой, с белыми крапинками, шерстью. Рога у них, по-моему, не ветвистые. Присутствие людей их мало пугало; в стадах из 30–40 животных мы заметили несколько совершенно белых особей.

Эта разновидность, довольно распространенная среди крупных оленей, живущих в холодном климате Анд, немало удивила нас в низменных знойных равнинах. Впоследствии я узнал, что в жарких районах Парагвая даже среди ягуаров встречаются альбиносы, шкура которых чисто-белого цвета, и пятна или кольца различимы лишь тогда, когда они освещены солнцем.

Matacani, или мелких ланей, в Llanos так много, что можно было бы вести торговлю их шкурами. Искусный охотник мог бы убивать штук по двадцать в день. Но лень здешних жителей такова, что они часто не дают себе труда снять шкуру. Так же обстоит дело и с охотой на ягуаров, или больших американских тигров; в степях Баринаса за их шкуру платят всего один пиастр, между тем как в Кадисе за нее дают четыре, пять пиастров.

Степи, которые мы пересекли, поросли преимущественно злаковыми, Killengia Juss., Cenchrus L. и Paspalum L. Около Калабосо и Сан-Херонимо-дель-Пириталь в это время года они едва достигают 9—10 дюймов. Близ берегов Апуре и Португесы они имеют в высоту до 4 футов, так что ягуар может прятаться в них и оттуда бросаться на мулов и лошадей, пасущихся на равнине.

Вперемежку со злаками растут некоторые двудольные травы, например Turnera Plum. ex L., мальвовые и, что особенно примечательно, мелкие мимозы с чувствительными листьями, называемые испанцами Dormideras. Та же порода коров, которая в Испании жиреет, питаясь эспарцетом и клевером, находит здесь прекрасный корм в травянистых мимозах. За пастбища, где мимоз особенно много, платят дороже.

На востоке, в Llanos Кари и Барселоны, среди злаков возвышаются отдельные Cypura и Craniolaria L., чудесный белый цветок которой достигает длины в 6–8 дюймов. Наиболее тучные пастбища находятся не только вокруг разливающихся рек, но и повсюду, где стволы пальм стоят теснее друг к другу. Места, совершенно лишенные деревьев, наименее плодородны, и попытки их возделывания были бы почти бесполезными.

Такое различие нельзя приписать тени, которую дают пальмы, препятствуя солнечным лучам сушить и опалять землю. Правда, в лесах Ориноко я видел деревья этого семейства с густой листвой, но пальма Llanos, Palma de Cobija[71]71
  Кровельная пальма, Corypha tectorum H. B. et K. [Copernicia tectorum Mart.].


[Закрыть], не может похвастаться тенистостью: листьев плиссированных и дланевидных, как листья веерной пальмы, у нее очень мало, и нижние из них очень сухие.

Мы с удивлением увидели, что почти все стволы Corypha L. были одинакового размера: от 20 до 24 футов в высоту и 8—10 дюймов в диаметре в нижней части ствола. Мало найдется видов пальм, созданных природой в таком большом количестве. Между тысячами деревьев, отягощенных плодами в форме оливы, лишь около сотни были без плодов.

Встречаются ли среди деревьев с двудомными цветами хоть несколько экземпляров с исключительно однодомными цветами? Llaneros, то есть жители равнин, считают, что возраст всех этих невысоких деревьев исчисляется столетиями. Рост их почти незаметен; его можно обнаружить лишь по истечении 20–30 лет. Впрочем, древесина Palma de Cobija – прекрасный строительный материал.

Она такая твердая, что в нее с трудом вбивают гвоздь. Собранные веером листья применяют на кровли для хижин, разбросанных тут и там по Llanos, и эти кровли служат больше 20 лет. Листья прикрепляют, сгибая концы черешков, которые предварительно расплющивают между двумя камнями, чтобы они при сгибании не ломались.

Кроме одиночных стволов этой пальмы, кое-где в степи можно видеть также группы пальм, настоящие рощи (Palmares), в которых Corypha L. растет вперемежку с деревом из семейства протеевых, называемым местными жителям Chaparrо и представляющим новый вид Rhopala Schreb. с твердыми звенящими листьями.

Рощицы Rhopala Schreb. носят название Chaparreles, и легко понять, что в обширной равнине, где встречаются лишь два-три вида деревьев, Chaparro с тенистой листвой считают очень ценным растением. Corypha L. распространена в каракасских Llanos от Меса-де-Паха до Гуаяваля; дальше к северу и северо-западу, около Гуанаре и Сан-Карлоса, она сменяется другим видом того же рода, также с дланевидными, но более крупными листьями, называемым Palma real de los Llanos.

К югу от Гуаяваля преобладают другие пальмы, главным образом Piritu с перистыми листьями и Murichi (Moriche), прославленная отцом Гумильей под названием arbol de la vida[72]72
  Дерево жизни (исп.).


[Закрыть]. Это саговая пальма Америки, снабжающая «victum et amictum»[73]73
  Плиний, кн. XII, гл. VII.


[Закрыть] [пищей и одеждой] – мукой, вином, волокном для плетения гамаков, корзин, сетей и для изготовления одежды.

Ее плоды в форме сосновой шишки, покрытые чешуйками, в точности похожи на плоды Calamus rotang L. На вкус они слегка напоминают яблоко. Вполне созревшие плоды бывают изнутри желтого цвета, а снаружи красного. Обезьяны Araguato очень лакомы до них, а племя гуараонов, вся жизнь которых, так сказать, тесно связана с пальмой Murichi, приготовляет из ее плодов бродящий кисловатый и очень освежающий напиток.

Эта пальма с большими блестящими листьями, сложенными в виде веера, сохраняет свою чудесную листву в период самых сильных засух. Один ее вид производит приятное ощущение прохлады; Murichi, отягощенная чешуйчатыми плодами, представляет резкий контраст с печальным зрелищем Palma de Cobija с ее всегда серой, покрытой пылью листвой.

Llaneros убеждены, что первая привлекает водяные пары из воздуха и что поэтому у ее подножия всегда находят воду, если копают землю на некоторую глубину. Причину путают со следствием. Murichi растет преимущественно в сырых местах, и скорее можно было бы говорить, что вода привлекает дерево.

Путем сходного рассуждения индейцы с Ориноко утверждают, что крупные змеи способствуют сохранению сырости в том или ином районе. «Вы тщетно стали бы искать водяных змей, – вполне серьезно говорил нам старый индеец из Явиты, – там, где нет болот. Вода не скопляется, если неблагоразумно убивают змей, которые ее привлекают».

На пути по калабосской Mesa мы сильно страдали от жары. Температура воздуха заметно повышалась всякий раз, как начинал дуть ветер. Воздух был наполнен пылью, и во время порывов ветра термометр показывал 40–41°. Мы двигались медленно, так как было бы опасно уходить от мулов, груженных нашими приборами.

Проводники советовали нам положить в шляпы листья Rhopala Schreb., чтобы ослабить действие солнечных лучей на волосы и на макушку. Мы почувствовали облегчение, прибегнув к этому способу; на наш взгляд, он особенно хорош, если удается раздобыть листья Pothos L. или какого-нибудь другого растения из семейства арониковых.

Путешествуя по этим знойным равнинам, трудно не задаться вопросом, всегда ли были они в одном и том же состоянии или же растительность на них исчезла в результате какой-то революции в природе. Слой перегноя здесь в настоящее время действительно очень тонкий. Индейцы полагают, что Palmares и Chaparrales (рощицы пальм и Rhopala Schreb.) встречались чаще и были больше до прибытия испанцев.

С тех пор как в Llanos поселились люди и появился одичавший скот, саванну часто поджигают, чтобы улучшить пастбища. Вместе со злаками случайно губят и группы отдельных деревьев. В XV веке равнины были, без сомнения, менее голыми, чем теперь; однако, по описаниям первых Conquistadores, явившихся из Коро, это уже были саванны, где не видишь ничего, кроме неба и травы, где почти нет деревьев, – и такие местности трудно пересечь из-за сильного теплоизлучения земли. Почему большие леса Ориноко не простираются к северу на левом берегу реки?

Почему не заполнили они обширное пространство, которое тянется до прибрежной кордильеры и орошается многочисленными реками? Этот вопрос связан со всей историей нашей планеты.

Если, предавшись геологическим фантазиям, мы предположим, что степи Америки и пустыня Сахара были некогда лишены растительности вследствие вторжения океана или что они первоначально были дном внутреннего озера, тогда следует прийти к выводу, что тысячелетий оказалось недостаточно, чтобы деревья и кустарники смогли продвинуться от опушек лесов, от границ голых или поросших травой равнин к центру и покрыть своей тенью такое обширное пространство.

Объяснить происхождение безлесных саванн, вклинившихся в леса, труднее, чем установить причины, которые удерживают леса и саванны, подобно материкам и морям, в их древних границах.

В Калабосо нам оказали самое чистосердечное гостеприимство в доме управляющего Real Hacienda дона Мигеля Коусина. В городе, расположенном между берегами Гуарико и Уритуку, насчитывалось в то время меньше 5000 жителей, но все говорило о растущем благосостоянии.

Богатство большей части жителей заключается в стадах, находившихся на попечении арендаторов, называемых Hateros – от слова Hato, которое по-испански означает дом или усадьбу посреди пастбищ. Так как редкое население Llanos сосредоточено в отдельных пунктах, главным образом вокруг городов, то в окрестностях Калабосо уже насчитывается пять деревень или миссий.

Предполагают, что количество скота, бродящего по ближайшим к городу пастбищам, достигает 98 000 голов. Очень трудно составить себе точное представление о стадах, пасущихся в Llanos провинций Каракас, Барселона, Кумана и Испанская Гвиана.

Депон, который прожил в городе Каракасе дольше, чем я, и статистические данные которого обычно точны, полагает, что в этих огромных равнинах, от истоков Ориноко до озера Маракаибо, насчитывается 1 200 000 быков, 180 000 лошадей и 90 000 мулов.

Доход от стад, принимая во внимание не только стоимость вывоза, но и стоимость шкур, использованных внутри страны, он оценивает в 5 000 000 франков. В пампах Буэнос-Айреса, по имеющимся сведениям, насчитывается 12 000 000 голов крупного рогатого скота и 3 000 000 лошадей, не считая животных, зарегистрированных при переписи как не имеющих владельцев.

Я не возьму на себя смелости приводить какие-нибудь общие цифры, слишком неопределенные по своему характеру; замечу только, что в каракасских Llanos владельцам крупных Hatos совершенно неизвестно количество принадлежащего им скота.

Они знают лишь, сколько у них молодняка, который ежегодно клеймится буквой или знаком, присвоенными каждому стаду. Самые богатые скотоводы ежегодно клеймят до 14 000 животных и продают из них до 5–6 тысяч. Согласно официальным данным, вывоз шкур из Capitania general на одни только Антильские острова достигает ежегодно 174 000 бычьих шкур и 11 500 козьих.

Если, однако, вспомнить, что эти данные основаны лишь на таможенных реестрах, не содержащих никаких сведений о контрабандном вывозе шкур, то напрашивается предположение, что цифра в 1 200 000 быков, бродящих в Llanos от рек Карони и Гуарапиче до озера Маракаибо, сильно преуменьшена.

Только из гавани Ла-Гуайра в 1789–1792 годах ежегодно вывозилось от 70 000 до 80 000 шкур, занесенных в таможенные книги, в том числе в Испанию не больше одной пятой. По данным дона Фелиса де Асары, в конце XVIII столетия из Буэнос-Айреса вывозилось 800 000 шкур. На Пиренейском полуострове шкуры из Каракаса предпочитают шкурам из Буэнос-Айреса, так как последние вследствие более длительной перевозки дают при дублении 12 процентов потерь.

В южной части саванн, обычно называемой Llanos de arriba[74]74
  Верхние льяно (исп.).


[Закрыть], разводят очень много мулов и быков; но так как пастбища там в общем хуже, то приходится отправлять животных на другие равнины, чтобы их откормить перед продажей. В Llanos de Monai и во всех Llanos de abaxo[75]75
  Нижние льяно (исп.).


[Закрыть] стада не такие большие, но пастбища там очень хорошие и оттуда снабжают побережье превосходным мясом.

Мулы, которые способны к работе лишь на пятом году и называются тогда mulas de saca[76]76
  Мулы, предназначенные для продажи (исп.).


[Закрыть], продаются даже на месте по цене от 14 до 18 пиастров. Доставленные в гавань погрузки, они стоят 25 пиастров, между тем как на Антильских островах цена на них достигает 60–80 пиастров. Лошади Llanos хорошей испанской крови, небольшого роста. Обычно они бывают одной масти, караковой, как большинство диких животных.

Страдая то от засухи, то от наводнений, мучимые укусами насекомых и больших летучих мышей, они ведут тяжелую и беспокойную жизнь. Лишь после того, как в течение нескольких месяцев человек заботится о них, постепенно проявляются их прекрасные качества.

В Pampas Буэнос-Айреса дикая лошадь стоит от 0,5 до 1 пиастра, в каракасских Llanos – от 2 до 3 пиастров. Но цена лошади увеличивается, если она укрощена и становится пригодной для земледельческих работ. Овец в этих местах нет; мы видели их стада только на плоскогорье в провинции Кито.

Когда говорят о «бесчисленном количестве» быков, лошадей и мулов, бродящих по равнинам Америки, то по большей части забывают о том, что в цивилизованной Европе на гораздо меньшем пространстве у земледельческих народов домашний скот разводится в таких же огромных количествах.

По данным Пеше, во Франции 6 000 000 голов крупного рогатого скота, в том числе 3 500 000 волов, используемых для обработки земли. В Австрийской империи число быков, коров и телят составляет, по Лихтенштерну, 13 400 000 голов. Один только Париж потребляет ежегодно 155 000 голов рогатого скота. В Германию каждый год ввозят 150 000 быков из Венгрии.

Домашние животные, собранные в небольшие стада, считаются у земледельческих народов второстепенным источником государственного богатства. Поэтому они гораздо меньше поражают воображение, чем те бродячие стада быков и лошадей, которые одни только населяют невозделанные земли Нового Света. Цивилизация и благоустроенный общественный порядок способствуют одновременно росту населения и увеличению числа животных, приносящих пользу человеку.

В Калабосо посреди Llanos мы увидели электрическую машину с большими дисками, электрофорами, батареями, электрометрами, короче говоря, почти такой же совершенный прибор, как у наших европейских физиков. Все эти предметы не были куплены в Соединенных Штатах; их сделал человек, который никогда не видел ни одного прибора, не мог ни с кем посоветоваться и знал об электрических явлениях лишь из трактата Сиго де Лафона и «Воспоминаний» Франклина.

Карлос дель Посо (так звали этого достойного уважения и изобретательного человека) сначала делал цилиндрические машины из больших стеклянных бутылей, отрезая у них горлышко. Только несколько лет тому назад ему удалось раздобыть (через Филадельфию) два диска и, построив из них машину, получить более сильные электрические эффекты.

Легко понять, какие трудности пришлось преодолеть Посо с тех пор, как первые труды по электричеству попали ему в руки, и он мужественно решил самостоятельно создать все те приборы, описание которых прочел в книгах. До нашего приезда только удивление и восхищение, вызываемые его опытами у людей, не имевших никакого образования и никогда не покидавших глуши Llanos, служили ему наградой за труды.

Наше появление в Калабосо принесло ему удовлетворение совершенно нового рода. Само собой разумеется, он должен был оценить похвалы двух путешественников, имевших возможность сравнить его приборы с созданными в Европе. У меня были с собой электрометры с соломинкой, а также небольшая лейденская банка, которую можно было зарядить трением по способу Ингенхауза и которая служила мне для физиологических опытов.

Посо не мог скрыть свою радость, увидев впервые в жизни приборы, сделанные не им и как бы скопированные с его приборов. Мы показали ему также действие контакта разнородных металлов на нервы лягушек. Имена Гальвани и Вольта были еще совершенно неизвестны в здешних диких просторах.

Кроме электрических приборов, результатов кропотливого труда изобретательного жителя Llanos, нас могли заинтересовать в Калабосо только гимноты, живые электрические приборы.

В течение многих лет я постоянно занимался явлениями гальванического электричества; я был полон энтузиазма, побуждающего к исканиям, но мешающего ясно понимать обнаруженные факты; сам того не подозревая, я создавал настоящие гальванические столбы, помещая металлические круги друг над другом и перекладывая их слоями мышечной ткани или другими влажными веществами.

Со времени моего прибытия в Куману мне не терпелось раздобыть электрических угрей. Нам часто обещали их достать, но каждый раз мои надежды бывали обмануты. Деньги теряют свою ценность по мере того, как вы удаляетесь от побережья; а как преодолеть невозмутимое равнодушие людей, совершенно не прельщающихся заработком?

Испанцы под названием Tembladores (вызывающие дрожь) неправильно объединяют всех электрических рыб, которые встречаются в Антильском море, на побережье Куманы. Индейцы гуайкери, самые искусные и трудолюбивые рыбаки в здешних краях, принесли нам рыбу, от которой, по их словам, у них немели руки.

Эта рыба поднимается вверх по течению речки Мансанарес. Она оказалась новым видом ската с малозаметными пятнами на боках, несколько похожим на электрического ската Гальвани. Электрические скаты, снабженные электрическим органом, который вследствие прозрачности кожи виден снаружи, составляют особый род или подрод собственно скатов.

Куманский электрический скат был очень подвижный, с очень энергичными мышечными движениями, и тем не менее наносимые им электрические удары были крайне слабыми. Они стали сильнее после гальванизации животного путем установления контакта с цинком и золотом. Другие Tembladores, настоящие гимноты или электрические угри, живут в Колорадо, Гуарапиче и некоторых ручейках, протекающих в миссиях индейцев чайма.

Очень много их водится также в больших реках Америки – Ориноко, Амазонке и Мете; однако сильное течение и значительная глубина затрудняют индейцам их ловлю. Индейцы, плавая и купаясь в реке, ощущают электрические удары, но редко видят самих рыб.

Только в Llanos (особенно в окрестностях Калабосо) между усадьбой Моричаль и миссиями de arriba и de abaxo водоемы стоячей воды и притоки Ориноко – Гуарико, Каньо-Растро, Каньо-Берито и Каньо-Палома – кишат гимнотами.

Сначала мы хотели производить опыты в доме, в котором жили в Калабосо; однако страх перед электрическими ударами гимнотов среди местного населения так непомерно велик, что в течение трех дней мы не могли раздобыть ни одной рыбы, хотя ловля их очень легка, а мы обещали индейцам по два пиастра за каждого достаточно крупного и достаточно энергичного гимнота.

Страх индейцев тем более кажется странным, что они не пользуются способом, на который, по их словам, можно вполне положиться. Когда белые спрашивают их об ударах Tembladores, они неизменно говорят, что до них можно безнаказанно дотрагиваться, если жевать в это время табак. Эта басня о влиянии табака на животное электричество распространена на материке Южной Америки столь же широко, как среди матросов поверье о влиянии чеснока и сала на магнитную стрелку.

Выведенные из терпения долгим ожиданием и получив весьма неопределенные результаты на принесенном нам живом, но крайне ослабевшем гимноте, мы отправились к Каньо-де-Бера, чтобы произвести опыты под открытым небом непосредственно на берегу реки.

Рано утром 19 марта мы пустились в путь к деревушке Растро-де-Абахо; оттуда индейцы привели нас к ручью, который во время засух превращается в озерко с илистой водой, окруженное прекрасными деревьями – Clusia L., Amyris P. Br. и мимозами с душистыми цветами.

Ловить гимнотов сетями очень трудно, потому что эти рыбы крайне проворны и заползают в ил, как змеи. Нам не хотелось применить Barbasco, то есть корни Piscidia erythrina L., Jacquinia armillaris Jacq. и некоторых видов Phyllanthus L.; если их бросить в озерко, то животные от них одуревают и цепенеют.

Этот способ ослабил бы гимнотов. Индейцы сказали нам, что будут ловить с помощью лошадей, embarbascar con cavalles[77]77
  Буквально – усыплять или одурманивать рыбу с помощью лошадей.


[Закрыть]. Мы недоумевали, что это за странная рыбная ловля; но вскоре наши проводники вернулись из саванны, где они поймали неприрученных лошадей и мулов. Они привели их штук тридцать и загнали в озерко.

Необычайный шум от топота лошадиных ног заставил гимнотов вылезти из ила и вступить в сражение. Желтовато-багровые рыбы, похожие на больших водяных змей, плавают у поверхности воды и прижимаются к брюху лошадей и мулов. Сражение между животными столь различной организации представляет весьма живописное зрелище.

Индейцы, вооруженные острогами и длинными тонкими тростинками, тесно обступают озерко; некоторые из них взбираются на деревья, ветви которых нависли над поверхностью воды. Испуская дикие крики и размахивая длинными стеблями тростника, они не дают лошадям выйти на берег и спастись бегством.

Угри, ошеломленные шумом, защищаются повторными разрядами своих электрических батарей. Долгое время кажется, что они побеждают. Несколько лошадей не выдерживают силы невидимых ударов, наносимых им со всех сторон в самые жизненно важные органы; оглушенные интенсивными и частыми электрическими разрядами, они исчезают под водой.

Другие, задыхаясь, с поднявшейся торчком гривой, с налитыми кровью глазами, выражающими муку, встают на дыбы и пытаются убежать от обрушившейся на них грозы. Индейцы снова загоняют их в воду; немногим из них все же удается обмануть бдительность рыбаков. Спотыкаясь на каждом шагу, они добираются до берега и падают на песок, изнуренные усталостью, с онемевшими от электрических ударов гимнотов ногами.

Меньше чем за пять минут две лошади утонули. Угорь, имеющий пять футов в длину, прижимается к брюху лошади и вызывает разряд на всем протяжении своего электрического органа. Одновременно поражается сердце и другие внутренние органы, а также Plexus coeliacus брюшных нервов.

Само собой понятно, что лошади испытывают более сильный удар, чем тот, который та же рыба наносит человеку, когда он касается ее лишь одной из своих конечностей. Лошадей гимнот, вероятно, не убивает, а просто оглушает. Они тонут, так как не могут подняться из-за продолжающейся борьбы между другими лошадьми и гимнотами.

Мы не сомневались, что ловля закончится смертью всех участвовавших в ней лошадей. Однако мало-помалу неравный бой стал менее ожесточенным; усталые гимноты скрылись в разные стороны. Для того чтобы восстановить израсходованную гальваническую энергию, им нужен продолжительный отдых[78]78
  Индейцы уверяют, что в том случае, если в озерко, кишащее гимнотами, будут загонять лошадей два дня подряд, на второй день ни одна лошадь не погибнет.


[Закрыть] и обильная пища.

Мулы и лошади казались теперь менее испуганными; гривы у них больше не стояли дыбом, глаза уже не выражали такого ужаса. Гимноты робко приближались к краю озерка, где их ловили с помощью маленьких острог, привязанных к длинным веревкам. Если веревки вполне сухие, то индейцы, вытаскивая рыбу в воздух, не ощущают ударов.

Через несколько минут у нас было пять крупных угрей, почти все лишь слегка раненные. Под вечер тем же способом наловили еще несколько штук.

Температура воды, в которой обычно живут гимноты, равняется 26–27°. Утверждают, будто их электрическая сила в более холодной воде уменьшается; вообще довольно примечательно, что, как уже отметил один знаменитый физик, животные, обладающие электровозбудительными органами, действие которых становится ощутимом для человека, живут не в воздухе, а в жидкости, проводящей электричество.

Гимноты – самые крупные электрические рыбы; некоторые из них, измеренные мной, имели в длину от 5 футов до 5 футов 3 дюймов. Индейцы уверяют, что видели и еще более крупных. Мы установили, что рыба длиной в 3 фута 10 дюймов весила 12 фунтов. Поперечный диаметр туловища (не считая хвостового плавника, выступающего в виде киля) составлял 3 дюйма 5 линий.

Гимноты из Каньо-де-Бера красивого оливкового цвета. Снизу голова желтая с примесью красного. Два ряда желтых пятнышек симметрично расположены вдоль спины, от головы до кончика хвоста. В каждом пятнышке есть отверстие выделительного канала.

Таким образом, кожа угря постоянно покрыта слизистым веществом, которое, как это доказал Вольта, проводит электричество в 20–30 раз лучше, чем чистая вода. Следует вообще отметить, что ни одна электрическая рыба, найденная до настоящего времени в различных частях света, не покрыта чешуей.

Подвергать себя первым ударам очень большого и очень раздраженного гимнота небезопасно. Если случайно вы получите удар до того, как рыба была ранена или утомлена продолжительным преследованием, то вы испытаете совершенно неописуемое ощущение сильнейшей боли и онемения.

Я не помню, чтобы разряд большой лейденской банки наносил мне удар более страшный, чем тот, какой я почувствовал, неосторожно став двумя ногами на вытащенного из воды гимнота. Весь остаток дня меня мучила острая боль в коленях и почти во всех суставах.

Чтобы убедиться в довольно резком различии, существующем между ощущениями от вольтова столба и от электрических рыб, нужно дотрагиваться до последних, когда они находятся в крайне ослабленном состоянии. Тогда гимноты и электрические скаты вызывают содрогание, которое распространяется от части тела, соприкасающейся с электрическими органами, до локтя.

При каждом ударе вы испытываете как бы внутреннее сотрясение; оно длится две-три секунды и сопровождается мучительным онемением. Поэтому индейцы таманаки на своем выразительном языке называют электрического угря аримна, то есть отнимающим способность двигаться.

Ощущение, причиняемое слабыми ударами гимнота, показалось мне очень похожим на болезненную дрожь, охватывавшую меня каждый раз при соприкосновении двух разнородных металлов, приложенных к ранкам, которые я сделал себе на спине с помощью шпанских мушек.

Это различие в ощущении от электрических рыб и от вольтова столба или слабо заряженной лейденской банки поразило всех наблюдателей; однако оно ни в коем случае не противоречит предположению о тождественности электричества и гальванической энергии рыб.

Электричество может быть в обоих случаях одним и тем же, но его проявления самым различным образом видоизменяются из-за расположения электрических аппаратов, интенсивности флюидов, скорости движения тока или особого механизма действия.

В Голландской Гвиане, например в Демераре [Джорджтаун], когда-то применяли гимнотов для лечения паралитиков. В те времена, когда европейские медики сильно верили во влияние электричества, врач из Эссекибо по фамилии ван дер Лотт опубликовал в Голландии статью о лечебных свойствах гимнотов. Лечение электричеством распространено среди дикарей Америки, как оно было распространено среди древних греков.

Скрибоний Ларг, Гален и Диоскорид сообщают, что электрические скаты излечивают головные боли, мигрени и подагру. В испанских колониях, которые я посетил, мне пришлось слышать о таком способе лечения; но могу заверить, что после опытов над гимнотами, длившихся четыре часа подряд, Бонплан и я до следующего дня ощущали мышечную слабость, боль в суставах и общее недомогание, бывшие следствием сильного раздражения нервной системы.

Гимнотов, пользующихся особым расположением европейских врачей и вызывающих у них живейший интерес, индейцы одновременно боятся и ненавидят. Правда, плотное мясо этой рыбы вполне пригодно в пищу, но электрический орган занимает почти все туловище, а он покрыт слизью и неприятен на вкус; поэтому его тщательно отделяют.

Наличие гимнотов считают к тому же главной причиной отсутствия рыбы в озерах и озерках Llanos. Гимноты убивают ее гораздо больше, чем это необходимо для их пропитания; по словам индейцев, если в очень крепкие сети попадаются вместе молодые крокодилы и гимноты, то у последних никогда не бывает следов ран, так как они выводят из строя молодых крокодилов, прежде чем те успеют напасть на них.

Все обитатели вод опасаются соседства гимнотов. Ящерицы, черепахи и лягушки ищут для себя озерки, где они были бы в безопасности от их ударов. Около Уритуку пришлось в одном месте изменить направление пути, так как в реке развелось столько электрических угрей, что они ежегодно убивали множество вьючных мулов, переходивших реку вброд.