Текст книги "Художественные таланты и психологи: стороны душевного родства и профессиональной близости"

Полисемия как критерий долговечности художественных произведений

О величии художественных произведений во многом судят по долговечности их социального функционирования. Американский философ, поэт и эссеист, основоположник трансцендентализма Ральф Эмерсон (1803-1882) утверждал: «Постоянная современность служит мерилом достоинства всякого произведения искусства». Поэтому специалисты в области эстетики, литературные критики и искусствоведы стараются определить критерии долговечности художественных творений. Наиболее существенным из критериев признаётся полисемия (неоднозначность произведения), подразумевающая возможность многообразия его толкований. Произведения В. Шекспира и Оноре де Бальзака, Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого, передающие посредством многосложных образов весь спектр социальных коллизий, отличаются неоднозначностью. В романе «Тихий Дон», великолепно повествующем о казацком быте, восхищает взаимная любовь Григория Мелехова и Аксиньи, глубина их чувств, и немало читателей желает счастливой развязки их отношений. С другой стороны, оба они семейные люди, их связь нарушает заповеди христианской морали, заставляет страдать Наталью, жену Григория. Сама Наталья вопреки своей нравственной чистоте решается прервать беременность, но она, тем не менее, вызывает понимание и сочувствие. В основе романа лежит социально-политический конфликт, не имеющий однозначного решения, главные герои многогранны и крайне противоречивы. Естественно, такой роман, заслуженно удостоенный Нобелевской премии, вызывает трудно совместимые суждения в целом и об отдельных персонажах, чем и обусловливается его актуальность в разные исторические эпохи. Противоречия в оценках образа Евгения Онегина из одноимённого романа А.С. Пушкина и образа Александра Чацкого из комедии «Горе от ума» тоже убедительно доказывают полисемию великих произведений литературы.

Почти все образы гениального романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина» двойственны и противоречивы. В момент просвета в послеродовой горячке Анна высказывает мужу мысли, прорвавшиеся из подсознания: «Не удивляйся на меня. Я всё та же… Но во мне есть другая, я её боюсь – она полюбила того, и хотела возненавидеть тебя и не могла забыть про ту, которая была прежде. <…> Нет, нет, уйди, ты слишком хорош!» С братом Степаном Облонским она делится своими переживаниями относительно отношения к мужу, которые, как думается, ошибочно представляются ей редкостью: «Я слыхала, что женщины любят людей даже за их пороки, – вдруг начала Анна, – но я ненавижу его за его добродетели». Не надо быть психиатром, чтобы понять, что поведение Анны Карениной в дни перед самоубийством граничит с безумием, усугубляется ещё и злоупотреблением лекарством, содержащим морфий. Она изводит Вронского претензиями, напоминающими любовный бред, не сразу узнаёт себя в зеркале, не вполне сознаёт, где находится, в комнате маленькой дочери надеется увидеть сына. Даже чадолюбивую и праведную Долли, жену Облонского, однажды одолели сомнения в правильности избранного жизненного пути: «Ну, да если предположим самое счастливое: дети не будут больше умирать, и я кое-как воспитаю их. В самом лучшем случае они только не будут негодяи. Вот всё, чего я могу желать. Из-за всего этого сколько мучений, трудов… Загублена вся жизнь!»

Убедительный пример значимости критерия полисемии в долговечности художественных творений и одновременно доказательство изображения творца в его творениях представляют произведения в портретном жанре выдающегося художника В.А. Серова (1865-1911). В оценках портретов, написанных знаменитыми художниками, всегда выражена психологическая составляющая. О сходстве портретов, выполненных Серовым, с моделями высказывались противоположные мнения, в этих мнениях затрагивалась и личность художника. Во многих отзывах отмечалось воплощение в картинах живописца его личностных качеств. Известный художник и историк искусства А.Н. Бенуа, талантливый художник и искусствовед И.Э. Грабарь писали, что в произведениях Серова отражаются те черты, которые свойственны ему как человеку: правдолюбие, благородство, искренность, любовь к простоте. Одновременно большинство современников указывали на замкнутость Серова, его чрезмерную серьёзность, мрачность, нарочитое стремление к независимости, некоторое упрямство. Он никогда не внимал просьбам своих моделей каким-то образом изменить их облик на полотне. Основатель символизма поэт В.Я. Брюсов утверждал, что своими портретами Серов срывает маски, которые люди надевают на себя, обнажает их сущность, вершит суд над современниками. Оппоненты, напротив, упрекали Серова в субъективности, особенно в зрелый период его творчества, считали, что он преувеличивает отдельные черты моделей и доводит создаваемые им образы до карикатуры («Портрет Е.И. Лосевой»,1903; «Портрет Г.Л. Гиршман»,1906; «Портрет А.К. Бенуа», 1908).

Вторая точка зрения, вероятно, тоже имела свои основания. Подмечали ироничное отношение Серова к моделям, именитые персонажи порой опасались ему позировать. Достаточно обратиться к высказыванию самого Серова: «Я, внимательно вглядевшись в человека, каждый раз увлекаюсь, пожалуй, даже вдохновляюсь, но не самим лицом индивидуума, которое часто бывает пошлым, а той характеристикой, которую из него можно сделать». Другими словами, сам Серов признавался, что писал не столько модель, сколько свою концепцию модели. Такой подход позволил искусствоведам в конце ХХ века отнести Серова чуть ли не к родоначальникам концептуализма. Художник К.А. Коровин говорил о своём друге Серове, что в нём был не столько художник, сколько искатель истины. Интересно в психологическом плане признание Серова, сделанное на раннем этапе его творчества, ещё в период написания «Девочки с персиками» (1887): «Каждый портрет для меня – целая болезнь!» Тем самым он как бы предвосхитил последующие гипотезы Зигмунда Фрейда относительно мотивов творческой активности.

Картины Серова на разных этапах его творчества перекликались то с творчеством импрессионистов (Э. Мане, Э. Дега), то мастеров позднего Возрождения (Рафаэль, Тициан). Всю жизнь Серов преклонялся перед Веласкесом, а в последние годы жизни написал ряд картин в стиле модерна («Похищение Европы», 1910). Притягательность его картин, по утверждению критиков, именно тем и объясняется, что в них сочетается дух разных эпох, они впитали общечеловеческие ценности и от них веет вечностью. И такая оценка совпадает с представлением родоначальника аналитической психологии К. Юнга о том, что величие произведений искусства и сила их воздействия определяется степенью отражения в них общечеловеческого опыта, коллективного бессознательного. И здесь уместно указать ещё один важный критерий, релевантный в определении долговечности художественных произведений: умелое сочетание в них новаторства и следования традициям.

Особое место в творчестве Серова отводится «Портрету М.Н. Ермоловой» (1905). Указывается на то, что этим портретом, как никаким другим произведением, Серов выразил собственное мировоззрение: стремление к независимости, нежелание преклоняться перед авторитетами и умение противостоять обстоятельствам. Мучительно он воспринял массовые репрессии 1905 года, в знак протеста отказался от членства в Академии художеств. В то время его обуревал пессимизм. Своё настроение он выразил словами: «Как-то жутко и жить-то на свете, то есть у нас в России». Выхода из сложившегося положения знаменитый художник не видел: «Зависеть от царя, зависеть от народа – не всё ли нам равно?»

Существенно заключение выдающегося живописца И.Е. Репина об антиномии произведений Серова. Его первый учитель имел в виду, что о картинах Серова возможны противоположные суждения, каждое из которых поддаётся логическому обоснованию. Антиномия художественных произведений, с философской и эстетической точки зрения, служит критерием их подлинной ценности. Именно эта противоречивость шедевров искусства обычно становится в том или ином смысле предметом психологического изучения.

Литературный герой: психологический тип эпохи или «лишний» человек?

Тот факт, что литературные образы, созданные талантливым писателем, отражают жизнь некоего круга лиц определённого психологического склада, а главное – психологические особенности и жизнь самого писателя, едва ли можно оспорить. Сложнее вопрос, насколько широко можно трактовать те или иные литературные образы, представляет ли какой-либо литературный герой «психологический тип эпохи». Заглавием романа «Герой нашего времени» (1840) М.Ю. Лермонтов на этот вопрос ответил положительно, глубоко раскрыв психологию главного героя романа Григория Печорина: двойственность его натуры (романтизм и цинизм), высокий ум и склонность к рефлексии, неверие в людей и эгоизм, одиночество и поиск смысла жизни. Лермонтов, однако, сильно заблуждался относительно широты распространения Печориных в своей среде. У большинства его знакомых образ Печорина получил резко негативную оценку в нравственном отношении. Многие легко узнали в этом нашумевшем образе самого писателя, изобразившего, по их мнению, исключительно самого себя. Император Николай I полагал, что подобные образы лишь порождают «презрение и ненависть ко всему человечеству» и крайне вредны для нравственного состояния общества.

Психиатр И.А. Сикорский пришёл к выводу о пассивности русского характера, и Обломов из одноимённого романа И.А. Гончарова (1812-1891) олицетворяет, по его мнению, такой характер в болезненной форме: «Обломов стал нарицательным именем недеятельного человека, а рефлексия и нытьё, издавна свойственные русскому образованному человеку, выражают факт гамлетовской задержки на точке обдумывания при неспособности перейти к решимости и действиям». Но, апеллируя в своих доводах к образу Обломова, известный психиатр забывает, что в романе Обломову противостоит Штольц, активный, деятельный персонаж. В 1862 году был опубликован роман И.С. Тургенева (1818-1883) «Отцы и дети», в котором выведен образ бескомпромиссного, деятельного естествоиспытателя Евгения Базарова. Нельзя отказать в самоуверенности и персонажам романа Чернышевского «Что делать?» (1863). Представлению Сикорского о русском характере противоречат биографии самих литераторов, Н.Г.Чернышевского (1828-1889) и Н.А. Добролюбова (1836-1861), детей священнослужителей, ставших революционно настроенными демократами и атеистами.

Среди лиц, избравших в XIX – начале ХХ вв. терроризм способом достижения политических целей и совершивших теракты, были главным образом хорошо образованные русские люди, и многие из них принадлежали к дворянскому сословию. В 1878 году Вера Засулич, последовательница идей теоретика анархизма М.А. Бакунина, выстрелила в упор в градоначальника Петербурга Ф.Ф. Трепова. Убийство Александра II в 1881 году осуществили члены революционно-террористической организации «Народная воля». Непосредственно бросил бомбу 25-летний дворянин И.И. Гриневицкий. Руководила террористическим актом аристократка С.Л. Перовская, гражданская жена А.И. Желябова, возглавлявшего Исполнительный комитет «Народной воли» и арестованного незадолго до теракта. В 1887 году за подготовку покушения на Александра III был арестован и приговорён к смертной казни Александр Ульянов, старший брат В.И. Ленина. Во время учёбы в Петербургском университете этот потенциальный цареубийца, принадлежавший к террористической фракции «Народной воли», удостоился золотой медали за исследования в области биологии. В 1905 году И.П. Каляев, член Боевой организации эсеров, совершил убийство Великого князя Сергея Александровича Романова, Московского генерал-губернатора. Убийца учился в Петербургском и Московском университетах, писал стихи.

Перечисленных лиц никоим образом нельзя заподозрить в обломовщине или приписать им психастенические черты Гамлета и чеховских персонажей: нерешительность и неспособность к действиям, то есть отнести их к психастеническому типу личности в психиатрической классификации. Биографии многих из них, тем не менее, своеобразны. Так, Софья Перовская (1853-1881) в юности не ладила с отцом, губернатором Петербурга, из-за того, что он неодобрительно относился к её знакомствам. В 17 лет ушла из дома, жила у друзей. На основании, какого жизненного опыта она сделалась яростной противницей самодержавия, остаётся только гадать. А.И. Желябов (1851-1881), её гражданский муж (гражданский брак в то время был явным вызовом общественному мнению), которого В.И. Ленин сравнил с Робеспьером, происходил из крепостных крестьян. В 1860 году, ещё до отмены крепостного права, хозяин оценил способности 9-летнего Желябова и, будучи сторонником Просвещения, отправил его за свой счёт на учёбу в гимназию. Гимназию Желябов окончил с серебряной медалью и продолжил учёбу на юридическом факультете Новосибирского университета. Там втянулся в революционную деятельность, за что из университета был исключён. Вскоре женился на влюбившейся в него дочери крупного сахарозаводчика, в браке у него родился сын. В университете его восстановили. Но он всё равно вплоть до ареста активно занимался революционной деятельностью, организацией покушений на Александра II.

Если революционеров-террористов трудно сравнить с Гамлетом, то, может быть, в них обнаружатся черты Дон Кихота? Всё зависит от того, что понимать под «уродливыми формами альтруизма» в терминологии некоторых психопатологов, насколько широко интерпретировать это понятие. Одно дело – сражение с ветряными мельницами, другое – убийства в мечтах о светлом будущем и всемирном благе. В первом случае речь идёт о забавных чудачествах, во втором – о тяжких преступлениях, в отношении которых использовать слово «альтруизм» просто абсурдно. Считать деятельность революционеров-террористов донкихотством, разумеется, ошибочно. Отказать им в исключительной смелости и решимости тоже неправильно. Среди них были как неисправимые идеалисты, так и личности с преступными наклонностями. При психиатрическом подходе у них никак нельзя диагностировать психастеническую психопатию, нередко приписываемую Гамлету, они, скорее, антисоциальные личности. В местах заключения такие лица составляют до 75%. Зачастую они обладают лидерскими качествами, развитым интеллектом, умением использовать окружающих в своих целях. Справедливости ради, следует отметить, что, например, у Софьи Перовской проявления альтруизма и мизантропии сочетались. Она проявляла любовь к беднякам, обучала их детей, ухаживала в больнице за простым людом, одновременно люто ненавидела представителей власти.

Донкихотство отнюдь не безобидно, даже когда выражается лишь в критике всего и вся, расшатывании государственного строя без конструктивных предложений. Тогда оно чаще всего представляет собой саморекламу, построенную на эпатаже, пагубно сказывается на общественном настроении. У подобных субъектов при ближайшем знакомстве непременно обнаруживаются серьёзные проблемы с психикой, в лучшем случае неудовлетворённые амбиции и всяческие комплексы. В любые времена в разных слоях общества и социальных группах существует весь спектр общественных мнений и настроений. Акцентированные и психопатические личности очень чутко реагируют на кризисные явления в обществе. Так, например, эмоционально-лабильный тип при социальном напряжении легко впадает в депрессию, нонконформист может совершать антисоциальные поступки. Лица с психопатическим реагированием всегда заметнее, потому они главным образом попадают в сферу писательского интереса, что вовсе не позволяет рассматривать каких-либо психопатов как психологический тип эпохи. Постулировать психологический тип эпохи, если таковой существует, в терминах психопатологии столь же ошибочно, как и приписывать всей нации патологический характер. Допустим, в определённый исторический период наибольшее внимание обращает тип с тем, а не иным видом неадекватного реагирования. Тогда и надо говорить о моде на литературных героев с определённой акцентуацией или психопатологией, а не о психологическом типе эпохи.

Психиатр В.Ф. Чиж недаром восхищался И.С. Тургеневым как психопатологом за портрет главного персонажа рассказа «Отчаянный» (1881). Многими годами ранее Тургенев написал повесть «Дневник лишнего человека» (1850), в этой повести он исключительно точно обрисовал человека, не вписывавшегося в социальную структуру. Понятие «лишний человек» быстро получило распространение в литературоведении. Евгения Онегина, Григория Печорина, Илью Обломова, Дмитрия Рудина стали называть лишними людьми, что никак не позволяет причислить этих литературных героев к психологическому типу эпохи. Они, согласно значению словосочетания «лишний человек», изгои: не способны нормально адаптироваться в обществе, потому психиатры диагностируют у таких лиц личностное расстройство, относят их либо к психопатам, либо к социопатам. И разве не таковы другие самые известные литературные персонажи: Пьер Безухов, Анна Каренина, Родион Раскольников и братья Карамазовы? Писатели обычно склонны изображать личностей незаурядных, выпадающих из социума. Они сами, согласно биографическим данным, нередко являются психопатическими личностями, прямо в подтверждение концепции Г.В. Сегалина о необходимости психопатического компонента для проявления одарённости.

В созданных писателем персонажах отражаются главным образом его собственные черты и перманентные проблемы, социальные коллизии определённого исторического периода служат лишь фоном для актуализации этих проблем. Писатели масштабного дарования внушают нам своё видение людей и жизненных обстоятельств. Отметим, что пессимистичный роман «Обломов» (1859) был написан в период правления Александра II, царя-освободителя, тогда как ранее, при правлении Николая I, консервативного императора, И.А. Гончаров написал роман «Обыкновенная история» (1847). В «Обыкновенной истории» писатель на примере образа Александра Адуева показывает, что романтические иллюзии и бунтарство молодости с возрастом обычно сменяются стремлением сделать карьеру и стать преуспевающим деловым человеком. Такая последовательность произведений едва ли согласуется с взглядами сторонников В.Г. Белинского, Н.Г. Чернышевского и Г.В. Плеханова, их социологическим подходом к интерпретации литературных образов. Образ Обломова, думается, представляет альтернативное «Я» писателя, его Альтер-эго. Литературоведам хорошо известны странности Гончарова. Писатель так и не обзавёлся семьёй, жил отшельником в квартире, куда едва проникал солнечный свет, отличался мнительностью и подозрительностью, обвинял Тургенева в краже своих творческих замыслов. Классик отечественной психиатрии П.Б. Ганнушкин не сомневался, что Гончаров страдал душевным заболеванием.

Заблуждения И.А. Сикорского и его коллег не заслуживали бы столь подробного рассмотрения, если бы у них не имелось современных последователей. Современный отечественный историк и культуролог К. Касьянова тоже использует психиатрическую терминологию, на основании обследования тестом MMPI относит русский национальный характер (с некоторыми оговорками) к эпилептоидному типу: «Таким образом, мы не есть чистые эпилептоиды. Мы – культурные эпилептоиды…» Как на авторитет в области культурологии она почему-то ссылается на польского психиатра А. Кемпинского, утверждавшего, что нацию можно описать по распространённым в ней акцентированным личностям, поляков он классифицировал на психастеников и истероидных личностей. О компетентности Касьяновой в области психологии можно судить по её заявлению о том, что «эпилептоидный характер становится понятным, если поместить эпилептоида в кречмеровскую дихотомическую типологию: эпилептоид относится к циклоидам…». Такое понимание эпилептоидного типа находится в полном противоречии с типологией Э. Кречмера, изложенной в его монографии «Строение тела и характер» (1921).

В 1995 году в США была издана монография Даниэля Ранкура-Лаферрьера, специалиста по изучению русской культуры методом психоанализа, озаглавленная «Рабская душа России – моральный мазохизм и культ страдания». Профессор русской литературы Калифорнийского университета, основываясь на психоаналитической классификации психических расстройств, подводит всех русских под общий диагноз. При этом, казалось бы, подтверждает диагноз множеством тщательно подобранных фактов, начиная от фатализма русских крестьян и кончая очищением души и тела в бане. В парадигме американского учёного не удивило бы появление монографии российского литературоведа-психоаналитика, озаглавленной «Хищническая душа США – фаллический характер и комплекс превосходства», с ещё более скрупулёзным подбором соответствующих фактов. Положительный момент исследований американского учёного – значительное смещение его интересов в сторону культурологии, однако его психоаналитические обобщения просто сомнительная метафора. Правда, американский профессор невольно делает русским заслуженный комплимент, констатируя у них культ страдания. Ведь страдание, по мнению многих крупных мыслителей – источник творчества, а достижения русских в области художественного творчества поистине огромны.

Представлению о национальном характере в культурологическом аспекте предшествовало понятие «народный дух». Это понятие ввёл в XYIII веке немецкий писатель и историк культуры Иоганн Гердер и широко использовал психолог Вильгельм Вундт в его многотомном труде «Психология народов» (1900-1920). Гердер и Вундт рассматривали народ как «корпоративную личность». Народный дух, по их убеждению, выражается в языке, мифах, искусстве, религии, обычаях, и его содержание раскрывается через сравнительное изучение культур разных народов. Соответственно представители одной нации имеют сходство психических качеств и самосознания, общие черты характера. Следует отметить, что выдающийся русский социолог и культуролог Н.Я. Данилевский (1822-1885) ещё полтора века назад различал культурно-исторические типы развития. В монографии «Россия и Европа» (1869) он ставит в заслугу греческому типу развитие искусства, римскому типу – развитие права, еврейскому типу – монотеизм, романо-германскому типу – развитие естественных наук.

В современной этнопсихологии национальный характер определяется как переходящая от поколения к поколению сложная совокупность отчасти генетических, но в основном социально-психологических и духовных свойств народа, проявляющихся в его поведении, мировоззрении и культуре. В обиход вошли понятия «культурный код», «культурная матрица» (устойчивые ценности, установки, убеждения, стереотипы). И в дискуссиях о российских культурных матрицах нас снова подстерегает опасность принять частные суждения за реальное положение дел. Видный культуролог Д.Б. Дондурей (1947-2017), главный редактор журнала «Искусство кино», выставляет российскую культуру в крайне неприглядном виде, констатирует наличие в ней глубокого мировоззренческого, морального и психологического кризиса. В докладе «О так называемых российских культурных матрицах», опубликованном в 2012 году, он утверждает: «… каждый ребенок в России… в отличие от своих западных сверстников, прекрасно знает, что говорить можно одно, думать другое, делать третье, подразумевать четвертое, а в голове держать еще десятки разных контекстов». Именно в России, с его точки зрения, в любой сфере людей занимает не содержание дела, а связанная с ним «личная добыча», и каждый с детства усваивает, что «власть-собственность» пишутся в одно слово. В качестве примера проявления морального кризиса Дондурей указывает, что большинство россиян никому не доверяют кроме собственной семьи, и считает специфично российским явлением, например, нежелание видеть своими соседями представителей другой национальности, вероисповедания, культуры. В прениях ему в резкой форме справедливо возражает известный политолог, декан факультета телевидения МГУ В.Т. Третьяков: «Вы что, изучали западных детей? И всех российских детей? Я утверждаю, что вы неправы. Не собираюсь на этом поле спорить». Действительно, почти все пороки, составляющие, по Дондурею, специфику российской культуры, присутствуют и в культуре западной, обычно в ней коренятся. Какая грязная возня была затеяна в США вокруг избрания Дональда Трампа президентом! В системе власти в этой стране очевидна семейственность (семья Кеннеди, семья Клинтон, семья Бушей); при зачислении в престижные университеты недавно выявлена коррупция. Получение ролей в американских кинофильмах не обходится без предоставления претендентками сексуальных услуг. В силу конъюнктурных соображений можно получить огромный тюремный срок (дело продюсера Харви Вайнштейна). А чего стоит фантасмагория вокруг отравления семьи Скрипалей в Великобритании? Бесконечные беззакония во многих сферах ханжески прикрываются юридическими уловками. Не знать и не понимать этого на сегодняшний день может только человек, религиозно преклоняющийся перед Западом (Там, мол, сплошная благодать) либо предвзято относящийся к России. Оба мотива, как правило, сочетаются. Того, кто приписывает общечеловеческие слабости и пороки исключительно россиянам, нельзя не заподозрить в заведомой русофобии.

Весьма любопытно, на наш взгляд, различение отечественным философом Э.А. Баграмовым национального характера и духовного облика народа. Национальный характер, по его мнению, отличается большой устойчивостью и переходит из поколения в поколение, тогда как духовный облик народа меняется в зависимости от общественного строя. Крупные писатели и деятели искусства, если рассуждать с этих позиций, чутко реагируют на изменение духовного облика народа, на выдвижение или отстранение лиц, близких или чуждых их душевному складу, что отнюдь не значит, что созданные ими персонажи представляют собой психологический тип эпохи.

Следует, наконец, иметь в виду исследования, в которых доказывается отсутствие корреляции между общепризнанными чертами национального характера и личностными характеристиками представителей соответствующего этноса. В одной из научных статей, опубликованной в англоязычном журнале «Наука» в 2005 году, группа исследователей представила данные об отсутствии такой корреляции у представителей 49 культур. Авторы статьи делают вывод, что национальный характер – лишь социальный стереотип, служащий сохранению национального единства и не имеющий научного обоснования. Проблема, тем не менее, остаётся неразрешённой, поскольку комплексное представление о национальном характере сложно представить в форме конкретных личностных тестов.