Текст книги "Танец со стулом"

– Да-да, я слышал, – перебил седовласый. – Пока стоял, вы уже несколько раз про нее… Тяжелая у вас работа, – сказал он вдруг участливо. – Всякого тут наслушаешься.

– Да нет, нормально. Работа как работа, – консультант усмехнулся. – Если рисунок не нравится, можно выбрать из каталога.

– Спасибо, не надо. Пусть будет эта… бабочка.

– Тогда вы можете посмотреть в натуральную величину. В демонстрационном зале, пятый подиум слева, подсвечена таким зеленоватым светом. Там есть табличка «Клеопатра-D. Ноктис». Посмотрите?

– Да нет, – задумчиво произнес седоволосый. – Я видел. Я на нее даже обратил внимание. Знаете, молодой человек… Я беру ее.

– Ну вот и хорошо. Тогда пойдемте.

Старший консультант проводил седоволосого в соседнюю секцию для оформления, затем – к кассе, затем – в отдел кодировки. У выхода он вручил покупателю фирменный пакет.

– Обязательно прочитайте первую главу, прежде чем активировать. Лучше бы, конечно, все…

– Я все прочитаю. Я не спешу.

– Отлично. Гарантийные документы и остальное – все здесь. Доставка будет после обеда, за погрузкой я прослежу.

– Спасибо вам. И вот что… – седоволосый почесал лоб. – Вы меня извините. Нервничаю я немного. Как-то это все… – он запнулся. – …Непривычно. Знакомые скажут: седина в бороду… Но потом думаю: а, ладно! – он махнул рукой и смущенно улыбнулся. – Накатило что-то, знаете ли.

– Не на вас одного накатывает, – улыбнулся консультант. – Обычное дело. Кстати, «Ноктис» – одна из лучших насчет… вы понимаете. Еще категория «G» – признанный лидер, но «Ноктис» ее почти догоняет. А модель «Клеопатра» вообще вашей в подметки не годится.

– Вот как! А я читал совсем другое, в том же вашем «Моделз»… Там написано, что модель «Клеопатра» потому так и называется…

– Да что вы все… – консультант усмехнулся. – Она так называется, чтобы лучше продавалась. Как брэнд. Забудьте уже про «Моделз», выкиньте его на помойку. Вы потом сами все увидите.

– Но почему вы мне рассказываете? Я вам трепал нервы…

– Видите ли… – старший консультант в упор посмотрел на собеседника. – Скажите… Этот шрам… Операция «Горячий песок», да?

– Что? – выдавил старый вояка. – Откуда вы знаете, это же… тридцать лет назад! Постойте-ка… – он похлопал себя по карманам, очков не нашлось, он принялся щуриться, отступил назад – и вдруг брови у него полезли вверх. – Черт!.. Эл Барнет?.. То есть… Нет-нет-нет, что я… Сын! Его сын, вы сын Элиота! – он наморщил лоб и потряс рукой, припоминая. – Дэвид, верно?

– А вы – Ричард Стоун.

– Он самый! Да-да-да… Какой же ты серьезный малыш был! Джулия тебя звала еще… Умник, точно!

– Меня все так звали, – кивнул Дэвид.

– А помнишь, в шахматы играли? Ты еще болел, вроде? В школу не ходил?

– Я тогда вообще в школу не ходил. Пошел в тот год, как вас отправили на войну.

– А, верно, запамятовал! – Стоун слегка склонил голову набок. – Золотое времечко… Еле-еле я на ничью свел, помнишь?

– Помню, конечно, – улыбнулся Дэвид.

– Надо же как встретились! – отставник возбужденно всплеснул руками. – Рассказали бы, не поверил, думал, только на войне такие случайности…

– Ну, не то чтоб особенно какая случайность, – пожал плечами Дэвид Барнет. – Все дороги ведут в «Клеопатру». Это, правда, тоже слоган, но все равно… И я тут прямо по центру торчу. А когда не торчу, тогда мотаюсь… По разным местам.

– Работы много?

– Полно. Больше в филиале, но и в главный офис дергают, по разработкам. Ну и всякая всячина. Консультации, сборка, ремонт… Везде бываю. Если есть шанс с кем-то в Лондоне встретиться, так это со мной.

– Ну может, тебе виднее… – согласился Стоун. – А знаешь, Дэйв, если бы не твой чертов папаша, я бы здесь не стоял.

– Вы ведь его тоже спасли. Я сразу подумал, а вдруг вы, только сомневался, все-таки давно, мало ли. И тут вы говорите – «Выбрал стоуны…» А когда рассматривали модель – сделали такое лицо, не спутаешь, точно как на той фотографии, перед самолетом, с забинтованной головой. Она у нас до сих пор висит.

– Помню, а как же! Они меня, паршивцы, чуть не из носилок вытащили, говорят – стой, герой, снимаем. Только щелкнули, а я бряк – и без сознания… Послушай-ка, – отставник понизил голос. – Давай мы никому не скажем. А я к вам нагряну, то-то Эл удивится!..

– Он не удивится. – ответил Дэвид спокойно. – Он умер.

– Что?..

– Разбился.

– Разбился, – механически повторил Ричард Стоун. – Не может быть… Как же так! Как же… – седые брови отставника горестно вздернулись, он развел руками, клеопатровский пакет мотнулся из стороны в сторону. – Старина Эл… – голос у него прервался. – А я все хотел… думал…

– Он вас часто вспоминал. – сказал Дэвид. – Только не мог найти. Вы после службы переехали куда-то.

– Я ему адрес давал, – пробормотал Стоун.

– Он потерял записную книжку… По дороге домой. Очень жалел. И мать тоже вас помнит. Так что вы заходите. Мы тоже больше не в Мейденс Грин. Вот…

Дэвид протянул отставнику карточку.

– Спасибо. А как… – Стоун опять запнулся. – Я хочу сказать, Эл – как он… после войны?

– По-разному, – уклончиво ответил Дэвид. – Да вы заходите.

– Ясно.

Стоун хотел еще что-то сказать, но раздумал. Похлопал Дэвида по плечу и быстро пошел к выходу.

Глава 2. Наблюдатель

Дождь лил не переставая. Через поднятую створку окна на пол натекла приличных размеров лужа, но Кейси Барнет не замечал этого. Он был поглощен разглядыванием залитых водой улиц и машин, мчащихся в тучах водяной пыли. Кейси с наслаждением вдохнул осенний воздух, пропитанный дождем и городскими запахами. В отличие от всех этих людей за окном, ему никуда не надо было спешить. Он стоял, облокотясь на подоконник, подставив узкое лицо брызгам, и струйки стекали по его длинным волосам и голым загорелым плечам. Дождю, казалось, тоже было приятно, что в разгар утренней суеты у окна на шестом этаже спокойно стоит голый по пояс человек в потертых джинсах и созерцает им, дождем, намалеванную в серых тонах картину – вымокший город под унылым небом. Изящным и вместе с тем энергичным движением Кейси откупорил банку пива, кинул в рот два соленых орешка и, поставив босую ногу на подоконник, сделал добрый глоток.

Начинать утро подобным образом было в его стиле. Когда он только еще поселился в этой квартире, то всего за неделю благодаря таким вот ежедневным созерцаниям успел неплохо изучить кусок города, который можно было охватить взглядом из окна.

Прохожих было мало. Прячась под зонтами, они жались к стенам домов, а редкие бедолаги, оказавшиеся на улице без зонта, искали спасения кто в подземке, кто в первых попавшихся магазинах, куда вместе с ними вливались струи воды, стоило приоткрыть дверь. Город замер, пережидая дождь.

Исключение представлял раскинувшийся через дорогу магазин, фасад которого увенчивала вывеска высотой в целый этаж: малиновая надпись «Клеопатра» вся сверкала, усаженная бесчисленными лампочками, а сверху на вывеску присела гигантская переливающаяся бабочка. Насекомое, очевидно, должно было воплощать изящество и легкость, но вместо этого наводило на мысль о мутантах и техническом апокалипсисе. Перед входом мельтешили люди, стоянка была забита, и, казалось, дождь только подстегивает кипящую здесь жизнь. Служащие в малиновой униформе вывозили на тележках одинаковые серебристые шестифутовые контейнеры, сделанные в виде саркофагов, и грузили их в бело-малиновые грузовички с той же бабочкой на борту, но уже более скромного вида. Посетители, прикрывая головы чем придется, ныряли в кабины, машины отъезжали, а на их место немедленно парковались новые. Все происходило быстро, четко и напоминало конвейер.

Некоторое время Кейси наблюдал за процессом, прихлебывая пиво и закусывая орешками. Но, по мере того как пустела банка, его беспечная поза делалась все более напряженной, видимо, суета все-таки постепенно проникала в него, как-то просачивалась, – вряд ли вместе с пивом, пиво было неплохое, наверно, все же дождь виноват.

Сделав последний глоток, Кейси повертел банку в руках, разглядывая ее с задумчивым видом. Обычно он брал свои проверенные сорта, их было не так много; кроме «Гиннеса» и «Ньюкасла» еще с полдюжины, не больше. Не из-за консерватизма, конечно, просто он не любил долго выбирать и мешать не любил: чего там долго думать, взял пять «Ньюкасла» и пошел. Но эксперименты все же случались. Вот эту зеленую банку он купил, вообще не зная, что там – какой-то крафтовый лагер, куча мелких черных надписей, Пивоварни Зеленого графства с одна тысяча ошизеть какого года, Лес Старой Лодочной Заводи, еще чего-то совсем длинное, что к чему не разобрать. И еще одна такая в холодильнике или две… Сейчас посмотрим. Кейси еще повертел банку, кинул вниз и ушел на кухню. Банка брякнулась об асфальт, немного откатилась в сторону и остановилась на краю большой лужи, поливаемая дождем. Через полминуты Кейси появился с новой банкой, зеленой, как и первая. За то время, пока он ходил, город не изменился. Но идиллия уже была нарушена. Кейси отхлебнул еще пару раз, глядя на клеопатровский конвейер. Потом вдруг оскалился – не улыбнулся, а именно оскалился, отчего его лицо приобрело презрительно-насмешливое выражение, – и сказал хрипловатым голосом, обращаясь то ли к банке, то ли к дождю:

– Дело начинает становиться однообразным.

Он вернулся в комнату, взял со стола пульт и включил телевизор.

«…директор института мистер Таблбот был возмущен явной клеветой „Розовой осы“. Сегодня он у нас в студии…»

– Это по всем каналам, что характерно, – неприязненно заметил Кейси. – Сейчас скажут про девяносто девять восемьдесят шесть, потом незыблемый брак, спасибо «Клеопатре» и реклама. А можно уже что-нибудь про животных?

Все же он продолжал слушать, держа банку на отлете, словно боясь измазаться. В телевизоре показался Таблбот – упитанный модный господинчик за столом телестудии. Лицо у него было такое, словно ему только что наплевали в душу.

«Вообще кто-нибудь понимает, что такое Институт социальных исследований? Мы владеем самой актуальной информацией, не какими-то бульварными утками владеем! Если я говорю, что адаптация мужчин девяносто девять и восемьдесят шесть сотых, значит, так и есть. Это я не от себя придумал».

«„Розовая оса“ пишет, что это якобы очень усредненный показатель…»

«Да это дураку понятно, что он усредненный. Что есть разные категории – по возрасту, профессии… тысячи категорий… Поэтому и усредняем – чтобы людям было понятнее, проще разобраться. Вот это все копание – оно интересно только интриганам вроде „Розовой осы“. А людям нужна суть. А суть – вот она, по-простому: из ста человек – девяносто девять за, и последний, в общем, тоже, просто он еще не до конца определился. Знаете, в чем суть? Общество встало на семейную основу! Прочную, надежную семейную основу. После всего, что у нас тут творилось, всех этих трудностей, этого жуткого кризиса, потрясений… Как мы выбрались, это надо понимать».

«Да, все мы помним печальные события последних лет…»

«Пятидесяти лет, точнее. Скромничать-то не надо! Замалчивать такие моменты… Леди и джентльмены, важно услышать эту цифру, мало ли, вдруг кто забыл или не в курсе, может, поверил розовой этой… извиняюсь… с жалом. А если вот вспоминать иногда, что печальные события и потрясения – это пятьдесят лет подряд – очень мало вопросов остается, да, правда же?»

«Да, конечно, это очень важно. Давайте все-таки не будем углубляться, вернемся к семейной основе – что принципиально изменилось?»

«Да все! Биоинженерия стала работать на других принципах. Вместо якобы такой знаете, научности… В кавычках. Мол, мы развиваем, исследуем, а вы нам гранты, гранты, а сами там как-нибудь… Все! Нет больше этого. Повернулись лицом к народу. Что народу нужно?.. Да надо спасибо сказать компании „Клеопатра“, до Серебряного Переворота просто не мог быть брак настолько гарантирован, прочен, я бы сказал – незыблем, вот, это верное слово – не-зыблем!»

«Еще ходила поговорка, что „Клеопатра“ сделала первую…»

«Ну-у, это же был их слоган! „Бог создал женщину, а „Клеопатра“ – жену. Выбери лучшее“. Очень метко сказано! Жена! В радости и горести, пока… Созданная лучшими, лучшими инженерами!.. Верная и любящая! А не просто какая-то там – „женщина“, непонятно где она, с кем и о чем… И почем».

«Почем – это в смысле…»

«Это в смысле, извиняюсь – за сколько. Потому что разнузданность, корысть, продажность, традиции попраны… Да ничего святого вообще! Это ведь все у нас было, что вы морщитесь, надо правде в глаза смотреть. У нас, прямо здесь, вот, тут, посреди бушующих вод Атлантики, где мы всегда были и есть – столпом, основой… Основой основ, вот так, не побоюсь этого слова».

«Но это ведь из-за кризиса, нельзя никого обвинять…»

«Да никто и не обвиняет, еще не хватало. Хотели бы обвинить – обвинили бы, уж поверьте. Мало бы не показалось всяким там… Розовым писакам…»

Кейси слушал с каменным лицом. Ведущий тоже казался не совсем довольным. Таблбот тянул одеяло на себя и явно вылезал за рамки передачи – и вообще за рамки. Его надо было все время тормозить.

«Да-да, все правильно. Я хотел бы все-таки прояснить вопрос с „Розовой осой“. Эта статья…»

«А это, знаете, не статья. Это собачье тявканье. Вот так, я бы сказал жестко – собачье тявканье. И кстати, очень непрофессиональное. Как и все вообще в этой… газете. Так и быть, назовем это газетой. Давайте, я прямо сейчас официально заявляю. В ответ на грязную клевету. Я женат уже восемь лет, и никому не позволю делать намеки. Это, я бы сказал, вызов всему обществу в моем лице. А общество – оно раз утрется, два утрется, а потом плюнет в ответ…»

«Ну хорошо, газета это напечатала, автор скрывается под псевдонимом. Ну а кто стоит за этим, как вы думаете?»

«О, стоят вполне реальные люди! Я не буду называть имен в эфире, но мы же все догадываемся, даже знаем, о ком тут речь! Я знаете как скажу: они сейчас хотят на этой гнилой волне подняться, куш себе сорвать, а если волна пойдет посерьезней, они же первые с корабля-то… В смысле, с нашего острова. Да, правда же? Понимаете, да? По-моему, меткий образ».

«Очень меткий».

«И главное я вам скажу – если бы вот встал вопрос. Кто может принести жертву ради своих близких?.. Ближних, да, я и говорю… То вот кто угодно, любой бомж… Но точно не они…»

Кейси одним глотком прикончил пиво.

– А ты бы, конечно, принес тут жертвы. Для жены, созданной инженерами. Это ты создан инженерами, рожа свинячья. Восемь лет женат… – он щелкнул пультом, и Таблбот погас. – Могу представить. На кухне салат строгает… В одиночестве… Морду бы тебе расшибить, – Кейси смял банку в кулаке и запустил в темный экран, где исчез Таблбот. – Играйтесь в свои игрушки. Все равно сдохнете…

Банка шмякнулась об экран, отлетела и упала под стол. Кейси проводил ее взглядом. – Сдохнете, – повторил он почти доброжелательно. – Я, конечно, тоже. Вместе с вами… Ну, может, чуть попозже. Хотелось бы…

Он замолчал, сунул руку в задний карман джинсов и докончил:

– … в это верить.

Кейси двинулся по кругу, продолжая обшаривать карманы и бормоча под нос:

– Все просто, не правда ли? Хотя… Черт с ней, она ничего не понимает. Она же робот. Пусть строгает, ее для этого сделали – строгать… А, ну да, – несколько помятых купюр вместе с зажигалкой и ключами спокойненько лежали прямо посередине стола.

Вот так, с банкой пива в руке или с бутылкой, Кейси, бывало, толкал речи на дружеских застольях. В старые добрые времена. Трудно сейчас представить, что хоть где-то бывают хоть какие-нибудь застолья. Тусовки, вечеринки, встречи… Разговоры. Нет ничего, все дождь смыл. Все сидят по домам, смотрят Таблбота и твердят за ним: «девяносто девять восемьдесят шесть». И хлопают глазами. Надо было сразу переключить передачку, но теперь поздно, а пива больше нет, запить эту муть нечем, и предстоит, хочешь не хочешь, поход до мини-маркета. Прогуляться, может, и неплохо, особенно по дождю, но вот идти за покупками по дождю… Дождевой мини-маркет. Вода на ступеньках, мокрые кафельные полы, мокрые покупатели, и стеллажи мокрые, кажется, уже пошли ржавчиной, капли воды на упаковках, кассирша с по-клоунски накрашенными губами протягивает руку, чтобы взять влажные деньги из тарелочки, рука заедает… У кого есть наличные, готовьте, приносим извинения, все терминалы зависли, возможно из-за влажности… Охранник у двери на белом пластиковом стуле тоже зависает, и наверняка тоже от влажности, а может, еще от чего… И дождь так сонно шелестит, только гудки то и дело на стоянке перед «Клеопатрой»… как будильники. Ничто не может быть отвратительней, чем будильник. Да чего они гудят-то все, вот что им, так не терпится?

Снизу донесся далекий крик: «Убери свое корыто!» Кейси покачал головой, кривя рот.

– Не терпится, – повторил он. – Хотя, впрочем, кто я такой, чтобы судить? – он не торопясь стал натягивать серую футболку с каким-то невнятным рисунком – больше всего было похоже, что грязно-розовый бегемот прячется в кустах, но Кейси полагал, что это калифорнийские пальмы на закате, – сунул ноги в кроссовки и снял с вешалки любимую черную куртку. – Обидно одно. Те, кто все изгадил, сожрут то, что осталось… Несправедливо. Опять же, если бы я все это сожрал, – то, что не изгажено – было бы это справедливее? Может и да. Но в меня же не влезет столько. Куда тогда это все девать? Все неизгаженное? Думаю, так надо сделать: побыстрей догадить, а что останется – сожрать. И покончить с этим. И все успокоятся… Козлы. А справедливости вообще нет, вот что я вам скажу. Ее тоже изгадили и сожрали, только давным-давно. А вместо нее теперь знаете что? Высшая справедливость. Такая высшая, что я ее не понимаю… А с другой стороны, – бормотал он, рассовывая по карманам деньги, ключи и сигареты, – кто я такой, и с какой стати… она мне чем-то обязана?.. Справедливость сама по себе, а я сам по себе. Подумаешь, человечишка… таращится из окна… А не пошел бы ты… за пивом. Да. Вот пойду я за пивом, и все тут.

Беседуя таким образом, Кейси хлопнул дверью, засунул руки в карманы и попрыгал вниз по ступенькам. Он не прекращал говорить и нисколько не смутился бы, если бы кто-то попался на пути. Обычно в таких случаях Кейси продолжал речь, а встречные как бы ничего не замечали, либо подтверждали всем видом, что это в порядке вещей, а как иначе? не поговоришь сам с собой минут двадцать – считай, день пропал. Попадались, правда, такие, кто ускорял шаги, либо даже сворачивал с дороги, – иногда это казалось забавным, а иногда раздражало, но чаще всего Кейси было наплевать. В дождь еще и тот плюс, что никто, скорее всего, не попадется на пути… До того часа, пока люди не начнут возвращаться с работы, а это будет еще очень не скоро.

– Ну разве что… – продолжал он без связи с предыдущей фразой. – …Да нет, ну кто и зачем может выйти в такой дождь, если не на работу? Не знаю. Никто. Я бы не вышел…

Кейси оказался под открытым небом, вода моментально обрушилась ему на голову и на плечи, – и он замолчал. Дождь летел вниз с огромной, непередаваемой высоты, и даже Кейси ничего не мог тут сказать, а только поднял воротник, хотя в этом уже не было особого смысла.

Глава 3. Кэрол хочет спать

Раз-два-три. Раз-два-три. Я – как машина. Движения механические и точные. Как у настоящей машины, как у соседки справа… и слева. Раз-два-три. Раз-два… Три. Черт, не точные. Заплетаются пальцы-то. Только бы не уронить. Никогда ничего не роняют… никогда не ошибаются. Раз-два-три. Удивительно, как они похожи на людей. То есть, наверно, уже надо говорить – мы на них похожи. Они главные. Раз-два-три. Все время следить, каждое движение… контролировать… Раз-два-три… Вот что стоило выспаться перед работой? Опять «Средневековые женщины», дурацкий же сериал… Нет, как он там поднимает забрало, а она его сбитыми сливками из баллончика, умора… Вроде, не было баллончиков в средневековье? Концерт еще старинной музыки… Душевно. Вот эта, про странствующего подмастерье… Они ведь могли по всей Европе ходить пешком, представить только… В одном городе поработал, идешь в другой, смотришь по сторонам, птички поют… Зяблики всякие. А тут торчи у конвейера как гвоздем прибитая, пописать лишний раз не отойти, все по часам. Утром чашку чая не выпей. Раз-два… Главное же, могла спать семь часов… Два… три… Только бы дотерпеть, домой и сразу спать, раздеваться не буду, ни голову мыть, ничего. Странствующий подмастерье тоже уж наверняка голову не мыл, завалится под кустом, где шел, и храпит. И утром тоже, если рядом ручей, то, может, умоется или искупается, а так-то – встал и пошел. Идет себе в своей этой черной шляпе мимо Дюссельдорфа, румяный такой вышагивает, палку вырезал из орешника, глазеет вокруг, веселый, насвистывает, фьють-фи-фью… Выспался. Раз-два-три… раз… Глаза прямо слипаются… Интересно, бывают у андроидов круги под глазами? Пудру бы еще купить… Нет, ну ее. На канале «Природа» голоса птиц, под них засыпается отлично. Чирик-чирик… И спать, спать…

Раз-два-три, раз-два-три…

Шелест конвейера. Чирик-чирик. Фьють-фи-фью. Тестеры – пип, пип. Батарейку в пакетик, раз-два-три. Пакетик Упаковщице – шмяк. Термопресс – пщ-щ. Пакетик в коробку. Погрузчик – бж-ж-ж… Поехал.

Как они руками двигают, прямо танец….

Раз-два-три, фьють-фи-фью…

Чирик-чирик.

Невозможно слипаются.

Кэрол поморгала, два раза сильно зажмурилась, еще поморгала, покрутила языком во рту, посжимала челюсти.

Не особо-то помогает.

Вообще пора бы всякой такой музычки набрать. В библиотеку меня Ада не пускает, жалко, там все есть… Можно по сети. В каталоге покопаюсь, классика, вроде, бесплатно… Но там же надо подписку оформлять, регистрация… Потом. Сегодня пусть будет чирик-чирик. Раз… А-ахч……два-три… Черт!..Три.

Маленький блестящий столбик выскользнул у Кэрол из пальцев и метнулся почему-то вверх, вспорхнул, только что не взлетел под потолок, она его еле ухватила, поспешно пихнула в компанию к остальным двум и сунула пакетик Упаковщице, с завистью глянув на соседку – той только и дела, что двинуть рычажком. Ну, правда, еще вставить как надо. И следить, чтобы картоночки с буковками не кончились. И чуть передержишь – все расплавится к чертям… Та же морока, что у меня. Даже хуже.

Но главное, если они и уронят… Ну если, мало ли, – все равно не расстроятся. Им чего расстраиваться – если что, хозяин заплатит, если совсем что – на другую фабрику переведет, а то скажет – сиди, дорогуша, дома, жарь мне оладьи, хватит ерундой заниматься.

Например, был бы мой хозяин – этот старичок с хитрыми глазками. Как соседи думают. Думают-думают, соседи всегда что-нибудь такое думают. Этакое. Хоть и молчат. Да, вот он точно бы заставил оладьи жарить. Так на меня поглядывает всегда… А что бывают живые женщины, – это для них, вот точно, как средневековье. Забрала, корсеты, деревянные башмаки, замки. Стражники с пиками. Раз-два-три… Ведьмы еще. А то объявишься где-нибудь, а тебя на костер: ты, мол, исчадие ада. Откуда взялась? Ниоткуда, просто живая одинокая женщина. Почему одинокая? Почему живая? Все, на костер. Мужчины одинокие – это пожалуйста. Кому-то андроид не по карману. Есть же такие… Бедные. Или бездельник какой-нибудь. А кому-то, наверно, женщины и не нужны. Вот наверху математик. Он, по-моему, вообще не страдает. Ходит, бормочет что-то под нос. Да счастливый человек! Мир катится в тартарары, а тебе хоть бы что, у тебя свой мир, цифры, задачки там всякие. Забавный… Вот зачем он со мной здоровается? Так уверенно здоровается и смотрит, ну вот прямо обязательно кофеварка должна тебе ответить, как иначе? Я раз чуть не ответила. С недосыпа, иду такая на автопилоте… А он бы, может, и не удивился. Ну ответила кофеварка, обычное дело, вежливая, правильно. Все равно надо осторожней, он-то ладно, а вдруг бы кто другой случайно услышал… Сколько раз просила: Ада, сделай мне карточку супермодели. Нельзя, говорит, проблем не оберешься… Нет, все понятно, и что район такой, и вопросы… С другой стороны, я и на Гарден-лейн встречала супермоделей, есть они у нас… просто не так чтоб прямо бродили. Не как в Кенсингтоне каком-нибудь… А смотрелась бы я, конечно, да… Очень себе представляю супермодель на нашей фабричке, стоит такая в косынке и батарейки в пакетик укладывает. Раз-два-три.

Девушка оттопырила нижнюю губу и попыталась отдуть темную прядь, торчащую из-под маленькой косынки, она лезла, мешала и щекоталась. Кое-как вышло. Только она скоро опять свалится. В перерыв надо было косынку перевязать. Раз-два-три. А вот интересно, если все-таки уроню. Никто же не увидит, кроме этих. Серийные вроде не стучат, и вообще им плевать. А вдруг начальник цеха зайдет? Или главный инженер, этот, по-моему, за каждую батарейку тебя живьем съест… Нет, ну ясно, не в батарейках дело. Вот, наверно, беготня поднимется. Почему живая? На костер… То есть… Вылечу с фабрики. Ада говорит, это в лучшем случае. В общем, не стоит проверять… Раз-два-три.

Косынки это не потому, что якобы там условия производства и все такое. Ничего аккумуляторам этим не сделается, по ним, наверно, молотком можно бить. Это я читала, был случай, одному в упаковке волос попался, и фабрику закрыли. Представляю, он такой – вот тебе, дорогая, золотой телефон с изумрудами, вот к нему ВИП-аккумулятор на тысячу часов, а она – ах, какая прелесть, давай вставим скорее, так, а это чей еще волос? – Да не знаю, может, в упаковке был. – Врешь, козел! – и скалкой его. Да, весело у них там, в Кенсингтоне. Говорят, лет пятьдесят назад везде так было, даже не верится… Да стой ты, куда суешь, не видишь, у меня пакетик застрял! Дура-то!.. Раз-два-три, раз-два-три, раз… Бестолковая… Как мужчины живут с этими куклами, как это вообще можно – такую любить? Засыпаешь, прямо на ногах не стоишь, а она тебе сует… Да, умница. Вот так, давай понемножку, я же не успеваю, я же спать хочу… Или уже не хочу? Что-то развеялась как будто…

Кэрол опять поморгала, да, вроде ничего. Украдкой огляделась.

Девушки в зеленых комбинезонах с лейблом «Мегатон Инк.» работали четко и слаженно. Упаковочный цех, небольшой – восемь конвейеров, по ним из соседнего цеха неторопливо ползли мегатоновые аккумуляторы. У каждого конвейера – пятеро. Девушки носили сложные названия, вроде такого: «Работник фиксации упакованной продукции», это, по мнению Кэрол, можно было сказать о четырех из пяти, поди угадай, какая имеется в виду… А запомнить все пять названий просто дохлый номер. Кэрол про себя называла так: Тестировщица, Комплектовщица, Упаковщица, Укладчица и Перевозчица. Перевозчице – крепкой, фигуристой, с огромным пышным ярко-каштановым хвостом, – было лучше всего, она могла даже покемарить на своем погрузчике, пока еще Укладчица натаскает ей коробок, а эти коробки надо той же Укладчице сперва наполнить пакетиками, а пока еще Упаковщица этих пакетиков наштампует, а до того Комплектовщица – это она – должна батареечки по три штучки в пакетик вложить, никакой это не пакетик, на самом деле, блестящий плотный пластик, и фигурные места там под эти три батарейки уже проштампованы, очень все удобно… когда спать не хочется, они просто сами так и щелкают – раздватрираздватри. А Тестировщица – блондинка – она понятно что. Пик, пик.

Дневная смена подходила к концу, но непохоже было, что кто-то из девушек устал и мечтает поскорее сбежать домой. Лица, кажется, вообще ничего не выражали. Все двигались плавно и легко. И, вроде, не сильно она и тормозит, на секунду-другую всего-то, ритм работы не нарушается, ну и в конце концов… Неожиданный зевок застал Кэрол врасплох, она чуть не разинула рот, но все же ухитрилась не разинуть. Зевать с закрытым ртом – умение, которым она очень гордилась, но иногда оно подводило. Поэтому на всякий случай она слегка наклоняла голову и поворачивала чуть вбок, закрываясь плечом. Всего две камеры наблюдения висели в цеху, она их давно заприметила, но кто его знает, вдруг они ее снимают крупным планом.

Хорошо еще, что кроме камер никто не наблюдает, какой-нибудь надсмотрщик. И хорошо, что крайний конвейер. Просто повезло. Как бы я стояла вон там, в гуще, не представляю… Кэрол подвигала шеей, воротник комбинезона сегодня особенно почему-то мешался, натирал… Комбинезоны эти просто верх убожества, мешковатые, штаны висят, рукава как паруса, да нет… Как тряпки на пугале болтаются, вот. И подворачивать еще приходится. А на этих все нормально сидит, приятненько так, вон у кого-то даже обтягивает, эх… Да потому что, конечно, они все как статуи из музея, или как модели… Вообще, почему как, они и есть модели. Рост, может, не главное, вон те две, например, они только чуть-чуть повыше, может, и не повыше даже. И обтянуть у меня тоже было бы что, если бы на пару размеров поменьше выдали… Только еще волосы бы, например, как у Перевозчицы, ярко-каштановые, или хоть как у блондинки… Очень бы я еще с ними посостязалась. Да куда там. Такие охапки, не чета моему крысиному хвостику, не брюнетка, не шатенка, ни то ни се… Они и с косынками не морочатся, вон, Перевозчица увязывает в конский хвост, только для вида косыночка, а у блондинки фигурное плетение, надо бы спросить, как она так плетет… Тьфу ты, ну да. Не спросишь.

Покраситься, что ли?..

И если б еще не лицо.

Да нет, хорошо, что эти комбинезоны такие, были бы мы в чем-нибудь интересненьком – все бы тогда сразу все про меня поняли…

Раз-два… а-ах-ч…

– Вот, пожалуйста! – голос директора прогремел над самым ухом. Распахнулась дверь цеха, и целая толпа хлынула внутрь. – Пожалуйста, мистер Барнет! Последний цех. Можете смотреть! У нас никаких секретов. Хотите, берите любую, прямо сейчас? Выбирайте. Протестируйте как следует… Погоняйте ее на полигоне – так у вас называется?

У Кэрол чуть сердце не выскочило, заколотилось, как ошалевшая птичка, – я ничего, я случайно залетела, я не хотела! – забилась о стекла – раз, раз, раз! Никак, никак не вылететь! Полигон… Что же это, неужели?.. Я же все нормально, ни разу же… – Вон ту берите! – палец директора уперся прямо в нее.

Она мгновенно вспотела вся целиком. От макушки до пальцев ног, наверно, а еще не верила, что так бывает, я верю, верю теперь, но почему, почему, вот же я, смотрите – раз-два-три, все же четко!.. Не надо на полигон, только не туда…

– …Вон ту блондинку, дайте ей тестер, дайте сто аккумуляторов или сколько надо, пусть щелкает у вас…

– Где это у нас? – человек в мятом светлом плаще пожал плечами с легкой улыбочкой. – Нам ее и посадить некуда. У меня кабинетик знаете какой маленький? А в Центр ее везти и там при всем честном народе… Ну, хотите, отвезу? Хотите, прямо сейчас?

– Не надо в Центр, – поспешно сказал директор.

Фух…

На самом деле, всего-то четверо. Директор, начальник цеха и главный инженер. И вот этот мистер Барнет в мятом плаще. На полигон не взял, уже хорошо, работаем, работаем, все у нас нормально, нормально… А его-то по виду тоже – подняли и погнали на работу, небось, вот как ее. Бедный. Волосы встрепанные, и как будто еще он спросонья попал не туда, явно его тут не ждали. Под мышкой – дешевая старая папка из коричневого дерматина, руки – в карманах…