Текст книги "Тайна императорской канцелярии"

Прилагаю (для Вашего удобства) и копию той самой французской карты, на которую я первоначально ориентировался. Но не относитесь к ней очень строго. Скорее всего, её рисовали по памяти через несколько лет после войны, и некоторые детали изображены не столь верно. Разумеется, если данный роман будет издан, то Вам будет обязательно прислан подарочный экземпляр».

И подпись в конце добавил залихватскую: – Писатель такой-то, автор такой-то книги!

Перечитал письмо, кое-что подправил и принялся усердно его размножать. Ныло отвыкшая от авторучки запястье, но я не разгибался до тех пор, пока не сделал все десять экземпляров. Далее следовало приложить обещанную карту, но сил и времени на изготовление стольких рисунков уже не было. Это дело я отложил на утро. В этом был и определённый организационный резон. Дело в том, что с утра солнце светило прямо в мою балконную дверь. Таким образом, подсвеченное с обратной стороны стекло можно было легко использовать для массового изготовления копий.

Солнце по случаю осени несколько подкачало, но всё же мне удалось осуществить своё намерение. И за час с небольшим наделал необходимое количество копий «карты гренадера». Естественно, что я не стал обозначать крестиком место захоронения бочонков, и подписывать объекты латинскими буквами, в остальном же, самодельные карты были почти неотличимы от оригинала. Разве что слово «Днепр» дополнительно расположил под изображением широкой реки. Так сказать для пущей убедительности.

Оставалась ещё одна проблема, последняя. На какие адреса посылать мои цидули? Эта проблема была посерьёзнее всех остальных, поскольку писать на «деревню дедушке» означало похоронить столь блестящую идею в самом начале. Требовалось, не зная ни одного истинного адреса всё же исхитриться и обеспечить доставку так непросто создававшихся писем. Пришлось звонить Михаилу, спрашивать совета у него.

– Так это же очень просто! – посмеялся он над моими затруднениями. Пиши тем должностным лицам, которые наверняка в данных населённых пунктах присутствуют. Председателю сельсовета, директору школы, начальнику автобазы, директору магазина, начальнику почты… Мало того, что письма, скорее всего, будут обязательно вручены даже безымянным адресатам, так ещё данная категория лиц, как правило, весьма осведомлённая о местных жителя, слухах и достопримечательностях!

Совет был действительно хорош и вскоре я уже стоял около почтового ящика, пропихивая в его приёмную щель первую партию писем. Теперь оставалось только довольно потереть ладони и расслабиться в ожидании ответов. Так я и поступил и три или четыре недели терпеливо ждал ответных посланий. Но затем мною овладели определённого рода сомнения.

– А ну как начальство не захочет со мной общаться? Вдруг да попросту выкинут мои писания на помойку, даже их не распечатав?

Осознав промашку, я поспешил за следующей пачкой конвертов. Теперь я был несколько изобретательнее, хотя далеко от прежней стратегии далеко не ушёл. Теперь в качестве адресов я писал следующее: Р-ка Беларусь, Оршанский район, дер. Рыжковичи, самому старому жителю. По такому же принципу я написал председателю колхоза, самой заслуженной доярке, пастуху, водителю грузовика, библиотекарю, учителю и.т.д. Смешно конечно, а что было делать? Всё же такой способ общения ничем не хуже всех прочих, особенно при отсутствии какой-либо альтернативы.

В конце концов, разослав порядка сорока призывов о помощи, я на время успокоился. Оставалось только ждать и надеяться на минимальную отзывчивость тех, к кому попадут мои письма. Скажу сразу, из всех посланных запросов результативных ответов было… всего два. Один из них – крайне правдивый, увёл меня ещё дальше от намеченной цели. Другой же, пришедший вовсе не оттуда, откуда я его ожидал, был посвящён совсем иным проблемам. Но вот удивительное дело, именно он более всего прочего и продвинул наши поиски к заветной цели.

Впрочем, расскажу обо всём по порядку. И начну с первого из двух ответов. Пришло данное письмо из деревеньки Даньковичи от Антонины Витальевны Салий и в нём ясно говорилось о том, что церковь в Рыжковичах до революции была. Стояла та деревянная церковка вблизи деревенского кладбища, и по её мнению её можно было увидеть даже с высокого холма, стоящего за речкой Ульянкой. На прочие вопросы она не ответила, но мне было достаточно и этого. Выводы из этого единственного на тот момент ответа я сделал уверенные и однозначные.

Итак, по моему уже почти учёному мнению получалось, что круг моего расследования практически замкнулся. Стало абсолютно ясно, что совершенно замотавшийся в бесплодных поисках полковник Яковлев 4-й просто немного не доехал до нужного места, поскольку случайно наткнулся на нечто подобное уже в Александрии. Если бы он проехал по направлению к Могилёву ещё 24 версты, до речки Ульянки, то несомненно, что все спрятанные гренадерами бочонки были бы найдены им уже тогда, в 1840-м году. Однако прихотливая кладоискательская судьба распорядилась иначе, и они пролежали в земле с той поры многие годы…

Глава восьмая: Могилёвская эпопея

Таким образом, столь долго мучившая меня историческая головоломка, кажется, разрешалась вполне логично и ко всеобщему удовольствию. Все части доселе разрозненной картины кладоискательской легенды складывались почти идеально. При этом я рассуждал следующим образом. Колонна французских войск, выйдя из Могилёва, вначале продвигалась до Копыси, стремясь поскорее выйти на дорогу Смоленск – Борисов. Но, встретив противодействие русских частей на подходе к Орше, колонна отступающих была вынуждена повернуть на запад, в сторону Коханово. Понимая, что оторваться от преследователей можно только налегке, командирами был отдан приказ, срочно избавиться от самых тяжёлых повозок. Вначале спрятали тяжеленную войсковую кассу, а некоторое время спустя в землю было зарыто и награбленное церковное имущество.

Об этом факте, кстати сказать, я узнал совершенно случайно. Регулярно посещая Историческую библиотеку, познакомился с работавшей там выпускницей Института культуры, русоволосой девушкой, с хорошим именем Ульяна. Невольно связав в разговоре название белорусской речки с её именем, мне удалось завязать с ней деловое знакомство, и она приняла посильное участие в моих поисках. Среди прочих материалов на кладоискательскую тему она где-то откопала небольшую подборку газетных и журнальных вырезок, собранных одним из её предшественников. И среди них отыскалась небольшая заметка, напрямую связанная с предметом моего расследования.

Из неё-то и удалось узнать, что когда в 1941 году немецкая авиация бомбила наши войска, отходящие на восток от селения Круглое, в свежих воронках местные жители находили непонятно откуда взявшиеся серебряные предметы церковного обихода. Теперь-то мне стало ясно, откуда они там взялись. Их зарыли отступающие в 1812 году отступающие «могилёвцы». Это, видимо, была другая (не кассовая) часть могилёвского обоза, которая была спрятана вовсе не в роще вблизи мельницы, а некоторое время спустя, (может быть, всего через несколько часов после захоронения малой кассы) вблизи самого тракта Копысь – Круглое. Соответственно и загадочную развилку, на большой дороге, обозначенную как «В. D.» тот человек, который делал рукописную схему местности, поскольку сам по ней потом и проезжал. В противоположность ему сам Яковлев около данного перекрёстка никогда даже не появлялся! Ведь он для него не представлял ни малейшего интереса, и в свой план № 2 он его не внёс. (На современных картах Белоруссии, кстати сказать, развилка, напоминающая отмеченную мною ранее, имеется во всей своей красе).

Не знаю пока, где конкретно прокладывали свои поисковые канавы князь Кочубей и полковник Яковлев, но, скорее всего, идеально выйдя в нужное место (благодаря французской карте-схеме и сопроводительной документации к ней), они несколько промахнулись в определении исходной точки, в которой следовало производить раскопки. Вероятно, они решили про себя, что если «похоронная» команда двигалась со стороны Орши, то и закапывать своё имущество они стали бы непременно на правом берегу ручейка, что было бы вполне логично. Но дело-то было в том, что разыскиваемые ими ценности везли вовсе не из Орши, а из Могилёва и оттого и зарыли их на другом берегу ручья, на левом! Вот такая поначалу родилась у меня теория и первоначально она мне весьма нравилась.

Оставалось лишь выбрать подходящий момент и посетить город Шклов, в окрестностях которого и протекала столь замечательная речка. Следовало перед тем, как организовывать выезд с мешками и лопатами, собственными глазами увидеть то место, где собратья гренадера могли закопать вожделенные бочонки. Все мои надежды были теперь связаны с перерывом в дождливой погоде и установлению традиционной декабрьской холодной и сухой погоды. И такой момент настал. Диктор московского телевизионного канала с дежурной улыбкой на устах прочитала пятничную сводку погоды на следующую неделю. Из неё следовало, что на всей европейской части России наступит период антициклона с солнечной погодой и умеренными морозами в 5–7 градусов. Момент был благоприятный, и ноги сами понесли меня к Белорусскому вокзалу. Отъезд состоялся в пятницу, а приезд, естественно, случился в субботу. Суббота, как показала практика, вообще самый лучший день для кладоискателя. Бдительные белорусские граждане так выматываются за трудовую неделю, что им становится вовсе не одинокого российского путника с рюкзачком за спиной.

А ему, то есть мне, только этого и надо. Одет я непритязательно. Никаких там новеньких камуфляжей и рыбацких сапог на босу ногу. Нет, всё должно быть скромно и неброско. На ногах у меня старые, но ещё крепкие немецкие ботинки и обязательные толстые вязаные носки… Защитного цвета брюки со множеством карманов, серая же куртка на молнии и неопределённого цвета вязаная шапочка, очень удачно закрывающая половину лица. Людей в подобных нарядах мы встречаем по двадцать раз на дню и, естественно, они нашего внимания не привлекают.

Вот и Шклов. В утреннем полумраке медленно скользит в окошке вагона красивое здание вокзала, и я направляюсь к выходу. Здесь, на провинциальных белорусских вокзалах нет такой оголтелой суеты и ажиотажа, который обычно царит на станциях южных направлений. Немногочисленные пассажиры, покинувшие поезд, не спеша пересекают перрон и столь же уверенно исчезают в прилегающих к привокзальной площади улочках. Но некоторые из них никуда не торопятся. Среди них и я. Народ, позёвывая и растирая одеревеневшие от неудобного сна щёки, толпится у первой платформы, ожидая местную электричку.

Жду её и я, только в отличие от закалённых белорусов, отсиживаясь в относительно тёплом вокзальном комплексе. Хочется выпить чего-то горячего, но в Беларуси всё ещё царит матёрый социализм и поэтому буфет откроется только в девять. Расходовать же имеющиеся у меня скромные припасы я посчитал недопустимым. Всё же впереди был целый рабочий день, и нужно было так растянуть свои резервы, чтобы не оказаться в совершенно безвыходной ситуации. Здесь надо обязательно упомянуть о том, что же именно лежало у меня в рюкзачке. Ведь кто знает, может быть, кому-нибудь впоследствии могут пригодиться эти знания.

Багаж мой содержал лишь самое необходимое для однодневной поездки. Пару плотно скрученных в трубочки резиновых сапог и пару запасных носков к ним. Фляга с чаем, несколько кусков заранее нарезанного хлеба, баночка с паштетом, несколько кусочков сала, банка шпрот, несколько плавленых сырков составляли мой нехитрый рацион на весь день. Нож, маленькое полотенце, складная вилка и несколько салфеток составляли средства гигиены. И самое главное – кожемитовая папка, в которой лежали географические карты, бинокль, компас, карандаши, бумага, линейка и прочая канцелярщина. Я ведь рассчитывал, ни много ни мало, лично нарисовать эскиз той местности, на которой окажусь. И основной моей задачей было пройти весь тот путь, который некогда проехал фургон с кассой в свой последний день. Для этого я и взял с собой всё необходимое, не забыв даже и резинового ластика.

Ну и, конечно же, я привёз с собой простенький цифровой фотоаппарат, подаренный мне на прошлогодний день рождения. На него, если честно сказать, я возлагал самые большие надежды. Всё же средства объективного контроля это тебе не какие-то последующие смутные воспоминания и неумелые глазомерные зарисовки. Эти снимки и сейчас хранятся в моём потрёпанном ноутбуке, и именно на них я смотрю, описывая ту ситуацию ожидания скорого чуда.

Подошла электричка, и я поспешил к выходу. Ехать мне было не так далеко, всего две остановки. Одна из них называлась с некоей претензией – Апполоновка, а другая чисто по народному – Рыжковичи. Вообще-то, судя по карте мне было бы неплохо доехать сразу до третьей остановки, но хотелось хоть сколько-то пройти и по окрестностям Ульянки. Казалось, что непредвзятый взгляд на местность со стороны приблизит меня к разгадке вековой тайны. Миновав неширокую лесополосу, я вышел на просёлочную дорогу. Пожухлая растительность и низкая облачность по идее должны были действовать как-то угнетающе, но я напротив, испытывал своеобразный подъём, какой испытывает алкоголик при виде вожделенного напитка. Ноги несли меня по разбитой дороге под уклон, и я с удовлетворением обозревал громоздящиеся вокруг песчаные холмы со скудной растительностью по их скатам.

– Точно так, как и в сопроводительном письме Панина, – радостно думал я, без разбора шагая по перепаханным пашням.

Сердце моё пело, лёгкие всасывали воздух, словно насосы и даже кошмары не слишком спокойной ночи почти выветрились из головы. Сны в душном и скрипящем на стыках вагоне и в самом деле могут присниться нерадостные. Вроде как я приезжаю в некое местечко и почему-то останавливаюсь в деревянном полусгоревшем доме. И что удивительно, меня это совсем не огорчает, а наоборот, радует…

Вскоре дорога стала сильно забирать на восток, и мне пришлось свернуть на совершенно дикую и грязную местность, изборождённую оврагами. Естественно, пришлось тут же надеть сапоги, поскольку двигаться по заросшей хреном и чертополохом местности в ботинках было совершенно невозможно. Скорость моего продвижения снизилась, но грустить не было причины. Ведь до берегов Ульянки оставалось прошагать не более двух километров. И вот, преодолев очередной бугор, я оказался на краю довольно глубокой речной долины. Самой речки видно, разумеется, не было, но характерная полоса деревьев наглядно указывала на все её повороты. Вынув бинокль, я внимательно осмотрел местность слева от себя, надеясь увидеть современное шоссе Могилёв – Шклов, но ничего похожего на современную дорогу видно не было.

– Ну, разумеется, уже слегка заплутал, – мелькнуло в голове, – взял слишком далеко на запад. Хорошо ещё, что реку нашёл, а то бы сейчас вновь выскочил к железнодорожному полотну. Вот был бы фокус!

Конечно, сильно заблудиться я не мог, поскольку двигался в своеобразном коридоре. С правой стороны была железная дорога, слева – шоссейка, а перекрывала выход из этого своеобразного коридора река Ульянка. Теперь бы мне пойти влево, к Днепру, до нормального моста через реку, но нормальные герои всегда идут в обход. И я опрометчиво попёрся по скучному сильно изборождённому дождевыми потоками склону прямо к реке. Хотелось как можно скорее оказаться на том берегу, где сквозь ольховые сучья просматривались крестьянские домики. Эти домики живо напомнили мне ту деревеньку, которая была изображена на французской карте, и поэтому я мчался вниз, не разбирая дороги.

Но вот и река. Конечно не Бог весть что, оцениваю я скорость течения, но маленькую частную мельничку этот поток вполне мог приводить в движение, особенно после плотины. Это хорошо, это уже плюс. С этой радостной мыслью я продвигаюсь вдоль речушки, высматривая упавшее дерево, или на худой конец переброшенную через русло доску. Но ничего подобного не обнаруживается. Невольно приходится идти вдоль течения примерно с полкилометра, пока моим глазам не предстаёт хорошо наезженный машинами брод. А справа от него я замечаю старенького рыболова, с удобствами пристроившегося на невысоком помосте.

– Здравствуйте, уважаемый! – приветствую я его, – не подскажете, как называется эта деревня?

– Дак, это же Литовск! – чуть приподнимает он надвинутую на глаза кепку.

– А та, что выше по течению?

– Дак, то ж Комаровка, – вновь опускает он козырёк. А вам куда надоть-то?

– Мне в Литовск, – облегчённо отвечаю я, – теперь точно определившись в пространстве. Я здесь не утону?

– Нет, – вертит шеей рыбак, визуально оценивая длину моих голенищ, – только между колеями идите, там чуть повыше буде!

Я так и поступаю. И уже оказавшись на другом берегу, решаюсь задать старичку ещё один вопрос.

– Вы случайно не знаете, была ли здесь когда-нибудь мельница?

Мой вопрос настолько удивляет рыболова, что тот едва не роняет удочку. Но я жду ответа и он, подтянув к себе удилище, сердито бросает: – Нет, никогда здесь такого не было!

Впрочем, мне теперь и самому видно, что ничего похожего на плотину здесь не видно. Я вежливо киваю и начинаю подъём в деревню, носящую почти городское наименование – Литовск. Сама деревня меня не слишком привлекает. Наверняка она возникла совсем недавно, и гренадер на своём плане не обозначил на её месте ничего, кроме одинокой мельницы.

– И…, да, – вдруг вспоминается мне, – мельница в данном месте была ветряная, а не водяная. Так что зря я старикана перепугал своим вопросом, надо было вначале самому всё рассмотреть, а уже потом с вопросами приставать.

Выбравшись на центральную, мощёную природным камнем дорогу, я вновь принялся переобуваться. Сапоги уже изрядно натёрли ноги, да и носки в них уже превратились в полусырые тряпки. Но едва я разулся, как был буквально атакован какой-то кудлатой, бело-серой собакой и её сильно подрощенным щенком. Впрочем, атака эта была скорее дружеская, нежели агрессивная. Мамаша, видимо совершенно одурев от однообразности деревенской жизни, радостно прыгала вокруг меня, словно радуясь хоть какому-то новому человеку. Щенок же был более прагматичен. Со всей энергией безбашенной юности он азартно набросился на мою полураскрытую сумку. Видимо его привлёк запах съестного, и он принялся энергично бодать её носом, стараясь вытряхнуть еду и под шумок полакомиться ею.

– Кыш! Брысь! Пошёл вон! – завопил я, отбиваясь сапогом от столь непосредственных встречающих.

Но новоявленные друзья вовсе не хотели понимать русских слов. Может быть, пара крепких белорусских выражений подошли бы куда лучше, но к несчастью разговорного белорусского я не знал вовсе. Пришлось действовать менее дипломатичными методами. С немалым трудом отбившись от непрошенных ласк руками и ногами, я поспешил убраться подальше и от брода и от чересчур непосредственных псов. Закинул рюкзачок за спину и быстро зашагал в гору. И маленькое происшествие с братьями нашими меньшими тут же осталось далеко позади. Ведь я спешил навстречу тайне и должен был поскорее разгадать главную загадку этого места. Судя по карте, русло Ульянки не имело ни тех резких извивов, ни каких-либо притоков, через которые могли быть перекинуты мостки.

И, тем не менее, я был убеждён в точности карты гренадера и свято верил в то, что именно в этом вопросе всё так и было. Мне сейчас требовалось как можно внимательнее осмотреть местность и ответить на этот непростой вопрос, почему рисунок местности был сделан именно таким. Но, прежде всего, следовало отыскать то место, где располагался мост через речку, когда здесь ещё не было ни современного шоссе, ни мощного бетонного моста. Вскоре мне это удалось. Слева от себя я увидел плавный спуск к воде, обсаженный старыми берёзами. Словно почуявшая след гончая, я понёсся к ним, на ходу представляя себе, что являюсь перевозящей золото повозкой. Вот здесь она свернула, вот здесь въехала на основной мост, а здесь оказалась на том берегу.

Конструкция самодельного мостика через трёхметровую канавку речного русла была довольно примитивной. Несколько сваренных листов ребристого металла позволяли проехать только лёгкой телеге или мотоциклу, но всё ещё торчащие из воды обломки свай указывали на то, что прежде здесь был нормальный деревянный мост.

– Значит, – решил я, – если я двинусь вперёд, к Шклову, то попаду точно туда, где некогда стояла корчма! Если же поверну назад, то через пару минут окажусь в том месте, где закопан клад! И естественно я повернул обратно. Строго придерживаясь старой дорожной колеи, взобрался на береговой бугор и замер в изумлении. Прямо передо мной возвышался покосившийся остов видимо совсем недавно сгоревшего дома. Он был в точности такой, какой привиделся мне накануне во сне, и это обстоятельство заставило мигом собраться и насторожиться. Ведь не могло же некое предзнаменование явиться во время сна просто так, без причины?

Дом, к счастью, сгорел не полностью. Сильно пострадали лишь сени и часть кухни, и я не без робости шагнул вовнутрь относительно целой части строения. Моему взору предстали груды мусора, затоптанная одежда, битая посуда, обломки того, что некогда представляло собой небогатую деревенскую утварь. Рассматривать это убожество было некогда и, найдя относительно чистый уголок, я снял рюкзак, и пристроил его около остатков печки. Затем, решив, что сон приснился вовсе не зря, взял с собой только фотоаппарат и вышел наружу через пролом в стене. Прошёл через небольшой палисадник, в простонародье называемый «зады» и оказался на открытом пространстве. Вокруг не было ни души, и я непринуждённо двинулся по всё ещё хорошо заметной впадине, образовавшейся на месте старого тракта.

Шёл не спеша, привычно считая пройденные шаги. Справа тянулись скромные по размерам плантации капусты и простенькие теплицы. Слева было нечто вроде полузаброшенного и ничем не огороженного сада, за которым было видно небольшое картофельное поле. Если мои предположения были верны, то именно здесь в саду и лежало золото. Поэтому я всячески сдерживался от того, чтобы пялиться в ту сторону. Ведь из окон ближайшей хаты за мной вполне могли наблюдать чьи-то внимательные глаза! Чинно прошествовав по старой дороге порядка ста двадцати метров, я оказался на краю овражка, длинным языком стекающем в направлении совсем близкого шоссе.

– Овраг – место изначально топкое, – тут же подумалось мне, – особенно в осенне-зимний период. А что если здесь было устроено нечто вроде гати? Вполне вероятно, что эта гать была из брёвен и при определённых обстоятельствах могла запомниться как первый деревянный мост. Если это так, то мостик через Ульянку, был вторым, и, следовательно, мне осталось отыскать только самый последний, третий.

Но прежде чем приступать к дальнейшим поискам, я решил запечатлеть всё, что мне попалось на глаза. Фотоаппарат бесстрастно зафиксировал и кусок старой дороги, и капустные грядки, и корявые стволы яблонь. Оставалось лишь спуститься в овражек и по нему обогнуть возвышающийся над местностью участок земли. Много времени на осуществление этого манёвра мне не понадобилось. Через несколько минут, сделав этакую полупетлю, я вновь оказался возле сгоревшего дома. Получалось так, что то место, где сейчас располагался сад и картофельное поле на диво подходили и размерами и главное формой на тот каплеобразный кусок местности, где гренадер со товарищами спрятал монеты. От этой мысли меня бросало то в жар, то в холод. Ведь если это действительно так, и я не ошибаюсь, то дальнейшие поиски будут сопряжены с немалыми трудностями. Ведь рядом с садом стояли два или три явно жилых дома, и значит, придётся как-то согласовывать свои дальнейшие действия с их обитателями.

Обо всём этом я думал, сидя на приступочке сгоревшей хаты и торопливо поглощая шпроты с хлебом. Мне ведь предстоял немалый путь, и следовало хоть немного подкрепиться. Нужно было убедиться в соответствии французскому плану ещё нескольких географических и рукотворных объектов из легенды, а на это требовались немалое время и силы. И первым делом следовало отыскать то место, где некогда стояла ветряная мельница. Затем я собирался продвинуться ближе к Шклову и поискать там нечто такое, через что мог быть проложен третий мост. Заключительным аккордом моего путешествия должен был стать осмотр русла Ульянки ближе к Днепру. Ведь там должно было располагаться некое озерко с плотиной, где стояла водяная мельница.

Покончив с едой, я немного передохнул и ускоренным маршем двинулся к мосту. Вот прогремело под подошвами моих сапог ржавое железо моста, и я очутился на левом берегу речки. По идее, где-то здесь, двести лет назад располагалась ветряная мельница. И стояла она достаточно близко от реки. Ведь ясно же было написано, что гренадеры отрывали от неё доски, чтобы облегчить спуск бочонков с телеги. Но сколько я ни присматривался, не было ни малейшего намёка на то, что когда-либо стояло какое-то строение. Во всяком случае, мой взор его признаков не замечал. Ни вблизи реки, ни чуть дальше, где начинала вздыматься довольно высокая земляная гряда, не было ни холмика, ни ямки, т. е. вообще никакого намёка на остатки фундамента ветряка.

И ещё, здесь было удивительно тихо. Несмотря на то, что деревья на гряде заметно раскачивались ветром, здесь в речной долине не было заметно даже малейшего движения воздуха. С чего бы это? И лишь достав компас, я понял, в чём тут дело. Выяснилось, что русло реки располагалось таким образом, что высоченная поросшая лесом гряда прикрывала данное место и от северных и от западных ветров. Иными словами ставить здесь ветряную мельницу было довольно глупо, ведь с одной стороны ветровые потоки были перекрыты высоченными вётлами, произраставшими вдоль русла, а с другой не в меру высоким левым берегом.

Это было конечно плохо, но не так чтобы очень. В конце концов, мельница могла стоять и чуть подальше, даже на дальнем бугре. Это на карте её изобразили рядом с рекой, но в действительности всё могло быть несколько иначе. Так я успокаивал сам себя, взбираясь по крутому холму наверх, чтобы выйти поближе к шоссе. И только наверху оборачиваюсь, в попытке одним взглядом окинуть всю картину местности. Где-то далеко внизу видны извивы Ульянки, разноцветные крыши домиков Литовска, тишина и безмолвие…, неподвижность.

– Да там просто яма, – бормочу я, делая прощальные снимки. Никогда там не поставили бы ветряную мельничку, да ни в жисть! Другое дело установить её здесь на ветерке, а там…, в этой пропасти… нет, ни за что!

Иду по шоссе. Солнышко разогнало облака и слегка припекает моё промороженное с утра лицо. Передо мной лежит слабо всхолмлённая долина без каких-либо намёков на третий мостик. Настроение уныло падает и мне уже не хочется тащиться вдоль реки в поисках какой-то там плотины. Но всё моментально меняется, когда справа от шоссе я вдруг вижу хоть и узкий, но глубокий ров, уходящий куда-то вдаль, направо. И о чудо, через пару сотен метров от него наблюдаю довольно глубокий овраг, через который перекинут небольшой современный мостик. Стою, созерцаю, озираюсь назад. Ульянки, разумеется, уже не видно, но от неё до оврага всё же не так далеко, примерно километр или чуть больше, что неплохо согласуется с исходной картой гренадера.

Настроение лезет вверх, словно температура у больного малярией. Ведь на месте этого железобетонного мостика вполне мог быть третий деревянный! Чёрт подери! Становится очень интересно. Если я ещё отыщу и плотину, то вообще будет полный фурор! Сворачиваю на первом же повороте направо и через Даньковичи вновь возвращаюсь к реке ниже по течению. Надо идти дальше, но усталость даёт о себе знать. Прячусь в тень красивого, как бы забронзовевшего дуба и вновь подкрепляюсь остатками сырков и холодным чаем. Сижу, ноги гудят, в голове лениво бродят обрывки неоформившихся мыслей, а глаза так и закрываются. Оно и понятно. Скверный плацкартный сон, и слишком долгая прогулка изрядно утомили моё не слишком тренированное тело. Тут же вспоминается любимая поговорка отца, который не уставал напоминать мне, что без труда не вынешь и рыбки из пруда!

Делать нечего, надо идти за той самой «рыбкой», и, что интересно, именно из пруда. Со стоном поднимаюсь на ноги и продолжаю движение вдоль русла изрядно расширившейся речушки. Не проходит и получаса, как моему взору действительно предстаёт этакая аккуратная плотинка. Длина её невелика, метров сорок всего, и выглядит она чересчур современно, но факт есть факт, плотина присутствует и именно там, где предписывает французский план! Осматривать её сил нет (от слова «вообще»), и я поворачиваю обратно, пусть и к деревенской, но цивилизации. И только выбравшись к шоссе (бывшему почтовому тракту), соображаю, что, двигаясь по ней, наш гренадер никоим образом не мог эту плотину увидеть. Во-первых, мешают густые лесные заросли, а во-вторых…, да она просто далеко. Даже будь у него подзорная труба, отыскать в такой чащобе небольшую мельницу у небольшой плотины, совершенно невозможно. Только тот, кто двигается вдоль реки, имеет шанс все эти строения увидеть собственными глазами. Но зачем французы сюда потащились? И как они смогли сюда проехать? Загадки, загадки…, сплошные загадки!

Устало шаркая подошвами, наконец-то возвращаюсь на шоссе и вскоре добираюсь до автобусной остановки. Падаю на скамеечку и дрожащими руками выливаю в себя остатки чая. Смотрю на часы. Уже к четырём, а до вокзала ещё как до звёзд. С вожделением разглядываю расписание, но до ближайшего автобуса ещё полтора часа. С не меньшим вожделением бросаю взор вдоль шоссе. Но более пустынных дорог, нежели в Белоруссии, во всей Европе отыскать невозможно. Проезжают по ним либо старенькие грузовики, в которых рядом с водителем обязательно сидит попутчик или сопровождающий, либо новенькие Мерседесы, несущиеся на огромных скоростях.

Вновь тащусь пешком, и дорога, которая на карте выглядела такой недлинной, а теперь кажется просто бесконечной. Усиливается ветер. Солнце постепенно скрывается за мутноватой дымкой и становится чуть легче. Справа засверкала лента Днепра, которого за весь маршрут от Ульянки я не видел ни разу. Смотрелся он крайне привлекательно, и даже захотелось спуститься к воде, чтобы дать отдохнуть своим натруженным ногам. Прикупив на оставшиеся с прошлой поездки деньги пакет молока и булочку, (ну почему они в Беларуси всегда такие чёрствые?) я начал спуск к береговой полосе по протоптанной рыбаками тропинке.

Выбрав для стоянки удобную бухточку, в которой можно было укрыться от пронизывающего ветра, который у воды был бы особенно неприятен, я принялся методично приводить себя в порядок. Спешить и в самом деле, было совершенно некуда. До отхода поезда на Москву было ещё около четырёх часов, а чтобы добраться отсюда до вокзала мне пришлось бы затратить не более часа. Ведь я находился в том самом месте, где в Днепр впадала речка Серебрянка, и откуда, собственно говоря, и начинался сам город Шклов. Можно было перекусить, а заодно и оценить результаты проделанной сегодня работы.