Текст книги "Зорге"

Глава пятнадцатая
Volens nolens[186]186
  Волей-неволей (лат.).


[Закрыть]снова с Коминтерном

Год спустя после прибытия в Шанхай группа Зорге прошла реорганизацию, установила новые, интересные и важные связи и, несмотря на де-юре временное исполнение резидентом своих обязанностей, исправно и без перебоев «давала» ценную информацию о политическом и военном положении в Китае. Обострение ситуации в этой стране подтверждало справедливость особого внимания к ней Центра: продолжающийся экономический кризис привел не только к грандиозному по своему масштабу голоду (по официальным данным, в 1930 году в Китае голодали около 60 миллионов человек, из них несколько миллионов умерли), но и сопровождался углублением кризиса политического. Нанкинское правительство Чан Кайши удерживало под своей властью провинции Южного и, частично, Центрального Китая. Маньчжурия и Северный Китай стали вотчиной так называемой «мукденской клики» во главе с Чжан Сюэляном. В Западном и Юго-Западном – хозяйничали сразу несколько генералов, то объединяющихся друг с другом и Нанкином, то воюющих сразу против всех. И всем им вместе досаждала китайская Красная армия, где среди нескольких вождей стал особенно заметен хитрый и решительный Мао Цзэдун и которую, несмотря на общую к ней ненависть, никак не удавалось разбить окончательно. Красная армия активно и довольно умело действовала прежде всего в Центральном Китае, пыталась распространить свое влияние на восточные провинции Цзянси, Хунань и Фуцзянь.

В таких чрезвычайно сложных условиях от резидентуры «Рамзая» требовались масса важной информации и выполнение особых задач, ради которых Зорге скоро пришлось игнорировать правила легализации и прикрытия. Если бы в то время кому-то вздумалось проверить, на какие гонорары живет германский журналист в Шанхае, положение нашего героя оказалось бы весьма плачевным. Он почти перестал писать статьи, еще недавно вызывавшие интерес в Европе, и, соответственно, не получал гонораров. Как он объяснял наличие денег в своих карманах, знал только Зорге. Но он сам и без возможной проверки доходов непрерывно находился на острие китайского меча из-за весьма своеобразно организованного Москвой взаимодействия резидентуры военной разведки с резидентурой ОМС Коминтерна и с местными коммунистами – то есть того, чего по всем правилам и инструкциям, самой же Москвой написанным, вообще нельзя было никак допускать.

И все же, несмотря на формальный запрет работы с Гайлисом («Фрейлихом»), Зорге продолжал поддерживать с ним связь. Причем нельзя сказать, что это была полностью инициатива Центра или самого Гайлиса. По неизвестной причине в середине января 1931 года «Рамзай» сам испросил у Центра разрешение на это и получил его. В результате шанхайская резидентура военной разведки оказалась в самой гуще событий, связанных с бурной деятельностью Коминтерна в Китае, и неизбежно, как и во многих других странах, сопровождавшейся провалами и арестами.

В начале февраля Зорге сообщил в Москву об угрозе провала Рудника («Анри») – представителя ОМС, той самой службы, которая отправляла Рихарда в Европу в последние годы его работы в Коминтерне. Одновременно Гайлис передал начальнику Четвертого управления Берзину, что его работа в «деле защиты соврайонов» – отправка в Центральный Китай обученных в Шанхае людей, подготовка и переправка радистов, отправка раций – за последние пять месяцев «двигалась прямо-таки как на черепахе»[187]187
  Там же. С. 349.


[Закрыть]. В конце того же месяца Зорге передал Берзину и Пятницкому, что есть возможность переброски в советские районы самого Гайлиса и сопровождавшего его Малышева. В день получения ответа из Москвы, а он был отрицательным, эти двое разведчиков, не дождавшись решения, отправились на японском пароходе на юго-запад Китая. Точнее, собрались отправиться, так как по прибытии на борт они были допрошены японцами, которые быстро обнаружили «липу» в кустарно придуманной легенде, и хорошо еще, что просто высадили их обратно на берег. Поездка не состоялась, распоряжения Центра были нарушены, а документы «засвечены» перед японцами, и дальше этими паспортами пользоваться было невозможно.

Помимо этой и других подобных авантюр, коминтерновцы развернули в Шанхае такую активность, будто они находились у себя на Моховой, а не под присмотром полиций и контрразведок сразу нескольких государств. Каким бы «раем для шпионов» ни казался советским разведчикам Шанхай, забывать о том, что они находятся на вражеской территории, было проявлением преступной халатности. Между тем дошло до того, что заседания Дальбюро ИККИ в Шанхае начали проводиться регулярно, по расписанию – раз в неделю (на них присутствовали до десяти человек), еще четыре раза в неделю члены бюро встречались с «товарищами из Политбюро КПК». Параллельно шли встречи: с китайскими комсомольцами, деятелями профсоюзов, руководителями женского движения, заведующими китайским агитпропом и орготделом, руководителями городской организации КПК, работниками Военной комиссии и делегатами из соврайонов[188]188
  Там же. С. 351–352.


[Закрыть]. Сообщения в Москву о их деятельности и руководство из Москвы их работой в значительной степени осуществлялись через резидентуру «Рамзая», так как именно она занималась шифровкой и дешифровкой переписки. Понятно, что все эти люди были желанной добычей для китайской, британской, французской полиции, японской разведки и контрразведки, и лишь расслабленная обстановка интернационального Шанхая до поры до времени уберегала их от провала. 28 марта руководитель Дальбюро Павел Александрович Миф, только что – в январе – организовавший в Шанхае пленум ЦК КПК, с некоторым удивлением передал в Москву: «…День ото дня работа становится труднее. Много людей знает о нас»[189]189
  Там же. С. 353.


[Закрыть].

Это сообщение последовало после громкого предательства агента «Калугина» (вот уж поистине несчастливая фамилия для советской разведки!) – Хуан Дихуна, учившегося ранее в советской столице, лично знавшего Гайлиса и многих других людей из Москвы. За ним последовала череда провалов в ЦК КПК, сопровождавшихся арестом курьеров и изъятием секретной документации. Взяли сразу 13 человек. Один из них выдал на допросе адреса еще двадцати двух (!). Арест Мифа, Гайлиса и Малышева становился теперь лишь вопросом времени. Поэтому в конце марта – начале апреля между Шанхаем и Владивостоком шел интенсивный радиообмен не только по поводу очередного этапа гражданской войны в Китае, но и в связи с необходимостью принятия решения по сыплющемуся на глазах Дальбюро. Наконец 14 и 18 апреля Миф, Гайлис и Малышев все же сумели покинуть Шанхай, где полиция шла уже за ними по пятам, и затем успешно добрались до Москвы.

Пока они ехали, их подшефную компартию сотрясали новые провалы. 24 апреля в Ханькоу был арестован готовивший покушение на Чан Кайши глава партийной контрразведки и кандидат в члены политбюро Гу Шуньчжан. 14 мая Зорге сообщил, что Гу на допросе выдал все явки и адреса политбюро (за это потом коммунисты вырезали всю семью Гу – по разным данным, от семнадцати до тридцати человек), но благодаря помощи агента коммунистов в полиции арестов основной массы членов ЦК удалось избежать – они успели скрыться. Тем не менее в общей сложности в мае – июле 1931 года были задержаны около трех тысяч коммунистов, включая генерального секретаря ЦК КПК Сян Чжунфа – его, как и многих других, расстреляли, но перед смертью он под пытками тоже выдал всех, кого знал[190]190
  Панцов А. В. Мао Цзэдун. М., 2012 («ЖЗЛ»). С. 351–353.


[Закрыть]. Связь Коминтерна с Дальбюро прекратилась. Восстановить ее было приказано… Зорге. Причем так, чтобы Дальбюро заработало, но о существовании резидентуры «Рамзая» не узнало. Он выполнил эту задачу за четыре дня, но в эти же самые дни были арестованы резидент ОМС Яков Рудник и его жена (агенты «Генрих» – он же «Хенри» и «Анри», и «Генриетта»), об угрозе провала которых «Рамзай» предупреждал еще в феврале.

При аресте Рудника у него изъяли два паспорта: бельгийский – на имя Хилари Нуленса[191]191
  Noulens; Ноленс, Ноуленс.


[Закрыть], и канадский[192]192
  Дикин Ф., Стори Г. Указ. соч. С. 85–86.


[Закрыть]. Юлиус Мадер пишет еще и о швейцарских паспортах – на имена Пауля и Гертруды Рюгг[193]193
  Мадер Ю. Указ. соч. С. 105.


[Закрыть] (У Михаила Алексеева – Руэгг), но на самом деле Рюггами разведчики стали много позже. Для Якова Матвеевича Рудника – уроженца деревни Борщаговки Киевской губернии, бывшего царского прапорщика, участника штурма Зимнего дворца и члена коллегии ВЧК Петрограда, это был уже второй арест во время выполнения миссии за границей. Создатель объединенной резидентуры ИНО ГПУ и военной разведки во Франции в начале 1920-х, он отбыл двухгодичный срок в каторжной тюрьме Пуасси (Poissy), после чего и был в 1924 году принят на службу в ОМС[194]194
  Алексеев М. А., Колпакиди А. И., Кочик В. Я. Энциклопедия военной разведки: 1918–1945 годы. М., 2012. С. 669.


[Закрыть]. Теперь складывалась не менее серьезная ситуация. К аресту в Китае Рудника привела совокупность причин, первое место среди которых занимали слабо законспирированные, а по сути – недопустимые контакты с китайскими коммунистами. Лавина провалов в ЦК КПК и Дальбюро, предательство Гу Шуньчжана не могли не привести спецслужбы к Руднику.

При аресте у супругов «Нуленс» был обнаружен ключ от конспиративной квартиры на Нанкин-роад, 49, где, в свою очередь, полиция нашла документы Дальбюро, Тихоокеанского секретариата профсоюзов, Профинтерна и, самое главное, ключи к шифрам. Это не только позволило полиции понять, с кем она имеет дело, но и представить размеры вмешательства Коминтерна во внутрикитайские дела. В «штабе на Моховой» также стало ясно, провал каких масштабов произошел в Шанхае. 23 июня глава ОМС Александр Лазаревич Абрамов-Миров обратился к главе военной разведки Яну Берзину («Старику») с просьбой задействовать Зорге для освобождения Рудника, упомянув о том, что необходимые для этого расходы будут отнесены на счет ОМС. В тот же день «Рамзаю» было отправлено соответствующее распоряжение Центра об организации помощи «заболевшим»: от дополнительного питания до предоставления адвоката и врачей. При этом Берзин акцентировал внимание на том, что при выполнении этой задачи Зорге должен действовать чрезвычайно осторожно, через третьих лиц, исключить возможность выхода на себя в случае слежки, а если почувствует опасность, то от выполнения задания следует отказаться. Но в дальнейшем «Старик» постоянно нарушал собственные инструкции, ставя резидента в крайне сложное положение[195]195
  Алексеев М. «Ваш Рамзай»: Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае… С. 261.


[Закрыть].

Зорге же, будучи сам выходцем из ОМС Коминтерна, столь ревностно принялся за выполнение поставленной задачи, что стал, по сути, представителем этого отдела в Шанхае, а также поддерживал связи с человеком из ОМС в Харбине. Эта работа, пусть и в европейском варианте, ему была близка, а о деятельности Дальбюро Зорге знал едва ли не больше Рудника, ведь переписка шла через его резидентуру. Знал он и о том, что Дальбюро в Шанхае занималось вопросами связи с Красной армией в центральных районах Китая, решая сугубо военные проблемы. Теперь эти проблемы тоже легли на плечи Зорге, который следующие полтора года (!) решал их… с помощью германских военных советников[196]196
  Там же. С. 362.


[Закрыть].

Что же касается борьбы за освобождение Рудника и его жены – Татьяны Моисеенко-Великой, то «Рамзай», возможно, несколько неожиданно для себя, столкнулся с большими сложностями. Несмотря на действительно колоссальные усилия, предпринимаемые Москвой, судебные перспективы дела выглядели неутешительно. «Лечение больных», как именовалась эта операция в переписке Зорге с Москвой, требовало все новых средств, «врачи» (так называли в телеграммах адвокатов) легко соглашались брать деньги за «лечение», но беспомощно разводили руками, когда требовались конкретные результаты, и вывести арестованных из-под китайской юрисдикции никак не получалось.

В июле – августе выяснилось, что изъятый при аресте у Рудника бельгийский паспорт является настоящим, но действительный его владелец самым спокойным образом проживает в Бельгии и ведать не ведает о «своем» аресте в далеком Шанхае. В качестве реакции на этот «неожиданный» поворот коминтерновцы предложили считать Рудника швейцарцем (по второму его изъятому паспорту на имя некоего господина Бере). Но и настоящий Бере был обнаружен швейцарской полицией у себя дома. Чтобы выправить ситуацию, очередной китайский адвокат запросил чудовищную сумму в 10 тысяч американских долларов. Коминтерн согласился и на это условие, но на доставку денег требовалось время. Из Москвы для помощи Зорге в деле «лечения больных» выехал с большой суммой наличных его бывший коллега по ОМС Адольф Майер («Герман»). В этот же день и в тот же отель «Палас» в Шанхае направился еще один сотрудник ОМС – Карл Лессе («Малей», «Дёниц»). Их встретили Зорге, Клаузен и Вейнгарт. Но и все вместе они ничего не могли сделать для спасения арестованных. 10 августа Москва приказала устроить встречу адвоката «больных» с выехавшей из Европы в Китай вдовой Сунь Ятсена Сун Цинлин («Лия»). Она в то время пользовалась большим авторитетом у Чан Кайши и в обстановке абсолютной секретности выполняла, с подачи Сталина, функции посредника между ним и Мао Цзэдуном в деле создания единого антияпонского фронта. С ней уже была знакома, еще по Германии, Агнес Смедли, а теперь вынужденно познакомились Майер и Зорге. Одновременно Центр придумал арестованным новую легенду: теперь они должны были назваться супругами Кристен из Швейцарии, но сами Кристены, хотя и жившие в то время в СССР, тоже не знали, что они «находятся» в Китае. При этом они должны были убедить своих родителей, оставшихся в Швейцарии, признать на фото из Шанхая собственных детей и обратиться в прессу с требованием освободить «невинно арестованных Пауля и Эльзу», а Сун Цинлин вступилась бы за них со своей стороны. Однако по неизвестной причине эта операция провалилась[197]197
  Там же. С. 370–374.


[Закрыть].

14 августа, совершенно неожиданно для всех, Рудника с супругой перевели из Шанхая в военную тюрьму Нанкина. Разумеется, это повлекло волну предположений, которые так или иначе сводились к одному: если арестованные шпионы еще не расстреляны, то это случится уже в самом ближайшем будущем. Зорге срочно встретился с Сун Цинлин и передал в Москву полученную информацию: «Чан Кайши отрицает Лии, что больные убиты, пробует вынудить от Лии политические концессии за обещания больным»[198]198
  Там же. С. 377.


[Закрыть]. Телеграмма явно свидетельствовала о том, что «Рамзай» находится на связи с Сун Цинлин, и ни для кого, включая Чан Кайши, не секрет, кто такие Кристены-Бере-Нуленсы на самом деле или, во всяком случае, кого они представляли в Китае. Кроме того, торг за разведчиков шел не просто на самом высоком уровне, он стал носить политический характер. Ставки были столь высоки, что Зорге заподозрил Чан Кайши в нечестной игре: выбивая «концессии» и не давая возможности проверить «состояние здоровья больных», лидер Гоминьдана мог блефовать, а на проверку требовалось время.

В Москве же события развивались в соответствии с совершенно непостижимой логикой. Люди из Коминтерна нашли семью швейцарских коммунистов по фамилии Рюгг, которые согласились подтвердить, что сидящие в нанкинской тюрьме разведчики – их сын Пауль и его жена Гертруда. 1 сентября Зорге как представитель ОМС получил телеграмму от Пятницкого с изложением новой версии, а 2 сентября ответил, что версия с «Кристенами» провалилась – он явно не успевал за быстрым ходом коминтерновской мысли, а Сун Цинлин предусмотрительно отказалась влезать в дело больше, чем ее уже убедили это сделать. Сумма взятки за освобождение пары выросла с первоначальных тысячи «амов» до 50 тысяч, а китайский адвокат, который пока так ничего и не сумел сделать, запросил еще семь тысяч. В ответ Москва предложила… «устранить адвоката из Китая» и согласилась на взятку за освобождение (ее должен был получить не адвокат, а экс-министр юстиции, взявшийся быть посредником) в 25 тысяч «амов». Все это начинало напоминать если не истерику, то, как минимум, отчаяние. Были перепробованы десятки комбинаций, в дело вовлекли новых людей, Москва переводила в Шанхай дополнительные деньги, но процесс не двигался с места.

Лишь 24 сентября «больные» узнали, что теперь их фамилия Рюгг, и после этого стало возможным начать в прессе давно запланированную кампанию протеста против их ареста[199]199
  Там же. С. 378.


[Закрыть]. Дополнительной пикантности ситуации придал факт создания в это время в Шанхае «Комитета в защиту супругов Нуленс». Автором и вдохновителем идеи стала вездесущая Агнес Смедли. В момент создания организации она еще не знала, что «Нуленсы» теперь «Рюгги», а когда узнала, то это не смутило ни ее, ни других американских журналистов, с радостью взявшихся писать о «произволе» нанкинских властей, ни даже Сун Цинлин, которая снова вступила в игру и вошла в состав комитета. По их версии, арестованный был секретарем полулегально действовавшего профсоюза и боролся за права китайских (?) трудящихся в Шанхае. Смедли писала: «Как мы уже установили, в Китае все конфликты разрешаются с помощью убийства – либо китайцев, либо иностранцев… Китайские военные власти арестовали супружескую чету, предъявив ей обвинение в принадлежности к Коммунистической партии. Супруги являлись сотрудниками Всетихоокеанского объединения профсоюзов – полулегальной организации в Азии. Супруги предстали перед тайным судом военного трибунала. В иностранной прессе все чаще зазвучали голоса протеста. В защиту арестованных выступила и супруга Сунь Ятсена, однако, согласно неподтвержденным пока сведениям, ее протест мог оказаться запоздалым»[200]200
  Цит. по: Мадер Ю. Указ. соч. С. 107.


[Закрыть]. Несмотря на очевидную с нынешней точки зрения нелепость сложившейся ситуации, созданный Смедли комитет получил мощную поддержку со стороны мировых знаменитостей, всегда готовых кого-нибудь от кого-нибудь защищать, особенно если «нарушение прав человека» происходит не у них дома. К инициативе неистовой Агнес подключились Альберт Эйнштейн, Теодор Драйзер, Максим Горький, Леон Фейхтвангер, Анри Барбюс и Арнольд Цвейг.

19 октября, через десять дней после заявления Смедли о причастности «Нуленсов» к профсоюзной деятельности, над ними состоялся суд. Яков Рудник был приговорен к смерти, а Татьяна Моисеенко – к пожизненной каторге. Немецкий адвокат Фишер, прибывший за счет Коминтерна в Китай (ему заплатили две тысячи «амов»), заявил, что у дела «хорошие перспективы», «больные» чувствуют себя неплохо и содержатся в облегченных условиях. Наконец, начала работать и новая швейцарская легенда: заместитель начальника шанхайской полиции Пэт Гивинс, одновременно представлявший в Шанхае английскую контрразведку, получил подтверждение, что арестованные действительно являются швейцарской четой «Рюгг»[201]201
  Алексеев М. «Ваш Рамзай»: Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае… С. 442.


[Закрыть]. Оправдались и надежды на Сун Цинлин: на встрече с Чан Кайши и его женой, которая доводилась Цинлин сестрой, вдова Сунь Ятсена предложила обменять «Нуленсов» на своего племянника и сына Чана – Цзян Цзинго[202]202
  Усов В. Н. Указ. соч. С. 78.


[Закрыть]. Юноша, уехавший в 1925 году учиться в Москву, стал в Советском Союзе «Николаем Елизаровым», под влиянием коммунистической пропаганды отказался от своего отца, назвав его «…кровавой собакой черной китайской реакции» (так же он охарактеризовал и своего тестя – маршала Фэн Юйсяна), окончил Военно-политическую академию в Ленинграде, но работал председателем колхоза в Рязанской области… Цзинго был единственным сыном Чан Кайши, тот искренне любил его, несмотря на предательство, и мечтал о воссоединении семьи.

Сун Цинлин запросила для ведения тайных переговоров в Китае опытного и облеченного доверием переговорщика: заместителя наркома иностранных дел СССР Льва Карахана, отвечавшего в НКИД за Дальний Восток. Размен Цзян Цзинго на супругов «Нуленс» должен был дать старт многообещающим переговорам о судьбе Китая вообще, но неожиданно Чан Кайши передумал. Неизвестно, правда или нет то, что Сталин, получив во время войны предложение обменять своего сына на плененного маршала Паулюса, ответил: «Я солдата на маршала не меняю», но аналогичный поступок Чан Кайши зафиксирован документально. Лидер Гоминьдана в тот день записал в личном дневнике: «Глава Дальневосточного бюро советской компартии совершил в Китае преступление, и госпожа Сун хочет, чтобы я обменял Нуланса на Цзинго. Нет, я скорее соглашусь, чтобы Цзинго оставался в ссылке и даже погиб в России, чем выменяю его на преступника. Иметь ли мне наследника или нет – на то Божья воля. Но я не могу нарушить закон, предать страну, запятнать честь своего имени. Не могу пожертвовать интересами государства даже ради сына»[203]203
  Цит. по: Алексеев М. «Ваш Рамзай»: Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае… С. 444.


[Закрыть]. Читая эти строки, понимаешь, что Сталин в своем решении по поводу Якова Джугашвили не был единственным…

В попытках освобождения супругов «Нуленс» оказался задействован огромный тайный аппарат, одним из важнейших звеньев которого был Рихард Зорге – представитель сразу двух советских разведок в Шанхае. Результат этих усилий, правда, оказался не совсем таким, как ожидали в Москве. Разведчиков не выпустили, но все же сохранили им жизнь. Колебания Чан Кайши привели к тому, что приведение приговора в исполнение оказалось отложено: Рудник и его жена остались в живых. 16 декабря Чан Кайши ушел в отставку, и Сун Цинлин сообщила Зорге, что теперь судьба «Нуленсов» в руках не военного трибунала, а гражданского суда, условия их содержания в тюрьме, насколько это вообще возможно, приемлемые, и дальше остается только ждать. В декабре «Лия» передала арестованным теплые вещи, а в последующей беседе с Зорге мадам Сун изложила ему собственный план освобождения «Нуленсов». Ей требовалось «сто хороших коммунистов», с помощью которых она намеревалась лично освободить разведчиков и вывезти их из Нанкина в правительственной машине. «Рамзай» охладил пыл «Лии», объяснив, что взять столько «хороших коммунистов» ему просто негде, но они и не требовались: Верховный суд Сучжоу пересмотрел приговор военного трибунала в отношении «Нуленсов», заменив им расстрел и бессрочную каторгу заключением в гражданской тюрьме. Туда «больных» и перевели в январе следующего, 1932 года, и там они остались дожидаться нового витка своей судьбы.

Для «Рамзая» вся эта история с арестованным резидентом ОМС стала хорошим уроком. Во-первых, он лично убедился, какую серьезную опасность представляют для разведчика контакты с местным коммунистическим подпольем, и счел необходимым помнить об этом всю жизнь. Во-вторых, он впервые вышел на верхний эшелон оперативной работы, когда среди его добровольных агентов оказался один из самых влиятельных людей в государстве – Сун Цинлин. Причем влияние это было неявным, неофициальным, однако оттого не менее действенным: эффективность связей такого уровня невозможно было переоценить. Но не только в этом дело. Возможно, активное участие Зорге в деле «Нуленсов» сыграло с ним впоследствии и злую шутку. Он своими глазами увидел, как, с каким неподдельным рвением, делая ошибки, но бросая в бой все новые силы и средства, Москва способна бороться за своих арестованных агентов. Кто знает, может быть, когда Зорге арестуют, он сам, пусть даже вопреки доводам разума, в глубине души будет надеяться, что, если терпеть и ждать, Москва обязательно придет на помощь. Хватило бы сил…