Текст книги "Зорге"

Глава восьмая
Агент Коминтерна

Еще почти год после этих событий Рихард работал в привычном уже московском режиме: постоянно участвовал в заседаниях орготдела, на которых обсуждались самые разные темы – от проблемы фашизма до развития рабочего спорта в Германии, но все они так или иначе были сконцентрированы на германоязычных странах.

По данным разных исследователей, в том числе Фредерика Дикина и Георга Стори, едва ли не раньше других начавших изучать этот вопрос, уже в начале 1927 года Зорге начал выезжать в загранкомандировки по линии отдела международных связей (ОМС) Коминтерна – своеобразного центра международной коммунистической разведки. «Сердце Коминтерна – это малоизвестный и никогда не афишируемый отдел международных связей, который сокращенно называют ОМС, – вспоминал Кривицкий. – До начала репрессий ОМС возглавлял Пятницкий – ветеран большевистского движения, прошедший во время царского режима практическую школу распространения нелегальной революционной пропаганды…

По всему миру он создал широкую сесть постоянных агентов, подчиняющихся лично ему, которые и помогали осуществлению связей между Москвой и номинально независимыми коммунистическими партиями Европы, Азии, Латинской Америки и Соединенных Штатов….

Агент-резидент ОМС – это судья в первой инстанции, решающий целесообразность любого нового расхода, который желает сделать коммунистическая партия. В Соединенных Штатах, например, если политическое бюро Американской коммунистической партии размышляет об учреждении новой газеты, оно консультируется с агентом ОМС. Он рассматривает предложение и, если из этого можно извлечь пользу, связывается со штаб-квартирой в Москве. Далее важные дела решает Российская партия большевиков. В мелких случаях широкие полномочия предоставляются представителю ОМС»[99]99
  Кривицкий В. Указ. соч. С. 73–74.


[Закрыть].

Британские исследователи, ссылаясь на воспоминания самого героя, писали, что в феврале Зорге в качестве как раз такого «агента-резидента» был направлен в Скандинавию под псевдонимом «Иоганн» по заданию информационного отдела и оргбюро[100]100
  Дикин Ф., Стори Г. Указ соч. С. 35.


[Закрыть]. Вероятно, это пресловутые трудности перевода, ибо в «Тюремных записках» Зорге месяц первой командировки не указан. Зато его точно указывает Юрий Георгиев: командировка началась в декабре 1927 года и завершилась лишь в сентябре 1928-го[101]101
  Георгиев Ю. В. Рихард Зорге: Исследователь, разведчик, геополитик. С. 27.


[Закрыть]. Несмотря на то что архив ОМС и сегодня остается засекреченным, некоторые даты действительно можно проследить по обычным документам отдела кадров и бухгалтерии, так как, каждый раз отправляясь за рубеж на задание, Зорге увольнялся, а после возвращения снова «устраивался» на работу, что отмечалось на маленьких записочках о предоставлении ему очередного отпуска, вшитых в его дело. Причин для такого рода бюрократии было две. Во-первых, штаты ИККИ и ОМС были раздельными, а ОМС по какой-то причине не мог предоставлять своим сотрудникам отпуск. Чтобы получить его, Зорге приходилось каждый раз заново оформляться в ИККИ, а после возвращения из отпуска увольняться. Во-вторых, это могло быть вызвано тем, что высокопоставленный агент Коминтерна – сотрудник ИККИ, убывая на задание, формально переставал им быть и не мог рассчитывать ни на какую поддержку из Москвы. Все, что он делал, совершалось как бы на его собственный страх и риск.

Судя все по тем же немногочисленным несекретным документам, рассмотрение кандидатуры Зорге для зачисления в ОМС шло долго и тщательно, это вовсе не было простым переводом из одной структуры Коминтерна в другую. В архивах сохранились короткие отзывы-рекомендации его руководителей и просто «проверенных товарищей», чье мнение при поступлении на службу в ОМС учитывалось особо. По этим запискам можно судить о сроках проверки. 20 марта 1927 года заведующий европейским бюро Профинтерна и подотделом печати ИККИ Григорий Смолянский написал:

«В ОМС

В течение двух лет встречался часто в ИККИ с т. Зорге (с 1925 г.). На мой взгляд, т. Зорге заслуживает полного доверия»[102]102
  РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 19. Д. 206. Л. 74.


[Закрыть].

22 апреля заведующий орготделом Осип Пятницкий («Михаил») поделился своими соображениями относительно будущего Зорге с Михаилом Грольманом («Освальдом»), одним из руководителей ОМС в те дни:

«…О Зорге. Ему не сидится и не работается у нас. Он хочет скорее выехать, а мы затрудняемся его послать на самостоятельную работу, ибо опыта практической работы у него почти нет. Самое лучшее было бы, если бы они дали ему возможность научиться практически работать в Орготделе. Если же они этого не хотят или встанет вопрос о жалованьи для него, то выясните следующее: будет ли он возражать, если он поедет в Ваше распоряжение и будет работать под Вашим руководством. Ответ пришлите возможно скорее.

Михаил»[103]103
  Там же. Л. 25.


[Закрыть].

Письмо означает, что, во-первых, Пятницкий крайне слабо представлял себе реальный опыт подпольной работы своего неуемного сотрудника (или же относился к нему свысока), во-вторых, стремился переложить принятие решения о будущем Зорге на коллег из разных отделов Коминтерна, в-третьих, одним из главных вопросов оставался вопрос финансирования, и решения по нему вряд ли приходилось ждать в ближайшее время. Только 19 октября 1927 года бывший (и, сразу замечу, будущий) непосредственный начальник Ики Рихардовича Дмитрий Мануильский (кроме вышеуказанных двоих, его рекомендовал еще немецкий коммунист Артур Эверт) даст свое заключение:

«В ОМС

Знаю т. Зорге с 1924 г. по работе в Германии и считаю его товарищем, заслуживающим полного доверия»[104]104
  Там же. Л. 75.


[Закрыть].

Окончательное решение о переходе Зорге в ОМС было принято 9 декабря 1927 года, после чего он сразу же и уехал в командировку в Данию, Швецию и Норвегию. В то время каждый советский разведчик, отправлявшийся на работу за границу (это касалось не только Коминтерна), обязан был подписать соответствующую бумагу. Обязательство Коминтерна выглядело следующим образом:

«Обязательство

В связи с настоящей своей поездкой я обязуюсь:

1. Категорически отрицать мою какую бы то ни было связь с Коминтерном.

2. Категорически отрицать, что я прибыл из СССР.

3. Ни в коем случае не иметь при себе лично ничего, могущего в какой бы то ни было степени доказывать мое отношение к Коминтерну и пребывание на территории СССР.

4. Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не вступать в связь с советскими людьми и не обращаться в советские учреждения за границей.

5. Ни в коем случае не вести никакой корреспонденции с кем бы то ни было из находящихся на территории СССР.

6. Семье и руководству своей организации [если я член ВКП(б)] сказать, что мобилизован своей партией для работы в стране. Ни в коем случае не указывать, куда отправляешься, и не условливаться об адресах за границей.

7. Мне известно, что никаких конкретных заданий о какой бы то ни было политической работе мне не дано.

8. По прибытии на территории… я обязуюсь явиться в полное распоряжение ЦК партии как доброволец, обязанный выполнять беспрекословно любое поручение, и обязуюсь в рядах действующей армии оставаться на посту до тех пор, пока не буду отозван.

9. Я обязуюсь быть примерным бойцом, подчиняющимся военной дисциплине, образцом пролетарской скромности, не пользующимся никакими привилегиями и преимуществами, относиться с величайшим уважением к соратникам по борьбе, не позволяя себе никакого, ни малейшего акта, могущего задеть национальное достоинство других бойцов.

10. Мне известно, что за нарушение этого обязательства я поставлю себя вне рядов Коминтерна.

[Дата. Подпись]»[105]105
  Алексеев М. «Ваш Рамзай»: Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае… С. 100–101, 104–105.


[Закрыть].

Вокруг целей первой поездки Зорге, методов их достижения и даже сроков и маршрутов до сих пор много неясного, но, кажется, эти сложности в какой-то мере были созданы искусственно. Сам агент в своих «Тюремных записках» обо всех своих командировках в Европу (их было три) писал так: «…был направлен в 1927 году в Скандинавские страны, где занимался разведдеятельностью компартий по проблемам экономики, политики и важных военных вопросов этих стран. Я начал работать в Дании. В соответствии с полученными указаниями, я выполнял функции активного руководителя наряду с руководством партии, присутствовал на различных собраниях и конференциях, а также посещал основные партийные организации в стране. Когда позволяло время, занимался разведработой по политическим и экономическим проблемам Дании.

Свои наблюдения и добытые сведения обсуждал с партийными представителями и в свои донесения в Москву включал и их мнения. Из Дании я переехал в Швецию, где таким же образом занимался изучением разнообразных проблем. В 1928 году принимал участие в работе политического комитета VI международного конгресса Коминтерна, после чего снова был направлен в Скандинавию. На этот раз главным образом из-за ситуации, сложившейся в компартии Норвегии. И в Норвегии я действовал теми же методами, как в Швеции и Дании. Однако партийные проблемы оказались там далеко не простыми, в результате чего разведдеятельность в политической и экономической областях осуществлялась не так, как замышлялось»[106]106
  Тюремные записки Рихарда Зорге. С. 468.


[Закрыть].

В будущем жизненно важным для Зорге и, как ни парадоксально, с маниакальным постоянством нарушаемым станет принцип, о котором уже шла речь, – максимального дистанцирования от деятельности «братских компартий». Нарушать его он будет по разным причинам: то по собственным соображениям, то по требованию начальства, которое немедленно будет его этим попрекать, а затем и подозревать в нечестности. Но пока все это впереди, и Зорге бросается в омут общения со своими бывшими коллегами по западноевропейским компартиям. Некоторые из них запомнили эмиссара из Москвы и, когда настало время, смогли нарисовать его словесный портрет. Дикин и Стори приводят слова бывшего датского коммуниста Кая Мольтке, встречавшегося с Зорге в Копенгагене в начале 1928 года и считавшего, что миссия человека из Москвы не была разведывательной. По словам Мольтке, Зорге читал лекции в местных партийных ячейках и призывал к разумному конформизму с левыми силами. Личность самого «Иоганна» произвела на Мольтке сильное впечатление: «Умение Рихарда Зорге продумать все аспекты своей работы было необычайным. В его поведении не было ни намека на нелегальное положение или конспирацию. Во время своих визитов в трудные районы портов и фабрик Копенгагена он любил доказывать, что “может выдуть пива не меньше, чем матрос, докер или цементник, или демонстрировал свою физическую силу как борец”». При этом другой бывший датский коммунист, также работавший с Зорге во время его командировки, отмечал, что посланец из Москвы был «высоким, стройным и очень интеллигентным человеком, миссия которого состояла в специальной помощи для проведения реорганизации всего партийного аппарата»[107]107
  Дикин Ф., Стори Г. Указ. соч. С. 36, 40.


[Закрыть]. Поистине, если бы в то время был в ходу такой термин, как «ниндзя», Рихарда Зорге вполне можно было бы так назвать как минимум за его умение производить нужное впечатление на разных людей – вплоть до того, что даже внешность и поведение его они описывали по-разному.

Сохранились письма самого Зорге, отправленные им во время командировки из Осло и Берлина (там он фигурировал как «Флерис» и «Леонард») в Москву. Уже тогда агент Коминтерна начал удивляться буквальному исполнению пунктов, указанных в подписанном им «Обязательстве». В первом письме от 19 декабря 1927 года «Флерис» сообщает о своих планах (ничего интригующего – сплошная бюрократическая рутина) и просит помощи:

«Я прибыл 17.12 в Стокгольм. От Освальда (Михаила Грольмана. – А. К.) никаких новостей с тех пор, как он находится в Осло. По телефону я спрашивал в Осло, но он оттуда уже уехал. Наверное, он не приедет в Стокгольм.

Наши друзья здесь ничего не знали о том, что я приеду и с какими заданиями. Боюсь, что то же самое будет в Копенгагене. Попрошу вас сделать что-то относительно Копенгагена…

Я буду здесь работать над следующими вопросами: разделение труда в аппарате ЦК; работа отделов; отдел профсоюзов, агитации и пропаганды – они только что созданы и начинают работать; вопрос о руководстве вообще, районы, области, коммуны; работа нескольких функционеров в Стокгольме; подготовка, вероятно, скоро начинающих борьбу за повышение заработной платы в цехах бумажной индустрии, подготовка к конференции профсоюзов в конце января; работа в самых важных цехах заводов в Стокгольме и вопрос заводских газет.

Так как Освальд уже подробно проинформирован по вопросу Устава, наши друзья должны получить сообщение о том, что Освальд будет с ними подробно говорить об этом. А мне ничего не остается, кроме того, чтобы начать работать по этим вопросам, но ничего не предприму, пока не буду точно от вас информирован. Общую информацию я от вас получил, но мне кажется, что этого еще не хватает. Обращаю ваше внимание на то, что я в данный момент лишь информирую о некоторых поставленных вопросах, может быть, из-за нехватки времени я занимаюсь в основном вопросом разделения труда в ЦК и его отделах вообще…»[108]108
  РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 19. Д. 211. Л. 6.


[Закрыть]

Пробыв некоторое время в Швеции, «Флерис» отправился в Копенгаген, но уже к концу марта, когда руководство Коминтерна попыталось застать его там, оказался в Норвегии. Стоит заметить, до сих пор не выявлены причины нестыковки в различных документах относительно сроков командировки Зорге и его маршрута. Если сроки более или менее удалось уточнить Юрию Георгиеву, то британские исследователи добавляли в картину следующие штрихи: они считали, что первая командировка началась с месячного пребывания в Берлине, где Рихард учил скандинавские языки и получил прикрытие в виде документов некоего издания, занимающегося социологическими проблемами. Это не так – процитированное выше письмо доказывает, что Зорге не нуждался ни в языках, ни, возможно, в документах (во всяком случае, он не получал их в Германии). Из Германии он якобы отправился в Данию, затем провел три месяца в Швеции, оттуда через Данию прибыл в Норвегию, а потом – снова в Берлин. При этом расследование немецкой полиции, произведенное в 1942 году после ареста Зорге в Токио, выявило свидетельства (весьма сомнительные, впрочем, – например, зафиксировано, что Зорге в феврале 1926 года убыл из Германии в… США) его пребывания еще и во Франкфурте в августе – сентябре 1928 года. Если не считать того, что тем летом Зорге точно был в Москве, в принципе в этом нет ничего удивительного, и Рихард действительно вполне мог встречаться в этом городе с главой ОМС Александром Абрамовым-Мировым, если бы на то была такая необходимость. Вот только к 1928 году этот советский функционер и профессиональный разведчик уже два года, как не работал в постпредстве СССР в Берлине, поэтому непонятно, какую совместную операцию могли проводить Зорге и Абрамов-Миров, как это утверждали британские исследователи, тем более, замечу еще раз, оба разведчика присутствовали в советской столице.

Весьма вероятно лишь то, что Рихард действительно вернулся в Москву через Германию, возможно (опять лишь предположения, но документов нет!), выполнив и там какие-то разведывательные задачи ОМС. Вернулся ненадолго: успев поработать на конгрессе Коминтерна, 5 октября он уже развернулся и поехал обратно, в Норвегию, где пробыл как минимум до февраля 1929 года, а потом через Данию прибыл на родину. Причем, как замечает Георгиев, Зорге вернулся в Москву сам – без вызова руководства и ведома организаторов конгресса и, вероятно, вместе с представителями скандинавских компартий в качестве их куратора от Коминтерна, которым он назначил себя сам (возможно, действительно видел, осознавал себя таковым). С партийной дисциплиной у Ики Рихардовича явно имелись серьезные проблемы, на что ему было указано: «Товарищу Зорге должно быть поставлено на вид, так как он без предварительного согласования направился в Москву», но в работе конгресса участвовать ему все-таки разрешили, и 30 июля он получил мандат с правом совещательного голоса. Сам Зорге высоко оценивал свою роль в подготовке конгресса и свое участие в его работе, упоминая о помощи в написании программы Коминтерна и вовлеченности в политические дискуссии, связанные с выступлениями оппозиции (в лице Троцкого, Зиновьева и Каменева) в качестве «личного секретаря влиятельного политика Бухарина»[109]109
  Цит. по: Георгиев Ю. В. Рихард Зорге: Исследователь, разведчик, геополитик. С. 30–31.


[Закрыть].

Никаких подтверждающих это заявление Зорге документов до сих пор не обнаружено. Правда, известно, что с Бухариным Зорге сотрудничал как минимум с октября 1926 года, чему способствовало хорошее знание немецкого языка большевистским вождем. В день же закрытия конгресса Зорге… снова отправили в командировку, и снова в Норвегию. По предложению члена ИККИ финского коммуниста Юрьё Сирола (настоящая фамилия – Сирен) поездка была утверждена с особым условием: с предоставлением Зорге в распоряжение Коммунистической партии Норвегии (КПН), дабы он мог помогать норвежским товарищам в подготовке очередного партийного съезда, имея боˊльшую свободу действий, чем в предыдущее свое посещение Норвегии. Таким образом, косвенно и прошедшим числом была признана правильной летняя инициатива Зорге, за которую его же несколько недель назад и наказали. Кроме того, раз в два-три месяца Рихард обязан был выезжать в Данию для помощи еще и датским товарищам.

Зорге попросил отпуск (в 1927 году ему не удалось отдохнуть), и ему дали две недели, пообещав еще две, если будет такая возможность. Довольно раздраженный, он на следующий день написал столь же взвинченное и даже несколько циничное письмо:

«2 сентября 1928 г.

Дорогой Сирола!

Я все же поехал в отпуск. Сначала на 14 дней, [а] если я не получу телеграмму, тогда на четыре недели. (Адрес в секретариате Пятницкого.)…

Ты получишь брошюру в очень сыром, недоработанном виде. Я все написал так, как следовало написать. Только не очень обработал. Как стилистически, так и по содержанию. Ты должен будешь еще раз внимательно вникнуть в это дело и переписать начисто. Извини, пожалуйста, что я взваливаю на тебя такую обременительную работу, но тебе уже ясна тенденция вообще не предоставлять мне отпуска, “пока все не выяснится”, и затем я должен буду немедленно уехать. Это фактически может означать продление навечно почечной болезни у меня, от которой мне может помочь только очень болезненное вмешательство или прогревание, так как она у меня запущена…

Сейчас я пускаю вопрос моей командировки в свободное плавание. Мне все равно, под каким именем и в каком качестве меня пошлют. Мне не доставляет никакой радости совать свой нос в тайны лендерсекретариата или “больших политиков”. Пускай они спокойно забавляются своими скорее малыми, чем большими делами. Если понадобится, я поеду хоть на Северный полюс, может быть, там понадобится основать еще одну партию.

Так что пока жив. Хочу вернуться здоровым через две или четыре недели, как хотят “великие”. Все материалы тебе доставят.

Сердечно твой Зорге»[110]110
  Там же. С. 32.


[Закрыть].

Судя по тому, что в командировку Ика Рихардович отправился 5 октября, отпуск он отгулял полностью. Не желающий вникать ни в малые, ни в большие дела «больших политиков» из Осло (это говорит о том, что он хорошо и без всяких иллюзий представлял себе «размах» коммунистического дела в Скандинавии), Зорге вынужденно пропустил исключительно важные события, происходившие в это время в Москве. Член Президиума ИККИ, можно сказать его лидер, ответственный редактор главной партийной газеты «Правда», член Политбюро ЦК ВКП(б), наконец, умница, интеллектуал и экономист – Николай Иванович Бухарин оказался в оппозиции к своим бывшим друзьям и коллегам в Кремле. Выступая против грабительской коллективизации, он назвал сталинские ее планы «авантюристическими», ввязался в дискуссию с, как он думал, соратниками, в запале окрестил самого Сталина «мелким восточным деспотом» и немедленно поплатился за это. В ноябре 1928 года Бухарин официально был причислен на пленуме ЦК ВКП(б) к «правым уклонистам». Обиженный Бухарин подал в отставку с поста члена Президиума ИККИ, написал заявление об уходе из «Правды». Сталин удовлетворил эти просьбы только в апреле 1929 года, заставив своего бывшего товарища хорошенько помучиться. Формальное же отстранение Бухарина от работы в Коминтерне произошло еще позже – в июне, а из политбюро он был изгнан лишь в ноябре 1929-го.

Зорге, вернувшийся в СССР в апреле 1929 года, после участия в III съезде Компартии Норвегии, подготовил соответствующий отчет для Политического секретариата Коминтерна, где, помимо всего прочего, обратил внимание на то, что, будучи в командировке, оказался в крайне сложном финансовом положении. Руководство, отправляя его с задачей помочь норвежским «товарищам» в организации их партийного съезда, совершенно не подумало о том, что для этого нужны деньги. Еще 20 ноября 1928 года он писал в Москву:

«Можно в любое время проконтролировать мой отчет. Уверяю вас, что, когда я ежедневно беру у других 3–5 крон только потому, что эти деньги будут переданы только в Берлине, это сказывается очень нехорошо на моих действиях и возможностях. Большая часть моих задач в связи со съездом состоит в том, что я должен бывать на различных окружных съездах, чтобы там помогать в подготовке, но сейчас это совершенно исключено, так как я боюсь проехаться даже на трамвае из-за финансовой ситуации»[111]111
  РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 19. Д. 211. Л. 3.


[Закрыть].

В конце 1928 года руководство вновь задумалось о том, что же делать с не в меру активным немцем, еще и требующим денег на организацию работы. 6 декабря руководитель Политсекретариата Коминтерна Борис Афанасьевич Васильев (Гольберг), и ранее не испытывавший к Зорге дружеских чувств, написал записку Пятницкому:

«Относительно работы т. З.

Ни мне, ни т. Сироле неизвестны и поэтому непонятны планы путешествий т. Зорге. В свое время было условлено, что он должен работать в Норвегии, можно согласиться, чтобы он время от времени наезжал в Данию и, может, даже в Швецию, но на ближайшие месяцы такие поездки, по-моему, не нужны. Т. Сирола такого же мнения. Т. Зорге, по-моему, должен ехать в Норвегию и там остаться, как было условлено.

Что касается предложения о его поездке в Англию, я высказываюсь против. Он слишком слаб для Англии и не сможет сдержаться, чтобы не вмешиваться в политические дела. Для Англии это совершенно неприемлемо»[112]112
  Там же. Л. 4.


[Закрыть].

Не исключено, что Пятницкий и Сирола не разделяли возмущения Васильева, а возможно, и сообщили о его записке самому Зорге. Во всяком случае, узнавший об этом «Леонард» (псевдоним Зорге в этой поездке) 14 декабря отправил в Москву полный возмущения ответ, в котором попросил отозвать его из Норвегии, если руководство считает его претензии необоснованными, и предложил особое внимание обратить на его финансовый отчет. В ответ «Леонарду» сообщили, что его отчет проверен, претензий по нему нет, и «полагаем, что нет оснований так нервничать, как Вы это делаете».

С грехом пополам, но с расходами Зорге все выяснилось. Он оказался ровным счетом ни в чем не виноват, абсолютно прав в своих претензиях, но, как говорится, «осадок остался», и когда «Леонард» вернулся, никто из руководства Коминтерна не хотел, чтобы слишком энергичный специалист, к тому же связанный с Бухариным, работал у него в отделе. После двухдневного обсуждения несколькими специально уполномоченными комиссиями было принято решение: «Определить тов. Зорге секретарем тов. Мануильского до следующего Пленума ИККИ»[113]113
  Там же. Оп. 7. Д. 8. Л. 1.


[Закрыть]. Вернувшийся из Норвегии Зорге «завис» в Коминтерне без определенного места работы и четко очерченного круга обязанностей, ответственности. Наш герой любил свободу, но не в таких условиях, да еще во время антибухаринской кампании, которая никак не могла быть для Зорге поводом для оптимизма. 6 июня он написал заявление с просьбой использовать его в дальнейшем в качестве инструктора ИККИ, прикрепив к одной из зарубежных компартий на постоянной основе. В заявлении есть любопытное предложение:

«…я обращаю [ваше] внимание на то, что тов. Куусинен сам предложил мне самостоятельно определиться относительно его желания использовать меня в Восточном отделе.

Зорге. 6 июня 1929 г.»[114]114
  Там же. Д. 9. Л.165.


[Закрыть].

Решения по этому заявлению принято не было. Точнее, его отложили до ближайшего, Х пленума ИККИ, который состоялся 19 июня. Но за день до этой важной даты ожидающий определения своей судьбы Зорге отправился в очередную командировку, причем без всякой «привязки» к предыдущим заданиям. Теперь его путь лежал не в Скандинавские страны, а в Англию и Ирландию. Самое же странное было в том, что Зорге не знал, в каком качестве он туда едет. Отправляясь в поездку, он, вероятно, думал, что она будет такой же, как две предыдущие, сменится только регион, в котором на этот раз ему предстояло работать с коммунистическими партиями, но… еще за два дня до отъезда Зорге из Москвы – 16 августа на заседании делегации ВКП(б) в Коминтерне было принято решение об увольнении Ики из ИККИ (вместе с еще несколькими «бухаринцами») и об откомандировании его в совместное распоряжение центральных комитетов ВКП(б) и Компартии Германии. 24 августа это решение было окончательно утверждено, и после возвращения из отпуска Зорге должен был навсегда покинуть «штаб мировой революции»[115]115
  Георгиев Ю. В. Рихард Зорге: Исследователь, разведчик, геополитик. С. 35.


[Закрыть].

Это решение не было доведено до сведения самого «вычищенного» из рядов ИККИ Зорге, который в это время уже находился в Великобритании. Он долгое время находился в неведении и мог только догадываться о том, что происходит «наверху», и как там решают его судьбу, но догадываться, что тобой недовольны и знать, что ты уволен, – не одно и то же, особенно для секретного агента во время выполнения задания. Сам Зорге в «Тюремных записках» писал, что, еще находясь во второй командировке в Скандинавии, получил сообщение о необходимости поездки в Альбион: «В этот период перед возвращением домой пришло распоряжение посетить Англию, где предстояло изучить состояние рабочего движения, позиции коммунистической партии, политическую и экономическую ситуацию в стране в 1929 году и представить соответствующую информацию. Я получил указание никоим образом не вмешиваться во внутрипартийную борьбу. Это вполне совпадало с моим личным намерением и позволило уделить больше, чем в Скандинавии, внимания политической и экономической разведдеятельности»[116]116
  Тюремные записки Рихарда Зорге. С. 468–469.


[Закрыть].

Дикин и Стори, будучи представителями британского зоргеведения, естественно, наиболее внимательно отнеслись к командировке Зорге в их страну, однако данное ими описание мало что разъясняет в этой цитате нашего героя, разве что приводят они ее, опираясь на свою версию «Тюремных записок», несколько иначе: «Моей целью было изучение британской политики и экономики, но поскольку депрессия стольких людей лишила работы, что всеобщая стачка казалась неминуемой, я также решил провести исследование – в случае, если всеобщая забастовка все-таки начнется». Более того, они затем комментируют ее, ссылаясь на слова, очевидно, навсегда оставшегося неизвестным «очевидца», как «чрезвычайно опасную миссию по сбору военной информации и распространению подрывной пропаганды». Опасную настолько, что во время работы в Англии Зорге пришлось даже избегать (!) «компании… стройных, длинноногих английских девушек»[117]117
  Дикин Ф., Стори Г. Указ. соч. С. 42.


[Закрыть]. Впрочем, и британцы соглашаются с тем, что, будучи в командировке в Англии, Зорге тщательно сторонился не только длинноногих англичанок, но и руководства местной компартии, которое после пережитого в середине 1920-х годов кризиса советско-британских отношений (к 1929 году коммунистов в Великобритании насчитывалось не более 3,5 тысячи человек) надеялось поправить свое положение за счет недовольства рабочих и роста безработицы – на этот раз уже из-за начинающегося мирового экономического кризиса. Кроме того, как мы знаем, не имел Зорге специальных полномочий выступать и от имени Коминтерна. Поэтому миссия его носила либо почти полностью исследовательский характер, либо имела какое-то второе дно (Дикин и Стори прямо пишут о «дополнительном разведзадании»), что, учитывая шаткость позиций Зорге в Москве, крайне маловероятно. В 1966 году Кристина Герлах-Зорге сообщила британскому исследователю истории советских спецслужб, что сопровождала своего бывшего мужа в Лондоне и была свидетелем его встречи с неким тайным агентом, которым мог быть офицер британской разведки Чарлз Эллис, работавший на русских. Так ли это на самом деле, до сих пор остается загадкой[118]118
  Ваймант Р. Указ. соч. С. 33–34.


[Закрыть].

Короткая, но неопределенная во многих смыслах командировка в Европу вывела Зорге из себя. В «Тюремных записках» он вспоминал: «Вернувшись в Москву, я, разумеется, передал в разведотдел (ОМС. – А. К.) свое очередное сообщение. Кроме того, я откровенно проанализировал и доложил все, что оказалось не совсем удачным в моих поездках по сбору развединформации и в исследованиях в странах, которые посетил. Кроме того, я высказал некоторые существенные предложения. В частности, предлагал, чтобы фундаментальная и всесторонняя разведывательная программа была отделена от внутренних распрей в борьбе за власть местных компартий. В случае же необходимости для решения чисто внутренних национальных и частных партийных проблем следует посылать специальных эмиссаров, способных если и не полностью, то хотя бы частично посвятить себя разведдеятельности в области экономики, внутренней администрации, внешней политики, а при необходимости и по военным проблемам в широком смысле. Такого рода разделение в работе, отмечал я, также абсолютно необходимо для сохранения секретности разведдеятельности. Еще определеннее, чем прежде, я предложил также, чтобы лица, ведущие разведдеятельность в других странах, исходя из соображений секретности, были полностью отделены от структуры Коминтерна. После этого в моей работе обозначались некоторые перемены, хотя не ясно, в какой мере это явилось следствием сделанных мной предложений…»[119]119
  Тюремные записки Рихарда Зорге. С. 469.


[Закрыть]

Особое раздражение агента вызвали способы организации связи – слабое звено вообще всей советской разведки в 1920—1930-е годы, но никаких возможностей повлиять на это, изменить систему так и не было найдено.

Зорге вернулся в Москву 19 сентября, и, чтобы дать ему возможность отгулять отпуск, его на это время снова зачислили в штат ИККИ, обычным способом определяя секретарем Мануильского. 26 сентября вернувшийся из отпуска взбешенный предательским отношением к себе со стороны «товарищей» отставной разведчик написал сразу две записки на имя шефа ОМС Пятницкого:

«В Узкую комиссию (орган управления ИККИ. – А. К.),

лично тов. Пятницкому

После расспросов и бесед относительно моей последней командировки и связанных с ней вопросов я должен констатировать следующее:

1. Что товарищи, отправлявшие меня в командировку, совершенно не представляли, куда они меня посылают;

2. Что, по-видимому, не было никаких решений послать меня в Англию с посещением Ирландии (только Мануильский еще хорошо припоминает это);