Текст книги "Зорге"

Глава семнадцатая
Японский круг

В сентябре 1931 года в группе Зорге случился инцидент, который в очередной раз должен был напомнить о необходимости дистанцироваться в своей деятельности военной разведки от агентов-коммунистов. Агент «Жорж» – Кито Гинъити, член японской секции американской компартии, был арестован японской полицией и депортирован в Японию. В Шанхае он жил с лета 1929 года, работал плохо, по сути, исполняя только функции переводчика, так как говорил по-английски. Потеря такого работника была невеликим бедствием – главное, чтобы он не выдал тех, кого знал лично (Вейнгарта и Клаузена), этого и не произошло. Но выбытие единственного японца совпало с началом агрессии Японии в Китае, поэтому арест Кито повлиял на дальнейшую работу всей группы. Срочно нужна была информация если не из японских источников, то хотя бы перевод японской прессы. Замена Кито нашлась мгновенно и оказалась, к счастью, очень удачной.

В Шанхае Кито был знаком с японским журналистом из «Осака Асахи симбун» Одзаки Хоцуми. «Рамзай» же познакомился с ним при посредничестве Агнес Смедли, и произошло это на рубеже 1930–1931 годов. Встреча оказалась исключительно важна для Зорге, и он вспоминал потом: «Одзаки был моим самым главным соратником. Впервые я познакомился с ним через Смедли в Шанхае. Отношения между нами и с деловой, и с человеческой точек зрения были совершенно безупречными. Его информация была чрезвычайно надежной и наилучшей из той, которую я получал из японских кругов. С ним у меня быстро завязались дружеские отношения. Поэтому, как только я прибыл в Японию, прежде всего принял меры к тому, чтобы установить связь с ним. Он покинул Шанхай в 1932 году, и это была серьезная потеря для нашей группы. Он явно имел тесные связи с Китайской коммунистической партией, но я в то время почти не знал об этом, нет, фактически ничего не знал… Одзаки был моим учителем, а область изучения была очень широкой. Он разъяснил мне маньчжурскую политику Японии в последние несколько лет и ее планы на будущее…»[216]216
  Тюремные записки Рихарда Зорге. С. 500–501, 509.


[Закрыть]

Одзаки Хоцуми родился 1 мая 1901 года в Токио в семье журналиста и вырос на Тайване – тогдашней японской колонии, где его отец работал журналистом в местной газете. Блестящее знание китайского языка, китайских обычаев и реалий предопределило дальнейшую специализацию Хоцуми как журналиста-синолога. В Японию он вернулся лишь в 1919 году, а в 1925-м получил самое престижное в Японии образование, окончив юридический факультет Токийского императорского университета – «кузницу кадров» японских премьер-министров и членов правительства. Как было модно в те годы среди японского студенчества, Одзаки примкнул к левому обществу «Синдзинкай», участвовал в семинаре по изучению работы Николая Бухарина «Теория исторического материализма», но, в отличие от большинства своих однокашников, не забыл о своих увлечениях и после окончания университета. В 1926 году он получил степень доктора юриспруденции и нашел место в авторитетной газете «Токио Асахи», вступил, хотя и ненадолго и под псевдонимом Кусано Кэндзи, в профсоюз, связанный с японской компартией. Когда Одзаки переехал в 1928 году в Осаку, он чуть было не вступил в КПЯ по приглашению своего одноклассника, но одумался. Одноклассник в том же году погиб во время массовых преследований коммунистов в Японии, а Одзаки, специализировавшийся на китайских вопросах, в декабре уехал корреспондентом в Шанхай.

В Китае молодой журналист быстро нашел единомышленников среди коллег, увлекающихся марксизмом, и провел семинар все по той же бухаринской книге. Результатом стало знакомство с одним из переводчиков «Капитала» на китайский Ван Сюэвенем и с тайваньцем Ян Люсинем. Оба оказались членами КПК и вскоре основали в Шанхае «Японо-китайскую лигу борьбы» – очевидно, против японского, китайского и мирового империализма. Некоторые из знакомых Одзаки китайцев говорили на японском, сам он нанял учителя (тоже связанного с левыми), чтобы обновить знания китайского, некоторые говорили и на английском. Знание европейских языков было необходимо местным левым для изучения коминтерновской литературы, которой торговал магазин «Цайтгайст», принадлежавший немке, приехавшей в Китай с гражданским мужем-китайцем, Ирене Вайтемайер (Ирине Германовне Петрашевской – сотруднице ИККИ и в будущем агенту ГРУ).

Ирина Германовна, в свою очередь, оказалась знакома с Урсулой Гамбургер и Агнес Смедли. Их встреча с Одзаки и дальнейший выход на Зорге, таким образом, становились лишь вопросом времени. Японский журналист был одновременно шокирован и очарован смелостью, раскованностью и талантом американской коллеги и, несмотря на то, что Агнес в то время жила в гражданском браке с неким «китайским товарищем», тесно общалась с Зорге, ее отношения с Хоцуми стали чрезвычайно близкими[217]217
  Алексеев М. «Ваш Рамзай»: Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае… С. 427.


[Закрыть]. Уже позже, в 1934 году в Токио вышел перевод книги Смедли «Дочь Земли», выполненный Сирикава Дзиро – это был псевдоним влюбленного в Агнес Одзаки. Под этим именем и под псевдонимом «У Цзоси» (китайское чтение его настоящей фамилии) он выпускал и собственные произведения, посвященные Китаю.

Смедли тоже почувствовала симпатию к журналисту с докторской степенью юриста, искренне интересующемуся Китаем и любящему его. Симпатия быстро переросла в более глубокое чувство, и когда уже в 1947 году Агнес узнала о гибели Одзаки в Японии, то призналась подруге, что японский журналист был для нее «фактически мужем»[218]218
  Там же. С. 428.


[Закрыть]. Одзаки Хоцуми не знал Зорге, да, строго говоря, даже когда узнал, еще несколько лет был убежден, что общается с американским журналистом Джонсоном. А вот Зорге, только что потерявший Каваи, вышел на Одзаки как охотник на дичь. Он искал нового агента-японца и обратился за помощью к Смедли, и Агнес снова не подвела. Очень быстро «Рамзай» оценил возможности и интеллектуальный уровень нового знакомого, которому в переписке присвоил псевдоним «№ 6», и искренне зауважал его.

Поистине удивительно, сколько успел сделать Одзаки для «Рамзая» в очень короткий период времени (от знакомства с Зорге до возвращения в Японию «№ 6» прошло лишь четыре месяца и девять дней): «Всего с 21 сентября 1931 г. по 1 февраля 1932 г. на основе информации, полученной от Одзаки, было отправлено 20 телеграмм, из них 11 – по данным военного атташе Японии в Шанхае (десять из них были доложены высшему военному руководству страны). Всего же было доложено 12 телеграмм. Остальные не были ”расписаны” руководству только потому, что содержали сведения чисто военного характера и направлялись в 3-й (информационный) отдел Четвертого управления Штаба РККА для учета. 20 отправленных в Центр телеграмм – это, как минимум, 20 встреч с Одзаки за четыре с небольшим месяца, чаще, чем один раз в неделю»[219]219
  Там же. С. 430–431.


[Закрыть].

Очевидно, что для получения такого количества интересующих разведку материалов связи журналиста Одзаки с японским военным атташе должны были быть глубокими и доверительными. Мы и сегодня не знаем, как именно Одзаки получал секретные материалы из атташата: сам, напрямую, или через посредника, но, безусловно, он сразу показал себя исключительно ценным членом группы, а со временем его «вес» в резидентурах «Рамзая», где бы они ни располагались, только возрастал. Кроме того, «№ 6» познакомил Зорге с другими своими соотечественниками, которые в той или иной степени оказались полезными для разведки. В «Тюремных записках» читаем:

«Каваи [Тэйкити] («Ронин». – А. К.). Его привел ко мне и познакомил Одзаки. В это время Каваи был действительно активным и к тому же очень хотел работать. Он раза два ездил в Маньчжурию и добывал информацию для меня. Он всегда имел выходы к информации о положении в Северном Китае. Поскольку он не говорил на иностранных языках, то после отъезда Одзаки я стал испытывать трудности в контактах с ним. <…>

Мидзуно [Сигэо или Сигэру]. С ним меня познакомил Одзаки. Однако я встречался с ним всего несколько раз. От него у меня осталось впечатление, что он скорее ученый, чем политический шпион. В Японии я один раз встречался с ним в ресторане.

Ямаками [Масаёси]. Когда Одзаки уезжал из Шанхая, он познакомил меня с ним в качестве своего преемника, но после одной или двух встреч наши отношения прекратились. Однако почему мы так быстро расстались, сейчас не могу вспомнить. Он познакомил меня с Фунакоси [Хисао]»[220]220
  Тюремные записки Рихарда Зорге. С. 500.


[Закрыть].

Из четверых перечисленных больше всего известно о Каваи. На это есть две причины. Во-первых, Зорге не очень лукавил во время следствия, когда говорил, что отношения с этими людьми были скоротечными, и они не были шпионами в полной мере, хотя многие исследователи отмечали, что бывший резидент старался по возможности отвести подозрения от своих бывших агентов (правда, если следовать этой логике, то Зорге практически «утопил» в своих показаниях Одзаки, неоднократно называя его вторым по важности сотрудником резидентуры. Но после Одзаки именно Каваи был единственным из японцев, кто оказался связан с шанхайской резидентурой дольше и прочнее всех).

Во-вторых, лишь Каваи посчастливилось выжить, дожить до победы и получить редкий шанс самому рассказать свою историю. Его соратникам повезло куда меньше. «Скорее ученый» Мидзуно Сигэо был арестован по делу Зорге, получил 13 лет и умер в тюрьме 22 марта 1945 года. Ямаками Масаёси – руководитель шанхайского бюро крупнейшего японского информационного агентства «Рэнго» («Рэнго цусин») скончался в 1938 году в возрасте сорока трех лет. Фунакоси Хисао, работавший в Шанхае, по одним данным – в качестве корреспондента «Шанхай дейли ньюс», «Майнити симбун» и «Ёмиури симбун», а по другим – в «Рэнго цусин», был арестован по делу Зорге в Пекине 4 января 1942 года, получил 10 лет тюрьмы и умер в заключении 27 февраля 1945 года. Только Каваи удалось пережить войну, тюрьму и медные трубы: он даже выступал на открытии памятника на могиле Зорге в Токио 8 ноября 1964 года.

Каваи Тэйкити был ровесником Одзаки. Он окончил университет Мэйдзи в Токио и с 1928 года работал в Китае, но не в престижных изданиях, как другие его знакомые, а в малоизвестном еженедельнике «Шанхай сюхо». Как и многие в окружении «Рамзая», он был членом компартии Китая, а его социальный статус способствовал обзаведению широким спектром знакомств в самых разных кругах. Не случайно позже ему был присвоен оперативный псевдоним «Ронин». Ронинами в средневековой Японии называли самураев, по разным причинам оставшихся без повелителей, а значит – без рисового пайка, и вынужденных добывать себе пропитание любым, даже самым авантюрным способом, полагаясь прежде всего на свой меч и отвагу, а чаще всего просто разбоем. Сейчас так иногда называют студентов, не сдавших экзамены и без толку шатающихся, теряя драгоценное время на улицах и не занимаясь ничем полезным. Ронинами в 1920—1930-е годы в Маньчжурии называли членов некоторых японских националистических обществ, мечтавших объединить Восточную Азию «под сенью японского меча».

Ронин Каваи имел интересные знакомства в Пекине и Мукдене. Работа в Шанхае его не особенно держала, и Зорге принял решение отправить его на север. С 1929 года Каваи был знаком с Сёдзима Рюки, служившим переводчиком в Пекине. С подачи Зорге и Одзаки Каваи уговорил Сёдзима поступить на работу в кэмпэйтай – военную жандармерию, выполнявшую функции военной полиции и контрразведки одновременно. Внедрение советского агента в такую организацию стало серьезным успехом резидентуры «Рамзая», но нельзя сказать, что после этого все тайны кэмпэйтай в Маньчжурии стали известны в Москве. Сёдзима передал Каваи 37 секретных документов, а в 1935 году выдал своего вербовщика коллегам по службе. Каваи был арестован в Синьцзине, его пытали, но, ничего не добившись, дали лишь 10 лет условно, а в 1940 году «Ронин» вернулся в Японию, чтобы через год быть арестованным вновь[221]221
  Алексеев М. А., Колпакиди А. И., Кочик В. Я. Указ. соч. С. 376; Мадер Ю. Указ. соч. С. 80.


[Закрыть]. Но еще до этого времени (по разным данным – в мае или июне 1932 года) Каваи взяли в Шанхае агенты японской полиции, у которых, однако, не было против него ничего, кроме подозрений – примерно так когда-то складывались отношения властей с настоящими ронинами.

«К сожалению, мы за последние дни понесли большую потерю благодаря серьезному заболеванию одного из наших японских корреспондентов, – описывал сложившуюся ситуацию Зорге, традиционно прибегая к медицинской терминологии для маскировки событий. – Это уже третий случай, что люди не могут переносить здешний климат. Двое очень тяжело заболели и лежат под особым врачебным наблюдением в больницах, а третий еще вовремя мог избавиться от этого плохого климата. Мы надеемся, что наш последний заболевший человек настолько будет устойчив, как самый первый, и что его болезнь не заразит других, каковая опасность имеется в том случае, если он не такой крепкий, как первый. Но мы доверяем его конституции»[222]222
  Алексеев М. «Ваш Рамзай»: Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае… С. 566.


[Закрыть]. Для окончательной прозрачности этого нехитрого шифра можно только добавить, что вовремя (в последних числах января) уехал Одзаки Хоцуми, а «болели» Кито (первый) и Каваи (второй). Через три недели полиции пришлось отпустить Каваи. Он немедленно отправился в Японию, где в Осаке нашел Одзаки, и тот устроил его в свою газету «Осака Асахи», и вскоре Каваи вернулся в Китай, где в Тяньцзине открыл книжный магазин и продолжил подпольную работу[223]223
  Дикин Ф., Стори Г. Указ. соч. С. 155–156.


[Закрыть].

На замену Одзаки, вынужденному вернуться на родину по причине закончившейся командировки, Зорге наметил Фунакоси Хисао. Уроженец провинциальной Окаямы, где он вырос в типичной домашней обстановке в семье местного производителя соевого соуса, Фунакоси сумел, тем не менее, поступить в престижный столичный университет Васэда (Waseda) на модный в те годы литературный факультет (отделение культуры), после окончания которого и поступления на службу в «Шанхай симбун» был направлен корреспондентом в Китай. В представлении к награде сотрудника 1-го отделения политической полиции помощника пристава Комата Такэ мы читаем, что он «…выяснил, что бывший тогда сотрудником шанхайского филиала телеграфного агентства “Ренго Цусин” Фунакоси так же действовал по указаниям Зорге. Наконец, он детально выяснил сведения о шпионских организациях Коминтерна и китайской компартии в Центральном и Северном Китае. В результате этого Фунакоси был арестован в Бэйпине, а Кавамура в Шанхае. Помощник пристава Комата вместе с помощником пристава Кавано под строгим секретом выехали в Бэйпин и выполнили важное задание по доставке Фунакоси в Токио»[224]224
  Цит. по: Голяков С., Ильинский М. Рихард Зорге: Подвиг и трагедия разведчика. М., 2001. С. 6.


[Закрыть].

Будучи на свободе, ни Каваи, ни Фунакоси, ни появившийся чуть позже Кавамура Ёсио не могли заменить Одзаки, и Зорге искренне жалел, что ни одного из новых агентов нельзя даже сравнить с уехавшим журналистом. Первое время он еще надеялся «широко развить» Каваи, но майский арест сломал эти планы. Об оставшемся Фунакоси, которому он присвоил псевдонимы «№ 9» и «Морис», «Рамзай» летом 1932 года писал так: «Наш теперешний единственный человек очень, очень слаб, но, однако, иначе мы ничем не можем себе помочь». Зорге невысоко ценил этого агента, время от времени акцентируя внимание Центра на том, что работает с ним лишь потому, что «на безрыбье и рак рыба», однако не испытывает уверенности в полной преданности Фунакоси общему делу. Между тем этот японский журналист обладал интересными связями среди своих соотечественников, работавших в военном атташате и консульстве в Шанхае, и давал ценную информацию о внутриполитической обстановке в Японии, переговорах между Нанкином и Токио, перспективах развития советско-китайских отношений, которыми японцы активно интересовались. Информация Фунакоси о передислокациях японских войск в Маньчжурии докладывалась лично Ворошилову, Тухачевскому, Гамарнику, Егорову и Артузову[225]225
  Алексеев М. «Ваш Рамзай»: Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае… С. 567.


[Закрыть].

Очевидно, что важность японских агентов резко возросла в связи с началом агрессии в Китае. Всё то внимание, которое было приковано к действиям Квантунской армии, к информации из японских дипломатических и военных представительств, носило и для Москвы, и для Зорге не оперативно-тактический, а стратегический характер. Жизненно необходимо было не просто отслеживать, анализировать и прогнозировать действия Японии в Китае, но и понять и предсказать всю дальнейшую политику Японии в отношении Азии, Америки и Советского Союза на ближайшие годы. Зорге вспоминал: «Положение Японии на Дальнем Востоке изменилось после Маньчжурского инцидента, вспыхнувшего осенью 1931 года. Захватив контроль над Маньчжурией, Япония стала стремиться играть все более активную роль в Восточной Азии. Были все основания предвидеть, что, как только Япония покорит Маньчжурию, она будет стремиться играть эту роль энергично и единолично. Прямое влияние Маньчжурского инцидента состояло в том, что Советский Союз оказался в непосредственном соприкосновении с Японией в обширном пограничном районе, который до этого в общем-то не принимался во внимание с точки зрения национальной безопасности. Другими словами, возникла новая, непростая для СССР ситуация». Наблюдение за этой ситуацией, помощь в ее разрешении стали последней и самой грандиозной задачей «Рамзая», к работе над которой он впервые приступил осенью 1931 года при помощи своих японских агентов и друзей: «Я изучал эту проблему по частям, но вынужден признать, что японскую проблему необходимо рассматривать целиком. И еще будучи в Шанхае, приступил к изучению Японии и намеревался при этом стать знатоком японской истории и внешней политики»[226]226
  Тюремные записки Рихарда Зорге. С. 508–509.


[Закрыть].

«Рамзай» все острее нуждался в сведениях с японской стороны и просил Центр помочь с решением этого вопроса: «Не забудьте, что мы всего-навсего в 24 часах от Японии и посещение для переговоров и установления контактов может быть легко и просто организовано»[227]227
  Алексеев М. «Ваш Рамзай»: Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае… С. 568.


[Закрыть]. Если верить Мёлленхофу, он и сам уже побывал в Токио и мог составить хоть какое-то, пусть и ошибочное, но оптимистичное представление о возможности работы в этой стране[228]228
  Мадер Ю. Указ. соч. С. 111.


[Закрыть]. Однако пока ему приходилось довольствоваться встречами с не самыми лучшими японскими агентами в квартире у Агнес Смедли по адресу 1522, авеню Жоффра, 102 (Avenue Joffre, Apt. 102).

Глава восемнадцатая
Китайский герой

В январе 1932 года внимание шанхайской резидентуры было приковано к событиям вокруг нового китайского правительства в Нанкине: Чан Кайши решил вернуться во власть, и одним из знаков коренного изменения ситуации должен был стать новый карательный поход против советских районов. В Маньчжурии уже велись боевые действия, и это было осуществимо только при условии заключения союза Нанкина и Токио. В разработке военных деталей похода принимали участие германские советники во главе с генералом Георгом Ветцелем. Эта информация стала известна Зорге и была доложена в Москву, как и сведения о сдаче войсками Чжан Сюэляна южной части Маньчжурии японцам. Интересные, в том числе наводящие на размышления об уровне конспирации воспоминания об этом оставил коминтерновец Герхард Эйслер (Герхарт Айслер), тоже работавший в Шанхае и не просто знакомый с Зорге, а знавший его по подпольной работе в Германии в 1920-е годы (с воспоминаниями жены Эйслера – Хеде Массинг читатель уже знаком): «Как раз во время этого наступления войск Гоминьдана я имел возможность ближе познакомиться в Шанхае и Нанкине с товарищем Зорге, с которым мельком виделся несколько лет назад в Германии, в ходе нашей политической работы. Он жил среди германских офицеров и слыл завсегдатаем офицерских казино. Таким образом ему удалось подготовить хорошую основу для своей разведывательной работы. Общение с этими людьми… требовало железного самообладания. Когда эти “сверхчеловеки” устраивали буйные попойки и орали “Мы прикончим этих красных свиней!”, Зорге не имел права ничем проявить кипевшее в нем негодование.

Рихард Зорге узнал, какие операции планировалось провести против советских районов. Благодаря тесным контактам с китайскими соратниками по борьбе, я смог передать эти сведения по назначению. Так состоялась наша встреча. В тогдашних условиях она не могла быть продолжительной. Разговор вынужденно ограничивался самым необходимым и существенным. Несмотря на постоянно довлевшую над ним угрозу, Зорге излучал спокойствие и ощущение безопасности. Без всякой спешки, за несколько минут он успевал доходчиво разъяснить замыслы и планы противника, самые сложные ситуации. Он обладал удивительным даром излагать самое существенное в нескольких коротких, точно сформулированных фразах. При этом он не только ознакомил меня с военными планами гоминьдановской клики, но и предложил ряд контрмер, посоветовал, что предпринять, чтобы не дать противнику застигнуть себя врасплох. Во время наших бесед он не пользовался никакими записями. Он все держал в голове – и цифры, и имена, и географические названия, которые, большей частью, с трудом поддавались запоминанию.

За время моего пребывания в Китае, то есть в период с 1929 по 1931 год, я около десяти раз беседовал с товарищем Зорге. Он был жизнерадостным человеком, не дававшим трудностям одержать верх над собой, полным энергии и оптимизма. Его отличало тонкое чувство юмора, порой он становился несколько ироничным. В тех ролях, которые ему приходилось играть в процессе выполнения задания, он чувствовал себя на редкость уверенно»[229]229
  Там же.


[Закрыть].

Неожиданно война подошла вплотную к китайскому дому «Рамзая». В начале января 1932 года японский резидент в Шанхае майор Танака получил указание из Токио: «Маньчжурский инцидент развивается, как и ожидалось. Однако недовольство великих держав дает основание для некоторых лиц в центре для балансирования в политике между Японией и Китаем. В этой обстановке было бы целесообразно отвлечь внимание великих держав от Маньчжурии к Шанхаю»[230]230
  Алексеев М. «Ваш Рамзай»: Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае… С. 458.


[Закрыть]. 18 января Танака исполнил указание по отвлечению внимания от Маньчжурии: в Шанхае были избиты пятеро японских монахов, один из которых умер в результате полученных травм. Виновными назвали китайцев. Уже на следующий день японские националисты, в числе которых были секретные сотрудники спецслужб, сожгли китайскую текстильную фабрику. Китайская полиция при разгоне японцев убила одного из террористов и двоих ранила. Вечером начались японские протесты в центре города, а 23–24 января в Янцзы вошли семь японских кораблей с десантом морской пехоты. «Рамзай» радировал о кораблях за день до этого, основываясь на информации от «№ 6», а затем, с таким же упреждением – о прибытии еще одного миноносца, но главное – сообщил об условиях, при которых можно было избежать японской агрессии в Шанхае.

Выполнить все требования Токио оказалось невозможным, и 29 января японцы высадили десант в северной – китайской части Шанхая. На следующий день там развернулись полномасштабные боевые действия с применением авиации и артиллерии. Японские жители города ушли в международный и французский сеттльменты под защиту британской и французской полиции и русского охранного отряда генерала Глебова. Весь конец января и начало февраля Зорге работал в особенно напряженном ритме, отправляя сообщения практически с линии фронта. Совпавший с этими событиями отъезд Одзаки усложнил задачу резидента по сбору точной информации с японской стороны.

2 февраля японцы впервые произвели бомбежку Нанкина, и китайское правительство переехало в Лоян, но в Шанхае японцам так и не удалось достичь успеха. Международное сообщество не поддержало Токио, а сопротивление китайской армии нарастало. В этот самый момент Зорге удалось узнать у своего «друга» Мёлленхофа о выделении японцами финансовых резервов в размере трех миллионов иен для организации белогвардейско-монгольской армии под началом атамана Семенова[231]231
  Там же. С. 465.


[Закрыть]. В отличие от японских частей, задачей «бело-желтых» был не Китай, а советское Забайкалье, и такая информация вызвала особую тревогу в Москве. Был организован запрос НКИД СССР японскому правительству, и в ответ Токио пришлось заверить Москву в своей готовности пресечь белых, которые интриговали против Советского Союза под крылом Квантунской армии. Атаман Семенов снова остался ни с чем.

9 февраля Зорге получил новые задания из Центра, которые касались сугубо военных вопросов. Прежде всего, требовались данные по китайской армии, ведущей бои против японцев в районе Шанхая. Было обращено внимание «Рамзая» на своевременность предоставления донесений – в Центре считали, что он запаздывает. Во Владивостоке барахлила и не справлялась с работой радиостанция Четвертого управления: «Висбаден» плохо слышал Шанхай. Для решения этой проблемы в Приморье развернули отдельную рацию, работающую только на связь с Зорге: важность его сообщений становилась для Москвы исключительной. В течение февраля 1932 года «Рамзай» сообщил в столицу запрошенные ею сведения из американских торговых и политических кругов в Шанхае, касающиеся отношения к Японии со стороны США в связи с Шанхайским инцидентом, о возможности секретных японо-китайских переговоров и создании нейтральной зоны вокруг Шанхая. В то же время Зорге не смог ответить на конкретные вопросы военного характера относительно японских войск в Китае, так как с началом боевых действий германские советники и инструкторы, которые ранее находились в японской армии, были отстранены от участия в боях. Ответственным за эту часть работы был назначен недавно прибывший профессиональный военный «Пауль» – Карл Римм. Проблема, однако, заключалась в том, что он совсем не знал английского языка, на котором велось основное общение в Шанхае за пределами немецкой диаспоры, а потому его возможности не были так широки, как их представляли в Москве. К тому же нормальную связь так и не удалось наладить даже при наличии двух радиостанций.

1 марта было объявлено о создании нового государства в Маньчжурии: Маньчжоу-Го во главе с императором и главнокомандующим Айсин Горо Пу И. Вскоре Чан Кайши стал председателем Военного совета национального правительства в Лояне и главкомом вооруженных сил. Начались переговоры между Токио и Нанкином о Шанхае, а в конце марта из Маньчжурии к работе в резидентуре смог вернуться Каваи. Это дало возможность Зорге передать в Москву новые данные о дислокации на севере Китая японских и монгольских частей.

В апреле – мае 1932 года усилия «Рамзая» были направлены на вскрытие, анализ и передачу в Центр сведений о переговорах в Шанхае между Чан Кайши и Фэн Юйсяном, представлявшим интересы «северных генералов», еще пытавшихся бороться в Маньчжурии с японцами, и о переговорах Чан Кайши с Токио, в результате которых ожидалась окончательная «сдача» Маньчжурии японцам при поддержке Великобритании и горячем неодобрении Соединенными Штатами. 5 мая Нанкин и Токио договорились о прекращении боевых действий в районе Шанхая и эвакуации японских войск. Зорге считал, что в обмен японцы обретут большую свободу действий на севере Китая, а Чан Кайши упрочит свое положение на юге. В мае «Рамзай» отправил в центр информацию о японских войсках, полученную от высокопоставленного военного источника в Маньчжурии, и о выводе японских войск из Шанхая – в Японию и в Маньчжурию, с сообщением точных данных о численном составе и организации передислоцируемых частей. К концу мая он подготовил большой аналитический материал политического характера, полученный от агента, вхожего в коридоры высшей нанкинской власти. От Мёлленхофа, уехавшего в Японию, снова была получена информация о переговорах Семенова с японцами, высоко оцененная в Москве[232]232
  Там же. С. 475–478.


[Закрыть].

В конце лета Зорге смог несколько притормозить свой телеграфный темп жизни и занялся анализом произошедших зимой и весной событий. Этому способствовало получение агентурным путем брошюр с подробным разбором боестолкновений с японской армией, выполненным в штабе 19-й китайской армии и двух гвардейских дивизиях Гоминьдана. Советский резидент добавил к этим документам свои соображения о тактике действий японской армии в ходе последних боев в Китае, прежде всего в Шанхае, но Москву больше интересовал другой регион – Маньчжурия, откуда в любой момент можно было ожидать удара Квантунской армии по СССР. Всю предыдущую зиму советское правительство пыталось выйти на переговоры с Японией о подписании пакта о ненападении, что было воспринято в Японии как свидетельство слабости советской стороны. На самом же деле ОГПУ и Главным штабом РККА в это время проводилась грандиозная акция по дезинформированию японской разведки, известная как операция «Новый генерал». В то же время благодаря четко поставленной работе по вскрытию японских дипломатических и военных кодов и проникновению агентуры ОГПУ в посольство Японии в Москве и его военный атташат Кремль был полностью в курсе относительно агрессивных настроений Токио и конкретных мер по развязыванию войны против Советского Союза. К весне 1932 года было принято решение разрушить планы японцев, и с «благословения» Сталина 4 марта в «Известиях» был опубликован материал, раскрывающий шаги японских военных по подготовке полномасштабных боевых действий против СССР, основанный на похищенных из посольства сверхсекретных документах. Реальная угроза войны была предотвращена благодаря своевременному преданию гласности этих планов.

Зорге со своей стороны пытался сделать все возможное, чтобы обеспечить военную разведку СССР точными данными о намерениях японцев в Китае. «В результате Маньчжурского и Шанхайского инцидентов вскрылась новая картина японо-китайских проблем. Отношения между двумя странами, разумеется, не только неизбежно ухудшились, но и совершенно изменился их прежний характер. Китай, как и Советский Союз, стал смотреть другими глазами на новые действия Японии, неизбежно испытывая по отношению к ней новые опасения. Нечего и говорить, что я уделял самое пристальное внимание этому вопросу»[233]233
  Тюремные записки Рихарда Зорге. С. 508–509.


[Закрыть], – писал Зорге позже.

Полученная от «Рамзая» информация подтверждала ослабление антисоветских настроений в японской армии. Одним из важнейших выводов, к которому пришел «Рамзай» еще в марте и в котором убедился в середине 1932 года, являлось заключение о крайне малой вероятности войны против СССР до весны 1933-го. Наоборот, по информации, полученной от Фунакоси Хисао, сконцентрированные в районе Шанхая военно-морские и сухопутные силы Японии были готовы противостоять интересам США в этом регионе. Если американцы будут и дальше выступать против японской военной активности в Маньчжурии, то и армия, которая традиционно с большим рвением выступает за войну на севере, может изменить свое настроение и американцы окончательно станут главным противником Японии. Так, еще 30 марта Зорге сделал вывод: главным вопросом японской военной политики становится географический. Война неизбежна, но направление удара – юг (США) или север (СССР) – окончательно не выбрано.