Текст книги "Жизнеспособность человека и семьи. Социально-психологическая парадигма"

Исследование началось на острове Кауаи, Гавайи в 1954 г. группой педиатров, психологов, работников общественного здравоохранения, которые отслеживали пренатальные влияния на развитие детей, родившихся в 1955 г., до их совершеннолетия. Велось наблюдение и документирование хода всех беременностей и рождений детей в общине до возраста 10 лет. Наблюдения были изложены в пяти книгах. Специалисты разного профиля оценивали историю рождений детей в семье, физическое и эмоциональное состояние матери, собирали данные о материальных, интеллектуальных и эмоциональных аспектах семейной среды. Первоначально все специалисты были сосредоточены на изучении факторов риска и уязвимости, документируя кумулятивный эффект перинатального стресса, нищеты и неупорядоченной заботы о детях (Werner et al., 1971).

Во второй книге, написанной на материалах обследования совершеннолетних детей острова Кауаи (Werner, Smith, 1977) исследователями были проанализированы и документированы успехи и неудачи детей в обучении, а также поведенческие расстройства, выделенные в первой книге. Авторы представили данные о проблемах и планах детей подросткового возраста, реакции окружающих их людей на сложные ситуации жизни подростков из группы риска. Наряду с проблемами психического здоровья, асоциального поведения и других факторов уязвимости исследователи обратили внимание на потребности молодежи, находящейся в опасном социальном положении. Они продолжали исследовать подростков, преодолевающих трудные обстоятельства, пытаясь обосновать у них наличие жизнеспособности. Подводя итоги этого этапа исследования, ученые отметили: «Хотя в этой книге основное внимание уделяется жизнеспособности подростков, которым мы не могли чем-то помочь, но мы остались глубоко потрясенными жизнеспособностью большинства детей и их потенциалом для позитивного роста. Большинство молодых людей в этой когорте были успешны в решении своих проблем, выбирая существующие отношения между их родителями как модель для себя. Мы обнаружили, что их семьи и друзья оказывали им поддержку, выражали понимание и демонстрировали преемственность в передаче семейных ценностей и ценности образования, выбора профессии и социальных ожиданий общины от них» (Werner, Smith, 1982, р. 2). К 18 годам примерно 2/3 юношей и девушек нельзя было назвать адаптированными к жизни, однако одна треть молодых людей стали компетентными, уверенными в себе (Werner, Smith, 1992), со способностью «работать хорошо, играть хорошо, любить хорошо» (Garmezy, 1976а).

В третьей книге (Werner, Smith, 1982) ученые изменили направленность своих исследований, сфокусировав их на жизнеспособности и поиске ее корней, базируясь на результатах научной работы двух десятилетий. Они сопоставили жизнеспособных молодых людей с их сверстниками, находящимися в зоне высокого риска и обладающими слабыми навыками совладания с серьезными проблемами жизни. Исследователи определили основные источники стресса и поддержки, а также 15 защитных факторов, которые способствовали жизнеспособности. В число этих защитных факторов вошли:

1) быть первым в порядке рождения;

2) высокий уровень активности;

3) быть воспитанным в заботе и ласке;

4) отзывчивость;

5) отсутствие вредных привычек;

6) позитивная социальная направленность;

7) автономия;

8) развитые навыки самопомощи;

9) сенсорно-моторные и перцептивные навыки, соответствующие возрасту;

10) адекватные коммуникативные навыки;

11) способность сосредоточить внимание и управлять импульсами;

12) специальные интересы и хобби;

13) положительная Я-концепция;

14) внутренний локус контроля;

15) желание совершенствовать себя.

В четвертой книге Э. Вернер и Р. Смит (Werner, Smith, 1992) были проанализированы данные той же когорты в возрасте до 30 лет. Этот период авторы определили как биологический пик начала зрелого возраста. Одной из целей этого этапа было изучение долгосрочного влияния защитных факторов и процессов, которые привели к наиболее успешным результатам у взрослых. В этом исследовании ученые обнаружили дополнительные защитные факторы, формирующие жизнеспособность участников эксперимента. К этим факторам они отнесли:

1) уровень образования родителей;

2) наличие заботливых взрослых за пределами дома;

3) помогающие учителя в школе.

Исследователи показали, что жизнеспособные 30-летние респонденты получали эмоциональную поддержку от супругов, родных и близких, обращались к вере и молитве, а также имели другие возможности, которые повышали их уверенность в будущем. Уровень активности, коммуникабельность, эмоциональность также являются предикторами жизнеспособности.

В последней книге по результатам этого исследования (Werner, Smith, 2001) были опрошены участники лонгитюдного эксперимента в возрасте 40 лет. Было выявлено, что дети, которые воспитывались в условиях высокого риска и выросшие в жизнеспособных взрослых без особых проблем адаптации, как правило, имеют:

1) более положительную социальную направленность, отмечаемую с 2-летнего возраста (контактность, приветливость, открытость);

2) лучшие навыки решения проблем;

3) хорошо читают, успевают в школе, начиная с 10-летнего возраста;

4) высокую степень социальной зрелости, находчивость, интеллект и выраженные способности, диагностируемые начиная с 18 летнего возраста;

5) веру в то, что жизнь имеет смысл;

6) понимание того, что трудности можно преодолеть, как это делают взрослые.

Дети, имеющие такие характеристики с учетом описанной выше возрастной перспективы, как правило, происходили из семей, имеющих менее четырех детей, с двумя или более годами разницы между братьями и/или сестрами, более взрослых по возрасту и более образованных матерей. И мужчины, и женщины из этой когорты полагались на своих супругов в качестве основных источников эмоциональной поддержки в свои 30 и 40 лет. Отмечается также и тот факт, что в их круг значимых других входили заботившиеся о них учителя, старшие наставники и другие взрослые вне семьи. Все эти защитные факторы повлияли на тех из когорты, кто сделал успешный переход во взрослую жизнь. Таким образом, в этом беспримерном эксперименте было показано то, как формируется жизнеспособность человека от рождения до 40 лет. В исследованиях на этой выборке было доказано, что перечисленные выше факторы во многом определили жизнеспособность респондентов, которые оставались успешными по жизни: они жили в устойчивых браках, имели хорошие отношения со своими детьми, работали и не алкоголизировались (Werner, 1989; 1993; Werner, Smith, 1982; 1992; 2001).

В работах Э. Коуэна в рамках Рочестерского проекта изучения жизнеспособности детей впервые наметился отход от профилактики в широком смысле этого слова к ориентации на первичную профилактику неблагополучия детей, с учетом таких понятий, как компетентность, жизнеспособность, ресурсность и другие качества, расширяющие возможности ребенка. В 1981 г. Э. Коуэн с соавт. опубликовали статью, впервые описав необходимые меры для развития компетенций у учеников начальных школ (Weissberg et al., 1981). Ими были продолжены исследования компетенций у молодых людей в ситуациях риска, а также коррелятов этих компетенций, которые следует формировать специалистам, оказывающим помощь детям, подросткам, молодым людям (Wyman et al., 1985). Исследования жизнеспособности, проведенные под руководством Э. Коуэна, были сфокусированы на изучении общей жизнеспособности детей, подростков (Cowen, Work, 1988; Cowen et al., 1990; Wyman et al., 1991) и конкретные предикторы этого интегративного качества (Wyman et al., 1992).

Этот этап исследований характеризовался тем, что жизнеспособность человека рассматривалась как результат одновременно двух процессов: разрушения – вследствие воздействия факторов риска и объединения ресурсов человека и его ближайшего окружения для формирования в нем качеств жизнеспособности (Richardson, 2002). Концептуализация понятия «жизнеспособность» определялась поиском факторов жизнеспособности в социальной среде, семье, индивидуальных особенностях человека и общественных и надобщественных институтах: морали, религии, государства.

На выборке взрослых в другом известном Лундском эксперименте (г. Лунд, Швеция) была исследована когорта жителей этого города в возрасте 80 лет и старше. На примере этой группы была показана значимость социальной поддержки и ряда социально-психологических характеристик для жизнеспособности человека. Лонгитюдный эксперимент «Активное и здоровое старение» (Active and Healthy Ageing Research Group) исследовательской группы под руководством Т. Свенсона начался в 1988 г., и в нем на первом этапе приняли участие жители Лунда в возрасте 80 лет, родившиеся в 1908 г. В группу по возрасту вошли 315 человек, но только 212 из них согласились участвовать в эксперименте (146 женщин и 66 мужчин). После дополнительного отбора в группе осталось 165 участников (113 женщин и 52 мужчины). Каждое обследование, которое включало общий медицинский осмотр и заполнение психологических тестов, занимало 3–4 часа и проводилось врачом и психологом. Респондентов просили ответить на вопросы об уровне депрессии, удовлетворенности жизнью, переживании неприятностей, связанных со сном, раздражительностью, нервозностью, проблемами желудка, головной болью и т. п. Также собиралась информация об их образовании и семейных отношениях. Пять лет спустя, в 1993 г., те же участники были приглашены на повторное обследование. В этом же году также была набрана вторая группа людей, родившихся в 1913 г., которым было 80 лет в 1993 г. С тех пор процедура набора и оценки этих двух групп респондентов, достигших 80-летия, а затем и третьей осуществлялась раз в пять лет, т. е. в 1998 г. было набрано три группы жителей Лунда: родившихся в 1908, 1913 и в 1918 гг. В этом исследовании используется междисциплинарный подход, в рамках которого также изучается взаимосвязь между психосоциальными, психологическими характеристиками и медицинскими показаниями в структуре формальной и неформальной неинституциализированной поддержки пожилых людей как фактора их жизнеспособности. Результаты показали, что неформальный и формальный типы поддержки по-разному связаны с ощущением одиночества, и о более выраженном одиночестве чаще всего сообщается респондентами при формальном типе поддержки (McCamish-Svensson et al., 1999; Stålbrand et al., 2007).

Третья волна исследований из Search Institute (Developmental assets…, 2003), Resiliency Canada (Donnon, Hammond, 2007) изучала ресурсы, связанные с жизнеспособностью и оказывающих влияние на детей как группу. На данном этапе изучение жизнеспособности стали проводится на больших популяционных выборках. Среди них исследование П. Бенсона (1997) более чем на 350 000 студентах в 600 университетских кампусах, опрошенных между 1990 и 1995 г. В общей сложности было выделено сорок факторов, которые респонденты назвали в числе особенно полезных для работы в будущем и оптимальных в жизни. Эти характеристики были сгруппированы в две категории: внешние факторы (получить поддержку, знать и проявлять свои границы, конструктивно использовать время) и внутренние факторы (честность, ответственность, целостность, социальная компетентность, чувство собственного достоинства, внутреннего локуса контроля и способность решать проблемы) (Roehlkepartain, 2003) (см. таблицу 1).

В исследовательской программе этого института изучалось позитивное развитие молодых людей с акцентом на эти 40 факторов. Факторы, являющиеся отправной точкой для определения того, какие из них приводят к позитивным результатам развития у молодых людей, неоднократно изучались в различных условиях и контекстах: летних лагерях для молодежи, локальных программах развития в школах, местных общественных организациях, религиозных организациях. Выделенные сотрудниками Search Institute факторы, основаны на научных исследованиях по профилактике нарушений, злоупотреблению психоактивными веществами, развитию молодежного движения и инициатив, оказывающих влияние на усиление защитных факторов, и, в конечном счете – на жизнеспособность молодых людей (Benson, 1997; Benson et al., 2004; Henderson et al., 2006). В этих исследованиях были предложены психодиагностические средства для измерения таких понятий, как социальная поддержка, поддержка сверстниками, положительные ценности, стремление к обучению, социальные компетенции, позитивная идентичность.

Таблица 1

40 факторов развития ребенка, по данным Search Institute (Roehlkepartain, 2003)

Фокус третьей волны исследований сместился от поиска механизмов, которые помогают предотвращать риски, от изучения траектории развития ребенка, к тому, как наилучшим способом формировать ценные качества у ребенка и развивать их. Третья волна представляет собой пример постмодернистского и междисциплинарного взгляда на жизнеспособность, которая является силой, движущей человека к росту и развитию через невзгоды и различные неблагоприятные условия (Richardson, 2002). Концептуализация понятия «жизнеспособность» происходила в русле поиска психологических ресурсов личности, социальных ресурсов общества, сопоставления роли индивидуальных и социальных ресурсов.

Четвертая волна исследований демонстрирует необходимость понимания жизнеспособности как артефакта, как индивидуальной способности идти по своему пути к ресурсам психологического здоровья человека и здоровья социума в контексте культуры (Boyden, Mann, 2005; и др.). Жизнеспособность рассматривается как признак здорового и социально приемлемого функционирования человека (Minkler, Wallerstein, 2003). В концептуализации жизнеспособности в исследованиях этой волны внимание обращается, прежде всего, на такие важные для индивида понятия, как надежда, индивидуальный потенциал, ресурсы, а в рамках теории научения – на поведенческий потенциал. Термин «жизнеспособность» концептуализируется через понятия «надежда», «понимание себя», «поддерживающие отношения», «включение в социум», «совладающие механизмы» и «смысл жизни».

К пятой волне изучения жизнеспособности человека относим исследования, проводимые в русле экологического подхода Ю. Бронфенбреннера. Именно в последнее время ученые делают акцент на экологическом подходе в изучении жизнеспособности. Например, разрабатывается четырехаспектная экологическая модель (Ungar, Liebenberg, 2005, 2011; Ungar et al., 2005) на отдельной возрастной группе (старшие подростки и молодые люди). Ярким примером использования экологического подхода к изучению жизнеспособности является лонгитюдный эксперимент Ф. Мотти-Стефаниди и ее коллег, проводимый в настоящее время в Афинском университете. В этом исследовании среди традиционных факторов социального риска изучается влияние экономического кризиса в Греции на адаптацию и благополучие молодежи (иммигрантов и неиммигрантов). Учеными были изучены две когорты более чем 2000 подростков-иммигрантов и их одноклассников, граждан Греции. Исследование началось, когда его участники были в первом классе, и продолжилось в течение трех лет – до начала экономического кризиса (2005–2007). Данные по второй когорте собирались в 2013–2015 гг., когда экономический кризис находился в самом разгаре. Проведенный этап изучения является частью проекта «Афинские исследования адаптации и жизнеспособности» (Athena Studies of Resilient Adaptation; AStRA) и осуществляется в сотрудничестве с Э. Мастен (Университет Миннесоты, США), Й. Азендорфом (Университет Гумбольдта, Берлин) и Э. Обрадович (Стэндфордский университет, США). Проект осуществляется с целью изучения роли факторов риска и жизнеспособности для развития позитивных характеристик в структуре личности детей и подростков. Ученые сосредоточились на исследовании рисков и ресурсов для адаптации и благополучия детей во время экономического спада. Впервые в лонгитюдном эксперименте особый акцент сделан на широком социальном контексте, в который включены экономический и этнический факторы. Вопросы, которые ставятся в проекте следующие: являются ли данные по адаптации и/или благополучию когорты, оказавшейся в начальной школе в кризисное время, хуже ли по сравнению с данными когорты, поступившей в школу до кризиса? Какие составляющие адаптации наиболее подвержены влиянию кризиса? Является ли статус иммигранта дифференцирующим признаком большего влияния экономического кризиса на адаптацию детей? Какой вклад в индивидуальные различия когорты, начавшей обучение во время кризиса, наблюдаются со стороны контекстных процессов и/или отдельных характеристик? Одинаково ли усиливают контекстуальные или индивидуальные факторы адаптацию детей из когорт иммигрантов и неиммигрантов (Motti-Stefanidi et al., 2012).

Как известно, в ситуациях, где ощущается «наличие внешних и внутренних барьеров, адаптация осуществляется с помощью защитных механизмов» (Психология…, 2009, с. 122). Рассмотрим место защитных механизмов, психологической защиты и адаптации человека к неблагоприятным жизненным обстоятельствам, социальной среде. Защитные механизмы представляют собой особую форму стратегий преодоления трудностей (Ремшмидт, 1994, с. 152–153). Они причисляются к категории неких техник существования, при которых используются не только когнитивные процессы, но и бессознательные механизмы, направленные на редукцию эмоционального напряжения в ситуации, с которой человек не может справиться. Психологическая защита связывается с основными функциями психики: приспособлением, уравновешиванием, регуляцией и адаптацией. Согласно Ф. В. Бассину (1969), Б. В. Зейгарник (1981), А. А. Налча джяну (1988), Е. Т. Соколовой (1989) психологическая защита является нормальным, повседневно работающим механизмом, способным предотвратить дезорганизацию поведения человека, наступающую не только при столкновении сознательного и бессознательного, но и в случае противоборства между вполне осознаваемыми установками. Другие исследователи относят психологическую защиту к однозначно непродуктивным средствам решения внутренне-внешнего конфликта. Они придерживаются идеи о том, что защитные механизмы ограничивают оптимальное развитие личности, ее так называемую «собственную активность», «активный поиск», тенденцию к «персонализации», «выход на новый уровень регуляции и взаимодействия с миром» (Ташлыков, 1984; Василюк, 1984; Киршбаум, Еремеева, 2000; Менинжер, Лиф, 2000). В христианской антропологии психологическая защита нужна для того, чтобы противостоять конфликтам, хаосу, ломке социальных устоев и традиций. Она рассматривается как духовный феномен, помогающий человеку справиться с внешними стрессовыми ситуациями и внутренними состояниями, угрожающими целостности личности и ее психике (Котенёва, 2010). Недостаточное действие механизмов защиты приводит к неспособности адаптироваться к сложным жизненным условиям. В других случаях механизмы защиты действуют настолько мощно, что индивид не воспринимает даже значимую для личностного развития информацию. В связи с этим В. К. Мягер вслед за З. Фрейдом предлагает различать патологические защиты и нормальную профилактическую защиту (Мягер, 1983). Степень и уровень, на котором они используются, и составляют действительную разницу между здоровьем и болезнью (Менинжер, Лиф, 2000). Если защита начинает выступать основой поведения, приобретает свойства патологического стереотипа, становится ригидной, она мешает здоровому функционированию (Соловьева, 2009). Искажение реальности, выход за пределы условной среднестатистической нормы придает поведению индивида девиантный характер и возникает социальная дезадаптация, нарушающая стабильность позитивного образа «Я». Сильное психическое напряжение или внутриличностный конфликт требует усиления функционирования механизмов защиты (Романова, Гребенников, 1990). Защита, работая бессознательно, согласно А. Фрейд, опережает действие механизмов совладания, которые создаются, опираясь на результаты функционирования защиты. Действие стратегий совладания основано на достаточно полном осознавании способов эффективного совладания с ситуацией (Фрейд, 1999). В психоаналитической концепции «то, что мы у зрелых взрослых называем защитами, не что иное, как глобальные, закономерные, здоровые, адаптивные способы переживания мира» (Мак-Вильямс, 1998, с. 130), т. е. адаптация человека к неблагоприятным условиям жизни.

Таким образом, человек благодаря психологической защите оказывается способным конструктивно справляться с напряженными жизненными ситуациями. Мы придерживаемся точки зрения, согласно которой, основная цель психологической защиты состоит не в решении непосредственной проблемы, а в «предотвращении дестабилизации личности путем редукции напряжения и мобилизации на этой основе всех имеющихся у нее возможностей для борьбы с наступающей проблемой» (Соловьева, 2005, с. 14).

Исследователи совладающего поведения предполагают, что в различных возрастных и социальных группах имеются личности, отличающиеся жизнестойкостью, которые лучше справляются со стрессом, обладают особыми стратегиями преодоления трудных ситуаций и, вероятно, большим их количеством и разнообразием. Было введено понятие «жизнестойкость» («hardiness»), отражающее, с точки зрения С. Мадди и Д. Кошаба, психологическую живучесть и расширенную эффективность человека и являющееся показателем психического здоровья. Понятие «жизнестойкость» используется в контексте проблематики совладания со стрессом и подчеркивает наличие аттитюдов, мотивирующих человека преобразовывать стрессогенные жизненные события (Леонтьев, 2002). Термин «жизнестойкость» не тождественно понятию «копинг-стратегии». Копинг-стратегии – это приемы, алгоритм действия, привычные и традиционные для личности, в то время как «жизнестойкость» – черта личности, установка на выживаемость.

Первой характеристикой аттитюдов «hardy», согласно С. Мадди, является «включенность» (commitment) позволяющая индивиду чувствовать свою значимость и ценность для того, чтобы полностью включаться в решение жизненных задач, несмотря на наличие стрессогенных факторов и изменений. «Hardy» – аттитюд, условно названный «контролем» (control) во многом сходен с понятием «локус контроля» Роттера, мотивирует к поиску путей влияния на результат в отличие от нахождения в состоянии беспомощности и пассивности. «Нardy» – аттитюд, обозначенный как «вызов» (challenge), состоит в восприятии человеком события жизни как вызова и испытания лично для себя, что помогает человеку оставаться открытым окружающей среде и обществу. П. Уильямс и ее коллеги сумели доказать наличие положительной связи между жизнестойкостью и адаптивными стратегиями совладания, а также показателями здоровья и болезни (Williams et al., 1992). С. Фанк и К. Хьюстон провели исследование и обнаружили статистически значимые связи между выносливостью и стрессогенными жизненными событиями (p<0,01), а также между шкалой «Жизнестойкость» и неумением приспосабливаться к окружающей обстановке (Funk, Houston, 1987).

Таким образом, жизнестойкость – это особый паттерн установок и навыков, позволяющих превратить изменения в ее возможности. Это своего рода операционализация введенного П. Тиллихом понятия «мужество быть». Помимо аттитюдов, жизнестойкость включает такие базовые ценности, как кооперация, доверие, креативность. Жизнестойкость связывают со способностью сохранять постоянный уровень активности, хорошее настроение, с проявлением таких качеств, как отзывчивость, наличие разносторонних интересов. Жизнестойкость отражает психологическую живучесть, эффективность человека и является показателем психического здоровья.

Понятия психической регуляции и саморегуляции являются наиболее взаимосвязанными с термином «жизнеспособность человека». Исследование психической регуляции и саморегуляции открывает большие, во многом специфические, нетрадиционные возможности для понимания и содержательного объяснения общих закономерностей построения и реализации человеком своей произвольной активности (деятельности, поведения, общения), для определения условий успешного психического развития ребенка, для понимания феномена общего уровня субъектного развития человека, для исследования индивидуально-типических особенностей деятельности и поведения, для продуктивного участия в решении широкого спектра самых разнообразных практических задач (Конопкин, 1995).

Наиболее полно проблема саморегуляции рассмотрена в концепции О. А. Конопкина, где она представлена как системно-организованный процесс внутренней психической активности человека, а также в исследованиях Л. Г. Дикой (2003) и В. И. Моросановой (1991). Л. Г. Дикая выделила индивидуальные стили саморегуляции функционального состояния, которые определяют преобладание разных ее форм: волевой, эмоциональной, непроизвольной и произвольной психофизиологической, личностной. Взаимодействие этих форм включает когнитивный, эмоциональный и активационный компоненты (Дикая, 2003). Регуляция означает приспособительное изменение параметров функциональной системы в зависимости от изменения параметров окружающей среды, именно в понятии регуляции такие функции, как поддержание стабильности, самосохранения системы, с одной стороны, и ее адаптации к внешним условиям, с другой, оказываются объединены, выступают как две тесно взаимосвязанные стороны единого процесса (Леонтьев, 2002). Психическая регуляция и саморегуляция являются важными конструктами для жизнеспособности человека, отражающими способность индивида гибко регулировать выражение чувств и побуждений. Эти конструкты необходимы для того, чтобы удовлетворить ситуационные требования, т. е. жить радостно на детской площадке, но быть управляемым и внимательным во время занятий в классе и выполнять структурированную деятельность, когда надо быть сосредоточенным на работе. Индивиды, у которых есть история безопасной жизни, обладают индивидуальными особенностями, такими, как «гибкость, способность оправиться после стресса или жизненных трудностей, желающие все исследовать и не поддающиеся тревожности, не распадающиеся на части в случае стресса» (Sroufe et al., 2005, р. 73), когда окружающая среда становится непредсказуемой. Понятия «жизнеспособность», «психическая регуляция» и «саморегуляция» соотносятся следующим образом (см. рисунок 2).

Рис. 2. Соотнесение понятий «жизнеспособность», «психическая регуляция» и «саморегуляция»

Несколько слов следует сказать о других терминах, связанных с понятием «жизнеспособность». Концептуально некоторые из них одного с жизнеспособностью семантического поля (сила духа, ресурсы человека) оформились в позитивной психологии в конце 1990-х годов благодаря М. Селигману (Linley et al., 2006). Идеи автора о выученном оптимизме и подлинном счастье (Селигман, 2006) повлияли на создание многих инструментов оценки характеристик, связанных с этими понятиями, с целью выявления того, что человек делает хорошо. Исследования показали, что ощущения силы в себе увеличивает целеустремленность, надежду (Ваништендаль, 1998; Panter-Brick, Eggerman, 2012), альтруизм, придает уверенность в себе (Hodges, Clifton, 2004; Lemay, Ghazal, 2001; Malik, 2013), а также расширяет права и возможности (Cowger, 1994), способствует повышению качества жизни (Keyes, Lopez, 2002), адаптивности человека (Дикая, 2007; Журавлев, Купрейченко, 2007; Зараковский, 2014; Charney, 2004; Cicchetti et al., 1993; Del Giudice et al., 2011; Fergusson, Horwood, 2003; Glantz, Sloboda, 1999; Gloria et al., 2012). В литературе описывается роль кризиса в жизни человека и подчеркивается важность здоровой личности для повышения положительной адаптации (Antonovsky, 1979, 1988; Luthar, Cicchetti, Becker, 2000; Seligman, 2003). Эти исследования позволили перейти к формальным измерениям силы духа человека, его психологических ресурсов (Beaver, 2008; Foster, Lloyd, 2007; Hodges, Clifton, 2004; Seligman et al., 2005), а также различных форм реализации сильных сторон личности (Baruth, Carroll, 2002; Karwoski et al., 2006; Moos, 1995; Wright, Lopez, 2002). Некоторые исследователи (Linley et al., 2006; Snyder et al., 2003) считают, что сам факт отсутствия патологии не указывает на силу духа человека, и у вполне здорового человека также необходимо проводить оценку его сильных сторон. В. O’Лири отмечает: «Психологи недавно пришли к мысли о необходимости отказа от исследований в рамках моделей уязвимости/дефицита человека и сосредоточились на его изучении в рамках моделей позитивных приобретений человека, вышедшего из сложной жизненной ситуации с важным для его дальнейшего развития опытом» (O‘Leary, 1998, p. 426). Этот призыв к выделению сильных сторон уже наблюдается в исследованиях в психологии развития, медицинской социологии, педагогических науках. Существующий уже несколько десятилетий теоретический, эмпирический и мировоззренческий сдвиг парадигмы исследований от болезни к здоровью, от уязвимости к совладанию, от дефицита к ресурсу, не остается незамеченным. Количество работ в научной литературе в рамках этой парадигмы, значительно возросло. Д. Хоули и Л. Де Хан также отмечают подобную тенденцию, например, в семейной терапии: «В последние годы в терапии семьи наблюдается внимание к моделям сильных сторон семьи и одновременно – отход от дефицитарных моделей. В семейной терапии в подходе, ориентированном на решение и в нарративной терапии предполагается, что клиенты обладают ресурсами, которые позволят им находить решения в трудных жизненных ситуациях, и акцент на жизнеспособности клиентов часто сопровождается вниманием терапевта к сильным сторонам личности клиента» (Hawley, DeHaan, 1996, р. 283).

Вместе тем важно отметить, что исторически, по мнению Л. Пёрлина и С. Скулера, исследователи и практики, как правило, ограничивали свое внимание патологией и проблемами человека, общества. Знание о том, как люди выживают, справляются и даже процветают, несмотря на стресс и неблагоприятные обстоятельства, был вне интереса основной части клиницистов и ученых (Pearlin, Schooler, 1982). Это привело к четырем основным следствиям:

1) создалось впечатление, что справиться с невзгодами – это особое явление, а не широко распространенное или даже нормативное (Antonovsky, 1979);

2) существовала тенденция находить эту особенность совладания со стрессогенными жизненными событиями только у уникальных личностей – такая точка зрения возвышала саму «возможность решения обычных жизненных задач» (Pearlin, Schooler, 1982, p. 110);