Текст книги "Сказки русского ресторана"

Не успел он как следует сообразить, чем ему дальше заниматься, как ему повезло на вечеринке наткнуться на школьного приятеля, по делам прилетевшего из Майами. Приятель создал успешный бизнес по продаже в Россию автомобилей. В Америке он покупал машины по объявлениям в газетах, чаще по очень дешёвой цене, грузил их в Майами на пароходы, в порту Владивостока те же самые машины дорожали в несколько раз. Приятель помог переехать в Майами, сделал Жидкова своим помощником, и жизнь его сразу пошла в гору. Через пару лет он купил дом и начал путешествовать по свету. Как-то приятель ему посетовал на то, что его представитель в России стал реализовывать машины по более низким ценам, что, может быть, разницу клал в карман. Приятель полетел во Владивосток, чтоб разобраться в ситуации. И не вернулся. Пропал с концами. Подозрения пали на представителя, на многочисленных конкурентов, на мафию Владивостока.

Жидков благоразумно не влезал в эту тёмную ситуацию. Обезглавленная компания попыталась и дальше существовать, но пропавший владелец бизнеса никому, оказывается, не давал доступа к финансовой информации, к важным документам, к контрактам и контактам. Бизнес стремительно развалился. Жидков устроился продавцом в магазин по продаже мебели, но его мизерные комиссионные не могли оплачивать крупный заём, за который он приобрёл дом.

И раньше не сдержанный в алкоголе, Жидков стал ежедневно напиваться. Жене, понятно, это не нравилось, и после нескольких крупных скандалов они расстались, и навсегда. После того, как его второй раз арестовали на дороге за вождение в пьяном виде, он снова переехал в Калифорнию, где, по словам одного знакомого, полиция более благосклонна к подвыпившим вежливым водителям (потом оказалось, что это враньё).

После всех этих передряг он решил овладеть профессией, с которой легче найти работу. Учился на бартендера, на чертёжника, на бухгалтера, на программиста, на продавца недвижимой собственности, – на кого он здесь только не учился. Но, приложив к реальной жизни новую американскую профессию, Жидков обнаруживал столько минусов (бесконечно долгий рабочий день, тупое придирчивое начальство, унизительный заработок, не по душе ), что в результате пришёл к выводу: лучше всего собственный бизнес.

О, сколько бизнесов он перепробовал! Познания в каждом новом деле Жидков сначала практиковал на всех, кто хоть как-то ему доверял, в основном на своих друзьях и знакомых. Кому-то пытался сделать массаж, после которого в теле клиента защемлялись какие-то нервы и несильно, но назойливо беспокоили. Другому менял и коверкал причёску. Третьему предсказывал по ладони сразу несколько перемен – смерть, финансовую удачу, развод, повышение по службе, некую даму, и будто брюнетку, и в конце неизлечимую болезнь. Четвёртому налаживал компьютер, обычно с загадочными осложнениями. Пятого снимал на видеоплёнку (идея подрабатывать на свадьбах). На шестом пробовал иглоукалывания. Однажды он похвастался в компании, что может по почерку определить характер любого человека. Ему не поверили, конечно, тогда он нескольких присутствующих попросил написать несколько строк, удалился в другую комнату, вернулся минут через пятнадцать, и вслух зачитал анализ почерка. Кое-что оказалось правильным, и, взбодрённый частичным успехом, Жидков на следующее утро заказал несколько сот визиток, на которых крупно было написано Хотите знать правду о себе? Однако, чего бы он не пробовал, все его бизнесы страдали острой нехваткой клиентуры.

Обдумав причины неудач, но всё ещё веря в собственный бизнес, Жидков решил, что лучше всего (легче, прибыльнее, занимательнее) спекулировать каким-нибудь товаром, в котором бы удачно сочетались дешёвая закупочная цена, ненавязчивая конкуренция и широкий устойчивый спрос. Он попробовал то, да сё, включая спекуляцию земельными участками. С землёй было так: купил за глаза, по объявлению в газете, недорогой участок земли, тут же подал своё объявление о продаже того же участка, не забыв хорошенько подбросить цену, и тут же нашёлся покупатель. Такой ошеломительный успех было бы грех не отметить с размахом, а именно – чуть не недельным запоем в компании Литовкина и проституток. Пребывая в полной уверенности, что он отыскал тот самый товар, идеальный товар для спекуляции, с помощью которого только дурак не способен разбогатеть, он, едва выйдя из запоя, приобрёл другой участок земли. С тех пор утекло немало месяцев и немало денег на объявления, но никто почему-то не пожелал стать владельцем куска Америки. (“Хотите владеть частью Америки”? – так называлось его объявление в газете “Лос-Анджелес Таймс”). Очередной идеальный товар он обнаружил, читая статью в географическом журнале о бедах аляскинских рыбаков.

Литовкин выставил негритянку и на разболтанном велосипеде отправился к Жидкову обсудить. Встретились, как два прожжённых бизнесмена, пустой болтовнёй не отвлекались, говорили отрывисто и агрессивно, но едва только матерное суждение начинало вибрировать на языке, вместо него бог знает откуда выскакивало редкое словцо из сферы финансов, бухгалтерии, юриспруденции, коммерции и прочих таких же почётных сфер. Назвали свой бизнес “Дары Океана”, остро отточенными карандашами вонзили в блокноты подробнейший список дел и сопутствующих делишек, с помощью тех же карандашей воздвигли колонны из дебета и кредита, прогнали все цифры на калькуляторе, изумились сальдо или тому, что можно назвать чистым доходом, и только тогда начали праздновать начало неминуемого процветания.

Утром, мучаясь от похмелья, но с волевыми подбородками, отправились в кровь и плоть облекать своё вечернее вдохновение. Из главных дел отметим такие: Жидков забрал из банка накопления, снял максимум со всех кредитных карточек, арендовал помещение-холодильник, заказал два билета на Аляску.

Литовкин как будто был не у дел, но прочно находился за спиной, – дышал в затылок, сверлил глазами лица чиновников и бюрократов (он так называл кого угодно, с кем им приходилось иметь дело), пристально вглядывался в бумаги, которые им приходилось подписывать (почти ничего в них не понимая), попутно и даже ещё пристальней разглядывал всех подвернувшихся женщин, и само его тесное присутствие Жидкова взбадривало и подхлёстывало.

Жидков и раньше подозревал, что Литовкин неважный предприниматель. Как-то, просто из любопытства, он пощупал его на предмет ведения бизнеса в Америке, и обнаружил в своём приятеле просто вопиющего невежду.

– И ты говоришь, что когда-то закончил экономический факультет Московского Государственного Университета?

– Но то же экономика социализма, – ответил Литовкин, не смутившись. – А в этой стране – капитализм, если не голый империализм. Кроме того, мне экономика всегда была противна до омерзения. Я по натуре поэт и философ, и поступал на философский факультет, но на вступительном экзамене меня, как всегда, подвели женщины. Во время работы над сочинением “Образ женщины в русской литературе”, я воспользовался шпаргалкой с какой-то цитатой из “Анны Карениной”. Экзаменаторша, старая стерва, вместо того, чтоб закрыть глаза, выпучила их, как хамелеон, ещё шире открыла пасть и, не считаясь с моим самолюбием, велела мне убраться в коридор. Пришлось смириться с экономическим, куда меня приняли, как спортсмена.

Отдышались они только в самолёте. Ступили на землю Аляски хмельные и переполненные оптимизмом. На арендованной машине добрались до рыбацкого поселения, упомянутого в журнале, потратили минимум денег и времени на изучение обстановки, знакомство с природой и людьми, и приступили к переговорам с бедствующими рыбаками. Те оказались настолько сговорчивыми, что в течение первого же дня удалось по хорошим ценам закупить крабов, креветок, водорослей, – всего получилось тридцать бочек. Значительно дороже оказался самолёт, но такова специфика бизнеса: транспортировка дороже товара.

Вернулись в Лос-Анджелес, там было жарко, пришлось с непредвиденными расходами посуетиться над размещением избалованного товара в дополнительном холодном помещении. И, не мешкая ни секунды, сбросили с потных тел одежду, швырнули на стол телефонный справочник и стали обзванивать рестораны. Хозяева и менеджеры с одинаковой прохладцей реагировали на товар, только что доставленный из Аляски людьми, говорящими с акцентом. Как сговорившись, все отвечали, что свежесть, качество и доверие намного важнее дешёвой цены.

Чтобы развеять недоверие, представители аляскинских рыбаков с телефона пересели в автомобиль и лично предстали в заведениях, в которых им ошибочно отказали. Жидков, худощавый, с лицом учителя и довольно бойким английским, играл, естественно, роль босса, он был в костюме и с папкой в руках. Другой, рослый и крупный мужчина, намеренно встрёпанный и небритый, неплохо смахивал на рыбака из глухого посёлка на Аляске, который собственными руками наловил предлагаемую продукцию; к тому же на нём, на жару невзирая, была брезентовая штормовка, купленная тоже на Аляске. Скрывая плохой английский язык, он молчал с суровым лицом и время от времени громко крякал.

Да, они внешне смотрелись неплохо, но не сумели-таки прикрыть отсутствия опыта в своём деле. Им вновь отказали все подряд, а те немногие, кто пожалел (вспомнив, как сам был когда-то неопытным), потратили время на разъяснение, что несвежий морской продукт в виде отравившегося клиента наделает столько неприятностей… А если клиент ещё и помрёт…

Товар действительно быстро портился, несмотря на максимальный минус в холодильниках, и количество возможных мертвецов становилось просто-таки пугающим. Всё чаще и чаще им приходилось сваливать в полиэтиленовые мешки дурно пахнущие продукты и выбрасывать их на помойку. Они попробовали магазины, начав с крупнейших супермаркетов, постепенно спустились до самых мелких, но только в паре из них удалось отдать на комиссию фунтов сорок, из которых более половины с развивающимся душком пришлось вскоре забрать назад.

Они арендовали грузовичок, погрузили товар, обложив его льдом, и пару дней, попивая водочку, просидели на пустыре рядом с оживлённой магистралью. Лёд на жаре таял стремительно, на него уходили немалые деньги, товар портился тоже стремительно. На их сомнительный грузовичок с двумя самодельными плакатами (один говорил: “Дары Океана”, а другой заманивал свежестью: “Утром в воде, а сейчас для вас!”). Клевали считанные единицы, кто-то из этих единиц брезгливо обнюхивал Дары, но купить их боялись все подряд. Настал и момент раздирающей мысли: если на следующий день им не удастся продать оставшееся, то ночью придётся сбросить товар в волны Тихого океана. Иначе, оставалось согласиться с потерей почти двадцати тысяч долларов.

Вот так примерно выглядели дела, когда в ресторане ““Русская Сказка”” они, подливая под столом с собой принесённый алкоголь и не очень вкусно закусывая самым дешёвым из меню, отвлекались от горьких мыслей. Впрочем, спохватимся: горькие мысли переполняли только Жидкова, а друг его, денег не потерявший, делал лишь вид, что и он горюет. Конечно, и Литовкин был разочарован тем, что их бизнес не удался, но так уж сложилось у людей, что их много больше удручают потери того, что они имели, а не того, что могли бы иметь. “К чёрту предательскую Америку, – вот до чего докатились мысли опечаленного Жидкова. – Свои долги по кредитным карточкам я вообще не буду выплачивать. Уеду в Россию, а там будь что будет, вплоть до того, что пойду ночным сторожем в какой-нибудь женский монастырь”. Эта неожиданная идея его позабавила до того, что даже настроение улучшилось, он ту идею поведал Литовкину, а тот, разумеется, вдохновился и стал всё раскручивать и смаковать в ему свойственном направлении.

Потом, переспав со всеми монашками во всех мыслимых ситуациях, они перепрыгнули на другое, на ту фантастическую недельку, когда, не вылезая из квартиры, они грохнули на проституток две с половиной тысячи долларов, которые свалились на Жидкова после удачной перепродажи небольшой части Америки.

Сумел ли какой-то Абадонин отвлечь их от горьких финансовых мыслей бутылками “Советского” шампанского? Разумеется, как-то он их отвлёк, ибо, когда мы в ресторане, как часто к нам подходят незнакомцы, и ни с того, ни с сего что-то дарят. Но алкоголь утешитель не лучший, слишком коротко его действие, а после, с похмелья, все проблемы кажутся более неразрешимыми. Абадонин, однако, решил их утешить способом более плодотворным.

– Поможем, – сказал им Абадонин, и вот какую поведал историю.

– Один вьетнамец, зовут его Майкл, прибыл в Америку по причинам, значительно более подходящим для политического иммигранта…, – он взглядом прошёлся по ресторану, – чем причины многих здесь пирующих. Признайтесь, вы лжёте себе и другим в том, что спасались от коммунистов, от притеснения в религии, от цензуры в искусстве, от лагерей и психбольниц, от подавления свобод, от антисемитизма, – от всего, что можно назвать, выпятив грудь, сдвинув брови, сжав кулаки. Большинство удирали из России от общих житейских неудобств в страну с наибольшими удобствами. А этот вьетнамец, несколько лет отсидев в коммунистической тюрьме за критику вьетнамского правительства, не позволявшего ему развернуть его частный бизнес, переплыл на хлипкой лодке бурное пространство, и когда американские пограничники его, иссушенного, как вобла, перегрузили на свой катер, попросил политического убежища. Человек, одним словом, рисковал не только потерей работы, карьеры, квартиры и бесплатной медицины, – он ради свободы рискнул своей жизнью. И любопытно, что здесь, в Америке, этому беженцу из Вьетнама стал помогать “Толстовский Фонд”. Я думаю, вам это небезызвестно?

Жидков и Литовкин закивали, им в данный момент кивать было выгодно, хотя и по сей день они возмущались тем, что в начале их иммиграции “Толстовский Фонд” им не стал помогать, и свой отказ мотивировал тем, что случился наплыв вьетнамцев. Что за маразм, – возмущались они, – деньги великого русского классика уходят на помощь не русским людям, а на каких-то азиатов.

– Майкл, – продолжил Абадонин, – не пошёл в Америке на вэлфер, не стал паразитом государства. Он с первого дня занялся тем, чем до тюрьмы занимался на родине, – стал ловить рыбу в океане. Он попытался было рыбачить и в прибрежных водах Калифорнии, но обнаружил, что без лодки, оснащённой хорошими снастями, джипиэс навигатором и эхолотом, ему хватало его улова разве на собственное пропитание. Тогда он подумал: зачем самому влезать в сложности рыболовства, если это делают другие.

Объездив рынки морских продуктов, он подыскал на них лучшие цены. Потом на деньги “Толстовского Фонда” купил подержанную спецодежду служащего фирмы “Карпентеро”; главное, на кепке и на рубашке было представительно написано “Услуги Братьев Карпентеро”, а также был проставлен телефон, который оказался отключённым. Дальше: вьетнамец наш заказал пару сотен визитных карточек с названием фирмы “Карпентеро”, но с номером собственного телефона. Оформив себя, как бизнесмена, Майкл у местных рыбаков купил две дюжины свежей рыбы, сложил её в пластмассовую коробку, завалил рыбу льдом из супермаркета и тут же отправился по домам.

Американские хозяйки такого ни разу не испытывали – чтоб к ним домой приносили рыбу, но её свежий вид под кусочками льда, дешевизна, азиатская рожа с улыбкой, растянутой до ушей, официальная спецодежда… А что по-английски плохо ворочал, – так это как раз оказалось плюсом, поскольку когда рыбакам учиться на курсах английского языка, им бы выследить стаю рыб, закинуть сети, с ветром управиться, благополучно вернуться на берег, где тоже тяжких дел невпроворот. В тот день он звонил в сотню дверей, и продал абсолютно всё!

Бизнес в Америке – пошёл. Уже через месяц он стал нанимать честно выглядящих вьетнамцев из числа новоприбывших иммигрантов, каких тогда было очень много, и которые соглашались на почти любую оплату. Одно было но с его соотечественниками: большинство много лет провели на войне, сражаясь против тех же американцев. Они виртуозно владели оружием и смертельными приёмами борьбы. Приехав в Америку, все по дешёвке добывали у наркоманов и деклассированных элементов незарегистрированное оружие и носили его при себе. Ходили по Америке, как по джунглям – вкрадчиво, бесшумно, остроглазо, резко оборачивались на внезапность и выхватывали револьвер со скоростью Криса из кинофильма “Великолепная Семёрка”. Таких нельзя было слишком строжить, и, тем более, обделять, и Майкл это тщательно предусматривал. Через два года он стал на ноги: фирма с миллионным оборотом, контракты с сетями ресторанов, авиакомпаниями, круизами, собственный дом и “Кадиллак”. Чуть позже ему удалось добиться и эмиграции семьи, то есть жены, сына и дочки.

– Так вот, – продолжал Абадонин, – Майкл – благодарный человек, не забывший про помощь русского фонда в труднейшее время своей жизни, и ежели я его попрошу оказать помощь именно русским, он непременно отзовётся. Если хотите, этот вьетнамец купит у вас всё не протухшее, предложит вам стать поставщиками морской продукции из Аляски, а дальше – кто знает, чем обернётся бизнес с вьетнамскими акулами.

– Вы честные парни, – добавил он. – А честность сейчас – редкое качество. Но, как сказал Ювенал в “Сатирах”: “восхваляется честность, но зябнет”.

Он извлёк из кармана телефон, на память набрал какой-то номер и изумил Жидкова с Литовкиным, бегло изъясняясь на языке, который в соответствии с ситуацией был, скорее всего, вьетнамским. Потом протянул телефон Жидкову.

– Приезжайте пораньше, в семь утра, – сказал голос в трубке с сильным акцентом. – Запишите мой адрес и телефон.

После того, как Жидков записал, Абадонин вернул телефон в карман, радушно пожал приятелям руки:

– Приятно познакомиться. Удачи! Эй, что за каменные лица! Расслабьте мышцы. Начните с лица. Работа начнётся только завтра, а сейчас – пора для потех.

Он стал удаляться вглубь ресторана и вдруг, не так уж от них далеко, заколебался и будто расплылся, растворился до полной невидимости.

– Что-то не то, – сказал Жидков, встряхнув головой от наваждения и отнеся странное видение к усталости, спиртному и финансовому горю.

– А с другой стороны…, – молвил Литовкин, который наваждения не ощутил, поскольку отвернулся от незнакомца перед тем, как тот таинственно исчез.

– А с другой стороны! – подхватил Жидков.

Они по косточкам разложили поведение незнакомца, проанализировали мотивы, которые могли им руководить, решили, что Бог их пожалел, послал на выручку своего ангела, обмыли удачу “Советским” шампанским, спланировали новую поездку на Аляску на средства богатых вьетнамских акул. Они даже начали обдумывать, как будет выглядеть их компания, которая раскрутится до того, что придётся подумать о помощниках, чтоб было кому товар принимать, хранить, расфасовывать и развозить.

Далеко в том, однако, не продвинулись, ибо тут же застряли на секретарше; какой же бизнес без секретарши, кто-то ведь должен заниматься бумажной работой и звонками. Оба сошлись в первостепенном: секретарша должна быть красивой, молоденькой. Разошлись в менее важных деталях: американка или русская, брюнетка или блондинка, худощавая или средняя, с грудью маленькой или побольше?

– Хочу азиатку, – сказал Литовкин. – У меня ещё не было азиаток. Красивую маленькую японочку. Китаяночка тоже ничего.

– А мне бы беленькую скандинавочку, – отвечал на это Жидков.

В результате, решили – какая разница, лишь бы устроила их обоих, и затем на салфетке ресторана составили подробное расписание, кто и в какие дни недели будет с той секретаршей спать.

Опять вспомнили незнакомца. Как хоть звали? Стали гадать, но имя ускользнуло от обоих. И даже телефонами не обменялись! Вот, – сокрушились, – вот для чего нам позарез нужна секретарша – телефончик и имя хотя б записать. Они попытались найти незнакомца сначала взглядами со стола, потом по очереди прогулялись между столиками ресторана, но того, вот действительно, след простыл.

– Всё же странно, – сказал Жидков. – Зачем совершенный незнакомец решил нам помочь, да ещё так активно. К тому же, потратил на нас две бутыли, да ещё такого шампанского?

– Too good to be true, – отвечал Литовкин. И чтоб не гонять читателя в ссылки на самое дно данной страницы, а то и за околицу романа, мы тут же переводим эту мудрость: Слишком хорошо, чтобы было правдой.

Глава 8. Детский фотограф

Заплетин увидел что-то знакомое в физиономии толстяка, который помятостью и унынием среди весёлого окружения как будто демонстрировал идею, любимую многими философами: в белом всегда есть зародыш чёрного. (А в чёрном, продолжим эту идею, непременно будет зародыш белого; например, в опечаленной толпе, отправляющей гроб в могилу, хоть кто-нибудь должен ликовать). Толстяк выпадал из своей компании и тем, что присутствовал в ней только телом, а взглядом и всем, что есть кроме тела, пребывал за длинным столом, за которым еврейская семья праздновала воссоединение с роднёй, наконец-то вырвавшейся из России.

Но если б нашёлся человек, который бы тщательно проследил линию взгляда толстяка, он бы закончил её на девочке лет восьми, в нарядном платьице, с белым бантом, какие в Америке не носят, а в России непременно одевают на торжественные события. Девочка сидела рядом с женщиной с непримечательной наружностью и осунувшимся лицом. Отсутствием мужчины рядом с ними она походила на мать-одиночку, которая ищет, но не находит того, кто её бы обеспечил беззаботным существованием. Посадить бы рядом с нею толстяка с таким же унылым помятым лицом, – вот бы парочка получилась, вот бы они дружно договорились выпить яду или повеситься.

Взгляды Заплетина и толстяка, наконец-то, пересеклись, и тут Заплетина осенило: “Ну, конечно же, Перетятько!” Тот не сразу, но тоже узнал, оба привстали, но передумали тут же сойтись для рукопожатия, а только друг на друга осклабились, кивнули, руками помахали. И мелкими сигналами прибавили: мол, ничего, впереди весь вечер, ещё успеем потолковать.

Знакомство их было непродолжительным. В начале иммиграции, в отчаянном запале как можно скорее разбогатеть, они, проникшись друг к другу доверием, пытались создать совместный бизнес. Один музыкант, другой фотограф – казалось, какой совместный бизнес возможен с такими неперспективными и несовместимыми профессиями, да ещё без начального капитала? В результате они решили так: не ограничивать сферу деятельности, а заниматься буквально всем, что будет оборачиваться деньгами. В список возможных занятий вошли: любые посильные ремонты, фотографирование детей, уход за больными и стариками, изготовление киносценариев, транспортировка подъёмных грузов, игра на рояле на вечеринках, перепродажа барахла, приобретённого за бесценок на распродажах из гаражей, и много подобного разнообразия. Соответственно и бизнес свой назвали “Сейчас, Всё, Везде”.

Из всей деятельности компании Заплетин запомнил только вот это: на кухне сидел толстый мужик, скучно отказывался от пива и любых алкогольных напитков, вёдрами гнал безалкогольное, и в особенности чаи. А не трахнуть ли нам… по стаканчику чая? – спрашивал он, непременно подмигивая. Или: Ну что, брат, по Чайковскому? – имея в виду не только чай, но и то, что Заплетин был музыкантом. Потом опускал свой огромный зад на всё, что выдерживало его вес, и часами, ни на миг не останавливаясь, повествовал о своей жизни, рожал и пережёвывал дурацкие идеи. Вскоре партнёр такой утомил, Заплетин стал его избегать, и бизнес увял, не распустившись.

Молчать Перетятько не научили, а взрослого, видно, учить было некому. Был бы женат он – жёны умеют заткнуть говорливого супруга, но наш Перетятько за всю свою жизнь только раз, на короткий срок умудрился тронуть женское сердце; иначе, почти всю свою жизнь, исключая несколько месяцев, он проболтался в холостяках. Таким, не умеющим нравиться женщинам, иногда помогают советы друзей, но у него по неясным причинам не было истинных друзей (впрочем, по тем же неясным причинам мало кто похвастается наличием верных, надёжных, бескорыстных, преданных, искренних друзей). И габариты здесь не причём: толстяков часто любят значительно больше, чем поджарых, себе на уме молодцов. Видимо, не было в нём чего-то, – в его характере или душе, – за что захотелось бы зацепиться. И вот, в отношениях с людьми он не продвинулся дальше того, чтоб его считали просто приятелем; кроме того, таким приятелем, над которым посмеивались за глаза, и нередко даже в глаза не стеснялись. Перетятько подмечал такие фамильярности, обижался на них, умолкал, замыкался, но обиду вслух никогда не высказывал. Сходиться с мужчинами также мешало то, что он с какого-то времени стал отказываться от спиртного. Известно, у русских мужиков дружбу цементирует алкоголь, а у нашего Перетятько алкоголь провоцировал мигрени. Так вот, не наученный молчанию, он безмолвствовал лишь в одиночестве. Утопив в жирном теле стул Заплетина, он часами переливал из чайника в кружку, из кружки в брюхо безалкогольный любимый напиток и в перерывах между идеями пережёвывал прошлую свою жизнь.

В России он работал в фотоателье провинциального городка. Зарплата была ни то, ни сё, и приходилось подхалтуривать. Лучшей халтурой были поездки в недалёкие деревушки, где жители, как это не удивительно в пору, захватывающую дух, в век технологической революции, фотоаппаратами не владели, а живого фотографа-специалиста либо не видели совсем, либо привирали, что когда-то видели. Узнав, что такой объявился в деревне, к нему чуть не в очередь выстраивались сфотографироваться семьёй на скамеечке или бревне напротив развалистого домишки, а то и на фоне простыни, скрывавшей растрескавшиеся брёвна. Перетятько мудро цены не заламывал, проявлял и печатал в тот же день, часто засиживаясь за полночь, а утром очередь снова выстраивалась – смотреть фотографии и платить. Доход был хорош, до того хорош, что первое время в иммиграции Перетятько зло себя переспрашивал: чего он, дурак, притащился в страну, где он никому абсолютно не нужен? И в моменты, когда было плохо, вспоминал эпизоды из жизни в России.

Например, об одном эпизоде (мы до него ещё не добрались) он с охватившим душу теплом думал: а что может быть лучше глушить водку с бабкой Поликарповной в натопленной избушке у реки, среди русского дикого леса? Не странно ль, избушка та из Америки вспоминалась едва ли не с нежностью, хотя там было порой мучительно: жуткая резь под животом из-за прогрессирующей гонореи, голодная армия клопов… Но что тут поделаешь с этим временем: не желая во всём ублажать в настоящем, оно на слишком многое в прошлом, порой и на то, что было безрадостным, часто плещет розовую краску.

По унылому виду Перетятько можно было предположить, что в жизни его был какой-то кризис. Странно, но так уж судьба играет, в зародыше кризиса было везение, а именно – семь тысяч долларов, которые месяца два назад ему вручил адвокат Шмуклер, и эти деньги свалились, как с неба. Мы знаем, что деньги с неба не падают, а если падают, то так редко, что нам никогда не достаются, поэтому стоит пояснить, откуда взялись семь тысяч долларов.

Отступим примерно на несколько месяцев, и постараемся оказаться рядом со зданием аэропорта, в одном из подъехавших такси. За рулём обнаружим Перетятько, – тогда он подрабатывал таксистом, арендуя машину по ночам у другого знакомого таксиста. Пассажиры из машины только вышли, провожавший их родственник не заплатил, а попросил подождать минутку, пока он поможет оттаскивать вещи. Стоянка в этом месте не разрешалась, здесь можно было только разгружаться, посему Перетятько делал вид, что разгрузка ещё не закончилась, то есть стоял с открытым багажником.

Сильный удар и скрежет сзади встряхнули Перетятько до костей. Он оглянулся, но крышка багажника, перекосившаяся от удара, мешала увидеть, кто в него врезался. Он вывалился из машины. К такси вплотную прижался автобус. Повреждения были не так ужасны, как омерзительный звук столкновения, но всё-таки достаточно удручающи: разбитые фары, вмявшийся бампер, слегка сплющившийся багажник. Перебранка с водителем автобуса, показания полицейскому, мысли о том, как объясниться с владельцем разбитого такси, – всё это почти приглушило ярость по поводу того, что пассажир так к машине и не вернулся, и ездка оказалась не оплаченной.

Наутро он сдал машину Кириллу. Тот поглядел на повреждения и сначала повёл себя естественно: выкрикнул несколько оскорблений и показал сжатый кулак. Потом прочитал полицейский отчёт и повёл себя как-то неестественно: повеселел, открыл себе пиво, предложил Перетятько другую бутылку.

– У автобусной компании АТТ должна быть замечательная страховка, – сказал он, ухмыляясь и подмигивая.

Перетятько неловко подвигал шеей.

– Шея болит? – спросил Кирилл. – К врачу-то ходил? Нет? Дурак! Да ты должен Бога благодарить, что тебя трахнули в задницу. Ты заработал тысяч десять, а повезёт, то и все двадцать. Ладно. Вот тебе телефон. Наум Эйдельман. Надёжный врач. Тебе ещё нужен адвокат. Вот телефон адвоката Шмуклера. Американец, но свой человек. Сошлись на меня, и всё будет окей. А мне, когда денег тебе отвалят, выделишь пару тысяч долларов.

Перетятько взбодрился. Вот это да! Может, сбывается мечта приобрести собственное фотоателье. “Фото за час” – напишем в рекламе. И можно добавить такую приманку: “Больше часа – фото бесплатно”.

Врач Эйдельман пощупал шею и уселся спрашивать и записывать. На затруднительные вопросы предлагал правильные ответы. Например, кружится голова и в глазах то и дело расплывается. Назначил ряд различных анализов, а также физиотерапию.

– Курс лечения – две недели. Приходите ежедневно и расписывайтесь. Девочки вам всё объяснят.

После первого же сеанса, когда Перетятько расписался, секретарша посоветовала как бы вскользь:

– Да, каждый день на терапию приезжать нелегко и не удобно. А вы, если времени не окажется, хотя бы заскакивайте расписаться. Можно сразу за два дня.

С тех пор он не настаивал на лечении, а заскакивал только расписаться.       Адвокат был довольно молодым, но тело его было сильно запущено каким-то неправильным образом жизни. Живот переваливался за ремень, волосы, как будто, сопротивлялись любой попытке их расчесать, лицо было шишками и комками, и припухшим, как у людей, злоупотребляющих алкоголем. Он забросил ноги на стол, как это принято у шерифов в кинофильмах про дикий Запад, положил на колени блокнот и стал Перетятько интервьюировать. Узнав, что с ним встретился эджастер, то есть представитель страховой компании, Шмуклер потребовал дать ему копию интервью, проведённого эджастером.