Текст книги "В царствование императора Николая Павловича"

Береженого и Бог бережет

Ну, а Алексей Кузнецов, как человек самой гуманной профессии, занялся медицинским обеспечением предстоящей экспедиции в прошлое. Для начала он порылся в специальной литературе, где описывались наиболее крупные эпидемии в истории России и Петербурга.

Самой известной была эпидемия холеры, пиком которой стал «Холерный бунт» 1831 года. Болезнь эта начала свой путь в 1827 году из Азии. Борьба с ней была тяжелой. Миновав карантины, она зашагала по России. Власти вели борьбу с этим бедствием, но так, что все старания медиков вызывали лишь стихийные бунты.

Причин для недовольства было много. Например, неумеренное употребление врачами хлорной извести. Стараясь обеззаразить воду, эскулапы и их помощники сыпали горстями хлорку в колодцы и пруды. Да так, что потом люди получали отравления, часто смертельные. А в прудах дохла рыба.

Учитывая, что значительная часть врачей была немецкого происхождения, среди народа поползли слухи о том, что «лекари-немцы специально травят православный люд».

Холерные бунты вспыхнули в Тамбове, Новгородской губернии, Севастополе и Санкт-Петербурге. Часто они сопровождались убийствами медиков. Во время холерного бунта в Старой Руссе было убито восемнадцать офицеров, врачей, фельдшеров и священников. Толпа подвергала пыткам офицеров, заставляя их признаваться в «отравлениях» и подписываться под этими «признаниями».

Первые случаи заболевания холерой были отмечены в Петербурге в июне 1831 года. Очевидцы вспоминали, что столица Российской империи являла тогда собой страшное зрелище. По пустынным улицам разъезжали зловещие холерные возки. На мостовой лежали трупы, которые еще не успели убрать. На кладбище везли и везли гробы. В день умирало по шесть сотен человек.

При первых признаках холеры Николай I и его двор выехали в Петергоф. Люди состоятельные тоже поспешили покинуть столицу.

Ну, а простой народ был предоставлен самому себе. Поползли слухи, что холеру в Питер завезли иностранцы, чтобы «переморить простой народ и сделать город сплошь немецким». Со второй половины июня в Петербурге начались погромы: толпы обезумевших людей останавливали и разбивали санитарные кареты, в которых везли больных, и выпускали их. Народ, дошедший до полного озверения, вступал даже в схватку с полицией.

Самый большой погром был устроен на Сенной площади, где находилась временная холерная больница. Обезумевшая толпа ворвалась в здание, выбила стекла во всех этажах, выбросила в окно мебель, разогнала больничную прислугу и убила двух врачей. Один из них, Дмитрий Дмитриевич Бланк, был родным братом деда Владимира Ильича Ленина по материнской линии.

Перепуганные столичные власти решили применить силу. Дело могло закончиться кровопролитием. Но его предотвратил император Николай I, спешно прибывший в столицу из Петергофа.

Въехав в открытой коляске на Сенную площадь, окруженную войсками, царь прямо из экипажа обратился к народу:

– Учинены были злодейства, общий порядок был нарушен. Стыдно народу русскому, забыв веру отцов, подражать буйству французов и поляков…

И чтобы успокоить народ, он решил лично продемонстрировать всем, что лекари не травят их, пытаются лечить.

Он взял склянку с ртутью (в то время ее использовали в качестве лекарства) и приготовился выпить. Лейб-медик царя Арендт, присутствовавший при сем, бросился к Николаю и предупредил его:

– Ваше величество, лишитесь зубов! – на что царь спокойно ответил:

– Ну, так вы сделаете мне челюсть. – И спокойно, словно это был стакан его любимой минеральной воды, он выпил ртуть.

Увидев это, народ повалились на колени, а Николай закончил все тем, что подозвал какого-то старика, трижды облобызал его и уехал. Таким образом, царь без кровопролития успокоил народ на Сенной площади, хотя волнения в городе продолжались еще некоторое время.

Но это все касалось холеры. Алексей знал, что предохраниться от этого заболевания можно, соблюдая элементарные правила гигиены. Достаточно было не пить сырую воду. Некоторые болезни можно предотвратить прививками. Надо будет сказать будущим хронопутешественникам, чтобы зашли к нему в клинику и подставили для уколов те части тела, которые обычно не показывают посторонним. Алексей мерзко ухмыльнулся, представив своих друзей со спущенными штанами.

Потом он сел за стол и стал набрасывать на листке бумаги список лекарств, которые следовало бы иметь при себе тем, кто отправится в далекий XIX век…

* * *

После визита к Ольге Румянцевой Шумилин отправил к ней прочих кандидатов в путешественники во времени. Каждый должен был заказать себе костюм с учетом личных вкусов и той легенды, под которой собирался появиться в первой половине XIX века.

На общем собрании друзья решили изображать среднестатистических представителей той группы населения, которую сегодня принято называть средним классом. То ли дворян среднего достатка, то ли дельцов с претензией на «благородство». Или «почетных граждан» – существовала тогда такая прослойка жителей российских городов.

Пока неутомимая Ольга Румянцева шила для них костюмы и обеспечивала всем необходимым реквизитом, Алексей и Александр старательно штудировали книги об императоре Николае I и его времени. А также о том, как жили не только всем известные исторические личности, но и обычные люди в славном граде Петра.

А жили они, надо сказать, совсем нескучно. Конечно, тогда еще на Руси не существовали такие привычные для XXI века радости, как Интернет, видео и мобильник, дискотеки и спортбары. Но зато люди больше общались, посещали театры, балы, места увеселений. Последние же назывались в ту пору «вокзалами». Но к железной дороге, или как ее тогда называли – «чугунке», эти заведения никакого отношения не имели.

Вокзалы – это сады, городские и загородные, в которых владельцы организовывали концерты и дивертисменты с танцевальными вечерами и маскарадами. Само же понятие «вокзал» произошло от названия небольшого британского поместья, расположенного недалеко от Лондона и принадлежавшего Воксу де Броте, где устраивались балы, спектакли и фейерверки.

В России первые вокзалы появились еще при императоре Петре I. Они были платные и бесплатные. А в 1836 году в Павловске был построен первый «вокзал» в том виде, в каком мы сейчас используем подобные станционные сооружения. В тот год в России была открыта первая железная дорога, соединяющая Павловск и Царское Село с Петербургом.

Общество Царскосельской железной дороги выстроило в Павловске, в числе прочих сооружений, залы для балов и концертов с общей столовой. В самом большом зале находился фонтан, построенный одним заморским умельцем.

Весной 1837 года, по утвержденному Николаем I проекту, на территории Павловского вокзала появились открытые концертные площадки и места для танцев с эстрадой. Здесь выступали известнейшие музыканты и певцы.

Например, в Павловке в течение нескольких сезонов гастролировал сам король вальсов Иоганн Штраус. Правда, это было уже во времена императора Александра II. Таким образом, Павловский музыкальный вокзал служил не только пунктом посадки пассажиров в поезда, но и местом народных гуляний и концертов.

Надо сказать, что полезная привычка гулять на свежем воздухе была распространена среди столичной знати. Даже император Николай Павлович любил поутру пройтись по дорожкам Летнего сада безо всякой охраны. В простой шинели он шел, вежливо раскланиваясь с теми, кого знал лично. Погуляв часик-другой, царь отправлялся по Дворцовой набережной в Зимний дворец, чтобы заняться там государственными делами.

Времена были еще патриархальные, и никто и слыхом не слыхивал про террористов с пистолетом, кинжалом или динамитом.

Александр и Алексей вживались в избранные ими образы, как разведчики перед заброской в страну пребывания. По сути дела они и были такими разведчиками. Первое их посещение Петербурга XIX века было чем-то вроде разведывательного поиска. Только вот задача взять «языка» пока перед ними не ставилась. Впрочем, мысль о «языке» Александру понравилась. Вот только кого взять с собой в прошлое? Да и надо ли это делать?

И тут он вспомнил одну фамилию. Князь Владимир Федорович Одоевский был одним из умнейших и образованнейших людей того времени. Все в детстве, наверное, читали его сказки: «Городок в табакерке» и «Мороз Иванович»? Князь любил сочинять подобные истории для детишек, и даже написал несколько сборников.

Но мало кто знает, что Одоевский был еще и одним из первых русских фантастов. Им был написан удивительный роман «4338 год», в котором он попытался заглянуть в далекое будущее. И это ему удалось довольно успешно. Во всяком случае, описанный им мир был удивительно похож на наш XXI век.

Князь писал о путешествиях в космос, полете на Луну. Среди описанных им изобретений были приборы, похожие на телефон, кондиционер, ксерокс и многое другое. Одоевский додумался даже до таких, весьма специфических изобретений, как сыворотка правды! И откуда он только обо всем этом знал?!

В своей неоконченной книге (интересно, а почему он ее так и не дописал?) князь рассказывал еще об одном изобретении, удивительно похожем на Интернет. В его романе говорилось: «Между знакомыми домами устроены магнетические телеграфы, посредством которых живущие на далеком расстоянии общаются друг с другом». Кстати, упоминались в его романе и некие «зеленые человечки», прилетевшие на неизвестном летательном аппарате в Лондон. Так вот, оказывается, откуда пошла мода на «летающие тарелки» и прочие чудеса уфологии!

Ну, а геополитические прогнозы князя Одоевского были просто потрясающими. В его романе центрами мирового могущества в будущем стали Россия и… Китай. Одним словом, субъект сей был весьма интересный, и надо будет постараться с ним познакомиться поближе.

Антон решил, что именно Одоевский мог бы стать тем «языком», которого можно взять с собой в наше время. Шумилин прикинул, что в будущее князя не придется тянуть силком. Достаточно будет предложить ему своими глазами взглянуть на то, о чем он совсем недавно (роман «4338 год» был начат в 1837 году) писал, и Одоевский сам начнет проситься в XXI век.

Следовало также не забывать, что князь принадлежал к сливкам столичного общества и имел огромные связи при царском дворе. Он мог помочь хронопутешественникам обустроиться в прошлом.

А его знакомства в литературном и музыкальном мире Санкт-Петербурга?! Среди тех, кто ходил в друзьях Одоевского, были такие литераторы, как Белинский и Соллогуб, к которым позднее присоединятся Достоевский и Гончаров. Из музыкантов же в его дом были вхожи Глинка и Алябьев…

Шумилин перечитал всю информацию об Одоевском, которая была в его домашних архивах. В 1840 году князь жил на набережной Фонтанки в доме № 35. Александр хорошо знал это старинное здание, выстроенное в стиле классицизма. В середине XIX века оно принадлежало Его Императорского Величества Канцелярии и было расположено всего в двухстах метрах от Невского проспекта. Надо будет обязательно нанести визит князю…

«Он сказал: “Поехали!”…»

И вот, наконец, настал, день, который все так долго ждали, и которого, если сказать честно, все немного боялись. К тому времени «кузина-белошвейка» – так мужчины стали называть Ольгу Румянцеву – сделала два костюма для хронопутешественников. И им понадобилось хотя бы пару дней, чтобы обносить новую и непривычную для них одежду.

Антон еще и еще раз проверял и перепроверял свою аппаратуру. Работала она безукоризненно. Явных багов он не обнаружил, все технические параметры были в норме. К тому времени Антон научился немного управлять машиной, и вместо Гагаринской улицы, куда первоначально был пробит временной тоннель, он вывел выход из портала в Летний сад, здраво рассудив, что там, среди зарослей декоративных кустарников и зеленых лабиринтов, появление людей из ниоткуда будет менее неожиданным, чем явление их перед всем честным народом где-нибудь на оживленной столичной улице.

Для подстраховки Шумилин взял с собой в прошлое пистолет ПСМ, одолжив у одного бывшего коллеги. Пистолет был наградной, вполне легальный. Александр пообещал, что в сводке происшествий по городу этот ствол стопроцентно не всплывет. Кроме того, он прихватил баллончик с перцовым газом. Ну, это скорее была защита от тамошних собак. Уж очень не хотелось быть покусанным каким-нибудь Трезором из прошлого. А для психологического воздействия на предков он приготовил нетбук, положив его в небольшой саквояж.

Вроде бы все должно пройти нормально, но друзей бил внутренний мандраж. Чтобы немного успокоиться, они решили выпить для храбрости по сто граммов хорошего дагестанского коньяку. Ну, и заодно – за удачу, чтобы первое путешествие в прошлое не стало для них последним.

– Крайним, – Александр осторожно, по старой ментовской привычке поправил Антона.

Потом они облачились в непривычную и неудобную одежду – накинули сюртуки, натянули узкие штаны – панталонами их назвать ни у кого язык не поворачивался, – примерили цилиндры и, покрутившись у зеркала, полюбовались друг на друга. Выглядели они, конечно, смешно, но как будто все было на месте. Значит, пора в путь.

Антон включил аппаратуру перемещения на полную мощность. В центре комнаты появился голубоватый мерцающий круг. Сияние стало сильнее, и прибор загудел, как детский волчок. Еще одно нажатие на кнопку, и яркий, переливающийся всеми оттенками синего и изумрудного цвета круг превратился в нечто вроде окна, за которым зеленела листва и был виден кусочек голубого утреннего неба.

Вздохнув, как перед прыжком в ледяную воду, Антон сказал сакраментальное: «Поехали!» Шумилин взял за руку Алексея и шагнул вместе с ним в неизвестность…

* * *

Петербург начала лета 1840 года встретил путешественников ярким солнцем и легким ветерком. Друзья вынырнули из будущего, как и рассчитывал изобретатель, в Летнем саду, в одном из уголков зеленого лабиринта. В это время парк был практически безлюден. Лишь один раз они заметили силуэт всадника, мелькнувший из-за зеленых шпалер, – кому-то из любителей утренних прогулок в такой ранний час не спалось.

Часы Петропавловки пробили семь раз. Друзья вышли из ворот сада, полюбовались на знаменитую фельтеновскую ограду и побрели по набережной Невы в сторону Адмиралтейства. Вид на Петропавловскую крепость и правый берег Невы показался им немного непривычным. Не было «Дома политкаторжан», знаменитого «обкомовского» дома и крейсера «Аврора». Не было и современного Троицкого, или, как его еще называли по старинке, Кировского моста. А на его месте через Неву был переброшен наплавной Троицкий мост.

Правда, выглядел он весьма нарядно. Порталы, ограждения перил, фонарные столбы были из чугуна художественного литья. Фонарные столбы сделаны в виде пучков пик, увенчанных двуглавыми орлами с венком. Декоративные чугунные и медные детали моста – позолочены, сверкали на солнце.

Времени до визита к князю Одоевскому у них еще было много, и друзья решили побродить по родному, но совершенно чужому для них городу.

Они неторопливо пошли по набережной, с любопытством осматривая Петербург 40-х годов XIX века. Все для них было в диковинку. По Неве медленно плыли парусные корабли, баржи и ялики. Лодочники на пестрых яликах за скромную плату перевозили через реку всех желающих. По булыжной мостовой цокали подкованными копытами кони-тяжеловозы, влекущие огромные фуры с грузами. Мастеровой люд спешил на работу. Но и люди, принадлежащие к так называемому «приличному обществу», тоже были видны на улицах северной столицы в сей ранний час.

По Дворцовой набережной, напротив Мраморного дворца, гостям из будущего повстречался идущий не спеша навстречу высокий военный в темно-зеленом форменном сюртуке с золотыми эполетами и высокой фуражке с белым верхом и красным околышем. Военный выгуливал собаку – черного пуделя с серебристой манишкой и такими же серебристого цвета передними лапами. Подбежав к хронопутешественникам, пудель стал с любопытством обнюхивать их штиблеты и брюки.

– Гусар, быстро ко мне! – командным голосом позвал его хозяин. – Господа, – обратился он к друзьям, – не бойтесь, он не кусается…

Шумилин, у которого дома был свой пес, двухлетний ротвейлер по кличке Сникерс, собак как раз и не боялся. Он улыбнулся и, присев на корточки перед пуделем, почесал того за ухом. Пес дружески замахал хвостом с кисточкой на конце.

– А мы и не боимся, – с улыбкой ответил военному Александр, – хороший у вас пес, умный, и совсем не злой.

Военный внимательно посмотрел на Антона и Александра голубыми глазами, улыбнулся уголками губ, слегка кивнул и продолжил прогулку.

– Леха, ты знаешь, а ведь я его раньше где-то видел, – Шумилин озадаченно посмотрел на друга.

– Шурик, а ты не ошибаешься? – поинтересовался Алексей. – Ну где ты его мог видеть? В Питере? В Москве? Или во время твоей командировки в Чечню? – Потом задумался и пробормотал: – Хотя, знаешь, если честно, то и мне его лицо показалось знакомым…

Шумилин, пройдя еще шагов пять, неожиданно встал как вкопанный.

– Леха, я вспомнил – это же царь! – изумленно воскликнул он.

– Точно! Государь-император Николай Павлович собственной персоной! – сказал растерянно Алексей и, смущенно прикрыв себе рот ладонью, добавил вполголоса: – Сказал бы мне кто месяц назад, что я буду вот так вот, что называется, лицом к лицу стоять рядом с самим Николаем Первым – ни за что бы не поверил!

– Между прочим, – уже спокойно сказал Шумилин, – я читал, что у Николая отличная память на лица. А это значит, друг мой, что он нас «срисовал» и при следующей встрече обязательно вспомнит о сегодняшнем разговоре.

Они не спеша дошли до недавно отстроенного после страшного пожара 1837 года Зимнего дворца. Здание блистало свежей краской, и трудно было поверить, что совсем недавно этот великолепный дворец представлял собой обгорелую коробку с закопченными стенами, обуглившимися рамами и кучей головешек внутри.

Друзья прошлись по Дворцовой площади, полюбовались на Александрийскую колонну. Потом прогулялись по бульвару, разбитому перед Адмиралтейством, – это о нем писал Пушкин: «Онегин едет на бульвар» – и с любопытством осмотрели практически достроенный, но еще не освященный Исаакиевский собор – бессмертное творение архитектора Огюста Монферрана.

У Медного всадника немного задержались, вспомнив события, произошедшие здесь пятнадцать лет назад. Да, государь-император Николай Павлович был абсолютно прав, разогнав картечью декабрьский дворянский «майдан». Какую бы кровавую заваруху устроили эти «борцы за свободу», дорвись они до власти! Да еще с учетом нашего российского размаха и широты души. Великая Французская революция в сравнении с Великой Российской смутой выглядела бы веселым водевилем.

Нагулявшись вволю по площади, на которой еще не было конного памятника императору Николаю I работы барона Петра Клодта, они свернули на Большую Морскую улицу, а с нее – на Невский проспект.

Главная магистраль города выглядела непривычно широкой. Вдоль мощенных плитами тротуаров в двух-трех метрах друг от друга стояли невысокие черные чугунные тумбы. По проспекту в разных направлениях двигались дрожки, коляски и кареты самых разных видов. Кареты были в основном четырехместными, на рессорах, с высокими козлами и откидной ступенькой у дверцы. Площадка сзади кузова была часто утыкана острыми гвоздями, а на некоторых каретах были закреплены обручи с остроконечными зубьями. Все это сделано было для того, чтобы вездесущие уличные мальчишки не катались на задках карет.

В Питере уже начался обычный трудовой день. Друзьям сразу же бросилось в глаза обилие военных: солдат в мундирах и офицеров в форменных сюртуках. Высшие армейские чины выделялись среди них высокими треуголками с пучком черных или пестрых перьев.

По проспекту сновали слуги, приказчики, куда-то спешили кухарки и горничные, коробейники на углах бойко рекламировали свой товар. Перед Гостиным двором на углах стояли продавцы калачей и саек, дешевой черной икры (осетры и белуги в то время еще водились в Неве), рубцов и вареной печенки. У некоторых на головах были лотки с товаром, большие лохани с рыбой и кадки с мороженым. Торговцы, лязгая замками и засовами, открывали двери лавок и магазинов.

От шума и криков торговцев у друзей с непривычки даже разболелась голова. Они решили немного отдохнуть и зашли в садик перед Александринским театром, где позднее появится памятник Екатерине Великой работы Микешина. Алексей и Александр решили посидеть на лавочке и обсудить план дальнейших действий.