Текст книги "За точкой невозврата. Полдень битвы"

Фельдмаршал Фавзи Чекмак раздулся от ярости и покраснел.

– Вы предлагаете капитулировать и выдать на расправу наших лучших людей? – рявкнул он. – Тех, что кровь от крови и плоть от плоти нашего народа?

– Зачем кого-то выдавать? – елейно произнес министр иностранных дел. – Ведь есть же возможность заволокитить вопрос в комитетах, потерять архивные документы и выдвигать на первые роли людей, которые уже умерли, или тех, чье существование неприятно нам самим. Такие вещи мы, турки, умеем делать так хорошо, что сам шайтан потом не отыщет концов. Конечно, нам придется признать совершенные ошибки – немного больше в отношении армян, немного меньше по части греков. Нашим оправданием должно быть то, что тогда шла жестокая война, и наши предшественники никак не могли терпеть у себя в тылу нелояльное инородное и иноверное население. Нашему ведомству удалось выяснить, что там, в другом мире, где дела у Советского Союза шли гораздо хуже, господин Сталин тоже прибег к практике депортации в отношении собственного немецкого населения, а также дружественных нам крымских татар и вайнахского народа. Тут ничего подобного не было, потому что господин Путин, суровый, как посланец Аллаха, остановил и вразумил большевистского вождя.

– Ну хорошо, – сказал, немного остыв, Фавзи-паша, – предположим, вы и правы, тем более что случай с армянами, симпатизирующими Российской империи, существенно отличается от того, что произошло с понтийскими греками, последней отрыжкой павшей пятьсот лет назад Византийской империи. Энвер-паша, будь он неладен, сам напал на российские пределы, польстившись на германские кредиты и желая вернуть Османской империи былые влияние и блеск. Да и репрессии против армян в основном совершали не турки, а грязные курды, которых в этих преступлениях можно будет обвинить в полной мере. Что касается греков, то это совсем другое дело. Они сами пошли войной на молодую Турецкую республику, надеясь оторвать от нее Восточную Фракию и область Смирны. К этому греков побудила их так называемая Великая Идея, повелевающая им захватить все наследство державы Александра Великого. Но благословленный Аллахом Кемаль Ататюрк, да длится память о нем в веках, разбил войска этих безумцев и обратил их планы в прах. Для Турции та война была священной и оборонительной, а ярость нашего народа против тех, кто поднял на него оружие – оправданной. Так и надо говорить на переговорах с господином Сталиным, и только в том случае, если он не будет слушать наших аргументов, понадобится решать вопрос между войной и миром.

– Да, уважаемый Фавзи-паша, – кивнул президент Иненю, – так мы и сделаем. Не теряя времени, надо направить в Москву представительную делегацию для переговоров, и возглавит ее наш министр иностранных дел. Венгерский путь для нас гораздо предпочтительнее финского, но умнее всех прочих оказался болгарский царь Борис, сумевший сохранить свой трон, невзирая на нелюбовь большевиков ко всяческим самостийным монархам. Ему даже позволили оставить у себя новые территории, отвоеванные Болгарией в то время, когда та находилась в союзе с Третьим Рейхом. Если мы пойдем на все прочие условия господина Сталина, так, быть может, нам позволят вернуть в состав государства земли с преимущественно турецким населением, по Севрскому и Лозаннскому мирным договорам отошедшими[19]19
  Президент Иненю имеет в виду приграничную с Турцией территории сирийских провинций Алеппо и Ракка, отошедших к Франции, а также Кипр, Мосул и Киркук, которые забрали себе англичане. С Кипром вопрос сомнительный, ибо турки там составляют не больше десяти процентов населения, но вот земли в Сирии, и даже в Ираке, вполне могут округлить территории нового советского сателлита.


[Закрыть] в пользу Франции и Великобритании? Господину Сталину такой подарок новым друзьям не будет стоить ровным счетом ничего, а для Турецкой республики это будет очень выгодное дело. Вы поняли меня, дорогой Нуман-паша?

– Да, господин президент, – ответил Нуман Меменчиоглы, – мы приложим все возможные усилия, чтобы отдать поменьше и выторговать за это побольше. Если господин Сталин желает получить искомое без войны и избавить себя от хлопот по нашему погребению и последующему усмирению недружественного населения, то ему следует хотя бы частично пересмотреть в нашу пользу границы, определенные несправедливыми договорами с империалистическими державами.

– Я тоже не возражаю против такого решения, – сказал Фавзи Чакмак, – если нам удастся избежать самых скользких мест, и к тому же разжиться новыми территориями, то можно сказать, что лучшего выхода из нынешнего положения нельзя и желать. А в рай к гуриям мы еще успеем, это от нас тоже никуда не денется.

– Если удастся договориться на наших условиях, значит, так тому и быть, – сказал Исмет Иненю. – Да будет на то воля Аллаха!

29 июля 2019 года, 11:45. Московская область, государственная дача «Ново-Огарево».

Присутствуют:

Президент Российской Федерации – Владимир Владимирович Путин

Генеральный директор ВОЗ Тедрос Аданом Гебреисус

За те две недели, что прошли с момента начала белорусского майдана, обстановка в этой восточноевропейской стране по одним параметрам разрядилась, а по другим, наоборот, осложнилась до крайности.

В прошлое ушли вандализм, погромы и ночные бои с ОМОНом, и дворники давно уже привели белорусскую столицу в обычный вид, так что ничего уже не напоминало о былом бесновании. С другой стороны, больше ничего не было слышно о зверствах надзирателей в СИЗО, избиениях и пытках. Пузатая мелочь, взятая под белы руки на основании данных видеонаблюдения, шла как по конвейеру – кто на месяц административного ареста, а кто и на два-три года тюрьмы. И только по поводу арестованных главарей белорусская Фемида никуда не спешила: судить их собирались публично, и лишь после того, как развеется дым и осядет вся пыль. За это время, быть может, ужесточат антиэкстремистское законодательство, и этой публике вместо двадцати лет тюрьмы намажут лоб зеленкой. И в то же время белорусский президент, едва схлынула горячая фаза противостояния, публично разнес некоторых самых ретивых деятелей, откровенно перегнувших палку, и выступил с инициативой либерализации и гуманизации законодательства, а также пересмотра Конституции.

И в то же время Белоруссию накрыли две эпидемии: забастовок и новой вирусной инфекции. В первую очередь, забастовала Белорусская Телерадиокомпания – рассадник либерально интеллигенции в ее химически чистом виде. Забастовочное движение также охватило Белорусский металлургический завод, Минский электротехнический завод, Жабинковский сахарный завод и некоторые другие предприятия республики. 20 июля о забастовке объявили рабочие «Беларуськалия» (основного поставщика валюты в республику), потребовав отставки президента Лукашенко, проведения досрочных «честных» выборов и освобождения политзаключенных. О войне на Украине все давно забыли, теперь в ходу были новые методички. Одновременно с этим появились сообщения о формировании общенационального стачечного комитета, а в забастовочный фонд из-за границы рекой потекли доллары и евро.

Сказать, что экономика полностью остановилась, было нельзя, и все же ущерб был ощутимым. Председатель «Федерации профсоюзов Беларуси» предостерёг рабочих от участия в забастовках, заявляя, что остановка предприятий будет выгодна конкурентам, а Генеральная прокуратура заявила, что забастовки с политическими требованиями незаконны, но пока никто не обратил на это внимания. В воскресенье 28 июля в Минске бастующие рабочие маршем прошли через весь город и, соединившись у здания Белтелерадиокомпании, устроили там грандиозный митинг. Особую пикантность ситуации придавало то, что рядом, в соседнем здании, располагался психдиспансер дневного пребывания № 2. Мол, правильным курсом идете, товарищи, вам как раз туда. Лечите мозг, иначе будет поздно.

Вместе с тем Белоруссию накрыла волна вирусной инфекции. Больницы оказались переполнены, на аппараты искусственной вентиляции легких образовалась очередь, а кривая смертности поползла вверх. Все как в Западной Европе… но не совсем, поскольку власти и не подумали объявлять локдаун – еще чего не хватало. Вместо того президент Лукашенко в своем обращении к народу, которое транслировалось продолжившими работу местными радиокомпаниями, обвинил в наступившем бедствии власти западных стран и мятежную оппозицию. А то и в самом деле странно: в соседних странах – Польше, Литве, Латвии и той же России – ситуация угрожаемая, но никакой эпидемии еще нет, а в Белоруссии полыхнуло вдруг и сразу, ровно через то время, какое потребовалось для завершения инкубационного периода после распространения инфекции в толпе митингующих. И одновременно ко всем, кто был замечен в толпе без масок после объявления карантинного режима, стали приходить извещения о наложенных на них штрафах. Все строго по закону.

Ситуация на фронте борьбы за Белоруссию застыла в неустойчивом равновесии. Мятежники твердо вознамерились добиться своего, не мытьем так катанием, но и белорусские власти, найдя прочную опору среди жителей восточных регионов, не намеревались сдаваться. Отступать было некуда, ибо, одержав победу, мятежные змагары уже обещали повесить президента Лукашенко с его присными на фонарях – по-революционному, без суда и следствия. Да и поддержка Москвы, выразившей одобрение стойкости белорусской власти, тоже никуда не делась. Президент Путин на весь мир заявил, что не оставит в беде братский белорусский народ.

И вот в этот момент, после объявления о наступлении глобальной пандемии, в Москву прилетает долгожданный парламентер, засланец самых темных западных сил – Генеральный директор Всемирной Организации Здравоохранения Тедрос Аданом Гебреисус. Мол, русские, вам пора объявлять водяное, то есть пандемийное, перемирие, прекращать боевые действия, останавливать свою слишком уж ускорившуюся промышленность, распускать армию и вообще сдаваться, а иначе будет очень плохо. Очевидно, этот визит должен был состояться после установления в Белоруссии истинно демократической власти, дабы зафиксировать победу. Но раз не срослось, то господин Гебреисус примчался с поручением заморозить текущую ситуацию, ибо частичная мобилизация в России завершилась, маршевые пополнения на полигонах формируются, и в скором времени со стороны Москвы следует ждать встречных военно-технических шагов на обострение конфликта.

– Господин президент, – при встрече заявил Путину заморский гость, – вы, наверное, уже знаете, что возглавляемая мною организация объявила на планете Земля состояние всеобщей пандемии. Болеют все. Скажите, вы не думали о том, чтобы в качестве жеста доброй воли объявить на это время состояние перемирия в вашей войне против Украины?

От такой наглости заморского вояжера Владимир Путин чуть не поперхнулся. Хотя чему тут удивляться? Это родился и вырос господин Гебреисус в Эфиопии во времена правления просоветского диктатора Менгисту Хайле Мариам, а вот высшее образование этот персонаж заканчивал уже в землях просвещенных мореплавателей. Сначала он получил диплом магистра по специальности «иммунология инфекционных заболеваний» в Школе гигиены и тропической медицины при Лондонском университете, а потом обучался по специальности «общественное здравоохранение» в Ноттингемском университете, что принесло ему степень доктора философии. В ином случае, учись этот человек, например, в России, его бы и на пушечный выстрел не подпустили к креслу генерального зиц-председателя Всемирной Организации Здравоохранения – и не потому, что русское образование плохое, а потому, что кандидат не прошел британскую дрессуру по части подчинения и повиновения. Ответственное это дело – править классификатор болезней и в нужный момент объявлять эпидемии и пандемии.

– А мы, собственно, с Украиной не воюем, – ответил президент Путин после секундной паузы. – Мы ее защищаем от своры воров и проходимцев, обсевших эту несчастную страну, будто мухи ком слоновьего помета. Даже та Украина, что существовала до февраля четырнадцатого года, была, с нашей точки зрения, не совсем законна, ибо наследовала петлюровской украинской республике, с которой наша страна воевала до полного ее уничтожения. И уж тем более незаконной оказалась та Украина, которая образовалась после вооруженного мятежа, инспирированного из-за границы.

– Но вы же ее признали! – воскликнул гость в ужасной досаде.

– Сначала признали, – пожал плечами Путин, – а потом поняли, что обознались и отозвали признание. Ошиблись, с кем не бывает. Сейчас мы признаем другую, федеративную Украину – прямую наследницу былой Украинской Советской Республики, которая по всем экономическим параметрам, территории, демографии и прочему была сопоставима с такой европейской страной, как Франция. А что там творилось перед началом нашей операции – тьфу! Руина, тлен и пепел – можно сказать, европейское Сомали. В наших новых регионах после тридцати лет украинского хозяйничанья сплошная разруха, разбитые дороги, коммуникации изношены и держатся на честном слове. Понадобится несколько лет и огромные финансовые вливания, чтобы привести эти территории в образцовый порядок.

– Вот-вот, – сказал гость, напряженно выпрямившись, – вы пользуетесь тем, что эта ваша Федеральная Украина не может вам возразить, ампутируете у нее регионы и приживляете их к себе!

– Мы следуем воле местного народа, у которого сто лет не было никакого выбора, – твердо возразил Путин. – Если люди чувствуют себя русскими, то они должны жить в России. Мы лишь следуем высказанной ими воле, и не более того. Проведенные референдумы все расставили по своим местам, вернув в Россию исконные русские земли. Там, где люди чувствуют себя украинцами – там будет Украина, которую мы сначала денацифицируем, а потом предоставим людям такую же возможность решить, в какой стране они хотят жить: России, дружественной нам Украине или… в Польше.

– Но как же быть с принципом территориальной целостности государств, который вы таким образом нарушаете? – возопил господин Гебреисус.

– А как быть с правом наций на самоопределение? – вопросом на вопрос ответил Путин. – К тому же территориальную целостность мы можем рассмотреть в масштабах государств-предшественников: Советского Союза и Российской империи. И вот тогда не поздоровится многим и многим. Только мы совсем не агрессивные, и если государство нам дружественное, а права русских в нем не ущемляются, то и мы не подумаем предпринимать против него каких-либо враждебных действий. Напротив, такие государства, а также мир и покой их граждан, находятся под нашей неустанной защитой. Как, например, республика Беларусь. Кто обидит наших братьев, тот трех дней не проживет.

– В Белоруссии эпидемия, – сказал Генеральный директор ВОЗ, – а вы даже не закрыли с ней границу!

– Мы ограничили перемещения разных праздношатающихся лиц, – возразил российский президент, – но сохранили передвижение товаров, деловые и межгосударственные контакты. Не можем же мы оставить наших друзей без поддержки – это было бы неправильно.

– Так, значит, вы не собираетесь вводить у себя такой же жесткий карантин, как Франция, Германия, Бельгия и другие страны Западной Европы, закрывать на ключ заводы и фабрики, а также останавливать боевые действия? – спросил эмиссар заокеанских сил.

– Нет, не собираемся, – подтвердил президент Путин, – и даже, более того, мы планируем наращивать нашу активность. Мистер Пенс объявил нам войну, и мы будем действовать исключительно в рамках военной необходимости – разумеется, при соблюдении всех противоэпидемических мер. А-ля гер ком а-ля гер (на войне как на войне), как говорят в той же Франции, которую вы не так давно упомянули.

– Тогда мы предпримем против вас меры! – воскликнул Генеральный директор ВОЗ. – Мы исключим вас из нашей организации. Вы – возмутители всеобщего спокойствия и нарушители мирового порядка. А так нельзя! Есть правила, и их необходимо соблюдать всем!

– Нас это ни в коей мере не волнует, – пожал плечами президент России. – Если хотите исключить нас из своей шарашкиной конторы, то нас это не пугает.

– Но как же так? – вопросил гость, недоуменно моргая. – Все страны должны быть членами нашей организации, иначе они не смогут поддерживать у себя правильное здравоохранение…

– А вот так, – ответил президент Путин, доставая из ящика стола толстую папку. – Вот, почитайте на досуге. Это отчеты наших людей, которые на Украине потрошили американские секретные биолаборатории и связанные с ними медицинские и биологические институты. Тут только выжимки; для полного пакета документов потребовалась бы пара грузовиков. Своим визитом вы смогли доказать только то, что ваша организация со временем стала очень мало внимания обращать непосредственно на здравоохранение, и очень много – на политику, превратившись в инструмент, способствующий мировому доминированию Соединенных Штатов Америки. Мы все знаем, а кто предупрежден, тот вооружен – так, кажется, говорили старики-римляне? Передайте это своим хозяевам. Всего вам наилучшего, господин Гебреисус. Разговор окончен!

Когда гость вышел, прижимая к груди тяжеленную папку, российский президент подумал, что в прежние времена какой-нибудь Иван Васильевич Грозный после такого разговора вызвал бы охрану и повелел, чтобы гостя отвели на конюшню и отсыпали плетей на дорожку. Не потому, что эфиоп, а потому что нахал, посмевший явиться с подобным поручением к Самодержцу Всероссийскому. Но сейчас другие времена – возможно, к счастью, а возможно, и нет…

28 ноября 1942 года, 15:45. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.

Присутствуют:

Верховный главнокомандующий, нарком обороны и генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Виссарионович Сталин

Нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов

Министр иностранных дел Турецкой Республики Нуман Меменчиоглы

Посол РФ в СССР – Сергей Борисович Иванов

Турецкий министр иностранных дел вместе с делегацией примчался в Москву со всей возможной скоростью, хотя погода в конце ноября над Черным морем не вполне располагала к полетам. Во времена Византийской империи в это время года ни один капитан морского корабля не рисковал покинуть гавань, ибо такой шаг означал верную гибель. Но обошлось: перелет на самолете Си-47 по маршруту Анкара-Сарабуз(Симферополь)-Москва прошел без трагических происшествий. В советской столице посланца президента Иненю тоже не стали мурыжить в приемной – и вот он уже в Кремле, в главном кабинете, откуда владыка половины мира приводит в движение лязгающие при каждом обороте шестеренки большой политики.

Правда, был еще Овальный кабинет в Белом доме, что в городе Вашингтон, но это так далеко, что почти неправда. К тому же мистеру Рузвельту сейчас было совсем не до дел в Старом Свете – ему хватало и проблем на Тихом океане с Японией, точнее, с ее флотом. Совсем недавно, после нескольких месяцев тяжелых налетов дальних бомбардировщиков, взлетающих с авиабаз на захваченных в мае Японией островах Мидуэй, пал американский штат Гавайи. После утраты Филиппин это был второй тяжелый удар, приведший Америку в состояние траура. После потерь начального периода войны до того момента, когда Соединенные Штаты Америки, используя свою непревзойденную промышленную мощь, получат перевес над Объединенным флотом Японской империи, оставалось еще около года. Это знали и хозяин кремлевского кабинета, и его гость, а потому американская тема в их разговоре будет вынесена за скобки.

В кабинете Сталина, помимо советского вождя, турецкого министра иностранных дел ожидали его советский коллега товарищ Молотов и посол русских из будущего господин Иванов. И более никого – за исключением бесстрастного, как сфинкс, переводчика с немецкого, хранителя чужих тайн.

Окинув взглядом присутствующих, турецкий министр, не меняя выражения лица, сказал на языке германских франков:

– Я рад приветствовать величайшего властителя нашего времени, рядом с именем которого достойно ставить только имена султана Мехмеда эль-Фаттиха (Завоевателя), сокрушившего остатки Византии и Искандера Двурогого, низвергнувшего в прах империю нечистых персов-огнепоклонников.

Выслушав перевод, Верховный хмыкнул в усы и ответил:

– Не очень-то лестное сравнение, дорогой Нуман-Паша. Империя Александра Македонского распалась сразу после его смерти, а Османская империя пришла в упадок за вдвое меньший срок, чем упомянутая вами Византия. Быть может, низвержение чужих царств – это не самое главное дело в ремесле правителя, гораздо важнее уберечь от деградации собственную державу. Не мы напали на Германию, Финляндию, Венгрию, Италию и Румынию – это их армии пришли на советские земли с завоевательным походом, и были разбиты вдребезги. Мы не хотели этой войны и делали все возможное, чтобы ее избежать, но раз уж она началась помимо нашей воли, у нас не было другого варианта, кроме решительной победы над объединенными европейскими армиями. А сейчас мы делаем все возможное, чтобы к нам больше никто и никогда не смог прийти с войной. Все, что хочет наше правительство, это мир и процветание для Советского Союза и других стран. Тот, кто не понимает этих наших устремлений, как не понимал их господин Гитлер и его прихвостни, должен готовиться к войне на свое полное уничтожение.

– Мы вас прекрасно понимаем, и не хотим оказаться на месте тех несчастных, которые вызвали ваш гнев, – заверил советского вождя Нуман Меменчиоглы. – Былое могущество османского государства давно в прошлом, а потому мы согласны на выдвинутые вами условия обеспечения общей безопасности при сохранении самостоятельности во внутренних вопросах. Нам очень не хотелось бы ворошить в нашем государстве тлен былых кровавых дел. Как говорят у вас на Кавказе, «кто бежал – тот бежал, кто убит – тот убит».

Выслушав эти слова, Сталин, слегка нахмурившись, произнес:

– Нам очень не нравится, что вы, турки, слишком легко прибегаете к кровавому насилию, чтобы решать свои внутренние дела. Этот обычай в вашем народе должен быть забыт раз и навсегда.

Сергей Иванов, улыбнувшись своей фирменной мефистофельской улыбкой, добавил:

– Летопись былых османских побед – это одновременно и мартиролог жертв массовых казней побежденных врагов, и не только их. Ради спора о власти брат у вас убивал брата, сын – отца, а отец – своих сыновей; султаны то и дело казнили своих визирей и пашей, а те, в свою очередь, устраивали заговоры, свергая и убивая султанов, чтобы править из-за спины их бессильных братьев-наследников, всю жизнь проживших в заточении. Даже единоверные вам народы – арабы и албанцы – смотрели на турок как на жестоких угнетателей, а для христианского населения Османской империи и окрестных земель вы были хуже исчадий джаханнама. Удивительно не то, что ваше государство ослабло быстрее, чем другие державы, а то, что оно смогло просуществовать шестьсот с лишним лет.

И снова Нуман Меменчиоглы и бровью не повел, хотя понял слова посла Российской федерации без перевода, ибо говорил тот на немецком языке.

– Неужели вы, господин Иванов, этими словами обвиняете всех нас, будто судья-кади, выносящий смертный приговор? – сказал турецкий дипломат.

– Ни о каком приговоре пока речи не идет! – отрезал Сталин. – Дело в том, что вы, турки, должны знать цену и причину обсуждаемого вопроса. Ваше государство начиналось с большой крови, кровавый след сопровождал вас по всему шестисотлетнему пути, в кровавой судороге ваша империя превратилась в республику, и даже сейчас на юго-востоке вашей страны идет жестокая война с курдами. Пять лет назад при подавлении восстания в провинции Дерсим ваши солдаты, устрашая и принуждая к подчинению местное население, убили и замучили восемьдесят тысяч своих мирных сограждан курдской национальности. А ведь они всего лишь хотели спокойно жить в своих домах и говорить на родном языке, и только за это вы их убили без всякой жалости. Мы тоже далеко не ангелы, но от такой слепой жестокости нас тошнит. Или вы думали, что вам ставят в вину только убийства армян и греков, потому что они христиане? Нет, жизни и права курдов-мусульман тоже имеют значение. Нам очень не хочется, чтобы подобная практика продолжалась и дальше, а потому вам следует признать свои ошибки, имя которым преступление, и принести за них покаяние перед всеми, кому вы когда-то причинили зло.

Турецкий министр иностранных дел глянул в желтые тигриные глаза красного императора – и тут ему изменило его непревзойденное самообладание. Какое уж там «прирезать земель от Сирии и Ирака»! Тут как бы не оттяпали все территории по самый Аракс и Евфрат[20]20
  Турки живут севернее и западнее этих рек, а курды в основном южнее и восточнее. До пятнадцатого года с курдами (и отчасти с турками) в восточной части Турции сосуществовали армяне, но их уже истребили или изгнали.


[Закрыть], создавая ненавистное каждому турку курдское независимое государство. И ведь большевистский вождь не шутит и не пугает. Стоит ему щелкнуть пальцами, и псы войны сорвутся с цепи – и сохранится ли тогда на карте сама Турция, становится очень сомнительным.

– Но, господин Сталин, это невозможно! – помертвевшим голосом сказал Нуман Меменчиоглы; его смуглое лицо явственно побледнело. – Курды разрушают единство нашего государства, и мы никак не можем уступить их наглым требованиям. Это будет еще одна национальная катастрофа, означающая конец Турецкой республики…

– Нет, – возразил Верховный, и в его глазах зажегся холодный блеск, – это не просто возможно, а необходимо! Если не убрать эту кровоточащую язву сейчас, она будет гноиться еще многие годы, привлекая к себе политических падальщиков со всего мира, а на нашу страну, которая могла прекратить безобразие, но не сделала этого, ляжет несмываемое пятно. Мы уже покончили с одним много понимающим о себе государством, делившим людей по сортам в зависимости от их национальности, так почему для Турецкой республики должно быть сделано исключение? Мы не хотим войны, но лучше решить все в жестокой схватке, чем терпеть у себя на окраине бесконечный кровавый ужас. – В голосе советского вождя звучала сталь, отчего турецкий дипломат ощущал внутренний трепет, который ему не удавалось унять.

– Мы понимаем, – сказал Сергей Иванов своим бесстрастным, но оттого еще более пугающим голосом, – что курдский народ сейчас попросту не готов к созданию собственного государства, потому что у него нет ни подходящих лидеров, ни подготовленных административных кадров. Собрать в кучу населенные курдами земли и сказать: «Вот вам независимый Курдистан, живите в нем» – относительно просто. Гораздо сложнее превратить эту территорию в состоявшееся государство, в котором есть закон, порядок и уважение людей друг к другу. Вы, турки, всегда все понравившееся вами брали силой, а потому не уважали никого, даже самих себя. Вот в этом ваша главная проблема. Отсюда в вашей истории столько крови, в том числе и турецкой, пролитой при подавлении многочисленных крестьянских восстаний.

– Да, – мрачно произнес Сталин, – мы не хотим отрывать Курдистан от Турецкой республики, ибо результат может выйти еще хуже, чем есть сейчас. И в то же время мы понимаем, что верить вам на слово – это напрашиваться на большие неприятности, ибо цена ваших обещаний даже меньше, чем у прошлогоднего снега.

– Тогда чего же вы хотите?! – воскликнул сбитый с толку министр иностранных дел Турции. – Быть может, нам всем умереть – и тогда ваши проблемы будут решены?

– Мы хотим, чтобы вы изменились, а не умерли, – ответил советский вождь; он вприщур и как будто даже добродушно смотрел на своего турецкого собеседника, но при этом того обдавало холодом. – Уничтожение народов – это не наш метод. Курды, принимавшие участие в армянском геноциде, тоже думали, что, истребив своих соседей-христиан, они заживут счастливо, и при этом не понимали, что сами станут следующими на этом конвейере смерти.

– Кемаль Ататюрк тоже думал, что способен изменить турецкую нацию и очистить ее от старых грехов, – сказал Нуман Меменчиоглы; в голосе его звучала горечь. – Но если взглянуть на нас вашими глазами, становится понятно, что у него почти ничего не получилось…

– У него получилось достаточно много, – произнес Сергей Иванов, – с вами мы сейчас разговариваем, а против прошлых турок просто послали бы бомбардировщики, ибо переговоры с ними были бы бессмысленны. Но эти изменения следует продолжать до тех пор, пока турецкая нация не станет безопасной для себя и соседей. – Он сделал небольшую паузу, во время которой, казалось, даже и не смотрел на собеседника. Потом его пронизывающий взгляд вновь уперся в турецкого министра, ощутившего себя вдруг маленьким и беспомощным перед этими людьми. – Вот предложение, которое вам следует принять в первую очередь, – сказал он. – Когда-то великий русский царь Иван Грозный разгромил и захватил Казанское ханство, но он не уничтожил татар и не обратил их силой в христианство, превращая этот народ в русских, а приучил их жить в мире с собой и соседними народами. Мы предлагаем вам пройти этот путь по доброй воле, без иноземного завоевания.

– Да, господин Иванов, это сильный аргумент… – сказал турецкий министр иностранных дел, невольно потерев рукой об руку. – Турки поступили бы по-другому, англичане и немцы поступили бы по-другому, но вы, русские, делаете все по-своему. А потому ваша Империя, начавшись с малого Московского княжества, заняла огромные пространства меж трех океанов, а от государства, основанного султаном Османом примерно в то же время, к сему дню остался лишь жалкий огрызок, который может быть урезан еще больше. – Складка появилась меж его бровей, он с трудом подавил вздох. – Но что же нам делать сейчас, чтобы измениться нужным образом, но при этом избежать унижения и уничтожения?

Верховный немного подумал и сказал:

– За преступления против армян и греков, за все бессмысленные кровавые гекатомбы предшествующих веков вам следует покаяться перед ныне живущими потомками ваших жертв и попросить прощения. Покаяние – это не унижение, а акт самоочищения, что известно любому христианину. Это я вам говорю как специалист. Курды должны получить в Турецкой республике национально-культурную автономию. Никто не должен преследовать их за то, что они говорят на своем языке и исповедуют иную религию, чем турки. У курдов должно быть право получать на родном языке образование, сначала начальное, потом среднее и высшее. Развитию курдских территорий должно уделяться особое внимание. Дороги, школы и больницы должны строиться в таком же количестве, как и на других территориях. Только так вы сможете добиться мира внутри страны, а отнюдь не кровавым насилием. И безусловное требование – роспуск вашей армии при безусловном сохранении полицейских сил. После того, как мы закончим разбираться с англичанами, в регионе больше не останется никого, кто был бы способен угрожать Турции, и ваша страна тоже должна перестать представлять собой угрозу. Это есть наши последние требования, неприятие которых будет означать для вас уничтожение турецкого государства, а для нас – необходимость засучив рукава заняться переделкой вашей нации на человекообразный лад. Я хоть и не царь Иван Великий, но тоже кое-что могу.