Текст книги "За точкой невозврата. Полдень битвы"

Кстати, моя немецкая протеже Паулина Липсиус после капитуляции Третьего Рейха в своем мире не захотела возвращаться к родным пенатам, а изъявила желание переехать в Российскую Федерацию на постоянное место жительства. Помнится, со мной она как-то делилась тогда еще смутными желаниями такого рода, но на всех прочих, в том числе и на ее бывших подруг по генеральскому борделю, поступок ее произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Все эти Герты, Марты, Кристины и Анны-Лены, едва только наступил мир, и их интернирование завершилось, принялись паковать чемоданы, чтобы из дикой России скорее вернуться в родной фатерлянд. И тут их товарка заявляет, что собирается совсем в другую сторону – да еще куда, в Сибирь двадцать первого века! Но Паулина была непреклонна и не собиралась поддаваться ни на какие уговоры. Она уже все решила, и точка.

Я, представляя всю сложность такого предприятия, уже было собиралась начать хлопотать за свою протеже, ибо особых формальных оснований для успешного решения вопроса у нее не было, но тут все произошло как бы само собой. Не иначе как чья-то могущественная рука оставила в личном деле интернированной гражданки Третьего Рейха Паулины Липсиус благожелательную пометку. Правда, до гражданства, как у моего Коли, эта благожелательность не дотянула. Не тот масштаб заслуг. В штабе экспедиционного корпуса девушке вручили зеленую книжечку (вид на жительство лица без гражданства), а также полученные из немецких архивов копию ее школьного аттестата, копию университетского диплома и справку, что гражданка Третьего Рейха Паулина Липсиус в нашем мире умерла в январе сорок второго года в госпитале в Смоленске от пневмонии. Потом российская администрация госпиталя для военнопленных снабдила Полю другими документами, необходимыми ей в будущей жизни. В скромной синей папке лежали: характеристика с места работы, направление на учебу в Сибирский государственный медицинский университет, карточка Сбербанка с начисленной зарплатой санитарки за тринадцать месяцев, и плюс к тому изрядная премия за старание и прилежание. Еще девушке вручили проездные документы до славного города Томска, где и находится СибГМУ. «Получишь диплом, – сказали ей, – будет тебе и гражданство, как ценному специалисту. Врачи-педиатры нашей стране нужны, не то что бакалавры философии». И ни слова о Полиной прошлой жизни, как будто ее никогда не было. Все с чистого листа.

Зато лично я верю в ее будущее и в то, что она добьется всего, к чему стремится. Для этого у нее есть все: довольно приличное знание русского языка, школьные и университетские базовые знания (ведь в Германии, несмотря на нацизм, образование до самого конца двадцатого века традиционно было на очень высоком уровне), а также эдакая чисто немецкая упертость и дотошность. Когда нашу журналистскую группу вместе со штабом Экспедиционного корпуса выводили в двадцать первый век, я взяла отпуск на три дня. И один день из этих трех я потратила на то, чтобы показать Поле нашу Москву, помочь обзавестись нужными вещами, без которых девушке в двадцать первом веке никуда, а потом распрощалась с ней в Шереметьево, вручив на прощание свой номер телефона и посадив на самолет до Томска. Лети к новой жизни, добрый человек Паулина Липсиус, и пусть все у тебя будет хорошо.

Совсем недавно, буквально в самый канун наших роковых событий, Паулина позвонила и бодро отчиталась, что все у нее хорошо, вступительные испытания сдала успешно, хозяйство ведет экономно, люди вокруг добрые, и все у нее будет прекрасно. Еще моя немецкая подруга сказала, что она вечно будет благодарна за доброту как лично мне, так и всему русскому народу. Вот, услышала такое, и даже сама расчувствовалась. В то время как одни люди умеют быть благодарными за малое, другие, которые с самого детства катались как сыр в масле, ненавидят нашу страну и ее народ до желудочных колик, отчего убегают кто куда: кто в Грузию, а кто в Израиль – и оттуда шлют нам свои проклятья. Одна Паулина для России ценнее, чем тысячи таких двуногих крыс.

И вот настал роковой день шестнадцатого августа… Война с Гитлером за Вратами и операция на Украине не шли ни в какое сравнение с тем вызовом, который Запад бросил нам на этот раз. И хоть готовились мы как раз к такому развитию событий, считая его неизбежным, но все равно от полученного известия буквально закружилась голова. Нападение на Белоруссию и последовавшее за ним объявление войны странам санитарного кордона означали, что теперь для обеих сторон не осталось никаких сдерживающих факторов, кроме обмена ракетно-ядерными ударами. Страшно было, чего уж там, но при этом каждый знал, что ему надо делать. После получения сигнала «Восход» вдоль всей границы взревели моторы танков и БТРов – и началось.

Пришла горячая пора и для нас, журналистов. Где я только не побывала вместе со своей съемочной группой за эту неполную неделю! Семнадцатого числа утром я снимала улицы русскоязычной Нарвы, постепенно заполняющиеся народом, развевающийся над угловой башней Нарвского замка российский флаг и пустые, будто выпотрошенные, здания городской управы и пограничного поста. Город был освобожден в результате внезапной ночной операции российского спецназа почти без боя, короткие перестрелки возникли только на пограничном посту и у отделения охранной полиции. К нашему приезду трупы защитников националистического эстонского режима уже убрали, немногочисленных пленных загнали в кутузку, и только выбитые окна, стреляные гильзы, пятна крови да сгоревший полицейский автомобиль на углу Петровской площади и улицы Малми напоминают о том, что совсем без кровопролития освобождение Нарвы от власти националистического режима не обошлось.

Впрочем, главным событием для жителей Нарвы были совсем не эти следы кратковременной ночной ярости. По шоссе Петербург-Таллин[29]29
  На российской стороне это шоссе называется Кингисеппским, от пограничного моста до площади Пауля Кереса – Петербургским, а уже далее Таллинским.


[Закрыть] в сторону эстонской столицы через город под российскими и советскими флагами (копии Знамени Победы) сплошным потоком шли войска прославленной 144-й гвардейской дивизии и части обеспечения. По ту сторону Врат я достаточно много раз бывала в населенных пунктах, совсем недавно освобожденных от немецко-фашистской оккупации, и там люди точно так же выходили к дороге и смотрели, как идут на запад войска, будто спрашивали: «А вы уже навсегда пришли? Вы уже больше не куда не уйдете, не оставите нас на произвол безумных политиков-националистов?»

Взяв у местных жителей несколько коротких интервью, я убедилась, что все так и есть. Больше всего местные русские боятся, что Россия отступит, не выдержав политического и военного давления со стороны западных стран. Некоторые интервьюируемые отказывались говорить на камеру, опасаясь репрессий со стороны эстонской охранки[30]30
  Поли́ция безопасности/ Охра́нная поли́ция (эст. Kaitsepolitsei), официально – Департамент полиции безопасности (эст. Kaitsepolitseiamet, сокращённо KAPO) – представляет собой репрессивный орган, занимающийся не обеспечением государственной безопасности, а политической деятельностью, главным содержанием которой является подавление партий левого крыла политического спектра и политических организаций русского населения, а также любых проявлений гражданского общества. Была воссоздана в статусе отдела эстонской полиции 1 марта 1991 года (еще до выхода Эстонии из состава СССР). В качестве независимого ведомства полиция безопасности начала свою работу 18 июня 1993 года. Начиная с 1 марта 2001 года, в соответствии с принятым Законом о службах безопасности, КаПо стала не полицейской, а службой государственной безопасности (спецслужбой).


[Закрыть] после того, как российскую армию отзовут обратно за линию границы – тогда хоть беги. Вот так националистические власти тридцать лет запугивали свое население, думая, что итоги распада Советского Союза зафиксированы навсегда, а международно признанный принцип территориальной целостности и нерушимости границ защищает их от гнева Москвы крепче каменной стены, а потому с местным русским населением можно делать все что угодно, не церемонясь. Но что-то крупное сдохло в вашингтонском лесу, времена переменились – и теперь Россия может не только бесплодно протестовать против враждебной политики, но и отвечать на нее сокрушительными ударами.

Хоть это и не моя обязанность, но я постаралась успокоить своих собеседников, говоря, что дороги назад у нас уже нет – хватит, наотступались. Теперь только вперед, и никак иначе. Эту землю еще Петр Первый отвоевал у Карла Двенадцатого в жестокой и кровопролитной Северной войне, а потом еще и выкупил ее у Швеции за астрономическую по тем временам сумму в два миллиона серебряных ефимков (они же талеры). А никакой Эстонии тут никогда не стояло, вплоть до начала двадцатого века. А когда такое недоразумение как «независимое эстонское государство», и возникало после великих геополитических катастроф, то его власти сразу начинали искать себе хозяина-содержателя, ложась то под Великобританию, то под Третий Рейх, то, как нынешние деятели, уже смазавшие пятки салом, под Соединенные Штаты Америки. Но нас их хозяева уже не пугают. Время теперь совершенно другое.

Потом прямо на наших глазах в город прибыло подразделение Росгвардии, предназначенное для поддержания порядка, а здание бывшей управы обзавелось двуязычными табличками, которые извещали всех желающих их прочесть, что тут размещаются военная комендатура и временная военно-гражданская администрация города Нарвы. Чуть позже к управлению городским хозяйством привлекут наиболее авторитетных местных жителей, никак не связанных с прежним режимом. А еще некоторое время спустя в Нарве пройдут выборы в Городской Совет, в которых не смогут принять участие только представители националистических и прямо профашистских партий, потому что в это время они будут сильно заняты, отбывая сроки в российских тюрьмах за разжигание межнациональной розни и экстремизм.

На следующий день, восемнадцатого августа, уже под вечер, нашу группу привезли в небольшой городок Тапа, где до того несколько часов шли ожесточенные бои с остатками пехотной бригады эстонской армии и дислоцированными тут НАТОвскими частями усиления. Помимо эстонцев, на базе в Тапа квартировали британский танковый батальон и французская механизированная рота из состава сил передового развертывания НАТО. Саму базу накрыли ракетным ударом еще вечером шестнадцатого числа, о чем свидетельствовали огромные воронки, а также руины казарм и ангаров с техникой. После того как части НАТО приняли участие во вторжении на территорию Белоруссии в составе армий Латвии и Литвы, в Эстонии с ними тоже было приказано не церемониться.

Но, как чаще всего бывает в подобных случаях, уничтожить все до конца одним ударом не получилось. Изрядно потрепанные ракетным ударом, потерявшие уничтоженной и поврежденной половину своей техники, французы, британцы, а также часть уцелевших при ударе эстонских солдат не поняли, какое это счастье – просто остаться в живых при таком замесе. Подними они сразу руки, французов и британцев даже задерживать никто не стал бы, ибо с этими странами Россия не воюет. Уехали бы через Стамбул к себе в болеющую Европу первым же рейсом. Но им захотелось повоевать с русскими варварами и на своей шкуре узнать, так ли страшен разъяренный медведь, как его малюют.

Утром восемнадцатого числа франко-британско-эстонский сводный контингент попытался вступить в бой с продвигающимся в сторону Тапы нашим 254-м гвардейским мотострелковым полком, наспех заняв оборону на опушке леса восточнее этого несчастного эстонского городка. Сначала самоуверенным британцам и нахальным французам вроде бы даже улыбнулась удача, потому что в наших штабах пункт совместной дислокации эстонской армии и НАТОвского усиления числился уже уничтоженным. На первом этапе британским «Челленджерам» удалось даже сжечь несколько БМП и повредить два танка. Потом наши гвардейцы оправились от неожиданности и, выматерив разведку за излишний оптимизм, развернулись из походных колонн в боевые порядки. С начала боя не прошло и десяти минут, как на злосчастный лесок обрушился артиллерийский огонь – сначала со стороны полкового артдивизиона, а потом и от 856-го гвардейского самоходно-артиллерийского полка, входящего в состав 144-й гвардейской дивизии. Ну и после того, как артиллеристы изрядно наломали щепы, довольно кучно испещрив передний край противника множеством воронок, позиции НАТОвцев навестила армейская авиация, тоже щедро отсыпавшая им плюшек от своих щедрот. И вод теперь, как памятник слабоумию и отваге, у въезда в городок стоит британский «Челленджер» со сбитой на бок башней.

Об этом нашей группе рассказал непосредственный участник того боя, командир мотострелковой роты капитан Синицын, на камуфляже которого советские ордена Боевого Красного Знамени и Красной Звезды соседствовали с российским орденом Мужества. Видно было, что повоевал капитан изрядно, и это занятие ему не надоело. И вот теперь полк ушел вперед, а его оставили пасти баранов – то есть охранять пленных, которых после боя все-таки взяли немало. Вообще-то этим делом – охраной и конвоированием пленных – должна заниматься Росгвардия, но у нее за пределами районов компактного расселения русскоязычных работы оказалось хоть отбавляй, и она везде не успевала.

Юные аборигены, которым с рождения рассказывали, что эстонцы – самый лучший народ на Земле, быстро смекнули, что если взять в руки оружие, то летальный исход в военное время неизбежен. Если схватиться за камень или палку, то тоже мало не покажется, ибо в условиях боевых действий нелетальное воздействие «пуля в бедро» – это тоже очень больно, особенно если эта пуля не пластиковая, оставляющая синяк, а боевая. Но вот за вызывающее поведение: публичное метание зиг, размахивание флагами Эстонии, Третьего Рейха и США, выкрикивание оскорблений и прочее мелкое хулиганство – прямо сейчас молодым протестунам против российского вторжения ничего не будет. Такое уж у нас гуманное государство. Вот и изгаляется местный молодняк кто как может, стараясь лишь не переходить черту ненасильственного выражения своих возмущенных чувств, но, так или иначе, портя себе дальнейшую жизнь и отнимая время и ресурсы у Росгвардии. Потом, когда осядет пыль и пройдет первый задор, в действие вступит российский уголовный кодекс, в котором за все вышесказанное предусмотрено наказание (иногда в виде немалого срока тюремного заключения) – и горячие эстонские парни и девицы поймут, что наделали глупостей, но будет поздно.

Кстати, в разговоре со мной капитан Синицын все время называл противника «фрицы». Когда я хотела его поправить и сказала, что на этот раз он воевал с британцами, французами и эстонцами, мой собеседник посмотрел на меня эдаким снисходительно-ироническим взглядом и ответил: «Знаете что, девушка, фрицы бывают разные. Есть немецкие фрицы, а есть британские, французские, эстонские, и даже польские. Но суть у них одна». И ведь не поспоришь… Суть у всех этих разнообразных «фрицев» действительно одна, и от смены времени она не меняется.

Отдельно следует сказать о том, что далеко не все эстонцы поддерживали курс своего государства на русофобию, либерализм и проамериканскую ориентацию. Но такие общественные и политические деятели считались в Эстонии маргинальным меньшинством, а если они вдруг поднимали голову и возвышали свой голос в защиту русского населения и нормальных отношений с Россией, то местная охранка тут же обвиняла их в антиконституционной деятельности и арестовывала, как и положено в типичном нацистском государстве. Думаю, что если бы Гитлер не страдал антисемитизмом в тяжелой форме, а был бы просто кондовым антикоммунистом и русофобом, и он тоже ходил бы в любимцах у американских политических воротил, и тот же Рузвельт лобызался бы с ним в сахарные уста. Это так же верно, как и то, что снег холодный, а огонь жаркий.

Потом наша группа, продвигаясь вслед за российской армией, побывала в Таллине, Пярну, множестве других мест, и вот, наконец, добралась до Риги. Надо сказать, что местный прибалтийский «колорит» мне уже изрядно надоел. И в первую очередь я устала по долгу журналистской работы общаться с тупыми самовлюбленными носителями племенного сознания, неспособными понять всю бездну своей ограниченности. Когда-то Советский Союз постарался сделать из Прибалтийских республик витрину социализма, чтобы яркими огнями сияла на всю Европу. За счет денег, изъятых из внутренних российских территорий, советское правительство настроило тут фабрик, заводов, электростанций, школ и больниц, заасфальтировало дороги, обеспечило население всеобщим средним образованием и медицинским обеспечением, о чем оно, это население, в былые времена не могло и мечтать. Но та местная национальная интеллигенция, которая пришла во власть после распада Великой Страны, назвала все это советской оккупацией и угнетением их гордой нации. Что-то эти деятели разрушили до основания, что-то забросили, что-то до сих пор используется, но обветшало до последней степени. Все имеет свой срок годности, и советское наследие тоже.

Новенькие и блестящие тут только виллы и особняки на Рижском взморье, принадлежащие российским нуворишам средней руки, проворовавшимся чиновникам и разным певцам ртом. Те из них, кому были не по карману особняки в Ницце или замки британских аристократов, старались гнездиться в ближней Европе, то есть в окрестностях Риги. Тоже ведь ограниченные люди, только немного по-другому. Никогда не понимала тех, что думают, что чем дальше на запад, тем ближе к цивилизации. Цивилизация должна быть внутри тебя, и чтобы к ней приблизиться, не надо никуда ехать. Но и к возникновению этой элитной недвижимости прибалтийские аборигены тоже не имеют никакого отношения. Они, не ударив и палец о палец, просто позволили приехать сюда всем этим людям с чемоданами денег, чтобы те отгрохали себе кто шикарный особняк, а кто и скромный коттедж. Все, что эти деятели умели – клянчить дотации из фондов ЕС – точно так же, как их предшественники во времена советской власти выбивали дотации в Москве. Только Советский Союз с размахом давал деньги на строительство всего нового и современного, а европейское начальство выделяло прибалтам копейки на покраску обветшавших фасадов, да и то только как плату за русофобию местных властей.

И сюда же, в Ригу, после начала последних событий, сбежали разные оппозиционные крыски разной степени вменяемости, да непризнанные знаменитости вроде глуповатой актриски Чурбан Лохматовой. Правда, эти убежавшие от нас деятели обитали не на виллах и особняках, а ютились в маленьких съемных «однушках» и «двушках» рижских панельных хрущоб. Сейчас эта публика, спасаясь от путинского нашествия, вместе с политическими лидерами маленькой, но гордой нации, вдарила по тапкам дальше на запад, только пыль завилась по дорогам, но скажу честно, большего убожества, чем местные спальные микрорайоны я не видела больше нигде, ни в одном глухом российском райцентре. И не надо говорить мне про бедность местного государства. Ее местные власти создали себе сами, когда любой ценой стремились нагадить России, при этом угодив Западу. Витрины капитализма на границе России из стран Балтии у Запада не вышло, а вышел натянутый холст, на котором эта витрина была намалевана грубыми мазками. Мол, для приманивания дикарей сойдет и так.

Если бы не прямая военная необходимость помешать превращению прибалтийских земель в плацдарм Запада для совершения агрессии против Российской Федерации, я бы посоветовала Владимиру Владимировичу вывезти отсюда всех русских и русскоязычных, а проклятую территорию со всех сторон обтянуть колючей проволокой с висящими на ней табличками «Осторожно! Заповедник гоблинов, аборигенов не кормить». Пусть маленькие, но гордые попробуют жить своим умом и трудом, без подачек со стороны спонсоров и гуманитарной помощи уже от нас. Или отдать все эти территории товарищу Сталину под управление лет на пятьдесят, пусть вводит сюда войска НКВД в немереном количестве, чтобы те зачистили местный политический ландшафт до белых костей.

Но, к сожалению, в ответ на такое предложение президент Путин скажет мне: «Коллега, это не наш метод. Никто не обещал нам, что будет легко. Господь привел этих людей в наши руки совсем не для того, чтобы мы над ними издевались и морили голодом, ибо главная наша задача – обратить бывших грешников к добру, а не поубивать их всех к такой-то матери. Так что, будьте добры, Марина Андреевна, засучить рукава и вместе с нами приняться разгребать руками эту навозную кучу, ибо и в ней тоже попадаются бриллианты». В ответ на это я бы закричала, что я устала и хочу к своим, где люди – как люди, а не как дикари, ради приличия обряженные в цивилизованные одежды. Я бы сказала, что не хочу больше видеть эти серость и убожество, и слушать, как посредственности, мнящие себя гениями, обзывают меня русским оккупантом и сталинским пропагандистом. Не надо мне всего этого, Господи, не надо.

Но сегодня я пришла сюда, в рижский парк Победы, к памятнику Освободителям от фашизма и увидела море людей, над которыми развевались флаги России, Советского Союза и бывшей Латвийской ССР, а основание памятника было буквально засыпано морем цветов. Собравшиеся праздновали второе освобождение Риги от скверны нацизма и национализма, или уже третье, если вспомнить снос режима Ульманиса в сороковом году. Тут те, кто раньше был вынужден молчать под страхом репрессий и унижений, с кем бывшие власти боролись из-за их русского языка и неевропейского образа мышления, те, кому были противны местечковый национализм и тупая ограниченность. И только в этот момент мне стало понятно, что воображаемый мною президент Путин оказался прав, а мое внутреннее я ошибалось. Есть еще тут наши люди, и их много, а значит, все, что мы делаем будет не зря, надо только победить внешнего врага, а потом упереться в землю рогом, не отступать и не сдаваться. И вот тогда, лет через …надцать, дети и внуки этих людей вспомнят нас добрым словом, а не так, как вспоминают поколение наших родителей, сдавшееся и отступившее с этой земли, оставив ее во власти самых низменных сил.

26 августа 2019 года, обстановка на фронтах войны Российской Федерации с «альянсом вне НАТО» и в мире.

К утру двадцать шестого августа ожесточенное сражение в Хельсинки уже стихло, и над развалинами гвардейских казарм, остававшихся последним очагом обороны, взвилось красное знамя штурмовой бригады РККА. На тот момент российская армия контролировала примерно треть страны (и шестьдесят процентов населения), заняв территории вдоль побережья Финского и южной части Ботнического заливов, а силы Сопротивления удерживали оставшиеся две трети, в том числе и сухопутный участок шведско-финской границы. Новое финское правительство, сформированное в Тампере из того, что было под рукой, впоследствии перебралось в городок Вааса на побережье Ботнического залива, откуда взывало о помощи к так называемому мировому сообществу.

И уцелевший финский истеблишмент, и большая часть населения страны Суоми, честно говоря, просто не поняли, с чего это вдруг русские набросились на них с такой яростью. Неужели только из-за чисто формального присоединения Финляндии к еще одному антироссийскому союзу стран, каких уже много? «Эти проклятые Врата свели Путина с ума, – говорили финны. – Мы присоединились к альянсу стран вне НАТО понарошку, просто на всякий случай, а он на нас за это напал. Это неправильно. Мы так не договаривались». И именно это недоумение было причиной того, что финское Сопротивление не собиралось не только капитулировать, но даже вступать со своим Хароном в какие-нибудь переговоры.

Кстати, «мировое сообщество» тоже не осталось безучастным к нуждам страдающей Финляндии. Первой военную помощь из собственных запасов оказала Швеция, а за ней непременно должны были подтянуться и прочие страны-доброхоты. Ведь там, на севере Европы сама собой сложилась ситуация, так желаемая борцами за американскую гегемонию, когда финны станут воевать против русских до последнего человека, а страны западной демократии будут обеспечивать их оружием и боеприпасами. И так должно продолжаться до тех пор, пока Финляндия не сгорит дотла или русские сами не выведут из нее войска, что будет засчитано им как поражение.

В настоящий момент, российская армия перегруппировывалась после штурма Хельсинки, сосредотачиваясь для продолжения наступления ограниченными силами в северном направлении вдоль побережья Ботнического залива. Конечной задачей было выйти в район шведско-финской столицы, чтобы полностью изолировать останки страны Суоми от внешнего мира. При этом активным полевым операциям того, что осталось от финской армии, ощутимо мешала ее малочисленность, а также господство в воздухе российской авиации. Поэтому финское командование в первую очередь запросило у западных стран поставку зенитных ракетных комплексов: германских установок малой дальности IRIS-T SLS, а также систем средней дальности шведских «Bamse» и норвежских NASAMS. После того, как в начале двухтысячных годов с вооружения в США были сняты последние неоднократно модернизированные ЗРК «Хок», это было все, что можно быстро поставить на финский театр военных действий.

Проблемы заключались в том, что у финнов отсутствовали обученные расчеты, и к тому же все существующие на данный момент зенитно-ракетные комплексы уже стояли на вооружении действующих частей немецкой, шведской и норвежской армий. Если отдать их финнам, то оголится следующий оборонительный рубеж так называемого «Свободного мира». Но в Вашингтоне уже нажали на все возможные рычаги, так что рано или поздно эти установки финнам должны были поставить, причем вместе с расчетами. На относительно независимых шведов где сядешь там и слезешь, а вот норвежцы и немцы вполне могли прогнуться, но в любом случае это не являлось вопросом ближайшего будущего.

Южнее, в Эстонии и Латвии, российское наступление имело полный успех, морская пехота Балтфлота еще проводила частные операции по высадке на Моонзундские острова, но по большей части территория обеих республик уже находилась под контролем российской армии. «Типичный блицкриг, – сказал по этому поводу генерал Вальтер фон Брокдорф-Аленфельд, – быстрые действия подвижных соединений и безжалостный разгром превосходящими силами узлов сопротивления». В оперативной пустоте российские войска продолжали быстро продвигаться на Лиепайском, Шауляйском, Паневежиском, и Вильнюском направлениях (операция «Штора»). Легковооруженные батальоны резервистов, брошенные литовским командованием на отражение этой угрозы, не могли сдержать натиска танковых и мотострелковых частей с боевым опытом, и либо гибли в арьергардных боях, либо спешно отступали.

Такое развитие событий создавало угрозу глубокого обхода основной части литовской армии, все эти десять дней продолжавшей топтаться под Ошмянами. Переброшенные на этот участок фронта российские соединения с боевым опытом сначала помогли белорусской армии сдержать вражеское наступление, а потом даже потихоньку стали теснить литовцев обратно в сторону Вильнюса. Командовал всей литовской армией генерал-майор Вальдемар Рупшис, в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году самодемобилизовавшийся из Советской армии в звании курсанта-сержанта выпускного курса Новочеркасского Высшего Военного училища. Азбучных знаний, почерпнутых в юности в советском военном училище, ему вполне хватало для понимания того, что если он ничего не будет предпринимать, то российское наступление в Прибалтике для его главных сил может закончиться окружением в чистом поле и последующим разгромом со счетом десять-ноль.

А посему, пока еще не стало слишком поздно, генерал Рупшис сам отдал приказ отходить в сторону Вильнюса, намереваясь превратить литовскую столицу в еще один Хельсинки. Там, среди многоэтажной каменной застройки, опираясь на фанатично настроенное население, он, не жалея ни о чем, намеревался дать русским и белорусам бой насмерть. Это намерение своего Главкома поддержал и президент Науседа, заблаговременно удравший в Варшаву «для политических консультаций с союзниками», и уже оттуда присвоивший пану Рупшису высшее в литовской армии звание генерал-лейтенанта – можно сказать, посмертно.

Еще южнее линия фронта стабилизировалась по руслам рек Неман и Щара, при этом после упорных боев Гродно оказался разрезан пополам. Также белорусской армии пришлось с боями отступить из Бреста, Жабинки, Кобрина и Дрогочина, но российские подкрепления помогли ей удержать Слоним, Ивацевичи и Иваново (оно же город Янов-Полесский). На границе в Литвой от Привалок до Ковелишек мобильные группы спецназа КГБ Белоруссии, пограничники и партизаны-резервисты противодействовали проникновению на территорию республики аналогично вооруженных и оснащенных оппонентов из литовских Добровольческих сил охраны края. Понимание у белорусских бойцов было такое, что надо «день простоять и ночь продержаться», а потом российская армия задернет свою «Штору» до самого Калининграда, и тогда существование Литовской республики прекратится естественным путем.

На польской стороне фронта в результате судорожных действий ясновельможного генштаба в ходе наступления вглубь Белоруссии войсковые группировки «Гродно» и «Брест» распались подивизионно. 12-я механизированная дивизия занимала участок фронта в районе Гродно, неоднократно пытаясь форсировать Неман, но каждый раз с потерями отступая обратно. 11-я бронекавалерийская еще за неделю до этого в своем фирменном «кавалерийском» стиле пыталась с ходу овладеть Мостами, но была отбита подоспевшими с востока российскими авангардами, и с тех пор любой ценой пыталась преодолеть крепнущую оборону и прорваться к Лиде, чтобы помочь 12-й механизированной, наконец, полностью овладеть городом Гродно. Но оборона прорываться не желала, более того, с востока к российским авангардам и белорусским частям под Гродно непрерывно подтягивались подкрепления, вследствие чего польский перевес в силах таял как комок снега под жарким летним солнцем. Южнее 18-я механизированная дивизия уперлась в белорусско-российскую оборону под Слонимом и Ивацевичами, а 16-механизированная застряла под Яновом-Полесским, и там, в краю лесов и болот, все десять дней не утихали ожесточенные бои.

В самой Польше в то же самое время происходил Содом и Гоморра пополам с Вавилонским столпотворением. Объявленный президентом Дудой первый этап всеобщей мобилизации привел к невероятному хаосу, ничуть не сравнимому с той небольшой суетой, которая лихорадила Российскую Федерацию два месяца назад при аналогичных событиях. Вдруг выяснилось, что примерно четверть населения не хочет воевать с Россией ни при каких обстоятельствах, потому что от этого будет плохо и им, и Польше. Это именно эти люди протестовали против сноса советских воинских мемориалов, считали, что под руководством Дуды и Моравецкого Польша идет в неверном направлении, голосовали за Левых, портили бюллетени или вовсе не приходили на избирательные участки. Еще около половины взрослых дееспособных поляков не желало воевать вообще ни с кем, потому что от этого будет плохо лично им. Решимость этих людей любым путем уклониться от мобилизации подкрепляли ярость ракетных ударов, обрушившихся на Польшу шестнадцатого числа, а также возвещающий о приближающихся сражениях грохот орудийных залпов, доносящийся с востока. И лишь фанатичные сторонники партии «Право и Справедливость» (примерно половина от общего электората этой политической силы) были согласны встать под ружье по приказу пана Дуды.