Текст книги "Билет на небесный поезд"

Кто я тут? Чужак? Диверсант? Турист? Заблудившийся несчастный странник? Может быть, таким же странником был тот тип у озера?

Интересно, имейся вариант остаться здесь подольше или… даже навсегда, воспользовался бы я им? Оставил бы себя молодого в 21-м веке разбираться с бизнесом, двумя шалопаями, женой-стервозиной, а сам бы проснулся завтра здесь, в 20-м, на пахнущих «Лотосом» простынях, под шёпот тополя, никуда не спеша, ни о чём не заботясь. Пробежку бы устроил, зарядку. А потом… собрали бы с Наташкой рюкзаки и метнулись бы на юг автостопом – всегда мечтал это сделать. Сколько возможностей…

Хотя на самом деле возможностей не так уж и много: карманы-то пусты.

Да, останься я здесь, с Наташкой мне всё равно не быть, если я не хочу вечно пребывать в роли нищего студента и оправдывать свою жизнь философией про рай в шалаше.

Блин! Ну, вот я знаю на обывательском уровне историю своей страны, помню политическую и общественную обстановку, всякие мелочи, разбираюсь в механизмах бизнеса. И что? При наличии стартового капитала я знал бы, как его прокрутить. Капитала нет. Работать и копить? Сколько лет придётся копить в условиях галопирующей инфляции? Выиграть в тотализатор, поставив на правильную лошадку – нет тотализатора. И долго ещё не будет. Найти инвесторов? Да где их искать, настоящих инвесторов, а не бандитов-ростовщиков? И как их убеждать? Добыть бабки криминальным путём? Я ничем серьёзнее двойной бухгалтерии и взяток чиновникам не занимался. Можно, конечно, поиграть в Нострадамуса, предсказывая будущее. Покопаться в памяти или архивах у себя там, подготовиться и быть предвестником катастроф, стихийных бедствий и судьбоносных политических решений. Мерзко! Походить на клоуна, выслушивать обвинения в шарлатанстве… Не-е… Кроме того, почему-то кажется, что за такое можно схлопотать по башке. От кого? Ну, кто-то же создал эти карты!

Да, положеньице… Фантасты обыгрывают попадание в прошлое каких-то пустяковых артефактов или крупиц информации, переворачивающих основы мироздания, а тут тебе всё на блюдечке с голубой каёмочкой – но ничего не придумаешь. Всё что можно – это предостеречь родных и знакомых от мелких неурядиц и проблем, порекомендовать какие-нибудь «тёплые места». Ничего глобального.

Значит, вариант один – просто жить. Ему. Не мне. Мне ведь остаться всё равно нельзя: едва я усну, моё сознание покинет это тело, и проснусь вновь я уже на расстоянии семнадцати лет отсюда. Без вариантов.

В общем, хорошо, что нет искушения остаться.

Дом. Родители спят. Повезло. Я тихонько крадусь на кухню, утоляю жажду компотом из холодильника, пробираюсь на цыпочках в свою комнату и, едва стянув одежду, валюсь спать.

Он ждёт меня. Или не ждёт. Может, только что пришёл. Тут не поймёшь: синхронизации между временными потоками нет. В своё прошлое я путешествую, растягивая удовольствие, уже полгода. Для меня юного первый контакт состоялся полтора месяца назад.

Но всё равно. Подсознательно кажется, что он меня поджидает. И даже догадываюсь, о чём хочет со мной поговорить. Но начинает с другого.

Юра Хой умер. Я долго не могу понять, о ком он, потом вспоминаю. Музыкант. Группа «Сектор Газа». Солист.

Да, говорю. Из жизни ушло за эти годы много ярких людей. И своей смертью, и не своей. Ты хочешь предупредить их о том, что с ними будет? Думаешь, стоит? Вообще это твоё право, но я бы не стал. Наверное. По крайней мере, не Юру, который сам выбрал свой путь с наркотой. Цоя, пожалуй, попробовал бы спасти да Башлачёва… Но они ушли ещё до моего семнадцатилетия. А? Ну, да, я припоминаю, каким успехом пользовались колхозно-панковские песенки… Но давай начистоту. Ты ведь хотел поговорить со мной о другом? Я прав?

Хочешь поговорить о том, как всё закончится и кто сделает главное. Ты не желаешь в этом участвовать. Ну ещё бы! И у меня желанья нет, но от этого никуда не деться. Любишь кататься, люби и саночки возить, как говорится. Ладно, ты как-нибудь начни подготавливать почву, а последний разговор будет за мной. Да, знаю. Да, подло. Ну что ты ноешь, я всё понимаю.

Понимаю!

На первых порах после разрыва (три карты, может четыре) мосты строил лишь я, а мой двойник держался в стороне от всяких сцен, расставляющих точки над «ё» в наших отношениях. Лишь телефонные разговоры ни о чём да недолгие ненавязчивые встречи, к которым я его тщательно готовил. Потом произошло то, чего и следовало ожидать – угасший огонь страсти запылал с новой силой. В Наташку влюблёнными оказались мы оба. Причём взаимно. Прошло совсем немного времени, и теперь уже я-молодой давал инструкции и наставлял меня-взрослого перед перемещениями, если в том была необходимость.

Как же будет трудно и больно жечь возведённые мосты…

Но я сделаю это. За свои поступки нужно платить самому. Сполна. Так?

И я ещё раз повторяю, вздыхая, что разговор будет за мной.

Хорошо, говорит он. Хорошо, машинально отвечаю я, хотя ничего хорошего тут, конечно, нет.

Пока, говорит он. Пока, отзываюсь я.

Мы оба уходим во тьму. Каждый в своём направлении.

Лето. Тут лето. Такое желанное и волшебное после холодного, дождливого октября моего времени. Наташка весёлая, озорная, счастливая. Светлый сарафан на загорелом теле.

Босоножки на каблучках. Заколка-бабочка. Ослепительная улыбка. Искрящиеся глаза. Летящая походка. Яркая помада, которой, впрочем, как обычно, суждено быть съеденной. Ну просто девочка с картинки!

Или из воспоминаний.

Мы на танцах. Для меня это изрядная экзотика. Я думаю о том, как бы не ударить в грязь лицом, потому как не танцевал уже целую вечность, но вместе с тем внутри что-то такое разгорается… дикое, свободное, пофигистичное… не описать словами. Витает мысль, что это ответка за театр: по поводу дискотеки я-молодой просто поставил перед фактом, не дав возможности выбирать. Глупо, коли так. Облажаюсь я – значит, облажается он. Учитывая то, что мы в компании, – плохая шутка. Впрочем, может, тут и нет никакого коварства…

Приятно видеть забытые лица. Миха, Витёк, Инка, Стас, Настюха. Кто-то ещё подходит, здоровается, но я их не помню. Неважно…

Танцплощадка постепенно заполняется. Отдыхаем. Танцуем. Тело двигается в такт музыке. Сперва робко, застенчиво, зажато, потом с каждой новой композицией всё легче, энергичнее и отвязно. Вначале я повторяю движения окружающих, вспоминаю, учусь, потом всё происходит уже само собой. Зажигаем!

Репертуар – полное ностальжи. Рэп, техно, диско, рок-н-ролл. Ещё нет этих «кислотных» ламп, лазерных лучей и стробоскопов, по крайней мере нет здесь, на этой летней площадке. Только цветные прожекторы да зеркальный шар над пультом диджея, пультом ещё без компьютера конечно.

Я пожираю глазами Наташку. Её движения так грациозны, так обольстительны… Заколка отправляется в мой карман, её взгляд стреляет из-под взлетающей и опадающей чёлки. Я смотрю и не могу оторваться.

А потом я решаюсь отправиться к диджею. Я не уверен, что тут уже вышла эта песня, что она есть в здешней фонотеке, однако мне везёт. Заказ композиции обходится по цене хорошего коктейля, но я не жадничаю.

Музыка на танцполе на миг стихает, и стриженный «площадкой» пацанчик из-за пульта объявляет, что следующая песня звучит для девушки Наташи от её молодого человека. Натка вопросительно смотрит на меня. Я расплываюсь в улыбке до ушей – ничего не могу с собой поделать – и киваю. Для многих эта песня, под которую особо не потанцуешь, – перерыв на выпивку и сигарету, мы же остаёмся в центре зала.

Я знаю, что мы никогда не забудем этот медленный танец.

 
В старом парке пахнет хвойной тишиной,
И качаются на ветках облака.
Сколько времени не виделись с тобой?
Может, год. А может, целые века.
Ни за что теперь не отыскать следов
В дальний край, где мы друг друга не нашли.
Я пришёл к тебе из позабытых снов,
Как приходят в свою гавань корабли.
 
 
Натали, утоли мои печали, Натали.
Натали, я прошёл пустыней грусти полземли.
Натали, я вернулся, чтоб сказать тебе: «Прости».
Натали, от судьбы и от тебя мне не уйти.
Утоли мои печали, Натали.
Натали…
 
 
Потерял я где-то в бездорожье лет
Безоглядную влюблённость и покой.
Брал от жизни всё, что мог, и не секрет —
Я не свят, я виноват перед тобой…
 

Слова ножом режут по сердцу, за строчками я вижу себя, и оттого на душе становится невообразимо больно и… хорошо. Скрипки на заднем плане в припеве заставляют глаза предательски блестеть. По счастью, этого не видно. Её голова лежит у меня на плече. Мои руки просто обнимают её, самую классную девчонку на свете.

Незабываемый вечер!

Я провожаю Наташку до дома. Мы, счастливые, бредём, держась за руки, по уснувшим улицам. Судьба хранит нас от любителей гоп-стопа и прочих шальных персонажей, коими славились те времена. Потом мы долго стоим под подъездом, целуемся, не в силах расстаться. Наконец её каблучки возносятся по ступенькам на третий этаж. Красивые ножки мелькают в окне подъезда. Я жду, пока щёлкнет дверь, и лишь после этого ухожу.

 
Я проделал долгий путь,
Только время обмануть
Невозможно, Натали…
 

Он встречает меня в этом подпространственном тамбуре. Подавленный, грустный и даже немного озлобленный, хоть и пытается скрыть это. Я делаю ставку на то, что причина в ревности – всё-таки два мужика в одном теле… Обычно я угадываю его настроения и мысли, ведь я – это он, а он – это я. Но не на сей раз.

Мы долго молчим, потом он ставит меня к стенке вполне логичным, но притом неожиданным вопросом. Он спрашивает меня: знаю ли я, как обстоят дела с Наташкой там, в моём времени?

Дела? Нормально дела, автоматически говорю я, хотя не имею ни малейшего понятия о том, как сложилась её судьба. Слышал, что у неё семья, ребёнок. Слышал, что она уехала из города. Иногда накатывало желание разыскать, но дальше самого желания дело не шло. Стыдно, конечно. Я ведь так с ней поступил… Или поступлю…

Я словно чувствую на себе осуждающий взгляд себя-молодого. Полегче, парень! Ты – это я. Ты поступишь так же в своё время, нечего на зеркало пенять. Суждено нам быть сволочью. Не быть, может, только стать. Стать, быть… Но какая, к чёрту, разница!

Он не отвечает. Мне чудится горький вздох. Потом контакт разрывается.

Три карты. Всего три. Это всё, что осталось. Я сижу в опустевшем офисе, за своим столом, разложив перед собой эти магические прямоугольники. Вечер пятницы. Все разошлись, компанию мне составляет лишь бокал коньяка да рыбки, плавающие на экране монитора в качестве заставки. В окно стучит холодный ноябрьский дождь, наверное последний в сезоне. Жутко не хочется возвращаться домой. Утром мы разругались с женой из-за того, что я неправильно воспитываю детей, я слишком строг, я плохой отец, когда нужно, меня вечно нет, ну и далее, что я эгоист, что я всё делаю ей наперекор, что я слышу только себя. Не знаю, может быть, относительно некоторых вещей она и права, но потакание детям в капризах уже привело к тому, что Лёшка, наш старший, вырос вруном и бездельником. Он прогуливает школу, никого не слушает, а вчера он без спроса унёс из дома камеру и умудрился разбить её.

По мне – так это очень серьёзный проступок. Моё детство и юность научили меня аккуратно обращаться с вещами и чувствовать ответственность за свои действия. Жанна, выросшая в семье, где не было неисполнимых желаний, привыкла к другому. Наши мнения оказались противоположными. С этого всё началось.

Три карты. Я перебираю их в руках, не первый раз задавая себе вопрос, почему я следую возникшему ниоткуда правилу, что использовать карты нужно в порядке возрастания их достоинства? Может, это и не имеет значения, а может, имеет, и ещё какое! Я давно думаю над этим, но ни разу не посмел нарушить порядок. Что-то не давало. Дама, король, туз. Что будет, если я сейчас порву туз? Что изменится? Нет, не рискну идти вопреки предчувствию.

Три карты. Значит, финал близок. По уму, нужно уже готовить почву для разрыва, но я не знаю, смогу ли. Чем ближе к концу, тем тяжелее. Одолевают тысячи мыслей. В душе тлеет желание послать всё к чёрту и не расставаться с Наташкой, но разум твердит менторским тоном сквозь боль и грусть: «Нельзя! Нельзя!»

Ну что теперь? Позвонить домой, извиниться перед Жанной, купить по дороге букет цветов и отложить визит в прошлое до лучших времён или всё-таки порвать карту?

Глоток коньяка. Стук капель. Вой ветра. Тиканье часов…

Я смотрю на рисунок стрелок. Начало восьмого. Ещё можно многое успеть. Мне-молодому в моём теле придётся несладко – или болтаться по городу (причём желательно без машины: во мне уже больше ста грамм коньяка), или идти с повинной к жене. Впрочем, это можно обсудить в астрале.

Да или нет? Нет или да?

Я уже знаю, что судьба червовой дамы из заветной четверть-колоды предрешена.

На тот факт, что я порвал карту на работе, я-молодой реагирует на удивление спокойно, лишь интересуется всякими мелочами, по типу есть ли интернет, найдётся ли кофе, может ли кто-нибудь зайти вроде охранника, уборщицы или забывшей зонтик секретарши. Я рассказываю всё что надо. Мы ведём непривычно мирную беседу, причём я никак не могу уловить настроение своего юного «я». Он какой-то весь в себе, серьёзный и немногословный. Получается так, что я говорю раза в два больше его. Не забываю с сожалением признать, что у него только два варианта: явиться с повинной домой, к семье, или заночевать на диване в приёмной. Напоминаю о выпитом коньяке и прошу воспользоваться, если что, такси. Странно, но он не возражает.

Я всё-таки спрашиваю, что с ним такое. Ничего особенного? Как, кстати, вступительные? Отлично! Поздравляю! Видишь, я был прав. И в другом… Ладно. Не буду. Что? Нет, я ничего не узнал про эти карты. А ты? Стас? Ну помню… Был с нами тогда на озере, да? Ну, рассказывай!

Действительно, ничего особенного. Стас, один из участников той памятной пьянки, вспомнил, что пока мы болтали с тем мужичком, он вставал отлить и слышал какую-то, по его мнению, хрень про то, что я должен сделать выбор между четырьмя сторонами жизни: деньгами, здоровьем, любовью и чем-то ещё… Это всё. Больше вытрясти из Стаса ничего не удалось. Жаль.

Четыре масти. Четыре стороны жизни. Очень похоже. Богатство, здоровье, любовь, что ещё… власть, слава, удача? Хм, а я выбрал… любовь. Червы – сердечки. Сердечки – любовь. Это понятно, но… Может быть, я всё-таки выбрал деньги? И вообще, выбирал ли я? Тогда кто решил этот вопрос за меня? И что этот выбор или невыбор означает?

Ладно. Я уже готов шагнуть сквозь время, но меня останавливает смешок моего младшего «я». Что ещё? Ты тоже порвал карту не дома? А где? Что значит не скажешь?! Какой, к чёрту, «сюрприз»?! Я должен знать, куда меня выбросит!

Я начинаю ругаться, но понимаю вдруг, что бессилен. Я-молодой уже ускользает вниз по течению реки времени. Меня тянет вверх. Рефлекторное сопротивление. Барахтанье. В голову лезут дурацкие мысли, что я должен беречь своё юное «я», чтобы ничего не случилось со мной самим, но юное «я» вовсе не обязано заботиться обо мне. Впрочем, не сделает же он плохо своему телу. С этой мыслью я плыву в сверкающий водоворот.

Сюрприз! Я покажу ему потом сюрприз!

Сюрприз, однако, удаётся.

Это то самое озеро, с которого всё началось, только ничего загадочного на сей раз не предвидится. Вечер. Берег. Костерок. Палатка. Песнопения сверчков и провожающего солнце дрозда. Идиллия, нарушаемая лишь атаками комарья. Да, качественный репеллент бы не помешал…

Мы сидим с Наташкой у тихо плещущейся воды. Мы одни. Я нежно обнимаю её за талию. Она кладёт голову мне на плечо. Как хорошо… Сидел бы так целую вечность. О том, что пора начинать процедуру расставания, даже думать не хочется. Язык не повернётся сказать нечто такое, чем-то обидеть её, милую, добрую, ласковую… Гад я всё-таки. Подлец и гад!

Закат догорает. Истончается багряная нить у горизонта. Ночь наползает с востока, безлунная августовская ночь.

О! Звезда полетела! Нет, не успел загадать. Ты тоже?

Здесь, вдалеке от огней цивилизации, по соседству с первобытными стихиями я в очередной раз пытаюсь понять, что значат эти перемещения и правильный ли я делаю выбор? Расстаться с любимой девушкой просто потому, что так надо… Надо для успешного будущего. Променять любовь на отличный от нуля общественный статус…

Остаться с Наташкой… Я могу представить, как это будет. Её родители – бедняки, мои – тоже. Чтобы начать жить, мне придётся бросить институт и пойти работать, и всё равно отдельное жильё мы себе позволить не сможем. Жить с тёщей… Бр-р… Или с моими… Тоже ничего хорошего. Снимать комнату? А родится ребёнок?.. С работой тогда, кстати, было туго. Я буду горбатиться где-нибудь на рынке на хозяина, завистливо думая, что этим самым хозяином вполне мог быть я. Так просто – относительно небольшой капитал, умный наставник, полезные друзья – и вот уже начало положено. Так и получилось в моей версии жизни. Благодаря родне Ирки. Они устроили меня в небольшую фирму на хорошую должность. Я взял резкий старт, стал ценным сотрудником, перезнакомился со многими нужными людьми, а потом сошёлся с большим боссом, у которого была дочь на выданье – Жанна. Ирка всё пронюхала про мои подкаты, поскандалила, чем и ускорила наш разрыв. Ну, что говорить, я очень хотел вырваться из оков нищеты.

Вырвался. Стал пусть не богачом, но, по крайней мере, средним классом. Правда, не совсем независимым, я по-прежнему хожу под тем большим боссом, «папой», но теперь всё иначе, ибо вложенные в меня пять золотых я отработал сполна.

Штука в том, в этой жизни не принято выходить на старт пустым. Американская мечта – не для нашего общества.

Забавно, даже здесь, на природе, где система городских ценностей совершенно неактуальна, я всё равно гну свою линию. Материализм. Бабки и только бабки. Не был я таким всё-таки раньше. В любовь верил и любить умел. Мне так кажется.

Вот же, млин! И ведь не дано никакого третьего варианта – к примеру, не терять Наташку из виду, продолжать общаться, дружить, а потом, когда-нибудь, когда почувствую, что пора, вернуться к ней. Нет, знаю, так не выйдет. Не будет Наташка меня ни с кем делить, не будет непонятно чего ждать, ничего не сложится с «просто дружбой». Глухо!

А может, я вообще забиваю микроскопом гвозди? Может, карты позволяют творить вещи гораздо более чудесные и притом изящные? Чёрт возьми! Так некому научить-то!

Впрочем, есть ещё один вариант. Остановиться. Остановиться перед финишной чертой. Но устою ли я, когда так велик будет соблазн заглянуть за эту черту?

Твою налево! А ведь поначалу это походило просто на милый экзотический вид отдыха. Мирный отпуск в прошлом. Рандеву с памятью. А вот как обернулось! Я вынужден мучиться и страдать, пытаясь сделать выбор между любовью и разумом, между любовью и долгом. Каким долгом? Да взять хотя б моих детей, которых я, как ни крути, люблю.

Знала бы Наташка, что за мысли бродят в моей голове. Знала бы она, что за страшный человек находится сейчас в теле её семнадцатилетнего бойфренда – сволочь, циник, материалист… Рассказать? Нет, конечно, нет!

Что? Снова звезда? И ты успела загадать желание? Какое, скажешь? Чтобы мы всегда были вместе? Я так и думал.

Я оставляю Наташку через пару часов. Оставляю расслабленной, удовлетворённой, засыпающей. Заботливо укрываю своей рубашкой её обнажённые плечи, целую в закрытые глаза, выключаю походный фонарик. Затем устраиваюсь рядом, прижимаюсь к юному прекрасному телу и засыпаю.

Я-молодой выходит из тьмы, и с первых мгновений его появления я понимаю, что склоки не избежать. Он зол, я бы даже сказал, в ярости. Блаженное ощущение счастья, присутствовавшее в момент отхода ко сну, тут же улетучивается.

Я пытаюсь начать разговор первым, виновато признаюсь, что не смог ничего сказать из того, что следовало бы. Но моё юное «я», кажется, и не сомневалось в этом. Причина его злости в другом.

Он почти кричит о том, что я врал, мол, с Наташкой в моём времени всё нормально. Ничего не «нормально»!

У меня холодеет внутри. Что?! Что с ней?

В следующий миг я узнаю, что два года назад Наташка потеряла в ДТП дочь, а три месяца тому её муж – шахтёр по профессии – стал инвалидом. Жизнь не была к ней добра. Измученная женщина Наталья больше не похожа на прежнюю молоденькую Натусю. От той, что мы любили, ничего не осталось. Последние его слова: «Ей очень плохо, мужик!» прямо-таки пульсируют у меня в мозгу.

О, то, что я чувствую, не передать словами!

Ты видел её, спрашиваю я, с трудом пытаясь сохранить хладнокровие. Видел?

Нет. Он лишь разговаривал по телефону с её мужем, Виктором. С ним произошёл несчастный случай в шахте. Завалило. Куча переломов, сотрясение и – что уж совсем хреново – ампутация кисти правой руки. Наталья работает в две смены, чтобы собрать ему на операцию. Они живут в маленьком городишке в шестидесяти километрах отсюда. Когда я-молодой говорил с Виктором, тот плакал. Взрослый мужик, который бессилен что-либо сделать. Плакал.

Понимаю ли я, каково им? Каково ей?!

Я-молодой сникает и сам чуть не плачет. А я чувствую себя раздавленным и вывернутым наизнанку, мне даже не хочется спрашивать, как он узнал её номер. Виноват ли я в том, что произошло? Виноват? Ну, скажите кто-нибудь, потому что я не знаю. Я, конечно, помогу чем смогу. Понимаю, что поздно, но лучше поздно, чем никогда.

Да, запал у меня-юного иссяк, но это не значит, что негатив по отношению ко мне рассеялся. Вряд ли. Это же юность – максимализм, вспыльчивость, существование на одних эмоциях. Того и гляди он возьмёт и всё сделает по-своему. Останется с Наташкой, проживёт такую жизнь, какую сам пожелает. Дойдёт до всего своим умом, без моих советов. Наверное, будет жалеть. А может, и нет. Не исключено, он даже выберет тот самый путь, о котором я недавно думал сам. Остановиться в шаге от финиша…

Словно прочтя мои мысли, я-молодой заверяет, что уговор есть уговор и после того, как я проведу финальный разговор с Наташкой, он больше не попытается возобновить с ней отношения. А далее – по плану.

Нечто вроде рукопожатия.

Прощание без слов.

Тьма.

Адрес и номер телефона Натальи я нахожу под клавиатурой офисного компьютера. Угрызения совести сильны, я не знаю, что буду говорить, не знаю, как пройдёт эта встреча спустя годы. Но откладывать в долгий ящик визит к ним нельзя. В воскресенье я отправляюсь в тот шахтёрский городок.

Холодно. Сезон дождей окончен. Серые тучи, низко нависающие над землёй, временами роняют маленьких белых мушек. Пока снег тает, но это ненадолго. Дорога ужасна. Приходится напряжённо прокладывать курс между ям и колдобин старого шоссе, тащиться в хвосте больших коптящих грузовиков, сосредоточенно проходить подмёрзшие участки. Впрочем, это отвлекает от тяжёлых мыслей.

Как же погано я себя чувствую!

«Хонда», выдержав весьма нелёгкий путь, ещё немного плутает среди узких перпендикулярных улиц, затем ложится на верный курс. Конечная точка – у мрачной, обшарпанной пятиэтажки с отсутствующей дверью парадного. Зловещий тёмный проём поглощает меня. Подъезд грязный и вонючий; облупленные и разрисованные стены, разбитые окна. Бычки и бутылки из-под пива по углам. Попадаются даже шприцы. Вот и дверь, обитая в незапамятные времена дерматином. Сверяюсь с лоцией. Та! Звонок не работает. Стучу.

И долго не могу ничего сказать, когда дверь открывает она.

Мой пульс, словно секундомер, догоняющий время, за минуту пытается преодолеть пропасть в семнадцать лет. Ах, гады-годы…

Что? Муж говорил, что я звонил? Да, я звонил…

Она устало пожимает плечами и приглашает войти.

Мы сидим на крохотной, бедно обставленной кухне, пьём чай из старых треснутых кружек, в то время как её муж в пропахшей лекарствами комнате (единственной комнате) лежит на кровати и смотрит телевизор. На вид ему под сорок, хотя вряд ли на самом деле он старше меня. Бледная кожа, впалые глаза. Я никак не могу забыть протянутую для рукопожатия левую руку и смущённый, отведённый в сторону взгляд. У изголовья кровати я замечаю фото, на котором запечатлено счастливое семейство – мама, папа и худенькая девочка лет семи-восьми. Как же Наташкина дочь была похожа на свою маму!

Мы сидим. Передо мной уставшая, измученная женщина, которую не пощадило время, оплывшая, с сединой на висках, с натруженными руками, давно забывшими про маникюр. Особенно страшно оттого, что ещё буквально вчера я засыпал рядом с ней в палатке и она была юной, красивой, желанной, живой, с упругим телом, гладкой кожей и шелковистыми волосами, разбросанными по плечам. И вот она – реальность! Просто в голове не укладывается.

Мы сидим. Разговор не клеится. Наталья запахивает потуже старенький халат, запускает руку в короткие нечёсаные волосы, извиняется за свой внешний вид. Ерунда, отмахиваюсь я, но моё строгое пальто и ботинки за две сотни баксов, наверное, кричат об обратном. Говорить про то, как мы жили все эти годы, не хочется совершенно. Вспоминать прошлое – тем более. Мы полностью чужие друг другу. Между нами – стена, и я не знаю, какие слова помогут нам пусть не сломать её, хотя бы прорубить маленькое окошко.

От полной безысходности меня спасает лишь не до конца растраченная синева её глаз, которую я вижу, на мгновенье перехватывая взгляд.

После очередной попытки завязать разговор я сдаюсь и просто достаю из внутреннего кармана деньги. Тысяча баксов и поверх банкнот – моя визитка.

Она ошеломлённо смотрит на купюры. Отказывается, но совсем вяло. Я знаю, как нужны ей эти деньги. Я слышу «спасибо» и вижу стыдливо потупленный взор. На самом деле стыдиться и испытывать муки совести нужно мне.

Затем я ухожу. В дверях мы задерживаемся, и Наталья касается моей руки. Это касание совсем не похоже на те, что я помню, однако кожу словно жжёт электричеством. Растерянно я смотрю на руку, потом медленно поднимаю глаза. Она плачет. Слёзы одна за другой катятся по щекам, губы дрожат. Не в силах больше терпеть этот ад, я бегу вниз. Последние её слова эхом звучат у меня в ушах.

Всё могло бы быть иначе, правда?

После поездки в шахтёрский городок я неделю прихожу в себя, глуша вечерами коньяк и притупляя сознание бездумными компьютерными стрелялками, отобранными у сыновей. Звонка от Натальи не жду, знаю, что его не будет. Я просто перевариваю всё, борюсь с собой, вновь и вновь пытаюсь найти или выход, или оправдание. Наконец, я принимаю решение, и клочки червового короля ложатся на ковёр моего кабинета.

Проскакиваю астрал, получив дозу нерадостной информации о текущем положении дел.

Ладно, будем исправлять ошибки.

В отношениях с Наташкой неловкость, напряжённость и колючий холодок. Причина понятна: я-молодой провоцирует ссоры и конфликты, ищет всевозможные предлоги, пытается придираться ко всему. Я также догадываюсь о том, что это получается у него плохо и вслед за ссорами следуют примирения: любовь в себе убивать так трудно! Ещё он, наверное, оправдывает себя тем, что последний удар должен быть за мной. Должен-то должен, но…

Интересно, сколько это продолжается? Сколько он уже мучает и её, и себя? Как далеко зашёл? Надеюсь, не слишком далеко. Надеюсь, всё ещё можно вернуть.

Я здесь сегодня как раз для этого.

Это решение мной по-настоящему выстрадано. И, кажется, это единственный выход.

Да, никакого разрыва с Наташкой не будет. По крайней мере, сейчас. И уж точно не по моей инициативе. Я умываю руки. Пусть чувства преобладают над разумом, пусть балом правит любовь. Я не буду больше давить, не буду уговаривать, не буду мешать. Весь расклад и так как на ладони. Если я-молодой желает быть вместе с ней – пускай! Надеюсь лишь, что он не пожалеет. А я… Я останусь, как говорится, при своих. Я влюблён в Наташку не меньше его, но моя жизнь держит меня гораздо крепче. Я связан по рукам и ногам, я привык к обеспеченности, благоустроенному быту. У меня есть два родных обормота… Терять это я не хочу.

Поэтому, чтобы сохранить свой мир и свою жизнь, я окончательно решил не использовать последнюю карту. Ведь мы пришли к выводу, что все перемены должны случиться именно потом…

Я представил, как я-молодой рвёт туза, входит в астрал и… не находит там никого. Нет, я, конечно же, предупрежу его. Напишу записку…

После нескольких минут слегка настороженного телефонного общения мы договариваемся с Наташкой о встрече в парке. Я покупаю цветы и иду пешком, чтобы насладиться умытым августовским дождём городом юности, с которым мне очень скоро прощаться. Моё настроение – гремучая смесь из щемящей тоски, надежды в то, что я поступаю правильно, мук расставания с любимой и тихой радости оттого, что всё это вообще имело место в моей жизни. Как там крылатое: «Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было».

Город. Я иду и пытаюсь впитать в себя его атмосферу, краски, запахи, звуки, ритмы. Я хочу запомнить эти улицы и эти дома, эти ларьки и деревья, эти трамваи и троллейбусы, этих людей, которые живут и не знают, что ждёт их впереди. Пусть не было ничего особенного во всём этом, пусть нелёгким оказалось для многих это время, но для меня оно неизменно лучшее. Время моей юности.

Я иду, чуть улыбаясь. Я хочу насладиться каждой веточкой и каждым лучиком, каждой трещиной в асфальте, пока у меня есть такая возможность. У горизонта тает робкая радуга. Стая голубей кружит в вечернем небе. Ветер играет кронами деревьев, сбрасывая с листьев на прохожих тёплые капли. Радио на углу на фоне старомодной мелодии сообщает о первой годовщине первой FM-радиостанции в городе. Ещё можно увидеть на улице легендарные «Победы» и горбатые «Запорожцы», а 412-й «Москвич» уходит со светофора как заправский гонщик. Выпятив грудь, проходят волосатые металлисты в модных чёрных футболках с изображением рок-групп. Скоро такие персонажи почти исчезнут. Мамаши выгуливают своих карапузов – интересно, в кого превратятся их дети через семнадцать лет? Пенсионеры на лавочке в сквере играют в шахматы. О том, что станет с ними спустя годы, думать не хочется.

Я поднимаю голову вверх и вижу вечность – небо, солнце, облака и маленький кусочек почти исчезнувшей радуги…

Надо всё-таки чаще смотреть ввысь…

Наташка очаровательна. При мысли, что мои часы пребывания с ней сочтены, у меня щемит сердце.

Мы встречаемся у входа в парк отдыха. Я протягиваю букет и получаю в награду поцелуй. Поцелуй тёплый и живой, но в уголках губ – лёд, и я хочу его растопить. Я приглашаю Наташку на свидание с небом. Когда корзина чёртова колеса взмывает над землёй, я беру её за руку.

Любимая, прости меня. Прости за то, что был таким, что так себя вёл. Я был неправ… Нет, ты тут ни при чём. Дело во мне. Да, я в последнее время изменился, я обижал тебя, но это не повторится. Я даю слово, что отныне всё будет хорошо. Это было… Под давлением обстоятельств, скажем… Нет, я не оправдываю себя. Каких обстоятельств? Я расскажу об этом позже, ладно? В эту минуту я хочу лишь, чтобы ты поняла, всё будет хорошо.