Текст книги "Мост Верразано"

Мабен подумал, заодно еще раз убрал лапу Джо со стола.

– Нет, вы и проверяйте… Что еще?

– Еще? А еще я слабым своим умом выработал соображения.

И Бернанос изложил эти соображения. Они базировались на двух основаниях. Первое – что противник, судя по описанию Мабена, неограниченно богат, то есть, как принято считать, может буквально все. Второе – что противник, эти шестеро магнатов, буквально трясутся над своей драгоценной репутацией. Они не привыкли, они не умеют отдавать приказ – «убей». Прямому подчиненному отдашь – так он тоже приличный человек, он тоже не по этому делу и может предать со страху… У кого-то из них был случайный контакт с гангстерами, этот контакт и был использован.

– Понимаешь, Жако? – горячо говорил Бернанос, выкатывая глаза и шевеля пальцами. – Понимаешь, дружище? Убить, взорвать эти гангстеры могут. Даже первоклассно, если им отвалят по миллиону за акцию. Узнать, когда отправляется грузовик, приготовить бомбы… – знаешь ли, не очень профессиональные были бомбы, их только уложили как следует… Это они могут, говорю. Но сыск – не их профессия. Сморчки – шли за твоими вплотную да обделались. Между прочим, Уэбб уже расколол ту парочку, что твои взяли в Метро-Уэйн. С ними были еще трое.

– Ага, – сказал Мабен. – И что?

– Да ничего. Проболтались, а потом стали отпираться.

– Вот в чем дело…

– Какое дело?

– Да так, пустяки.

Мабен пока никому не хотел говорить об Амстердаме и о том, что Амалию и Джека никто не преследовал на пути из Франкфурта.

– Темнишь, – констатировал Джо.

– Не хочу отягощать тебя лишней информацией, – солгал Мабен.

– Ну и не надо, – жизнерадостно заявил Джо. – Вот что я хочу сказать: такая картинка – это ненадолго. Ставлю свой пиджак против твоей пуговицы, что сейчас они как бешеные ищут детективов – ловить твоего изобретателя. В Европе…

– Прав ты, наверное, – сказал Жак. – Ты всегда соображал на этот счет… Прогнозист. Хорошо, так ты зарядишь своего человека в Лондоне?

Бернанос все-таки схватил факсограмму со стола. Мабен терпеливо отнял ее.

– Привязался! – крикнул Бернанос. – Сказано – сделано, пока денежка капает! Ты меня не сбивай, знаешь, что я прогнозирую? Они обратятся к Лентини.

– Крепкий прогноз… Так-таки к самому? – спросил Жак, хотя и сам понимал, на чем этот прогноз основан.

– К кому же еще! Он на деньги дико жадный – ну, они все жадные, но этот ведь держит слово, каждый знает, Жако, и смотри! Вот ты к нему прибываешь под покровом ночи, привозишь что надо и даешь заказ, а? Никто на свете, кроме него, не будет знать, кто заказчик. Он-то не проболтается. Машина заработает, отлаженная машина, ведь они держат натасканных ребят, чтобы искать изменников и вообще кого надо. И не только искать, но и убивать. Крестный папаша Лентини, вот кто им нужен, и как они с ним споются, тогда держи свои штанишки покрепче…

– Убил… – сказал Жак. – С семейством Лентини совладать трудно… Твой совет?

– Прикончить Лентини, – изрек Бернанос и захохотал. Потом добавил, все еще ухмыляясь:

– Запрячь своего изобретателя под землю. Кстати, у меня есть… э-э… свой парнишка… у Лентини. Не дешевый парнишка.

Мабен покивал.

– Включишь в счет. Сейчас деньги нужны?

– А когда и кому они не нужны? – сказал Бернанос.

"Боже, Господь мой, помоги, – думал Жак, заполняя голубой листок чека. – Помоги и против Лентини». Еще работая в ФБР, он понял, что против этого «крестного отца» никакие средства не действуют. Уже тогда «семья» Папы Летгини подмяла под себя половину Нью-Йорка, и ходил упорный слух, что мэр – его протеже и ставленник. И ведь хороший был мэр, между прочим… На Бога только и оставалось надеяться.

Они условились, что Джо позвонит и передаст по факсу координаты лондонского «парнишки» – без комментариев. И Мабен погрузился в прочие свои дела, придавленный, как Сизиф, камнем ожидания.

Амалия между тем мерзла. Отчаянно мерзла. С ней приключилась та же беда, что и с Эйвоном по приезде, – не было денег, подходящих для телефона-автомата. А обнаруживать себя без благословения шефа она все же не решалась. И они с Джеком притулились под забором, прикрывающим хотя бы от ветра, и стучали зубами, ожидая неизвестно чего. Джек безостановочно ворчал и особо упирал на то, что Голландия – дикарская страна, потому что из нее нельзя позвонить в Штаты за счет вызываемого абонента. И холодрыга здесь дикарская.

Вдоль уныло-ровного поля, тянущегося за оградой, горизонтально летели редкие снежные хлопья. Над головами качались и посвистывали голые ветви ивы.

Амалия сдалась через час, когда стало понятно – а Джеку давно это было понятно, – что беглецы не собираются покидать уютный свой домик. Им-то тепло… И еды, небось, полно…

– Ладно, двинули, – сказала Амалия Джеку, и они пошли.

За окном гостиной никого не было видно; они прошли к крыльцу, Амалия позвонила. Почти тотчас откликнулся звонкий мяукающий голос, дверь отворилась, и они увидели Марту Лионель. Она, видимо, улыбалась, еще подходя к дверям. Проговорила что-то по-голландски – непонятное, но явно доброжелательное. Амалия спросила:

– Мадам не говорит по-английски?

– Говорю, говорю, деточка. Что угодно молодым людям?

– Простите, мэм, но мы хотели бы видеть… – Амалия запнулась; почему-то ей не хотелось произносить имя Эйвона. – Вашего гостя, мэм. Мы прилетели из Соединенных Штатов, мэм.

Б лице Марты что-то изменилось, улыбка стала несколько натянутой.

– У… у меня нет гостей, милочка.

– Я же знаю, что есть, – просто сказала Амалия. – Скажите ему, что приехала Амалия. Пожалуйста.

– Но у меня нет гостей!

– Извините, мэм. Есть…

– Ну… ну, хорошо. Вы не обидитесь, если я закрою дверь?

Дверь закрылась. Амалия посмотрела на Джека – тот одобрительно улыбался – и подумала, что он отличный напарник, всегда ведет себя уместно и не высовывается, хотя ему, наверное, не очень нравится, что им командует девчонка.

Занавеска на дверном окошке шевельнулась – их рассматривали. Затем дверь приоткрылась, в щели показалась физиоиомия Эйвона. Без усов. Он сказал: «Входите» – и отступил вбок. Амалия вошла. Берт тут же толчком захлопнул дверь и рявкнул:

– Подожди там! – Наклонился к Амалии, всмотрелся. – А, это все-таки ты. Перекрасилась, дурища…

– Здравствуйте, господин…

– Т-с-с, – прошипел он. – Без имен… Это Джек с тобой, подружка? – Она кивнула. – Оружие есть?

– У меня – нет.

– А у него?

– Есть.

– У меня тоже есть, – мрачно сказал Умнкк. – Предупреди его…

– Господин… Извините. О чем?

– Что отберу

– Так оно ж не против вас!

– Предупреди, чтоб отдал пушку… – Умник открыл дверь, и сейчас же Амалия проговорила ясным голосом;

– Джек, дорогой, отдай ему свою пушку, если тебе не трудно.

Окоченелой рукой парень выудил из-под мышки пистолет. Эйвон присвистнул и одобрительно сказал:

– Пластмасса, э? Хорошо. Входите, грейтесь, ребятки. Потом, глядя на Джека, сдирающего с себя башмаки, добавил:

– Ты бы еще мост Верразано с собой приперла, девушка… Марта! Кофе гостям! Топайте сразу наверх, пошли.

За поясом спереди у него торчал большой пистолет незнакомой марки – плоский и отливающий красным. В спальне Эйвон присел на корточки и выудил из тумбочки бутылку «бурбона». Пророкотал;

– Марта! Еще стаканы! Долго торчали на улице?

– Как приехал господин Басс, – ответила Амалия, передергиваясь всем телом.

– Сказано тебе – без имен… Марта! Где стаканы, во имя войны протестантов с католиками?

На лестнице зашлепали шаги, вошла госпожа Лионель с подносом и объявила:

– Нехорошо смеяться над нашей историей, господин Тэкер! Сейчас будет кофе… Бедная милая девушка – вам кофе со сливками?

Выпили «бурбона», который, как известно, пьют неразбавленным, причем Амми хватила полный стаканчик и сразу ощутила, что глаза поехали в стороны. Джек все еще трясся и временами взрыкивал, вливая в себя вторую порцию.

– Ничего, ничего, – приговаривал Умник. – Сейчас оттаете. Нуте-с, за каким дьяволом вы сюда прикатили, ребятки?

– А как вы думаете, господин Тэкер? – с пьяным лукавством спросила Амалия – Может быть, в отпуск, как вы думаете? Посмотреть, какой вы без усов? А где господин без имени?

– Вопросы задаю я, понятно? Зачем приехали? Амалия захихикала господин Эйвон был такой смешной без усов… Тогда Джек сказал солидно:

– Вашей жизни угрожает опасность, господин…

– Тэкер меня зовут, Тэкер! Джошуа Р. Тэкер, понятно?

– Да мы знаем, сэр, господин Тэкер. Мы прибыли для вашей безопасности.

– Оч-чень великодушно. Пусть так… Начальство послало?

– Конечно, сэр.

Было видно: Берту очень хотелось спросить, как они его нашли, но он сдерживался. Амалия сказала весело:

– А что значит «Р»?

– Ромул! – рявкнул Умник. – Как вы меня нашли так быстро? Выследили Рона?

Пришлось объясниться. Слушая отчетливый – несмотря на хмель – рассказ Амалии, Джошуа Ромул Тэкер мрачнел все больше. Он не спросил даже, каким дьявольским способом Амалия определила в аэропорту, что Тэкер – именно он. Тем временем Марта принесла поднос с кофейником, сливками и чашечками, нежно взглянула на гостью и проворковала: «Кушайте на здоровье».

– Честно говоря, я удивлена тем, что вас до сих пор не выследили, господин Тэкер, – закончила свою речь Амалия. – Как мы убедились, и за господином без имени тоже не было «хвоста».

– Может, у страха глаза велики? – пробормотал Умник,

– Господин Мабен так не считает, сэр… Умник вдруг ухмыльнулся и смачно шлепнул себя по лбу:

– Слушайте, барышня, я же давно прошу, чтобы вы звали меня по имени, а?

– Джошуа?

– Для краткости – Джо. Хорошо. Так чего вы теперь хотите? Поселиться в этом доме нельзя, да и я этого не желаю. Снять дом напротив? Сомневаюсь, что получится, а если получится – привлечет излишнее внимание ко мне.

– Допустим. Что вы предлагаете?

– А ничего, – сказал Умник. – Специалисты то вы…

– Шеф, – внезапно изрек Джек. – Надо говорить с шефом, Амми.

Господин Тэкер подумал, похватал себя за отсутствующие усы и распорядился, чтобы местонахождение его по телефону не открывалось. Металлические гульдены, оставшиеся от звонка Бассу, пошли в дело, Амалия прошмыгнула к телефонной будке – мгновенно замерзнув по дороге: холод еще не вышел из тела, – и Мабен, едва отпустивший Бернаноса, принял ее короткий доклад и отдал короткие распоряжения. Она стрелой пронеслась обратно в теплый дом. Умник прогудел:

– Ну, что изобрел ваш шеф?

Амалия доложила: местонахождение господина Тэкера она не открывала, шеф сказал, что подумает об усилении группы, а пока передает просьбу «известного лица» – немедленно, любым надежным способом перегнать ему возможно более полный комплект технологической информации.

Умник не свистнул – только сложил губы трубкой. Пробасил:

– Ну и дела… Любым, значит, способом… – И крикнул:

– Рон! Иди поздоровайся!

Рональд Басс сердечно поздоровался с Амалией, улыбнулся Джеку и, выслушав сообщение Умника, спросил:

– Зачем?

Он спрашивал, зачем перегонять в «Дженерал карэ» документацию.

– А! Хочет восстановить производство. Думаю, так, – сказал Умник. – Безумный парень, – добавил он, имея в виду Си-Джи.

– Без нас-то .. – сказал Рон.

– Полагаю, толковые инженеры у него есть… Гарри зтот очень толковый парень.

– Ага. Начальник цеха. Уже много знает.

– Вот видишь! Ты по сети сумеешь перегнать компакт-диск?

– Сейчас?

– А чего нам тянуть, дружочек ты мой? Давай. Коды большого начальника помнишь?

Рон кивнул и вышел. Компьютер стоял в его крошечной спальне – мощная, но несколько устаревшая машина, поскольку была приобретена год назад.

– Так, хорошо, – сказал Умник. – Теперь… Что с вами-то делать, а?

– Я отсюда никуда не уйду, – неожиданно для самой себя объявила Амалия. – Всё. Я буду с вами… Джо.

Джек за ее спиной неопределенно крякнул. «Черт, черт, – подумала Амалия, – вот была дурость-то – поиметь с ним нежность… Красивый парень, но, что называется, „с ничем пирог“.

– Ага! И что ты будешь делать? При моей особе?

– Охранять, – ляпнула она, именно ляпнула, чтобы сказать хоть что-нибудь.

– Деточка, – неожиданно ласково сказал Умник. – Здесь всего три спальни, а нас и без вас трое. Это моя спальня… Ну, поднапрягшись, я могу поместить здесь Рона, но в его чулане вы вдвоем не поместитесь, разве что…

Джек снова крякнул и покраснел. Умник отметил это, ухмыльнулся, но развивать тему не стал.

– Гостиная здесь пригодна для обитания только днем, и то если осторожно – занавески тут не приняты. Спать а кухне?..

– Можно спать в гостиной, – вмешался Джек. – Ложиться в темноте и вставать в темноте – зима на дворе. Там есть диван, я видел.

– Ехали бы восвояси… – буркнул Умник. Теперь покраснела Амалия – румянец на ее белой коже был нежно-алый и чуть пятнистый. Она сказала:

– Я не могу допустить, чтобы вас убили. Наступило молчание. Затем она опять заговорила:

– Я профессионал, я понимаю, что наладить пристойную охрану, сидя в доме, нельзя. Понимаю, сэр. Но я не могу, не зная языка и местных обычаев, обустроить позиции в окрестных домах. Как надлежало бы. Как мы делали в Хоуэлле. Возможно, когда шеф организует охранную группу, она сумеет засесть на этих позициях – если в нее войдут местные люди. Но пока это не сделано, господин… Джо, мы будем здесь. Я беру на себя ночную смену, а днем буду отсыпаться, где позволит хозяйка.

– Угу, – пророкотал Умник, – И жратву Марта буде! таскать на пятерых… Оч-чень остроумно. Бот уж конспирация так конспирация!

Он сидел в кресле, развалившись и выкатя брюхо, и грозно таращил большие, как сливы, глаза. «Ну нет, никуда я от тебя не уйду, – подумала Амалия. – И соблазню тебя, старого черта, пока рядом нет твоей толстомясой».

– В гостиницу! – резюмировал Умник. – Согрелись, теперь на автобус и в гостиницу, в Зандам.

Плакать – не плакать, поспешно соображала Амалия. Заревешь – еще больше разъярится. Отослать Джека и сказать все прямо? Опять неизвестно, как отреагирует… старомодный он все-таки… Но тут за ее спиной прозвенел голосок Марты:

– Каакой автобус, господин Тэкер? Пока дети не поедят как следует, я никуда, никуда их не пушу!

– Давненько вы не видели детей, Марта, – прогудел Умник. – Какие это дети, это живоглоты…

Весть о том, что Амалия Бонфельд нашла Эйвона, принесла ее шефу, господину Мабену, не только удовлетворение, но и очередные хлопоты. Пришлось немедленно отыскивать Бернаноса и отменять задание насчет лондонского «парнишки», а также связываться с немецким коллегой Ренном и просить его об охранниках для Эйвона – опять-таки из местных специалистов. Ренн пообещал, хотя и без особой уверенности в успехе.

Мабен был несколько удивлен самим собой – почему он согласился на просьбу мисс Бонфельд и оставил ее при Эйвоне? Может быть, из-за старого принципа: если работнику нравится его задание, то оно будет выполнена, скорее всего, хорошо. Хотя, конечно, бывали и исключения, да какие… Он еще говорил с Ренном, когда его вызвал к себе Си-Джи.

– Отличная работа, Жак! – такими словами встретил Мабена президент компании. – Документация у меня в компьютере – как вам это удалось?

Господин президент был радостно возбужден, но возбуждение это странным образом не понравилось Мабену, было в нем что-то лихорадочное, И, докладывая о последних событиях, он потихоньку всматривался в лицо босса – побледневшее за последние дни и по-прежнему словно опаленное неведомым жаром.

– Премировать молодую даму и ее напарника. Эйвана необходимо охранять и там, это наш долг, – приказал Си-Джи, выслушав доклад. – К вашему сведению, технологическая информация на электромобиль теперь не секретна. Исключите ее из своих забот, Жак. Исключите… – Он замолчал – задумался о чем-то, опустив голову, безупречно причесанную, как всегда.

Мабен не стал допытываться, почему вдруг суперсекретная модель стала вообще не секретной, хотя это было абсолютно непонятно: во все годы его работы любую новую модель приходилось охранять от посторонних взоров пуще, чем жену турецкого султана в гареме. Мабен сидел и молчал, Наконец Си-Джи поднял голову и проговорил;

– Полагаю, прочих новостей у вас нет?

Новостей действительно не имелось. Специальный агент ФБР Уэбб, разумеется, ничего еще не успел раскопать – только что принял дела. От Бернаноса тоже ничего не было слышно. А человек без лица просто исчез, как ему и полагалось, и объявиться должен был, только чтобы получить гонорар.

– Нет, сэр, – сказал Мабен. – Пока нет, С этим он и был отпущен. Его принципал опять нырнул в пучину повседневных забот, глубокую, как Марианская впадина, и – для постороннего глаза – такую же темную. Нырнул, надо заметить, с удовольствием, ибо только за работой, внутри ее часового механизма, отбивающего ритм невидимым маятником, Клеи Гилберт не чувствовал себя униженным и бесконечно одиноким в этом унижении. В университете среди прочих наук он изучал и психологию, так что мог анализировать свое состояние достаточно компетентно. Скверное было состояние: сильные стороны Клема обернулись слабостью. Целеустремленность – главнейшее, по внешности, его качество – не позволяла останавливаться, когда он налетал на препятствия, а если все-таки останавливаться приходилось, Клем приходил в неадекватную ярость, Взрывался, поскольку чувствовал себя униженным. Видимо, это – боязнь унижения – и гнало его всю жизнь вперед,

Другой человек не считал бы такое зазорным, но Клем понимал механизм своих побуждений, знал, что именно толкает его на неразумные поступки, и потому страдал еще сильнее. Затея со взрывом на нефтепромыслах была, несомненно, идиотской, но он ничего не мог с собой поделать, Ведь уже воздуха набрал в грудь, чтобы сказать Мабену: забудьте, пожалуйста, о той моей просьбе, – однако не смог эти слова произнести. Черт побери, он же теперь до конца своих дней в руках у собственного начальника охраны, – впрочем, Си-Джи знал, на что идет.

Теперь ему предстояло еще одно дело с непредсказуемым исходом; собрать автомобильных магнатов, рассказать им об ЭИ, передать документацию в общее пользование. Да какое там – «с непредсказуемым»: отлично все прогнозируется… Ну, соберутся в гостинице «Плаза» или другом подобающем месте, выслушают его, и что? Откажутся, вот что. И не в том даже дело, не в неизбежной и лютой войне с нефтяниками – в конце концов, ассоциация автомобилестроителей тоже сила немалая. Не диверсий они испугаются, совсем другого, Страшно уходить от устоявшихся стереотипов производства, менять устоявшиеся за долгие годы коллективы специалистов .. правда, корпусников, скажем, и специалистов по шасси менять не придется… освоят… И вот еще что им будет страшно – что сами окажутся вроде бы как в стороне, хотя организаторам производства такого уровня и не обязательно разбираться в технологии. Они же американцы, автомобильное дело у них в крови – пусть кто-то и ее сможет отличить карбюратор от блока зажигания, но все тем не менее знают, где у собаки хвост, где голова. А тут им предстоит иметь дело со специалистами, говорящими на совершенно уж непонятном языке: холодная атомная реакция, видите ли… И конечно, их устрашат предвидимые масштабы изменений в стране, в американской жизни…

Все это Клем уже пережил, и благополучно пережил, вот он сознавал – опять-таки благодаря специфике своего образования, – что он иной, нежели руководители другик автомобильных компаний.

Зачем же тогда Си-Джи затевает столь безнадежное дело?

Не может остановиться, вот почему. Не может. Не может…

Мисс Карринггон уже обзванивает господ президентов и председателей советов директоров, согласовывая день и место встречи. Отдел по связям с прессой готовит материалы, в которых приоткрывается суть грядущей революции – очень осторожно, чтобы серьезные люди заинтере-

Совались этой информацией и не отвергли ее с порога, вдумались.

Дьяволы, как они точно рассчитала удар! После того как «гуроа» Эйвона был стерт с лица земля, ни о какой полноценной информации не приходилось и думать. «Ничего, я с ними рассчитаюсь, вы у меня попляшете, когда вышка взлетит на воздух», – думал Си-Джи. Думал, понимая всю нелепость этой затеи в деле такого масштаба.

А может быть, и не так уж глупа эта затея; нефтепромыслы – штука оч-чень уязвимая…

И конечно, на встрече должен быть представитель правительства: иначе посчитают, что они собрались для согласования цен на автомобили, а это запрещено законом.

Может быть, надо встретиться еще с людьми из «Гринпис» – организация как-никак влиятельная; они должны костьми лечь, поддерживая идею электромобиля.

Приятно, однако, было сознавать, что при всех условиях циркониевые месторождения скуплены – перспективное имущество…

Так или примерно так думал Клемент Гилберт, отщелкивая заметки на компьютере, принимая посетителей – приятных и неприятных, важных и никчемушных, – отдавая распоряжения, проводя очередной совет директоров. К середине дня он и вовсе отключился от мыслей об электромобиле: дела крутились и завивались штопором. В этом штопоре начинало казаться, что нет ничего важнее, чем подготовка моделей будущего года, и новой коробки передач, и нового полуавтоматического пилота, и соглашения с «Боингом», и прочих сиюминутных дел. Но совсем глубоко, на донышке сознания, все время бродила мысль… не мысль даже – ощущение: не хочу возвращаться в пустой дом, хочу, чтобы Энн была рядом. И чтобы мальчишки. Неизвестно еще, где им опаснее, в этом европейском захолустье или дома.

Автор же Эпохального Изобретения, заваривший всю кашу, тоже был ей не рад – по причинам, о которых уже говорилось. Он тоже остался без своей женщины, а сверх того – без мастерской, книг и возможности ездить в книжный магазин «Границы» в Аня-Арборе. Стал изгнанником из-за собственной дурости – так он это ощущал, отлично зная при том, что дурости никакой не было, что он предвидел этот вариант задолго до своего визита к Клему Гилберту. Даже уверен был, что именно так и выйдет, только не знал, каким способом их прищучат, и потому купил кое-что в тихой Голландки. Некое имение, кроме домика в Занстадте. Ах, Голландия – сонная веселая страна с миллионом велосипедов! Не знала она, какого опасного гостя приютила… Не знала и дремала себе спокойно. Поля за домом Марты Лионель затянуло вечерней дымкой, смолкли овцы в загонах, на башне бывшей ратуши засветились часы. По шоссе проносились, тихо шурша, машины деревенских жителей, возвращающихся из Амстердама, от дневных трудов, И вот, умягченный вечерним спокойствием – а может быть, сияющими серыми глазищами Амалии, – Умник смирился с навязанной ему опекой, разрешил охранникам ночевать в доме а произнес таинственно: «До завтра перебьемся», Что будет завтра, не сказал. И уединился с Мартой – на целый час.

Остальные сидели по углам. Рональд – у себя, за компьютером; оттуда временами слышалось щелканье клавиш и жужжание большого принтера. Амалия – на кухне, довольно просторной и уютной, хотя и вытянутой в кишку на голландский манер. Джек сидел в углу в самом буквальном смысле – на полу гостиной, под окном, выходящим на улицу, – и дремал.

Наконец наверху послышались тяжелые шаги, и Эйвон негромко позвал:

– Эй, сторожевые псы! Сюда!

Они, как было договорено, прошмыгнули к лестнице вдоль стен. Умник стоял в двери своей спальни и делал приглашающие жесты; когда Амалия с Джекам вошли, скучливо промолвил:

– Будет так, ребятки… Завтра переезжаем в другое место, там для вас найдется работа… кой какая работа.

– Кое-какая? – немедля переспросила Амалия, – Не объясните ли, сэр?

– Я тут, э-э… имею маленький заводик… мастерскую… – врастяжку проговорил Умник. – Двадцать человек рабочих, выпускает электрическое такое… вы не поймете, Там есть жилой дом, побольше этого, на десять примерно комнат. В общем, сами увидите. Марта завтра едет закупать меблировку.

– Площадь завода большая? – спросил Джек.

– Три с половиной акра примерно.

– Огорожено?

– Голландии это незачем, сынок. И по месту незачем – говорю, сами увидите.

– Значит, будем охранять это предприятие? – наседал Джек. Он выспался, и ему хотелось поговорить.

– Если возьметесь, – лениво ответствовал Умник. – Но сначала будет уборка, обустройство… Одежду вот вам надо купить – тебе, например, чистая рубаха нужна, верно?

– Еще как нужна, сэр, – чистосердечно сказал Джек.

Он был стандартный американец и привык менять рубашки, а желательно и джинсы, каждый день как минимум. О носках и говорить нечего. Во Франкфурте он, правда, сменил рубашку (ужаснувшись европейским ценам), но когда это было!

– Вот видишь… Как у вас с деньгами, ребятишки? Есть на что купить приличную одежку, комбинезоны рабочие, все такое? Чеки ваши тут не примут.

– А кредитные карточки примут, – выпалила Амалия, которая уже сто раз прокляла себя за то, что ринулась на поиски, не взяв с собой ничего – ни одежды, ни обуви.

– Еще спасибо скажут, Амми… Значит, завтра езжай с Мартой, купишь то, что надо, на обоих, а ты, Джонни, поедешь с нами прямо туда.

Из-за причуд английского языка «Джек» есть уменьшительное от имени «Джов» – так же, как «Джонни». А из-за странностей американского обихода, уменьшительным именем можно официально пользоваться как полным, наглядным примером чему служит президент Билл Клинтон, полное имя которого (Уильям) все давно и прочно забыли.

Джек хотел было сказать, что он – именно Джек, а не Джон, однако решил не вязаться с этим чудаком,

– Это далеко? – спросила Амалия.

– Э, тут все близко, здесь тебе не Америка… Ты, значит, его обмерь или как там полагается – нас с Роном Марта уже измерила вдоль и поперек. Отличная компания! – объявил Умник с неожиданным весельем, – Все примчались чуть не нагишом!

Амалия сразу оценила новую перспективу; возможно, там легче будет наладить охрану, – если Мабен пришлет людей, как обещал. Она осторожно спросила:

– Простите, Джошуа, но могу я вызвать сюда подкрепление для охраны? Вдвоем, вы же понимаете, мы мало чего стоим, верно?

Умник встал и заходил по комнате, бубня под нос какую-то мелодию. Амми вслушалась и поняла, что это – знаменитая негритянская духовная песня «Отпусти народ мой». Старая, как мир; в представлении Амалии – едва ли не как сама Библия.

Наконец Умник заговорил:

– Охрану заводить, наверное, надо, И тебе я верю. Жаку вашему – верю. А средствам связи не верю. Поручиться могу, его телефоны прослушиваются. Согласна?

– Вам виднее, – сказала Амалия. – Мы с Джеком не знаем общей обстановки, информации у нас – почти что ноль, Джошуа. – Было очень странно называть его чужим именем. Она вздохнула и закончила:

– Не знаю, что и предложить.

– Я тоже не знаю, – сказал Умник. – Но подумаю; подумаю… Телевизор посмотреть не хотите? Вон в углу есть маленький, а я пошел к Рону.

Телевизор действительно стоял в углу под занавеской, действительно маленький – и черно-белый. Кому ж такое захочется смотреть? Амалия еще раз вздохнула, ощутив вдруг безмерную усталость. Сказала Джеку, чтобы он подежурил внизу, а сама без стыда и совести плюхнулась на кровать Берта Эйвона и заснула,

Она спала и видела сны и во сне удивлялась что видит сны потому что она очень редко видела сны и все было цветное как весной когда на небе ни облачка и зацветают магнолии и бумажные деревья и гиацинты а близко Пасха но там не было Берта было огромное здание огромный зал это аэропорт поняла она какой странный народ здесь все безликие совсем без лии только один с лицом Мабена смеется ха-ха-ха но это не Мабен а у нее нет пушки потому что отняли при входе а он смеется ха-ха-ха.

Она проснулась. На кровати рядом с нею сидел Эйвон и тихо, но от души смеялся. Ха-ха-ха. Амалия села, почему-то потрогала его за локоть, промычала:

– M-м, извините, Джо, я как-то вдруг свалилась и уснула.

– А как не свалиться, – со вкусом сказал Умник, – после такой вот дороги! Ты, конечно, железная девка, да не стальная все-таки…

Оказывается, она все еще держала его за локоть. Поняв это, поспешно убрала руку и пробормотала;

– Ох, извините… – И сейчас же увидела, что он примеряется – не приласкать ли ее, и опять взяла его за могучий локоть. – Совсем еще сплю.

Тогда он вдруг поднялся с кровати и тихо приказал:

– А просыпайся. Есть дело.

Амалия вскочила тоже – стояла, пошатываясь. Сон еще бродил в ней, мелькали перед глазами отмытые аэродромные стекла и почему-то харя агента ФБР Родригеса, который, оказывается, в ее сне изображал Мабена,

– Просыпайся… – Берт взял ее за плечи и слегка встряхнул, – Начала соображать, а? Она высвободилась и покивала.

– Твоему Джонни этому можно доверять, а? Амалия подумала и ответила, глядя в его темные прищуренные глаза:

– По-моему, Джек – надежный парень. У меня нет причин ему не доверять.

– Вплоть до какой суммы? – спросил Берт

– Что вы хотите этим сказать?

– А очень просто: сколько ему надо заплатить, чтобы он стал ненадежным?

– Ну, не знаю… Трудно так судить о человеке, с которым работаешь.

– В вашем ремесле только так в надо судить, деаочка.. Скажем, миллион. Если вот тебе предложат миллион на счету в хорошем банке, ты назовешь мой адрес?

– Неужто за это могут предложить миллион?

– Им, – он ткнул пальцем в окно, – им это пара пустяков. Что для тебя доллар.

Она почему-то оглянулась на окно, нахмурилась и сказала:

– Бас я не выдам ни за миллион, ни за десять,

– Тебе я верю. А он как?

– Но почему вас это заинтересовало, Берт?

– Джо меня зовут, – прогудел он сердито. – Джо… Я вот думал: послать его к твоему Жаку, курьером. А если его перехватят? И – миллион?

– Если предложат миллион, не знаю, – призналась Амалия. – Неужели вы думаете, что могут предложить такие огромные деньги?

– Ладно, давай-ка сядем, – сказал Умник.

И он рассказал ей наконец-то, как обстоят дела. Рассказал о своем изобретении, и о том, что делалось в опытом цехе, когда его взорвали, и вообще о непременной и неизбежной реакции нефтяных заправил на страшную угрозу их рынку. Реакция неизбежна – он это подчеркнул. И в конце уже с некоторой осторожностью добавил, что, объективно говоря, не сомневается: лично он обречен, потому как убить можно кого угодно при любой, самой плотной охране – дело лишь в том, сколько израсходовать денег и сколько потерять исполнителей. Сейчас «Дженерал карз» пытается дать в прессу информацию об изобретении, надеясь предотвратить террор, да впустую, как он полагает, впустую…

Амалия сидела на кровати пряменько, как встревоженный суслик, и переваривала все это. О многом она и сама догадывалась – да почти обо всем, если честно. Как раз в утро взрыва она через компьютер залезла в «Кто есть кто» и разобралась, что господин Бабаджанян – один из самых могущественных людей в компании «Эксок», одной из самых могущественных компаний в стране, да и в мире, пожалуй. Тогда она не успела как следует обдумать значение его визита на тихую улочку Хоуэлла, потому что пришла весть о взрыве и все завертелось как бешеное, да так и вертелось – до сего дня. Значит, и впрямь дело пахнет миллиардами, подумала она и сказала чинно: