Текст книги "Бездна"

– Почему? – машинально произнес Председатель.

– Потому что следует признать: обилие природных ресурсов не принесло нашей Родине счастья. Это факт.

Председатель сделал глоток коньяку, подумал: полтора года… Пусть два. Дети подземелья не успеют. Не успеют!

– Но ситуация не безнадежна, – говорил академик. – Тяжела, но не безнадежна. Я полагаю, что, руководствуясь национальными интересами России, нужно сократить продажу углеводородов за границу. В разы.

Председатель уже овладел собой, он даже улыбнулся, сказал:

– Ну вот – не зря все-таки поработала ваша комиссия. Предлагаю за это выпить.

Петров ответил:

– Господин Председатель…

Председатель перебил:

– Мы же договариались с вами, Игорь Палыч, дорогой – Сергей Сергеич.

Петров сказал:

– Прошу простить, Сергей Сергеич… Позвольте, я выскажу некоторые свои соображения по поводу.

– Конечно. Конечно, Игорь Палыч. С огромным интересом узнаем ваше мнение.

Академик несколько секунд молчал, потом произнес:

– Я много думал над той ситуацией, в которой оказалась нынче наша страна… И пришел к выводу, что настало время обратиться к мировому сообществу и к нашему народу. И может быть, в первую очередь именно к народу. И сказать правду. Всю правду… Вы меня понимаете?

Председатель протянул академику руку, проникновенно посмотрел в глаза:

– Скажем, дорогой Игорь Палыч, непременно скажем. И – благодарю вас за все.

– Да я собственно… да не за что. Это вам спасибо. Я ведь думал, что вы…

– Что вы думали? Договаривайте.

– Я, признаться, ожидал совершенно другой реакции.

– Думали, что Председатель – людоед?

– Сергей Сергеич!

– Да ладно. Думали, думали… Впрочем, это все не имеет значения. Спасибо вам, дорогой Игорь Палыч.

– Да за что же?

– За поддержку, за понимание… Предлагаю все-таки выпить.

Выпили. Академик сказал:

– Я, признаюсь, действительно не ожидал… А когда, Сергей Сергеич, вы обратитесь к народу?

– В самое ближайшее время. Возможно, в день Столицы, а может быть, еще раньше. Например, во время визита к нам главы Турции.

Петров поднялся. Он выглядел взволнованным. Председатель тоже поднялся. Они вновь обменялись рукопожатием.

– Но я, – сказал Председатель, попрошу вас пока никому не рассказывать о нашей беседе.

– Конечно, конечно…

Когда академик ушел Председатель сказал Чердыне:

– Изолировать… И его и всех, с кем он летал на Кольский.

Чердыня кивнул и добавил:

– Так может, автокатастрофа?

– Нет, они еще могут пригодиться.

– Так я и не предлагаю их убивать – оставим в живых. Об-честь-венности предъявим разбитый автомобиль и обгоревшие трупы.

– Дело, – согласился Председатель. Он налил себе коньяку и спросил: – Как думаешь, Геня, продержимся мы два года?

– Нет.

Председатель залпом выпил коньяк.

Ворон сидел на вершине айсберга и смотрел на Председателя. Птица – большая, черная – выглядела опасной. Председатель не понимал, почему, но точно знал: что-то опасное таится во взгляде птицы.

Председателя разбудил смех Шмульки. Он разлепил веки, приподнял голову. Зоя сидела в кресле, смотрела какое-то шоу на канале «Приколы».

Председатель сел, позвал: Зайка! – Зоя обернулась: – О-о, проснулся великий и ужасный!

– Дай попить… соку… и виски плесни.

Она встала, принесла стакан, кувшин с холодным соком и бутылку виски. Налила – пропорции уже знала. Председатель сел на сексодроме, жадно выпил почти полстакана. Зоя присела рядом.

– Кстати, с чего это ты так крепенько выпил, о великий?

Председатель допил сок и ответил:

– Огорчил меня один… урод.

– Наш серийный убийца?

– Нет… академик Петров.

– Это тот, который создает эликсир? – быстро спросила она – после того, как Председатель рассказал ей о «таблетке», Зоя постоянно думала про это. Несколько раз пыталась расспрашивать, но Председатель от разговора уклонялся. Сейчас – Зоя знала это точно – его можно разговорить.

– Нет, – сказал Председатель. – Академик Петров – геолог, нефтяник. Он провел ревизию наших ресурсов. При нынешних объемах добычи нефти осталось года на полтора.

– А-а, – разочарованно протянула Зоя. Нефть и какой-то нефтяник был ей неинтересен. – А кто работает над эликсиром?

– Дети подземелья.

– Дети подземелья?

– Это я их так зову. Дети подземелья – это группа ученых. Они живут и работают в моем бункере, под землей. Поэтому – дети подземелья… Они над этим эликсиром уже давно работают, никак не могут довести до ума.

– Но ведь он уже есть. Ты же принимаешь его.

– Я-то принимаю… Но только я один. А для того, чтобы таблетка стала реальным рычагом влияния, требуется производство. Сотни порций в месяц. Детишки говорят: мы сможем это сделать. Но не раньше, чем через полтора-два года. Там проблемы… большие… Таблетка или, если тебе больше нравится, – эликсир может послужить заменой нефти… газа, леса – всего! Но его еще нет. Реально – нет!.. А нефть может кончиться раньше, чем они доведут таблетку до реального производства. – Председатель протянул стакан: налей еще. Зоя налила водки и соку. Председатель выпил, сказал: – Ситуация вот какая: мы существуем до тех пор, пока гоним на Запад нефть. Как только поставки прекратятся, они перестанут поставлять жратву. А через месяц после того, как они перестанут присылать жратву, быдло взбунтуется… Тогда – все! Тогда нужно будет бежать.

– А… куда?

– В том-то и дело, что некуда.

– Как же так, Сережа?

– А вот так! Без нефти мы никому не нужны. Никто нас спасать не станет. Напротив – падающего обязательно подтолкнут.

– Но президент Франции… Он же твой друг!

– Брось! – Председатель поморщился. – Какой еще друг? Да у него и своих проблем полно. Вон, быдло черножопое – арабы с неграми – уже половину Франции на уши поставили. Они считают, что раз «лихорадка Х» не трогает белых…

– Как же? Ведь белые тоже болеют.

– Белые температурят несколько дней и выздоравливают, а черные дохнут, как мухи… Вот они и решили, что «лихорадка Х» – это биологическое оружие, которое создали белые, чтобы истребить черных. И что – презику французскому есть дело до меня?

– Но что же делать?

– Не знаю. Не-зна-ю… Остается только надеяться, что «таблетку» мы получим раньше, чем кончится нефть.

Ворон на вершине айсберга раскатисто рассмеялся.

* * *

На хуторе первые дни отсыпались. Только Кот с утра уходил в лес – за грибами, или садился в лодку и уходил в озеро – на рыбалку. Возвращался без грибов – их и не было – без рыбы, мрачный. Дервиш всем сказал: не трогайте его. Помаленьку отойдет.

Немой начал мастерить игрушки для Алексея. Сделал огромного воздушного змея, парусник, маханического ежика. Лешка был в восторге, ходил за Немым хвостом. Студент парился в бане, купался – вода была еще теплой – играл в домино с Братишкой, Глебом и Лизой. Иногда к ним присоединялся Дервиш.

За неделю на хутор дважды приезжал Николай. Второй раз приехал не один – привез кого-то к Евгению Васильевичу.

Кот действительно отошел, уединяться перестал. Он сказал: хватит гулять, – – и начал ежедневные тренировки в стрельбе. Он стрелял с правой руки и с левой. С обеих. На бегу. В падении. На звук… В ученики к нему напросились Студент и Глеб. Вскоре Кот объявил: извините, ребята, но настоящих профи из вас не получится. Я вас, конечно, п-поднатаскаю, но… Можно сжечь тысячи п-патронов, но так и не научиться. Это как с музыкой – либо есть слух, либо его нет. Вот у меня нет слуха, так меня хоть п-палкой по голове бей – ну не сыграю я на скрипке…

Прошла неделя, как обосновались на хуторе. Однажды вечером Дервиш сказал Студенту:

– Не хотите, Александр, немного прогуляться по окрестностям?

Студент удивился, ответил:

– А… куда?

– Видите во-он те сосны? – концом трости Дервиш показал туда, где примерно посередине мыса росли две высокие сосны. Не увидеть их было нельзя – это были огромные, уходящие ввысь деревья.

– Вижу.

– Вот туда, к Трем Соснам я и предлагаю прогуляться.

Студент снова удивился, сказал:

– Простите, Евгений Василич, но сосен-то две.

– Когда-то было три. Потом одну спилили… Но местные до сих пор говорят: жальник Три Сосны.

– Жальник? Что такое жальник?

– По дороге расскажу… Одевайтесь, пойдем.

Студент быстро оделся и они пошли. За ними двинулся Жилец.

– Жальником, Александр, на Северо-Западе России называют старинные захоронения. Откуда пошло название, не знаю, но мне слышатся в нем отзвуки других слов – и «жалеть» и «жаловаться». Здесь, на новгородской земле, жальников немало. Правда, многие раскопаны, разорены… Наука считает, что первые жальники появились в одиннадцатом веке, а последние относятся к шестнадцатому. Вот и про наши Три Сосны говорят, что он относится к одиннадцатому веку.

– Неужели правда?

– Так говорят… Древний – несомненно. Вы это сами поймете. Кстати, вы, Александр, человек верующий?

– Нет, – мотнул головой Студент. – А вы?

– Вопрос интересный… Отвечу так: я человек крещеный. Матушка тайно от отца меня крестила – отец у меня был убежденный коммунист, мог не понять… Так вот, хотя я и крещеный, но богу не молюсь, постов не соблюдаю, да и в храме бываю редко, от случая к случаю. При этом безусловно ощущаю себя православным. В том смысле, что я ощущаю себя человеком, принадлежащим к великой Русской цивилизации. Но это вопрос, скорее, не веры, а культуры.

– Культуры? – удивился Студент.

– Да, Александр, именно так. Ибо Русская цивилизация неотрывна от православия… Впрочем, это тема для отдельного разговора. А мы говорим о жальниках. Так вот, многие верующие на жальники ходили молиться. В здешних местах говорят: хреститься. Происходило это не только в глухом средневековье, но и в девятнадцатом веке. И даже в двадцатом. Ну, в двадцатом-то это было отчасти вынужденно. Потому что при советской власти почти все церкви позакрывали сдуру… А раньше-то и церкви были, но многие все равно ходили именно на жальники. Кстати, на нашем жальнике на одной из сосен когда-то давным-давно была помещена иконка. Неизвестный человек вырезал углубление в коре и поместил туда иконку. Сейчас она почти ушла в ствол дерева, заплыла смолой, но по-прежнему различима… И вот что интересно – хотя на жальниках ставили иконки и кресты, но все равно что-то в этом есть дремучее, языческое. Ведь жальник-то – это, по сути, несколько камней в лесу или в поле. И одно-два-три дерева.

– Кого же там хоронили?

– Людей, – пожал плечами Дервиш. – В нашем, говорят, лежат новгородские воины, погибшие в битве с литовскими крестоносцами.

– Здесь были литовские крестоносцы?

– Не могу утверждать. Специально изучал литературу, но никакого подтверждения не нашел. Думаю, впрочем, что вполне могли быть – до Литвы не так уж и далеко. Одна старушка мне рассказывала, что до войны поп из Внуто – это поселок неподалеку отсюда, – так вот, поп из Внуто службу на Пасху служил в ризах убитого теми крестоносцами священника. На них, якобы, даже сохранились следы крови убиенного батюшки.

Студент покосился на Дервиша, спросил:

– Вы в это верите? В смысле: вы верите, что до середины двадцатого века могли сохраниться ризы и даже следы крови на них?

Дервиш остановился, оперся на свою трость и улыбнулся:

– Я видел много такого, чего не должно быть. Что полностью противоречит здравому смыслу… А оно есть. Посему отвечу вам так: я не знаю.

За разговором они подошли к Трем Соснам. Два мощных дерева вздымались в закатное небо. Кора на стволах была цвета темной меди. Вокруг них островком рос можжевельник. Дервиш и Студент протиснулись между двумя свечками можжевельника. Открылась небольшая – метров десять в поперечнике – полянка. А на ней два дерева и пень – напоминание о третьей сосне. Между соснами был выложен круг из среднего размера валунов. Посредине круга вертикально стоял продолговатый камень с грубо вырубленным крестом.

Дервиш негромко произнес:

– Подойдите ближе.

Студент сделал несколько шагов и оказался в трех метрах от камня с крестом. Слегка шуршали сосны, роняли на землю хвоинки. Он стоял и смотрел на крест, вырубленный на сером камне. Думал: если старик прав, то этот камень стоит здесь уже около тысячи лет. А под ним лежат погибшие тысячу лет назад воины… Студент стоял и смотрел. Сосны шумели. Ему показалось, что их шум стал громче. Он подумал: ветер. Ветер на высоте, в кронах… Сыпались сверху хвоинки. А сосны шумели, шумели, и в этом звуке Александр Андреев по кличке Студент ощущал скрытое внутреннее напряжение. Хвоинки сыпались все гуще. Они ложились на голову и на плечи Студента. А шум сосен стал еще громче. А хвоя полетела еще гуще. Вскоре он стоял уже в потоке колючей хвои. Ему показалось даже, что от летящей хвои стало темнее. Как будто легкие сумерки опустились на жальник Три Сосны… И в этих сумерках, в этом неистовом шуме сосен Студенту послышался вдруг звон стали и голоса. Он слышал все звуки отчетливо, ясно, но как бы издалёка. Звенела сталь и хрипели раненые. Кровь выплескивалась на снег и страшные оставляла на нем узоры. Студенту сделалось холодно – так, как будто это его кровь расплескалась на снегу… Потом вдруг все стихло – и звуки и шум ветра. И хвоя перестала лететь с неба. Сделалось светлей… И тогда Александр ощутил взгляд. Кто-то смотрел на него внимательно и строго. Александр поднял голову и увидел на темной коре средней сосны «заплату» – светлый четырехугольник. Он медленно обошел каменный круг и остановился перед сосной. Четырехугольник оказался почти напротив его лица. Он был невелик – размером с тетрадный лист и заполнен янтарной сосновой смолой. Александр стоял и смотрел на него. А из светлой глубины кто-то смотрел на Александра. Это было необыкновенное ощущение… Студент захотел увидеть того, кто смотрит на него оттуда. И на «заплату» вдруг упал луч солнца – возможно, последний луч заходящего солнца. И тогда Студент разглядел в светлой глубине темные строгие глаза.

Солнце зашло, легли сумерки. Дервиш и Студент возвращались на хутор. Студент молчал. Дервиш сбоку посматривал на него и едва заметно улыбался. Когда прошли полдороги от жальника к хутору, Студент спросил:

– Что это было, Евгений Василич?

– Это был жальник, Саша.

– Но как…

– Не спрашивай ничего, – перебил Дервиш. – Ответа я все равно не знаю. Давай-ка лучше присядем. Ребята специально для меня скамейку тут соорудили.

Они присели на грубую деревянную скамью. Рядом лег Жилец. Дервиш вытянул ноги, сказал:

– Хорошо… А то устал я сорок минут на ногах простоявши.

– Как – сорок минут? – изумился Саша.

– А сколько времени, думаешь, ты там провел?

Саша думал, что пробыл у Трех Сосен минут пять, максимум – семь-восемь. Он так и сказал. Дервиш усмехнулся:

– Жальник, Саша, место сакральное. Особенное место. Но открывается он не всем. Тебе, я вижу, открылся… Это очень важно.

– Почему это важно?

– Скоро все узнаешь.

Некоторое время сидели молча. Потом Студент спросил:

– А кто же сосну-то спилил?

– Да два дурака местных. Но они дорого за это заплатили.

– Это как же?

– Одного на следующий день разбил паралич. Двадцатилетнего здорового мужика – паралич. Другого забрали в НКВД и он сгинул без следа.

– А вы откуда знаете?

Дервиш усмехнулся:

– Знаю. Тот, кого разбил паралич, был мой родной дядька… Вот так, Саша.

Было тихо, на небе начали проступать звезды.

Дервиш вдруг сказал:

– В Петербурге Мастер подобрал позиции, с которых можно «обстреливать» Башню, а Соколов сумел разработать насадку на антенну, которая на тридцать процентов увеличивает дальность «выстрела»… Я формирую группу, которая нанесет удар по Башне. По Председателю.

Саша понял, что сейчас будет сказано что-то очень важное. Дервиш продолжил:

– Риск – смертельный. И второго такого шанса у нас не будет. Для этого дела нужны бойцы, готовые пойти на смерть… Ты – готов?

К горлу Студента подкатил комок. Он сглотнул этот комок, произнес:

– Я… я… можно вопрос?

– Давай.

– Таких, как я в организации много. Почему – я?

Дервиш внимательно посмотрел на Сашу, сказал:

– Жальник, Саша, жальник… Жальник тебя принял.

Саша встал. Нужно было что-то сказать, но он не знал – что. Он спросил только:

– Когда операция?

– Скоро, Саша, теперь уже скоро.

На следущий день помянули Горина – исполнилось девять дней.

* * *

Председатель посмотрел в счета, которые принес Зурабчик:

– Почему так мало?

– Турки, – сказал Зурабчик и закашлялся. – Турки мутят. Как видите, французы и немцы расплатились сполна… А турки заявили, что в этой партии было очень много гепатитных.

– А ты что – не проверяешь их на гепатит?

– Да как же не проверяю, Сергей Сергеич? Конечно, проверяю. На гепатит, туберкулез, СПИД. Дважды. Они же считают, что едут на заработки в Европу. Поэтому все поголовно сдают анализы. Сразу отсеиваются больные. Остальных потом выдерживаем в карантине. И там, в карантине, повторно берем анализы.

– Тогда в чем дело?

– Так я же говорю: турецккие коллеги мутят… Мы им поставили в этом месяце четыреста шесть «ремкомплектов» в возрасте от семнадцати до тридцати двух лет, а они…

Председатель перебил:

– Слышь, ты, рейхсминистр по истреблению местного населения. Если ты решил отщипнуть втихаря долю малую, то ты и сам отправишься к «турецким коллегам». Староват, конечно, но по третьей категории пройдешь… Сколько стоит «ремкоплект» третьей категории, Самуил?

– В зависимости от состояния от пяти до двадцати тысяч… Сергей Сергеич! Я честно говорю: турки – суки…

– Ладно, иди. Скоро состоится визит турецкого премьера. Так я спрошу, сколько комплектов передали. И если узнаю, что ты утаил хоть пару комплектов…

– Сергей Сергеич!

– Иди, иди, бог подаст… Стой! Там вон, у дивана, Зойка трусы свои забыла. Принеси-ка их мне… Не в службу, Самуил, а в дружбу.

* * *

Студент ждал, когда Дервиш объявит о начале операции, но Дервиш молчал… Дервиш молчал, а лезть с вопросами было не принято: когда нужно будет – скажут.

Ежедневно Студент тренировался в стрельбе и достиг определенных результатов, но уже понял, что Кот прав… Каждый день Саша думал о Виктории. Обзывал себя последним дураком за то, что не позвонил ей, когда был в Петербурге. И дал себе слово, что обязательно встретится с ней до начала операции. Иногда Студент приходил к Трем соснам. Но никогда не входил внутрь островка можжевельника.

Сентябрь миновал. Деревья стояли в золоте, днем пригревало, а по ночам подмораживало и по утрам трава делалась белой от инея, хрустела под ногами. За ночь в ведрах с водой, что стояли на крыльце, образовывалась тонкая ледяная линза. Она приводила в восторг Лешку. Он смотрел через эту линзу на солнце, смеялся и даже лизал ее. И огорчался, что она так быстро тает в руках.

Вода в озере была уже совсем холодной, но Студент с Глебом каждое утро ходили купаться. Звали с собой Жильца. Жилец бегал по берегу, повизгивал, но в воду не лез.

Однажды утром Студент услышал над головой странный крик. Он поднял голову и увидел неровный журавлиный клин: курлы… курлы… А потом наступил день, когда Дервиш сказал: завтра выезжаете в Петербург. Все готово.

* * *

В Петербург каждая из четырех групп добиралась самостоятельно – своим, известным только Дервишу и Мастеру, маршрутом. В каждой машине ехали трое. С документами прикрытия комитета «Кобра» и «непроверяйками» на автомобиль.

Студент ехал в Петербург на своем «лэндкрузере». Вместе с ним ехали двое «гёзов» – Матрос и Сибиряк. Раньше Студент никогда с ними не пересекался, но знал: бойцы проверенные… Бойцы ждали его в Малой Вишере. Студент подобрал их около вокзала, подумал: интересно, их Дервиш тоже проверял жальником?.. В багажном отсеке джипа лежала несколько дорожных сумок. В самой большой находилась антенна-усилитель. В самой маленькой – «Ужас». У каждого из пассажиров был пистолет, пара гранат и автомат. Автоматы держали открыто, на виду – любому идиоту понятно, что так нагло оружие возят только сотрудники спецслужб. На всякий случай везли с собой синюю полицейскую мигалку.

Выехали ночью. Это тоже работало на версию принадлежности к спецслужбе. Трижды их пытались проверить. Каждый раз Студент молча показывал «гестаповскую» ксиву. На этом проверка заканчивалась. К Петербургу подъехали около семи утра. Было темно, туманно, фонари на кольцевой не горели. Освещен был только вантовый мост через Неву. Его мощные бетонные опоры вздымались вверх и терялись в низких облаках.

Студент думал, что сегодня или завтра увидит Викторию. И скажет ей те слова, которые давно должен был сказать… Была пятница, 6 октября 2017–го года.

* * *

Один из экипажей ехал в Санкт-Петербург по Мурманской трассе. Старшим экипажа был Немой. С ним было двое бойцов из Карелии – Моссад и Колобок. Оба сбиографией . Сначала ехали молча, а ближе к четырем часам, когда стала сказываться усталость, Моссад начал травить анекдоты. Он знал их много и рассказывал мастерски… Немой весело смеялся, сонливость как рукой сняло. Они уже приближались к мосту через Волхов недалеко от Новой Ладоги. Фары резали туман над дорогой.

– А вот еще вариант, – начал Моссад очередной анекдот. – Возвращается муж из командировки…

Второй боец – Колобок – перебил:

– В конце моста стоит блок-пост.

– Фигня, – весело ответил Моссад. – Камрад Немой взмахнет ксивой и – погнали дальше.

В его словах был резон – они миновали уже пяток блок-постов. На некоторых их останавливали, Немой демонстрировал «гестаповское» удостоверение, полицейский брал под козырек.

– Так вот: возвращается внезапно мужик из командировки, а у жены койка расстелена, сама в пеньюарчике порхает, на столе фужеры, коньячок, то-се…

«Фольксваген» въехал на мост. Сбоку замелькали ржавые стойки моста. Внизу, невидимая под слоем тумана, текла широкая северная река. «Фольксваген» проехал уже больше половины моста.

– …то-се, в общем: весь гламур. У мужика сразу мысль: ага! Трахаля ждет…

Уже был виден блок-пост в конце моста. Глазастый Колобок сказал: шлагбаум опущен.

Немой помигал дальним и посигналил: поднимай шлагбаум… Обыкновенно это срабатывало – у полицаев холуйская психология: раз кто-то ведет себя борзо, значит – начальник.

Шлагбаум продолжал лежать горизонтально.

– Спят, что ли? – вслух произнес Немой. Моссад на заднем сиденье замолчал. До блок-поста оставалось не более сотни метров.

Немой не знал, не мог знать, что три часа назад в районе началась операция по розыску террористов из группировки «Истребители». Накануне они провели операцию на территории Свирского заповедника – совершили налет на «охотничий домик», в котором отдыхали несколько офицеров МВД в компании с местными авторитетами. «Домик» сожгли, бандитов и полицейских расстреляли. По оперативной информации террористы могли уехать в направлении Санкт-Петербурга. Немой не знал, что на блок-посту находится спецгруппа комитета «Кобра» и два оперативника Особого отдела. А в ельнике в сотне метров от блок-поста укрыт «хаммер» с пулеметом.

До блок-поста осталось около пятидесяти метров. На крыше приземистого строения горел прожектор, светил в глаза, слепил. Шлагбаум лежал, как лежал. Из помещения блок-поста вышли двое полицейских – в бронежилетах, с автоматами. Немой снова посигналил: открывай… Один из полицаев поднял руку: стоп!

– Твою мать! – сквозь зубы пробормотал Немой. Он затормозил, почти упершись бампером в полицейского. Тот испуганно отскочил в сторону.

Немой опустил стекло, громко произнес:

– Открывай, придурок… комитет «Кобра».

Полицай подошел, козырнул: э-э… документики ваши разрешите.

Немой вытащил из нагрудного кармана удостоверение. Полицейский протянул к нему руку.

– Лапы! – рявкнул Немой. Полицай отдернул руку.

– Документы, – повторил он не очень уверенно и оглянулся назад.

– В моих руках смотри, – ответил Немой. Полицай изучил удостоверение. Потом облизнул губы, сказал: – Попрошу вас пройти в помещение поста.

– Чего-о? – сказал Немой. – Ты чего – не понял? Комитет «Кобра». Поднимай свою оглоблю.

Полицейский вновь оглянулся назад. Через секунду из темноты появился другой человек – в штатском, спокойный и уверенный – опер из ОСО. Он остановился около машины, сказал:

– Капитан Чубаров. Особый отдел. – Чубаров показал свое удостоверение. Немой спокойно ответил: – Майор Горохов. Со мной старшие лейтенанты Деревянко и Зухич. Спецперевозка.

– Откуда едите? – равнодушно спросил Чубаров.

– Из Петрозаводска, – ответил Немой. – А в чем дело?

– Вчера в районе произошел теракт, – спокойно сказал Чубаров. – Ищем террористов. Они где-то рядом. Они опасны. Я советую вам подождать до утра на посту. Отдохнете, вздремнете, попьете чайку.

– Заманчиво, но… не могу.

– Зря отказываетесь, – сказал Чубаров. – Здесь действительно опасно.

– Не могу, – ответил Немой. – К утру должен быть в Питере.

– Ну что ж? Мое дело предложить… Подождите двадцать секунд – схожу, отдам приказ, чтобы вас пропустили.

Чубаров повернулся и пошел в сторону поста. Немой смотрел ему в спину.

Моссад сказал:

– А чего ходить-то? Вот полицай стоит. Скажи ему, чтобы поднял шлагбаум – всех и делов.

Чубаров вошел в помещение блок-поста, плотно закрыл за собой дверь и бросил командиру спецгруппы: в машине – террористы! Быстро свяжись с «коробочкой».

Лейтенант, командир спецгруппы, не стал ничего спрашивать, кивнул и нажал на тангенту рации:

– «Коробочка», первый вызывает… Прием.

Через три секунды рация отозвалась: «коробочка» на связи. Прием.

Лейтенант снял с груди рацию, протянул ее Чубарову.

– «Коробочка», – сказал Чубаров в рацию. – Твой выход, «коробочка».

Моссад сказал:

– Командир, нужно сваливать… Он нас раскусил.

– Не паникуй, – ответил Немой Моссаду. Он не знал, что совершил две ошибки: во-первых, сказал Чубарову о спецперевозке. Немой не мог знать, что сотрудник, осуществляющий спецперевозку, сказал бы коллеге: «Красная шапочка. Везу пирожки бабушке». Во-вторых, он сказал, откуда и куда едет. Настоящая «Красная шапочка» никогда этого не скажет. В самом крайнем случае «шапочка» может сообщить номер наряда на спецперевозку… Ничего этого Немой не знал.

Водитель «хаммера» разбудил пулеметчиков и повернул ключ в замке зажигания. Восьмицилиндровый дизель «молотка» запел ровно и мощно. Старший пулеметного расчета занял свое место за гашетками «браунинга» калибром 12,7, зевнул и спросил: че, воюем?.. Водитель ответил: огонь только по команде, – включил фары и выехал, легко сминая елки, на дорогу. До блок-поста отсюда было чуть больше ста метров.

Немой увидел, как вспыхнули в ельнике фары и спустя несколько секунд на дорогу выкатился автомобиль. Немой еще не видел, что это за автомобиль, но уже догадался… Он включил дальний и разглядел характерную приземистую тушу «хаммера» с пулеметом наверху. «Хаммер» медленно катил к мосту.

– Твою мать! – сказал Немой.

Одновременно раздался голос из громкоговорителя:

– Эй, «майор Горохов»! Советую сдаться. Выходите из машины, ложитесь на землю.

Немой лихорадочно соображал: что делать? Впереди «хам» с пулеметом. Сзади триста метров узкого моста… На «хаммере» вспыхнул прожектор. Он светил прямо в глаза.

– «Горохов»! – произнес слегка искаженный динамиком, но все же узнаваемый голос Чубарова. – Слышишь меня, «Горохов»?

– Слышу, – буркнул Немой, стиснул зубы и включил заднюю передачу.

Из блок-поста выскакивали спецназовцы.

«Фольксваген» ринулся назад. В узком лотке моста он был обречен, и это понимали все. Слепил прожектор на «хаммере», слепил прожектор на крыше блок-поста. Взмыл вверх шлагбаум, «хаммер» въехал на мост.

От блок-поста ударил выстрел и правое переднее колесо «фольксвагена» осело. Микроавтобус мотнуло в сторону. Он проехал бортом по бетонному ограждению. Со скрежетом рвался металл борта, сыпались искры. Не очень быстро, но неотвратимо надвигался «хаммер». Казалось, он заполняет всю ширину моста.

Моссад крикнул Немому: притормози, командир. – Зачем? – Выйду, подышу свежим воздухом… Немой остановил машину, Моссад откатил боковую дверь, сказал: жаль, анекдот так и не рассказал! – выпрыгнул, сходу дал длинную очередь в сторону блок-поста и перевалился через высокое бетонное ограждение на пешеходную дорожку. По бетону хлестнули пули.

Немой отпустил сцепление, «фольксваген» покатил дальше.

Пуля пробила левое переднее.

Чубаров подумал: а ведь уйдут, суки! Уйдут…

В идеале, террористов нужно брать живыми. Этого требуют все служебные инструкции. Но в реальной жизни редко удается взять террориста живым – в большинстве своем они стремятся покончить с собой. Еще бы – все хорошо наслышаны о спецтюрьмах… Вообще, инструкции инструкциями, а в реальной жизни обычно все идет не по писаному. Однако если ты упустишь террористов, то потом с тебя спросят: почему упустил? И твои оправдания: хотел, мол, взять живым, – никому нах не нужны.

Несколько секунд Чубаров колебался, а потом скомандовал в рацию: «коробочка»! «Коробочка», огонь! На поражение!

Пулеметчик прицелился в середину бликующего лобового стекла «фольксвагена», нажал на гашетку.

Немой увидел, как над «хаммером» вспыхнул яркий белый огонь… Трассирующие пули калибром 12,7 миллиметра прожгли шестьдесят метров холодного сырого воздуха, обрушились на «фольксваген». Через секунду одна из них пробила грудную клетку Колобка, через четыре секунды другая прошила правое плечо Немого. Немой выпустил руль. «Фольксваген» вильнул и уперся задом в ограждение… «Хаммер» продолжал ехать, пулеметчик стрелял. Колобок прошептал: господи, как больно! – и умер.

Немой застонал.

Ефим Гинзбург по кличке Моссад лежал за бетонным ограждением, отделяющим проезжую часть моста от пешеходной. Он прижимался к бетону с выступающими наружу прутьями арматуры и ощущал телом дрожь моста под весом «хаммера». Бетон был очень холодным. Потом Моссад услышал обвальный грохот пулемета. Казалось, что пулемет стреляет прямо над головой. Непроизвольно Моссад еще плотнее прижался к бетону, но через несколько секунд все-таки заставил себя поднять голову. Он увидел тень от проезжающего мимо «хаммера», ощутил запах сгоревшего пороха.

Немой распахнул дверцу и вывалился на бетон. Перебитая правая рука висела, перед глазами была пелена. Сквозь эту пелену Немой видел, как приближается «хаммер». Левой рукой Немой достал из кармана на внутренней стороне дверцы гранату, неловко начал подниматься на ноги.

Пулемет умолк. Пулеметчик жевал резинку, с интересом смотрел, как барахтается в крови террорист возле дверцы… Террорист поднял руку ко рту, и пулеметчик увидел, что из кулака торчит цилиндр взрывателя с кольцом.

– Идиот, – пробормотал пулеметчик, выплюнул розовый комочек резинки и дал короткую – три выстрела – очередь. Тело террориста дернулось, как будто от удара хлыстом, он выронил гранату с так и не выдернутой чекой. А потом упал сам. «Хаммер» остановился.

Сквозь дыру в бетонном барьере Моссад смотрел на труп Немого. Еще минуту назад Немой был жив. Улыбался, слушая анекдот, который Моссад так и не успел рассказать до конца… Теперь он лежит мертвый на разбитом бетоне с обнаженной арматурой. А над ним смрадно – соляркой и сгоревшим порохом – дышит стальная туша. Моссад ощутил острое чувство ненависти к этому ящику на колесах. И к тем, кто сидит в этом ящике.