Текст книги "Этика публичной сферы и реалии политической жизни"

Глава 8
Политический протест как элемент политической культуры и позитивный моральный фактор

Восстание – это язык тех, кого отказываются выслушать. Бунты – язык тех, кого не выслушали.

Мартин Лютер Кинг

Последние десятилетия происходят серьезные перемены в самой парадигме государства. Прежние, веками апробированные механизмы становятся все менее адекватными. Происходит отторжение, «делигитимация» существующей системы отношений между государственной бюрократией и людьми, гражданским обществом, стремление к пересмотру классического «общественного договора» между ними. Начинается движение к внегосударственной социальной активности. В социально-психологическом плане это выглядит как рост отчуждения граждан от государства и нежелание с таким положением мириться. Вину за это люди возлагают на государственные институты и персонализирующих их лиц, а также на тесно связанные с государством корпорации и банки.

Ситуация десакрализации государства, о чем говорилось выше, находит отражение, с одной стороны, в социальных и (что важно) интеллектуальных протестах, с другой – в происходящих в ответ на них серьезных переменах и в устройстве бюрократии, и в ее отношениях с обществом. Процессы эти идут в разных странах, в очень разных формах, как «сверху», так и «снизу». Амплитуда протестов – от мирных «оккупантов» парков и площадей в США до событий «арабской весны». Амплитуда ответных позитивных реакций правительств тоже широка. Есть и довольно серьезные достижения, и не менее серьезные разочарования, и новые попытки и проекты. В частности, наблюдается приток в политику «свежей крови», людей, не прошедших традиционных ступеней политической аффилиации, еще недавно практически обязательных. Один из таких примеров – оглушительная победа на президентских выборах в Гватемале актера, ведущего популярного телешоу. «Феномер Трампа» – сюжет отдельный, но также свидетельствующий о кризисе доверия к традиционным формам демократии.

«Процесс пошел» не вчера, а лет 30 назад. Потом был некоторый спад, а сейчас идет новый подъем. На мой взгляд, истинный масштаб и последствия его еще в полной мере не осознаны. В том числе, и лицами, влияющими на формирование политического курса и принятие политических решений. И это опасно, особенно для России, где малопросвещенный «консерватизм», порой доходящий до обскурантизма, «заказывает музыку», пытаясь сохранить неадекватный реальности status quo под лозунгом «стабильности».

Мир меняется – быстро, по многим параметрам и малопредсказуемо. Привычному миру приходит конец. Это чувствуют многие, кому удается хотя бы голову приподнять над потоком повседневной рутины жизни. Но воспринимают такие изменения по-разному. Есть много суждений на эти темы – философских, эстетических, алармистских, эскапистских – каких угодно. В данном случае я ограничусь метафорой поезда-экспресса, в котором мы все едем, но в разных вагонах и, что важно, те кто «заведует государствами» (причем и практики, и теоретики), находятся отнюдь не в кабине машиниста, не смотрят вперед и не контролируют ход экспресса, а глядят из своего, далеко не первого вагона, в окно, где пробегают мимо уходящие пейзажи; часто с тоской: кто по сталинизму, кто по царской России и т. д., с чувствами, которые сейчас не вполне корректно называют «консерватизмом», а не ретроградством, как следовало бы. Надо заметить, что Россия в этом отношении – не исключение. Например, и у американцев, как и у любой нации, есть свои образы «доброго старого времени». Конфликт систем ценностей разворачивается повсюду.

В глобализирующемся мире страны с разными политическими культурами, традициями и системами столкнулись с похожими вызовами. Один из них – нарастающее недовольство качеством работы правительств и аффилированных с ними корпораций. Оно выражается, в частности, в массовых протестных акциях на улицах и площадях городов по всему миру – от США до Юго-Восточной Азии (нью-йоркские и вашингтонские» оккупанты», стамбульский Таксим, киевский Майдан, Московская Болотная, Ереван, Кишинев, «революция зонтиков» в Гонконге и т. д.). Словом, громко заявляет о себе потребность создания новой модели отношений власти и гражданского общества, опирающейся, в том числе, и на массовый протест граждан. В известном смысле массовый протест можно рассматривать как заявку на политическое участие от граждан, считающих себя отчужденными от политических процессов.

Чтобы не быть голословным, кратко напомню «сценарии» протестных акций в нескольких странах. И наиболее подробно остановлюсь на США как стране с наиболее развитыми и укорененными в массовом сознании, политической культуре и даже в Конституции легитимностью протестов[95]95
  Подробнее см. Оболонский А. В. Право граждан на уличный протест и полиция: опыт США// Вестник Института Кеннана в России, вып. 24. 2013. № 24. С. 40–49. А сама идея «права народа на восстание» была сформулирована еще Томасом Пейном – одним из самых ярких идеологов американской Революции, республиканизма и сецессии американских штатов из Британской империи.


[Закрыть].

Октябрь 2011. В Зукотти-парке разбит палаточный лагерь «оккупантов». 5 октября к нему пошел марш солидарности через Бруклинский мост и налево. Несмотря на его законность, полиция ему противодействовала и достаточно жестко. Однако это вызвало бурную реакцию общественного возмущения по стране и вовлекло в протесты множество новых людей, причем не только в Нью-Йорке. Пожалуй, наиболее четко и лапидарно ее смысл был сформулирован в следующих словах: «Полицейское насилие по отношению к спокойно ведущим себя людям есть грубое злоупотребление властью. При виде этого наша „коллективная кровь“ (collective blood) закипела вне зависимости от того, согласны мы с протестующими или нет». Или «действия полиции ежедневно напоминают нам, что она больше не защищает американский народ и служит не ему, а больше благополучию и власти 1 %»[96]96
  Zigmund Е. Chiefs Counsel: Police Use of Force: the Problem of Passiv Resistance // The Police Chief: The Professional Voice of Law Enforcement. 2012. November.


[Закрыть]. И протест против экономического неравенства быстро перерос в протест против «полицейского государства». Что касается полиции, то дополнительную остроту и «пикантность» ситуации придало то обстоятельство, что буквально за несколько недель до описываемых событий один из крупнейших банков – Дж. П. Морган Чейз – перечислил в городское управление полиции беспрецедентную сумму – 6,4 млн долларов – на ее технологическое переоснащение. Похожие события произошли тогда и в Бостоне, где полиция тоже применила против демонстрантов силу и тоже произвела аресты. (Правда, там сведений о дополнительной ее «подкормке» нет.)

И тут очень показательна реакция властей. Уже на следующее утро президент Обама на пресс-конференции аккуратно, но вполне позитивно высказался о справедливости требований людей и критиковал действия городских властей. В другой аудитории ему вторил вице-президент. Последовали и сделанные в том же направлении комментарии мэра Нью-Йорка М. Блумберга, хотя в душе он вряд ли особо симпатизировал протестующим.

Между тем протесты расширились, и уже на следующий день полиция повела себя совершенно иначе: прибыв поначалу в парк, очевидно, с намерением предпринять какие-то запретительные действия против лагеря и даже попробовав применить перечный газ против сидевших в ряд демонстрантов, она встретила такой взрыв громкого массового возмущения стоявших вокруг, что просто растерялась, а затем отступила, сопровождаемая улюлюканьем и скандированием «позор вам», «уходите» и др. В итоге лагерь в Зуготти-парке простоял около пяти месяцев и был ликвидирован лишь следующей весной по санитарным соображениям. К тому же он и сам к тому времени, поначалу заявив о себе максимально громко и широко, постепенно выродился в своего рода «тусовку» неприкаянных людей.

Это несколько иная история, весьма, на мой взгляд, примечательная и имеющая более общее значение. Там полиция в 2011–2012 гг. просто отказалась применять силовые действия по отношению к манифестантам. Но чтобы объяснить причину этого, нужно вернуться на 13 лет назад – в зиму 1999/2000 г. В городе находится штаб-квартира Всемирного банка и там планировалось его очередное заседание. Этому предшествовало несколько международных встреч в Америке и Европе, сопровождавшихся массовыми протестными акциями, которым в отдельных случаях действительно сопутствовали акты вандализма. Поэтому к мероприятию готовились заранее обе стороны – и протестующие, и полиция. Протестующие, в основном молодежь, съезжались в столицу со всей страны и частично размещались в студенческих общежитиях. Полиция, действуя в рамках своей охранительной логики, превентивно задержала на краткое время довольно много народа, в основном приезжих. Но сами события происходили по вполне мирному сценарию. Квартал, где расположен банк, был полностью оцеплен полицией, а по периметру оцепления расположились, в основном, сидя на мостовой, демонстранты с лозунгами и «речевками». Полиция вела себя по отношению к ним более, чем терпимо: это – мое личное наблюдение. На второй или третий день демонстранты провели многотысячный марш с лозунгами (причем самого разного политического содержания) по так называемому «эллипсу», т. е. прямо перед Белым домом. Полиция пребывала там в самом минимальном количестве и сугубо в качестве наблюдателей. Помимо этого, вдоль Конститьюшн-авеню было установлено несколько десятков больших «армейских» палаток, внутри которых стояли большие столы, за которыми происходили спонтанные дискуссии по «горячим» темам и в которых мог принять участие любой пришедший. (Уровень этих обсуждений, замечу попутно, если и уступал официальному, происходящему на профессиональном уровне и площадках, то ненамного.)

Но для нашего сюжета главное состоит в произошедшем потом. А произошло следующее: превентивно задержанные (и, разумеется, вскоре и без последствий для них освобожденные) люди в массовом порядке подали иски в суды за незаконное задержание с требованиями материальной и моральной компенсации. И суды признали их правоту, а город был вынужден выплатить людям многомиллионные штрафы! После этого руководство полиции было уволено, а в ее рядах произведена серьезная кадровая чистка И полиция урок, преподанный ей системой правосудия, усвоила, что в полной мере проявилось осенью 2011 года.

Вот краткое описание тогдашних событий. К тому моменту в Вашингтоне сложилось множество различных групп недовольных. В начале октября часть из них собралась на Фридом-плаза, другая – на Макферсон-плаза. Площади эти стали как бы постоянными исходными базовыми площадками («майданом») для разнообразных действий демонстрантов. Например, в один из дней около 2000 человек прошли маршем от площади по направлению к Белому дому. В другой день состоялся марш по более длинному маршруту – к мемориалу Мартина Лютера Кинга. В третий – к Музею авиации и космоса. Лозунгов было много и самых разных; не станем отвлекаться на их содержание, поскольку это в стороне от нашего сюжета. Помимо маршей делалось и многое другое. На Макферсон-плаза большая группа людей сложила из себя число 99 (имея ввиду процент отчужденных, по их мнению, от политического участия). Время от времени производилось символическое закрытие демонстрантами расположенных поблизости контор главных, по мнению протестующих, виновников – Торговой палаты, Банка Америки, Ситибанка…

Всех вовлеченных в это людей объединяла некая общая атмосфера праздника утверждения человеческого достоинства, сознание своего права не просить, а требовать от правительства. Демонстрантов поддерживало множество «болельщиков» вокруг, которые хоть и не принимали прямого участия в акциях, но разными способами выражали свою солидарность. В частности, большинство офисов, которых на этих площадях множество, периодически на время самозакрывалось, демонстрируя этим символическую моральную поддержку протестующим. Даже большинство кафе и ресторанов, несмотря на явные убытки, делало то же самое.

События не ограничились лишь главными городами. Их эхо прокатилось по всей Америке – от Бостона в Массачусетсе до Сакраменто в Калифорнии. В целом можно сказать, что движение «оккупантов» обрело симпатии и моральную поддержку со стороны значительной части общества. И – что важно – поддержка не ограничилась, как у нас, разговорами на кухнях, на небольших семинарах и в сетях, а проявилась в самых разных социальных действиях: например, в собраниях, проходивших и в таких нестандартных для подобных вещей местах, как муниципалитеты и методистские церкви.

Итак, американское общество крайне резко отреагировало даже на попытки полицейских репрессий против демонстрантов. Благодаря его гражданской зрелости они оказались контрпродуктивными.

Конечно, реальность была отнюдь не такой уж пасторальной. Не осмеливаясь выступать против протестов по существу, власти попытались перевести все в плоскость создаваемых «оккупантами» неудобств и гигиенических требований. А правые политики даже воззвали к применению силы и наказаниям: так, некоторые конгрессмены начали сетовать, что из-за демонстрантов им стало сложно приезжать на работу привычным путем. В некоторых случаях полиция прямо признавала, что на нее «давят» из властных кругов. Словом, полиция оказалась между двух огней и была вынуждена предпринимать хоть что-то. В итоге она запретила устанавливать на «оккупированных» площадях палатки и готовить еду. Но с этим протестующие довольно легко примирились. Нашлись достаточно эффективные способы решать такого рода проблемы, не нарушая запретов. И вашингтонские «оккупанты» оставались на площади несколько месяцев и разошлись сами лишь тогда, когда посчитали свою миссию выполненной. В Олбани же в аналогичных обстоятельствах полиция вообще отказалась выполнять приказ губернатора штата об арестах «нарушителей порядка».

Надо сказать, что эти проблемы стали в полицейских кругах предметом профессионального обсуждения. Например, специальное внимание было уделено проблеме пассивного сопротивления. Было признано, что это – эффективная форма гражданского неповиновения, основанная на философии ненасилия, и она не решается традиционными силовыми методами. Приведу заключение статьи из полицейского журнала по данной проблематике: «Стратегии пассивного сопротивления могут создавать сложности для обеспечения законного порядка силовыми средствами при попытках вмешательства в протесты и демонстрации. Однако обычно серьезность совершаемых нарушений минимальна; ненасильственное сопротивление не создает непосредственной угрозы безопасности ни для официальных лиц, ни для кого-либо другого; протестующие активно не сопротивляются их аресту; более того, они предпочитают арест попытке избежать его, убежав. Поэтому, столкнувшись со стратегиями пассивного сопротивления, официальные лица должны тщательно избирать тактику для использования силы и внимательно контролировать ее применение»[97]97
  Zigmund E. Chief's Counsel: Police Use of Force: the Problem of Passive Resistance // The Police Chief. The Professional Voice of Law Enforcement. November 2012.


[Закрыть]. Тут уместно вспомнить одну из мантр протестующих: мы не используем силы, а у власти нет ничего кроме силы. К этому вернемся ниже.

Думается, что неоднозначное поведение полиции в контактах с американскими протестующими имеет несколько причин. С одной стороны, полиция – структура военизированная, где приказы должны выполняться неукоснительно. Но с другой – полисмены ощущают себя частью общества и уж определенно – частью, не принадлежащей к привилегированному меньшинству К тому же идеология приоритетности защиты интересов граждан составляет немалую долю их профессионального обучения. Таким образом, у американских полицейских, в отличие от наших, существует двойная лояльность – не только «наверх», но и «вниз», хотя фактор давления «системы» там тоже существует. Но, помимо прочего, полицейских еще сдерживает перспектива их последующего общественного да и юридического осуждения, превращения в своего рода «козлов отпущения». И вашингтонский прецедент начала века недвусмысленно об этом напоминает. А для «забывчивых» есть внятное напоминание, выраженное в одном из текстов протестантов следующими словами: «Придет время, когда оправдания типа „я лишь выполнял приказы“ не будут считаться приемлемыми». Ведь Первая поправка к Конституции США есть реальная часть правового сознания американского гражданина – будь он хоть в форме, хоть в судейской мантии, хоть в штатском.

Из наблюдений, главным образом, по интернету, за событиями 2014 года, начавшихся вокруг борьбы за судьбу парка около площади Таксим, а потом разросшихся до общеполитических требований, связанных с Эрдоганом и его политикой, кратко поделюсь несколькими моментами, представляющимися важными для нас:

1) очень высокий уровень интеллектуальной креативности форм и методов выражения позиции несогласия с действиями властей;

2) демонстративная глухота власти;

3) ее опора лишь на грубое подавление и последующее преследование протестующих, причем особыми подразделениями, состоящими из малообразованных ребят, призванных на службу из турецкой «глубинки» (возникают аллюзии с такими же контингентами, привезенными в Пекин на Тяньаньмынь для бойни студентов в 1989 году);

4) высокий уровень страха интеллектуалов перед властью в связи с большой от нее зависимостью, а также памятью о жестокостях военного правления в 60-е и 80-е годы.

Из последующих разговоров с некоторыми турецкими интеллектуалами – адвокатами, университетскими психологами – мне показалось, что феномен «подданнического» сознания и страх перед властью там даже сильнее, чем в России.

Было бы очень соблазнительно включить в анализ и ее, но, наверное, правильней воздержаться. Ибо то, что происходит «здесь и сейчас», эмоционально трудно включать в чисто аналитический контекст. Тем более, что я не разделяю идеологию так называемого value free approach и считаю ее лишь внешне респектабельной формой ухода от личной социальной ответственности исследователей или даже мимикрией.

Поэтому ограничусь одной ремаркой. Если в 2004 году украинские политики в определенной мере проэксплуатировали общественный протест в своих целях, то в последние годы наоборот: общество использует уличные, «майданные» формы протеста как инструмент давления на власть. Пирамида перевернулась. Сознательно опускаю тему ментальных различий, поскольку не люблю популярное ныне расширительное использование этого слова как мантры, эдакого якобы универсального объяснения (хотя определенную объективную аналитическую ценность оно, конечно, имеет).

Применительно к нам ограничусь нескольким замечаниями общего характера. Так, при всех различиях политико-культурного характера хочется отметить, что есть и важные общие и даже ободряющие вещи. Во-первых, это подчеркнуто ненасильственный характер российских протестных акций, причем, что парадоксально, гораздо более мирный и законопослушный, чем в западных городах. Во-вторых, у нас креативность, интеллектуальный уровень лозунгов и элементы карнавализации выше, чем в тех же США. В-третьих, сравнивая интеллектуальный уровень протестующих и им противостоящих, видишь разделяющую их пропасть; причем даже IQ мерить не надо, достаточно просто взглянуть на лица этих людей и сравнить. В данном случае я имею ввиду даже не столько полицию, сколько персонажей на провластных митингах и группировках, запускаемых на оппозиционные мероприятия, очевидно, для запугивания людей. Так что, если посмотреть на вещи в подлинном смысле слова патриотически, то мы в некоторых важных отношениях даже получше «западников» выглядим.

Но что определенно у нас хуже, так это крайне низкий уровень собственно правового сознания персонала нашей так называемой «правоохранительной» системы. Мои кавычки означают, что у ее сотрудников преобладает установка на формальную юридизацию неправового в своей основе поведения и действий. Это основано на подмене понятия Права понятием закона, смешением его с актами еще более низкой юридической силы – инструкциями, приказами и т. п., переворотом их иерархии и т. д.

Другой момент – качество человеческого капитала нашей полиции. Ее не надо демонизировать, но очевидно, что она и неэффективна, и растлена. Хотя самые последние годы в кадровой политике полиции произошли и некоторые позитивные сдвиги, но дело еще не дошло даже до минимально приемлемого уровня качества кадров. К тому же и посейчас их и поощряют не за то, и наказывают мягче, чем других граждан. Сравните: если в США факт подкормки полиции, причем даже не на персональном уровне, а на уровне технологической поддержки, вызвал возмущение, то у нас омоновцев, избивавших демонстрантов, а потом дававших очевидно ложные показания следствию и суду, демонстративно награждали квартирами и т. д.

И это – не изолированный случай. За ним стоит целенаправленная политика использования полиции и других «спецподразделений» против политических и гражданских активистов. Наше государство боится любых форм независимой социальной активности и всячески препятствует ей как методами прямой грубой «полицейщины», так и более изощренными и закамуфлированными способами, включая создание «симулякров» гражданских организаций и инкорпорирование в ячейки гражданского общества «своих людей».